Фельпские баллады

Утро ничего не предвещало разве что потому, что худшее случилось ночью. Считать Поликсену «худшим» было каким-то святотатством, но Луиджи никак не мог разграничить сон и явь, выдумку и правду, свою погибшую возлюбленную и уродливую девочку в чепце. Было бы проще, если б не похмелье, наложившееся на счастливую победу, трагическую смерть и непередаваемую оргию на вилле Бьетероццо. Но увы! Ноги еле держали, а голова, если этот гудящий улей всё ещё был его головой, отказывалась соображать — только ворочать обрывки воспоминаний и требовать похмелиться, причём немедленно. В таком безрадостном состоянии капитан Джильди оделся в то, что под руку попалось, и выбрался на крыльцо. Хорошо, наверное, быть Алвой — маршал если и страдал после вчерашнего, то мастерски делал вид, что нет. Во всяком случае, когда Луиджи упал на скамью напротив талигойца, ему так показалось.  — Монсеньор, я могу вас попросить…  — Можете, — Рокэ прищурился, издевательски медленно лаская пока что закупоренную бутылку. — Внимательно вас слушаю. Капитан не чурался распространённых предложений и вежливых просьб, но сил его хватило только на протяжный вздох, настолько исполненный страданием, что Алва временно сжалился и открыл вино.  — Спасибо, — стало лучше, но несильно, и Луиджи хлебнул ещё, — я думал, что умру. Снова…  — А вы уже выходец? — рассеянно переспросил Рокэ. Интересно, о чём он думал в это утро, уж вряд ли о Клелии и её подвигах. Джильди приготовился выложить всё, как есть, начиная с того момента, как Поликсена… Стоп. С какого такого момента? Откуда же она вышла?  — Возможно, Луиджи, вы умерли во сне, — не дождавшись ответа, предположил маршал. — А, проснувшись, этот сон спугнули и забыли…  — Мне только что казалось, что это был не сон, — и воспоминание о прошедшей ночи всё ещё трепыхалось на кончиках пальцев, но стремительно ускользало. — Нет, я там не умирал, но… Проклятье. Самое страшное морское проклятье, со всеми зубанами, щупальцами и якорями в задницу! В каком угодно порядке и количестве! Решив, что хуже не будет, Луиджи выпил ещё и сосредоточился. Теперь в голове смешались «пантерки», пляска на площади и смутные, зыбкие, едва уловимые образы девушки, лошади, нечисти. Так и забываются сны — но как же он был уверен, что это было!  — Леворукий! — сердито сказал Джильди и уставился на Алву.  — Нет. Я выгорел и допился до зелёных глаз?  — Нет, монсеньор, но…  — Тогда не поминайте всуе. Забыли — и забудьте, — велел Рокэ, видя, что Луиджи не терпится продолжить, — я вам не толкователь снов и даже не гадалка. Не желаю знать, на что вы любовались этой ночью после всего, что выпили.  — Можно подумать, вы пили что-то другое, монсеньор.  — Но я, к счастью, и не спал.  — Астры! — раздалось с порога восклицание, окончательно выбившее из памяти Джильди остатки сна. — Мне снились астры, господа. К чему бы это? Несмотря на свои стенания по поводу ненавистных жаворонков, Марсель умудрялся выглядеть жизнерадостным даже с утра. Возможно, потому, что узрел открытую бутылку сразу, а не после пяти минут мучительных поисков. Глядя из-под полуопущенных век на расцветающего с каждым глотком Марселя, Луиджи заодно понял, с кем случайно махнулся одеждой.  — Цветы все толкуют по-своему, — буркнул Джильди, всё ещё раздосадованный тем, что забыл. — Я слышал, что к слезам…  — А мне говорили, к счастью, — встрепенулся Валме. — Рокэ, рассудите нас!  — Ещё и в цветочницы записали, — вполголоса сказал маршал; Луиджи расхохотался, Марсель не понял. — Если вы отстанете после этого… Могу предположить, Марсель, что ваши астры — намёк на письмо отцу, которое вы уже несколько дней забываете написать.  — Точно, — удивился виконт. — Откуда вы знаете?  — А что из этого — страшная тайна? — вскинул брови Рокэ. — То, что вы ленитесь писать Бертраму, или то, что Бертрам любит астры?  — А я ещё вспомнил, — спешно увильнул от темы Марсель. — Море! Там было море. Луиджи, это к тебе.  — Отстань, — коротко отозвался Луиджи, подперев щёку рукой и застыв неподвижно, потому что так мысли не разбегались. Ему казалось, что сон вот-вот поймается за хвост, а он никак не ловился.  — Если следовать той же логике, я должен вскоре оказаться на море, но я и так на море, — Валме быстро заблудился в сновидческих изысканиях и развёл руками: — Кажется, не то.  — Утонешь, — мстительно пробормотал капитан. Марсель только что спугнул очередной кусочек воспоминания, а ведь было так близко!  — Пить вам хотелось, оттуда и море, — снисходительно вмешался Алва. — А если на корабле…  — На корабле!  — Значит, укачало.  — Не издевайтесь, я же был в кресле!  — И я вас прекрасно видел, так вот поверьте — укачало.  — Ну… да, — не стал отпираться Марсель, видимо, припомнив, в каком состоянии они вчера засыпали. — Логично. Рокэ, вы разбираетесь ещё и в этом, я покорён.  — Было бы, в чём разбираться, — отмахнулся Алва. — Вы сами сказали про логику. Подсознание не станет показывать вам астры к слезам, если вы никогда не связывали астры со слезами, верно? Достаточно припомнить, что с вами происходило в последние несколько дней, и отыскать там эти грешные цветы. Или другие, не менее грешные…  — А если мне приснится, допустим, Штанцлер верхом на запряжённом Фердинанде, распевающий моряцкую песню? — возмутился Марсель. Интересно, что надо смешать, чтобы увидеть — или хотя бы придумать — такое? Рокэ посмотрел на него с укором и молча отобрал бутылку. Смех на веранде спугнул бродячую кошку. Неожиданно Луиджи опрокинул корзинку из-под вина, к счастью, уже пустую. Кусочек сна — один-единственный последний кусочек — яркой вспышкой озарил сознание, и его никак нельзя было упускать.  — Я вспомнил только одно! Рокэ, там были вы! И с чувством выполненного долга Джильди откинулся на спинку скамьи. Ему тут же полегчало, зато остальные были весьма озадачены.  — Ну и к чему же, — вкрадчиво спросил Марсель, — такое могло присниться?  — Какое «такое»? — меланхолично уточнил Рокэ, не глядя на них, немного выпил, ещё немного выпил, потом встал: — Особое поручение, Марсель. Пока не истолкуете сновидение Джильди со мной в главной роли, отсюда ни ногой.  — А вы куда? Разве не хотите послушать? — и, чтобы не растерять вдохновение, Валме тут же принялся расписывать ближайшее будущее Луиджи Джильди: если ему верить, Луиджи предстояло что-то страшное, возможно — война, возможно — смерть, но сопровождалось это страшное красивыми девушками и дорогим вином. Опешив от объёма вываленной на него информации, Джильди запоздало сообразил, что Марсель просто пересказывает фельпскую кампанию со своей стороны.