День за днем

Он не любил свет. Будучи существом тьмы, он не любил яркий свет, вспышки перед глазами. Он всегда зажигал свечи. Фенрир любил свечи, хотя не любил огонь. Огонь его обжигал, он его пугал, напоминал о старой боли и ярком солнце, что звал себя Фрейр. Солнечный Фрейр, что посмел забрать вольного оборотня себе, как домашнюю зверушку. Это не казалось таким сразу. На первый взгляд лесной эльф просто был союзником, где-то даже другом, приглашал за свой стол, делил с ним кров. Дошло до того, что вольный оборотень был согласен, чтобы тот его оседлал, только это не понравилось вепрю, который был Фрейру товарищем и наездным животным. Волк привязался. Привязался настолько, что это можно было назвать любовью. Для волка это своеобразное понятие, которое не сравнимо с другими. Он был с Фрейром всегда, позабыв семью, позабыв долг, забыв, что он никогда не должен был рождаться. Что он был не любимым никем чудовищем. С Фрейром он был кем-то другим. И совершенно точно любимым. Все было сначала даже слишком хорошо. Но Фенрир забылся. И ослеп от яркости Фрейра. Тот действительно был слишком ярким для него. Изначально было неправильно заходить на территорию эльфов. Не то чтобы они враждовали, но оба государства стояли за свои земли. Они оба нарушили правила, но именно Фенрир был на чужой территории, а не Фрейр, который привел оборотня в свой дом, разделил с ним все, что было у него. Но виноватым был не солнечный Фрейр. Не он был темной тварью, что одним видом способна обратить в бегство. Монстром был Фенрир. И виноват во всем был он. Оказавшись в своей звериной ипостаси в цепях и в клетке, Фенрир правда поверил, что виноват был именно он. Во всем. В том, что в злополучный день столкнулся с Фрейром, в том, что позволил себя увезти и помочь с ранениями, что снова приходил в надежде встретиться, что радовался встрече, что вновь и вновь позволял себя уводить в лесную чащу. Фенрир был виноват, что позволил эльфу стать ближе, оказаться в сердце одинокого оборотня. Фенрир был виновен, что полюбил его. И теперь он томился в темноте, скованный цепями, ненавидя свет, что излучал когда-то Фрейр и от которого Фенрир ослеп. В темноте темницы он думал, что уже никогда не будет света. Но потом стали зажигаться свечи. Он сам их стал поджигать внутри себя, возвращая себе то, что всегда ценилось в нем на родине — в нем вновь просыпалась ярость. Дикая, необузданная, всепоглощающая. Ярость на свой народ, на эльфов, на тот злополучный день, на Фрейра, что покорил его, на самого себя, что позволил себя покорить. Он — Фенрир. Он волк, что уничтожает все на своем пути, которому не нужна чертова стая! Он сам породил в себе новый свет. Огненный, оставляющий ожоги, но зато свой. И на этот свет пришел он. Облаченный в черные одежды, с тяжелым взглядом голубых глаз. Фенрир чуял от него тяжелый сладковатый запах крови — не его, а чужой, свежей и впитавшейся в кожу и ткани. Волк дернулся в цепях, чьи звенья с новой силой впились в тело. Но за много дней он привык к этой боли, привык ее ощущать и забывать. Особенно сейчас, когда вновь чувствуется жизнь и есть шанс вернуться к тому, что любил — охотиться и убивать. Эльф смотрит на него, холодно усмехнувшись. Это далеко не Фрейр. Он похож на вьюгу, хотя в голубых глазах полыхает чадящий огонь, как от свечей, что освещают темноту на пути в тьму. Фенрир рвался к этой тьме. Тянулся к ней, рыча и скалясь, вновь и вновь порываясь, натягивая цепи. В ледяном взгляде пламя стало больше. Эльф исчез из поля зрения, но Фенрир продолжал чувствовать его запах рядом: запах соли, пота и крови. От одного этого запаха по венам растекалось удовольствие и сдерживаемая ярость. Он сильнее стал дергаться, истошно воя и рыча, собирая на губах кровавую пену. Эльф вернулся вновь. Он отпер клетку добытым ключом, а затем помог избавиться рвущемуся волку от оков. Они упали к лапам, а Фенрир провожал их почти пустым взглядом. Он не знал, как к ним относиться — как пленник должен думать и о цепях, что долго держали его? Фенрир в ярости. Он вылетел в гневе из темницы, не замечая, что путь его чист, лишь вдоль стен лежат свежие трупы. Не видит, что город охвачен пламенем, что идет кровавая бойня, что произошел налет. Фенрир видит только кровавую пелену перед глазами. Он рвет на части тех, кто попадается ему на пути. Клыки впиваются в горячую плоть, кровь заполняет пасть, наполняет истосковавшееся нутро. Фенрир скучал по этому. Фрейр ослепил его настолько, что волк перестал видеть себя и свои желания. Забыл, что ему нравится дикая охота, нравится догонять и рвать на куски, нравится упиваться свежей плотью. Ему нравится быть свободным от всего. От чувств в первую очередь. В своей ярости он не видит, как нависает над ним, над солнечным Фрейром. В его глазах понимание и страх, а сам он застыл от этих ощущений. Фенрир не хотел сжимать клыки. Вдруг боль растекается по боку, а сам он отлетает в сторону — Гуллинбурсти, как в тот самый день, таранит волка, пробивая бок бивнями. Но теперь Фенрир не чувствует боли. Он рвется обратно, цепляя клыками и когтями золотого вепря. — Нет, Фенрир, не смей, — кричит Фрейр. Ему вепрь был явно важнее влюбленного оборотня. Он готов рваться за давнего товарища, но ему преграждают путь, и сияющее лезвие кинжала едва не обрывает жизнь Фрейра. — Не мешай им, — холодно произносит эльф, выпустивший волка. — Видар, — рычит в ярости Фрейр. — Ты натравил на наш город своих пиратов! И выпустил это чудище из клетки! — Чудище? — усмехается холодно Видар, приподняв одну бровь. — Я слышал, он с тобой был повязан. Неужели ты не знал, с кем связываешься? Или сам сделал из него чудовище? За их спинами слышится пронзительный визг — клыки волка сжались на горле вепря. — Гуллинбурсти! — кричит испуганно Фрейр, спеша к своему другу, которого отшвырнул от себя волк. С него самого капала кровь, на боках и спине виднелись рваные раны, морда была перепачкана в крови, а глаза были абсолютно безумны. Он медленно шел на эльфа и еще дышащего вепря. — Не смей! — взревел Фрейр, направляя стрелу на волка, намереваясь в этот раз его точно убить. А Фенрир и умер. От этого предательства. — Не стоит, — произнес Видар, вставая между волком и бывшим товарищем. Казалось, говорил он именно Фрейру, но после он впился взглядом в горящие глаза волка. — Не сейчас. Сейчас это не принесет тебе ни удовлетворения, ни спокойствия. От него веяло холодом и лишь немного теплом. Как свет от горящей свечи. Фенрир устал от света. Уже ослеп раз и только сейчас, через гнев и ярость, он смог вновь прозреть. Волк устал от яркости, что приносит боль, что не дает быть собой. Шерсть перестает стоять дыбом, десна вновь прячутся под губой, глаза приобретают какую-то ясность. Он не растаял. Просто готов прислушаться к тому, кто помнит себя и не заставляет его забывать. Кости выламываются, боль становится сильнее, потому как с волчьего тела они подстраиваются под человеческое. Долгое пребывание в одном облике сказывается, что превращение затягивается, становится все болезненнее, а облегчение не наступает ни на секунду. Видар стягивает с плеч черный потертый плащ и накидывает его на худую бледную рассеченную спину с торчащими лопатками и рядом выступающих позвонков. Фенрир еще рычит и скалится, тихо постанывая от боли, цепляясь тонкими пальцами за ткань. И дышал. Поглощал запах крови, пыли и соли. Он поднимал голову, глядя вновь в эти невыносимые глаза. — Хочешь быть полностью вольным? — спрашивает эльф, сурово глядя на волка, что сжался под чужим плащом. А оборотень загипнотизирован пламенем в чужих глазах. И где-то в груди преданного волка оно тоже вновь теплится, согревая замерзшего зверя. Он тянется к чужаку, что незнаком, но похож, что так просто по одному взгляду понял его и выпустил, а теперь помогает выбрать. И Фенрир выбирает. Глядя на зовущий свет свечей, он произносит: — Хочу. И шагает следом, меняя свою судьбу.