18
25 июля 2019 г. в 22:21
Удивительно, как алкогольное опьянение может сделать нас совершенно другими людьми. С ним мы можем стать абсолютно свободными от всего — правил общества, чьего-то мнения, собственных же внутренних установок. Как будто обнуляешься сам — все, что делало тебя тобой, пропадает, стирается, и на чистом белом листе все твои желания, которые ты признавал или, наоборот, скрывал, начинают рисовать. Вот только всегда ли эта картина оказывается тем, что ты готов принять? Чимин любил пить, потому что в его голове всегда было слишком много стен, из-за них он часто чувствовал себя в заточении, в клетке, которую сам же и построил. Но напившись, он мог выбраться из нее и больше не терзаться чувством вины за каждое сказанное слово.
А вот Юнги не любил напиваться. Не любил терять контроль над собой и всем вокруг за стеной опьянения. Потому что в его голове проблем было так много, что только трезвый разум мог сдерживать и решать их, но сейчас все они — вырывались на свободу, и он ничего не мог с этим сделать. Где-то далеко еще трепыхалась рациональная мысль, но она уже погибала за криками необдуманных, поспешных чувств. И в какой-то момент, снова ощутив призрачный вкус губ Чимина на своих, он понял, что сдается, что отпускает все идти так, как получится, не надеясь ни на что. Все время с тех пор, как они ушли наверх, его преследовало чувство, будто он теряет то, что даже не смог обрести.
Юнги незаметно для остальных все ходил, метался по комнате, от окна к стене и обратно, не находя себе места, но, когда Чонгук с Хосоком начали играть в Mortal Combat, наконец подошел и сел на двухместный диванчик у дальней стены рядом с задумавшимся Чимином, который только того и ждал, когда наконец свободное место рядом с ним займет именно он.
— Знаешь, — начал Юнги, смотря на увлеченно игравших друзей и на экран телевизора, где все расплывалось яркими красками, — я думаю, ты нравишься Хосоку, так что…
Ему было трудно говорить это, с каждым произнесенным вслух словом по сердцу шли трещины и горечь осознания, что любимый может быть счастлив с другим, застревала комом в горле. И он даже не сразу смог поднять взгляд, чтобы увидеть досаду и непонимание на лице Чимина.
— Я хочу сказать, он хороший парень и вы с ним…
— Что ты, блять, вообще несешь, Мин Юнги?! — вдруг закричал Чимин со злостью и обидой, потому что хен сказал сейчас несусветную чушь и самое заезженное клише, какое только можно было придумать.
— Просто хотел сказать, что… — все и так было ясно, что он пытался сказать, и это вывело Чимина настолько, что он не выдержал и ушел, кинув раздраженно:
— Идиот!
Юнги не смог ничего возразить, искренне не понимая, что сделал не так.
— Иди извинись, хен, — устало сказал Чонгук, не отрывая взгляд от экрана. Они продолжали играть, но прекрасно слышали весь разговор.
— Но почему?! — воскликнул Юнги, вскидывая руками в недоумении.
— Потому что не я ему нравлюсь, а ты, черт возьми… — Хосок вздохнул и закатил глаза, устало пропуская последние удары, все равно проигрывал.
— Да нет, — неуверенное бормотание — признак немаленькой бреши в его стене самовнушения, построенной на самом деле по большей части из страха, что его чувство действительно окажется взаимным, и окрепшей под влиянием алкоголя.
— Нет, правда, Юнги, ты меня удивляешь, пиздуй быстро к нему! — скомандовал Гук, смотря на друга как на полнейшего дурака. — И чтобы вернулись оба, держась за руки! Задолбали, честно. Он хотя бы смелее стал пьяный, а ты почему отупел так? Иди за ним, быстро!
Возразить было, конечно, нечего, и Юнги быстро встал и пошел к Чимину, неся в руках все извинения, какие были. Он долго строил из себя «просто друга», хоть и чувствовал глубоко в душе, что им обоим правда нужно совсем другое, но подсознательно бегал от этой мысли. А теперь это было уже невозможно. Второй раз за вечер, или, может, третий, все внутри него разрушилось, потому что было неверным, и сердце выбивалось из ритма, потому что он не понимал совершенно, что делает, но хотя бы сейчас до него начало доходить, что сделать нужно.
— Ну что за дебил, господи, а еще хен, — сказал Чонгук недовольно и снова вздохнул, закрывая лицо руками.
— Просто у него это в первый раз, а он считал себя натуралом, — с грустной улыбкой сказал Хосок, возвращаясь взглядом к игре. — Продолжим?
Юнги нашел его на крохотном, узком балкончике, где с трудом найдется место для двоих. Чимин стоял там на холоде в одной футболке, тяжело упершись ладонями в ледяные железные перила и низко опустив голову. Его плечи подрагивали, и он даже не захотел посмотреть, кто зашел на балкон и остановился совсем рядом. Этот едва уловимый запах туалетной воды невозможно не узнать.
Вечно теплая рука хена, как всегда, осторожно коснулась его плеча, и дрожь мигом прошла.
— Чимин-а, извини, я не хотел, я… думал… — Юнги попытался оправдаться, но чувствовал очень сильную вину и не мог найти слов. В голове вообще все так запуталось, что не было сил разобраться, он просто безвольно тонул в океане разбушевавшихся чувств.
— Да знаю я, что ты думал, — грубо ответил Чимин и с усилием выпрямился, обернувшись, чтобы намеренно позволить хену увидеть его слезы. — Ты правда такой идиот…
— Чимин-и… — у него сердце рвалось на куски от вида блестящих в лунном свете слез на прекрасном лице Чимина. Как он не мог сказать в это самое мгновение такие важные для них обоих слова? — Я люблю тебя.
Это было важнее любых извинений. Да, Юнги дурак, идиот, слепой придурок, но все становилось не важно после фразы, которую Чимин так ждал, так хотел услышать.
— Я люблю тебя… — шепотом повторил он, смотря в пустоту, и с тихой радостью в душе позволил хену спрятать его в своих теплых, нежных объятиях.
Теперь слезы стекали по щекам на кофту Юнги не от боли, а от настоящего счастья долгожданной взаимной любви. Он так боялся раньше, что это ожидание будет длиться вечно, боялся не дождаться, но…
Хен обнимал его долго, и в этом жесте была вся любовь, кроме которой, Чимину ничего и не нужно. И ничего более он не замечал. Ни холодного воздуха, пробирающегося в легкие и слегка обжигающего, ни приглушенных музыки и веселых голосов гостей с первого этажа, ни кружащегося вокруг мира. И все еще не мог поверить, что это правда случилось, что кто-то вообще сказал ему такое. После стольких лет жизни в тени, кто-то, нет, такой добрый, хороший, красивый и просто лучший Мин Юнги говорит ему: «Я люблю тебя», и все — сердце сходит с ума, уходит в пятки, оставляя его нервно дышать всего в слезах. Ему даже стало немного больно от таких сильных чувств.
— Ночи становятся холодными, — тихо произнес Юнги, проводя ладонями по плечам Чимина. — Пойдем в дом?
— Да, — согласился он, отстраняясь и стыдливо вытирая слезы, но хен с нежной улыбкой помог ему это сделать и поцеловал мокрую щеку. — Не своди меня с ума, пока я пьяный, Юнги-хен…
— Прости, — усмехнулся и взял за руку. — Может, хочешь выпить еще?
Они вошли внутрь, и их тут же обдало теплом. В доме, даже на втором этаже, было душновато, поэтому, не сговариваясь, они оставили дверь на балкон приоткрытой.
— Нет, просто хочу… полежать, может, или просто… — бормотал Чимин, пока они шли по темному коридору на свет, пробивающийся из-под прикрытой двери комнаты, где друзья все еще играли в видеоигру.
— Понял тебя, — сказал Юнги, и они вошли в комнату.
Вернулись, как и должно, — держась за руки, счастливые и влюбленные. Чонгук и Хосок учтиво сделали вид, что не заметили особых перемен, ничего насчет этого не сказали, чтобы не смущать парней лишний раз, ведь на сегодня и так им всем достаточно волнений. Чимин с Юнги вернулись на диван, но теперь уже полулежали, обнимая друг друга и лениво наблюдая за битвами друзей, в которых Хосок проигрывал в сухую и даже не старался выиграть.
— Теперь все в порядке? — все-таки решился спросить младший, искоса взглянув из-за плеча на парочку.
— Да… — ответили оба одновременно и, посмотрев друг на друга, тихо рассмеялись.
По крайней мере прямо сейчас, в эту ночь, все было и обещало быть в порядке. И они верили в это. Верили, что теперь все будет…