Фельпские баллады

«Влюблённая акула» полностью оправдала своё название: она влюбилась. А как иначе объяснить дурное поведение злополучной галеры? Она кокетливо вихляла бёдрами и заигрывала с волнами, позволяя им вытворять такое, на что не согласилась бы ни одна приличная девица. Каждое движение «Акулы», каждый её вызывающий выверт повторял желудок, о чём его никто не просил. Стоит ли говорить, что заканчивалась эта пляска самым неподобающим для дворянина образом? Впрочем, часть сознания, отвечающая за подобные чувства, откровенно сдохла. Унизительное положение, в котором он один, как избранный, оказался, было последним, о чём Марсель мог думать. В глубине души он вяло скорбел по своему светлому образу, прежде чем снова свеситься за борт. Чего уж там — протянуть бы до берега, а терять нам уже нечего! Повоевали так повоевали, пороху понюхали, теперь можно и соли… прямо в лицо… ох, Создатель, и ведь это даже не шторм.  — Что естественно, то, так сказать, не безобразно, — сказал какой-то добрый моряк, ободряюще хлопнул его по плечу и пронёсся дальше по своим моряцким делам.  — Спасибо, — обречённо поблагодарил виконт и, пока мог, вдохнул полной грудью свеженького морского воздуха. Всё было бы прекрасно, не будь оно так ужасно; ну-ка, а если так?.. Глубоко дышать измученному телу понравилось, а вот стоять прямо и пялиться в бескрайние просторы — не очень. Возможно, далёкая линия горизонта должна была успокаивать или внушать доверие, но как-то она ничего не внушала, разве что предательски покачивалась вслед за галерой — то есть, так виделось с борта. Тело, в свою очередь, тоже подвело: оно уже привыкло находиться в положении согбенного старца, и выпрямление пружиной было воспринято как сигнал к очередному бунту. Вот в Олларии за такое вешали. А себя-то не повесишь! Хотя, признаться, он ещё никогда не был так близок к мысли о грехе самоубийства… В момент просветления (оно же облегчение, оно же внутри-даже-души-не-осталось-толку-нет) Марсель нашёл в себе силы отвернуться от нагло хлюпавшей в лицо воды и устроиться лицом к куршее. Это утешало. Но ненадолго. Помимо прочего, он то ли надоел гребцам, то ли стал вызывать непреодолимое сочувствие — те, кто не был задействован в гребле прямо сейчас, полезли с советами, а те, кто оставался занят — выкрикивали со своих мест. Советы оказались так себе, зато от души, поэтому Марсель вежливо выслушал опытных товарищей по лодке и заверил их в своей искренней признательности. Когда в поле зрения появился Алва, виконт уже не напоминал самому себе вывернутую наизнанку тряпку и почти наслаждался жизнью. Тем не менее, светскую беседу он начал единственным возможным для себя способом: тоскливо шмыгнул носом.  — Не пытайтесь меня разжалобить, — велел Рокэ, в своей манере всматриваясь в горизонт. И слава Леворукому, снисходительного взгляда потрёпанный морем офицер не вынес бы.  — Я не пытаюсь. Я жалок и буду с этим жить, — это была самая длинная фраза, произнесённая им за день; оказалось, что охрип. Надо исправляться. — Господа моряки очень любезно попытались мне помочь, но это свыше моих сил… Почему половина ценных советов заключается в том, чтобы брать что-то в рот? В тот момент, когда это решительно невозможно! Ворон хмыкнул чуть громче обычного, и до Марселя дошло, что он сказал.  — Фрукты, — тоном порядочного офицера добавил он. — Сухари.  — Ну, что я могу вам сказать? Не хотите — не берите… — Кажется, они только что оставили далеко позади шутки про птице-рыбо-деву. В других обстоятельствах Марсель бы порадовался и сострил ещё опаснее, но он сосредоточенно буравил взглядом чёрный рукав маршала, благо на том не было ни единой броской побрякушки. Зачем она, эта линия горизонта, когда плечо начальства куда более… незыблемо. Жаль, галеру качало по-прежнему, обман зрения не удался. — Другие советы в том же духе?  — Нет, они носят издевательский характер. Например, прилечь и поспать, — со смесью тоски и отвращения поведал Валме. Он всегда «за» прилечь и поспать, но в нынешнем состоянии мало какая поза оказывалась удобной; казалось бы, лёжа должно стать легче, но легче не становилось. — Я бы с большим удовольствием прилёг на морском дне…  — Не драматизируйте, Марсель. Это даже не шторм — так, небольшая качка, — Рокэ был прав и безотносительно собственной стойкости и корабельного опыта, но поди объясни это неготовой к приключениям голове.  — Правда небольшая? — глупо уточнил виконт, потому что говорить оказалось не так уж плохо. В смысле, не дурно. Истину говорили — если рот занят… прости, Создатель, душу грешную.  — Правда, — подтвердил маршал и мечтательно сощурился вдаль, что-то припоминая. — Вот на «Каммористе» однажды…  — Герцог, — чужим голосом потребовал Марсель, — в ваших же интересах обойтись без подробностей. Впрочем, он и так уже увидел шторм в деталях. Разыгравшееся воображение дало в голову, к сожалению, в самом буквальном смысле; перед глазами поплыло, в ушах застучало, в общем — полный победный марш. Судорожно сжав пальцы, виконт представил, что будет дальше, и заранее попрощался с военной карьерой. Как оказалось, и вправду поспешил: его схватили за плечо и резко развернули куда-то. Не к краю борта!  — Есть ещё один совет, — голос Алвы прорезался через очередную тошнотворную муть. — Насколько мне известно, самый действенный из всех… Отвлекитесь-ка от своих страданий и возьмите в руки весло. Маршал кого-то окликнул, весело проорало в ответ, брякнуло деревяшкой. Грести? Сейчас?! Пока Марсель решал, как ему отказаться — вежливо или… наглядно, было уже поздно. По настрадавшейся голове и всему остальному жахнуло сначала лёгким ужасом от того, что он теперь отвечает, пусть и самую малость, за ход корабля, а потом — необходимостью активных сосредоточенных действий. После какого-то по счёту гребка виконт подумал, что видал он это ваше море…  — Сработало? — видимо, Ворон был настолько заинтересован в результатах своего эксперимента, что поздним вечером обратился к нему первым. Валме не без гордости предъявил мозоли от неудобной ручки.  — Более чем! Почему-то никто не догадался посоветовать отвлечься таким образом… а я всё, как дурак, ызаргов считал…  — Ызаргов считать в столице будете. Поздравляю, вас пожалели, — объяснил безжалостный маршал. Пребывая в приподнятом настроении из-за здоровой усталости и отсутствия дурных ощущений, Марсель торжественно выдал:  — Рокэ, я вам безмерно благодарен, но знаете что… Это было жестоко, и я при всём уважении счастлив, что я не матрос, а вы не капитан корабля!