Two for One

Когда Гарри проснулся следующим утром, он чуть не задохнулся от стоящего в комнате перегара. Он побежал в ванную, успев отправить остатки спиртного в унитаз, и все время держал голову над ним, даже когда включал душ. Горячая вода (и предыдущее опорожнение желудка) хорошо справлялась с тошнотой, но голова все еще пульсировала, а все конечности будто налились свинцом. Он долго пробыл в ванной, репетируя извинения, и даже задумываясь над тем, сможет ли он незаметно уйти из дома и купить цветы, чтобы подобающим образом извиниться перед мужем. Когда он, наконец, вернулся обратно в спальню, пропитанная запахом алкоголя и сожаления одежда была убрана, а на тумбочке стояла тарелка с черничными блинчиками и баночка аспирина. — Что я сделал в прошлой жизни, что заслужил тебя в этой? — пробормотал он себе под нос, недоверчиво качая головой. Он съел несколько блинчиков, которые, к его удивлению, не пригорели и даже были одинакового размера, принял двойную дозу лекарства, прежде чем пойти к шкафу. Он тщательно выбрал свой наряд — шелковую золотистую рубашку, которая, как говорил Луи, подходил огонькам в его глазах, и пару белых рваных джинсов, которые он почти никогда не носил. Когда он тихо спускался по лестнице, увидел, что Луи и Роуз собирают пазл на кофейном столике. Ну, Луи собирал пазл, а Роуз командовала, заставляя искать пазлы для середины картинки, даже когда он целенаправленно собирал края. Пол заскрипел под ногами, и шатен посмотрел на него. — Доброе утро, — тепло сказал он, а на губах играла легкая ухмылка. — Папочка! — Рози вскочила, сбросив половину кусочков пазла на пол, и бросилась к нему в объятия, — Может быть ты поможешь мне собрать серединку, — она потянула его к столику и села ему на колени. У Гарри были достаточно длинные руки, и он мог легко обхватить ее маленькое тельце, чтобы помочь собрать пазл. Они играли, ели и подпевали песням из «Холодного сердца» в тысячный раз, и все было довольно дружелюбно. Они легко забыли о случившимся прошлой ночью, но Гарри снова начал беспокоиться, когда Луи уложил Роуз спать. Он не был готов столкнуться лицом к лицу с тем, что он сделал и наговорил. Пока Томлинсон укладывал малышку спать, Гарри схватил ключи и пальто и запрыгнул в машину. Ему некуда было идти, но он старался держаться подальше от дома как можно дольше, чтобы его дочь уже проснулась к тому моменту, как он вернется. Гарри купил совершенно ненужные продукты, купил Рози ненужную фигурку «My Little Pony» к ее коллекции, а также выбрал совершенно ненужный фильм, чтобы посмотреть вечером. Также он принес домой ужин, в котором также не было необходимости. Он все еще чувствовал себя трусом. Но это не помешало ему притвориться уставшим и настоять на том, чтобы пойти спать пораньше, еще до окончания фильма. И Луи позволил ему сделать это. Несколько дней Гарри был на грани, все еще ожидая, когда его загонят в угол, устроят допрос и сделают выговор за его поведение. Но этого так и не произошло. Луи все еще был грустным, добрым и игривым. Он не злился, но хуже этого было только безразличие — возможно, с него было достаточно и ему на самом деле было все равно. На Рождество они поехали к Энн. Обычно они ждали и проводили день рождения Луи с Лотти, но они с Доном уехали отдыхать на греческие острова. Каким-то образом Джемма и ее последний кавалер тоже куда-то уехали, обещая вернуться к новому году. А Энн была рада провести время наедине с семьей ее сына. Когда они вошли в дом и увидели гору подарков под елкой, Луи едва не сделал Энн замечание, спрашивая, понимает ли она, что у них только один ребенок, но вовремя себя остановил, понимая, как больно сделает мужу, напоминая об этом. Поэтому Луи не дал ему еще большего повода для печали. Для всех остальных они выглядели примером совершенства и вежливости, но Энн видела, что что-то было не так. Может, потому что Гарри едва мог смотреть ей в глаза. Может, потому что она встала ночью и увидела, как Луи спит на диване. Или, может, потому, что она знала своего сына лучше кого-либо другого, и могла видеть под идеальной внешностью ржавую и неустойчивую конструкцию, едва способную удержать все вместе. — Что бы ты хотел на свой день рождения, дорогой? — спросила она Луи, накануне упомянутого дня. — Ты хочешь, чтобы я простояла в бесконечных очередях? Как бы Томлинсону не хотелось увидеть милую Энн, пробирающуюся толпу, он покачал головой. — У меня уже есть все, что нужно. — Тебе не нужны подарки, папа? — спросила Роуз, будучи совершенно шокированной подобным заявлением. — Думаю, в этом году будет нелегко положить под елку что-то еще из-за подарков, которые бабушка купила только тебе, малышка, — Рози просияла. Несмотря на протесты ребят, Энн объявила, что пойдет с Роуз на рождественскую ярмарку, купит горячего шоколада и пройдется по магазинам. Ее улыбка была слишком невинной, когда она заявила: — Мой подарок вам — это целый день наедине. О, черт. Роуз была хорошей подушкой безопасности — таким желанным отвлечением от осторожного и нерешительного поведения Гарри — но ее забрали с самого утра в канун Рождества. Луи увидел это по глазам мужа, как только спустился по лестнице. Его будто поймали в ловушку. Он же не мог бросить своего мужа в его день рождения, но также он понятия не имел, как вести себя с ним наедине. К этому моменту Луи хорошо понимал желание Гарри убежать, и решил дать ему то, чего он так отчаянно желал. — Я тут посмотрел, и, похоже, мы совершенно не готовы к завтрашнему ужину. Не мог бы ты сходить и купить что-нибудь? Гарри заметно расслабился. — Конечно. Как скажешь. Томмо сдержал горькую усмешку — его желания не имели значения уже долгое время. — Не торопись…я могу…не знаю, книжку почитать. Было время, когда Гарри мог бы посмеяться над этим — Луи никогда не читал что-то больше спортивной колонки. Но теперь он просто мягко улыбнулся и сказал «повеселись», надевая пальто и выходя за дверь. Луи смотрел ему вслед и задавался вопросом, действительно ли Гарри начинал верить той лжи, в которой они молча согласились жить. Той, которая позволяла им проживать день за днем, не разбивая сердца друг друга. Это было самосохранение — они выживут. Он начинал думать, что их брак может развалиться. Вместо того, чтобы взять с полки старую книгу в мягко обложке, как он и обещал, Луи прошел в заднюю часть дома. Красивый маленький рояль, который выглядел очень одиноко, купаясь в утреннем свете, струящимся через большие окна, манил его. В их доме не было места для такого инструмента, и пальцы дернулись в желании выразить боль через игру в такт биению сердца. У него не было нот, поэтому пальцы перескакивали с пьесы на пьесу, которые они помнили. Когда он исчерпал свой репертуар, за исключением одного, которого он не мог играть, он позволил пальцам свободно наиграть мелодию. Через аккорды они выражали тот страх и меланхолию, которые были заперты внутри него в течение нескольких недель. Он создал нежную, грустную мелодию, которая пронзила тихий дом и заставила его выглядеть еще более пустым. Он сходил на кухню за сладостями — в конце концов, у него день рождения, и он мог съесть печенье на обед. Он еще с завтрака оставил там свой телефон, и когда он поверил его, увидел сообщение от Гарри, которое было отправлено вскоре после его ухода. В магазинах толпы народу, могу не вернуться до вечера. Луи предполагал подобный исход событий, но почему-то увидеть это в письменном виде было намного хуже. Они оба знали, что это поручение было не всерьез, и теперь Гарри активно пытался его избегать. Это было началом конца. Луи прекрасно понимал, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой — эта идеальная жизнь с идеальным мужем и дочерью. Он не заслуживал этого, и теперь он был убежден, что Вселенная, наконец, собиралась это исправить. И снова он оказался перед клавишами фортепьяно. Он на удивление уверенно играл классическую пьесу, которую он так избегал раньше. Канон Пахельбеля.* Эту мелодию он сыграл для Гарри перед тем, как он сказал Луи, что любит его. Под эту мелодию они шли к алтарю. Эту мелодию они включали для Роуз, когда она плакала. До Гарри его жизнь была полна страхов. Он думал, что победил темную тень, нависшую над его будущим, но видимо, он просто нашел другую — печаль. Он играл мелодию снова и снова и снова, пока не смог сделать это с закрытыми глазами. В ней не было текста, но вскоре одной мелодии стало достаточно, чтобы слова сами слетели с губ Луи — все, что только пришло ему в голове, все мысли, чувства и воспоминания — хоть он считал, что его пение было ужасно. Но в доме никого не было. Он был один. И в этом весь чертов смысл. — Моим счастьем был, есть и всегда будешь ты. Когда ты смеешься, поешь, плачешь и мечтаешь, — слова приходили не спеша, но он плавно сплетал их и повторял, чтобы заполнить переходы. Для любого слушателя могла показаться, что эта импровизация была запланирована, превращая произведение в нечто большее, нечто уникальное и личное. Вот как это показалось Гарри. Когда он утром сел в машину, он собрался избегать проблем — в лице своего мужа — весь день. Однако прогуливаясь по супермаркету, он наткнулся на букет желтых роз. Странно. Для роз был не сезон — они обычно продавались весной — они стояли отдельно ото всех цветов на экспозиции. Чувство вины давило на него с того момента, как он ушел, и воспринял это как знак того, что он должен вернуться домой. Он не знал, чего ждать, но это точно не была нежная мелодия, которую он сразу узнал, так как это был саундтрек для немногих самых важных моментов в его жизни. Когда он подошел ближе, он услышал голос поверх мелодии, слово повисший над рекой туман. Он был так прекрасен, и одновременно печален, словно исходил из уст скорбящего ангела — полный тоски и печали. Это был его Луи? — Когда ты рядом или далеко, ты всегда будешь — был и есть — моим возлюбленным, родственной душой, моей слабостью номер один и величайшей силой. Между словами или фразами было несколько естественных пауз, но только когда Гарри подошел к нему достаточно близко, он увидел, как плечи Луи вздымались, а эти самые паузы заполняли рваные вздохи. Луи плакал. — Луи, — прошептал Гарри, садясь рядом с ним на скамейку. Томлинсон обернулся и…черт, Гарри выглядел таким маленьким и мягким с этими щенячьими глазками и надутыми губами, и нахмуренными бровями. Это был первый раз, когда он по-настоящему посмотрел на него за эти несколько недель, и, не думая и не считаясь с правилами их хрупкого перемирия, Луи наклонился вперед, сокращая расстояние между ними, все еще смотря на Гарри. В последнюю секунду кудряш отвернулся, чтобы избежать поцелуя. Сердце Луи дало еще одну трещину, и он отвернулся, надеясь защитить Гарри от боли, исказившей его лицо, которую он больше не мог контролировать. Стайлс не думал, что он может чувствовать еще больше вины и стыда, чем уже чувствовал, но теперь Луи тихо всхлипывал рядом с ним — так близко, но все же вне досягаемости. Гарри, казалось, сломал самого сильного человека, которого он знал, человека, которого он любил и в котором нуждался больше всего на свете…и он должен был что-то сделать. — Что…что мне сделать? Как я могу все исправить? — Черт, прости! — Луи полностью развернулся и отсел на самый краешек скамьи, стараясь держаться как можно дальше друг от друга. После недолгих колебаний Гарри пододвинулся к нему и обнял дрожащего парня. Это было слишком, и Луи задыхался, пытаясь удержать последние кусочки самообладания, которым так гордился. Как? Как он умудрился все испортить? Гарри — тот, кто пострадал больше всех — прямо сейчас пытался утешить Луи, потому что что? Он не уделял ему достаточно внимания, когда он оплакивал потерю ребенка? И из-за этого Луи чувствовал себя еще хуже, и он заплакал еще сильнее, а Гарри прижал его к себе еще сильнее, и все стало еще хуже. Томлинсон выбрался из объятий мужа и ушел в гостиную, где ему пришлось закусить диванную подушку, чтобы попытаться нормально дышать. Спустя несколько секунд Гарри последовал за ним, на этот раз стараясь не подходить слишком близко. — Мне жаль. Мне правда очень жаль, — прохрипел Луи. — Тебе следует…пойти поужинать. Или что-нибудь еще. Сходи в кино. Черт, просто сделай что-нибудь, чтобы не видеть своего жалкого мужа, пока я не испортил все еще больше. — Ты… ты хочешь, чтобы я ушел? — честно говоря, Гарри не стал бы его винить; в последнее время он был не в лучшем состоянии. Луи нервно рассмеялся — это было полной противоположностью того, что он хотел. — Нет, я хочу, чтобы ты меня трахнул. При этом Стайлс вздрогнул, не уверенный, что правильно расслышал. — Что? Луи развернулся и раздраженно взмахнул руками. — Господи! Я хочу, чтобы ты трахнул меня, Гарри! — Но…но ты не…ты не хотел, — хоть Гарри и не хотел этого в то время, отказ Луи после рождественской вечеринки по какой-то причине все-таки ранил его. — О, я еще как хотел, — сказал он, горько усмехаясь. — Но я знаю, что тебе больно, и что ты еще не готов, и я не хотел на тебя давить. Не хочу. Но я скучаю по своему мужу, Хаз. Боже, я скучаю по возможности схватить тебя за задницу, отсосать и заставить кричать в гребаном экстазе, — Луи ходил взад и вперед, уставившись в потолок, но когда его пыл поубавился, его плечи опустились, и он устремил беспомощный взгляд на Гарри. — Я чувствую, что теряю тебя, — гнев сменился отчаянием, а на глаза вновь навернулись слезы. — Я все делаю неправильно, а ты отстраняешься, и я не могу…черт, я не знаю, как жить без тебя. Луи практически задыхался, и Гарри взял его на руки. Он знал, что отдалился, но Луи не виноват. Его присутствие было постоянным напоминанием о том, что потерял Стайлс, и его неудачах и ошибках. Стыд, вина и печаль, которые он нес, каким-то образом возвели стену между ними. Он чувствовал это, но не знал, что сделать, чтобы ее сломать. — Теперь я здесь. Я здесь. Луи покачал головой. — Но разве ты не понимаешь? Это самое худшее. Ты здесь, но тебя нет рядом. — Я не знаю, что делать. Что ты хочешь от меня? — Гарри был эмоционально интеллигентным человеком, но в последнее время он настолько запутался в своих чувствах, что даже не знал, что могло быть что-то не так за пределами его собственной сферы несчастья, что его страдания заставляли страдать других, а тем более, как это исправить. Еще одна причина, чтобы чувствовать себя виноватым. — Могу я…можно мне тебя поцеловать? — слова слетели с губ Луи прежде, чем он успел подумать. В глазах Гарри скрывался ответ, который он не знал, как объяснить. — Лу… Томмо отвел взгляд и надежда вновь смирилась смирением. — Все в порядке, — это была…отчаянная, эгоистичная просьба. Луи долго выживал без физической близости; он мог сделать это снова. Но он должен кое-что узнать. — Ты все еще любишь меня? Гарри опустил голову, так что Луи не мог прочитать выражение его лица, но он дернулся, будто его ударили током. Когда он, наконец, посмотрел на него, по его щекам текли слезы. — Любишь ли ты меня? — спросил он вместо ответа. — Да, — без сомнений. Это не тот вопрос, над которым ему нужно было думать, а просто факт. Все равно что спросить жарко ли на солнце — ничего не могло изменить ответ. — Всегда. — Почему? — у Луи не было точного ответа, и Гарри продолжил перечислять причины, почему это должно быть не так. — У меня ничего нет, Луи. Во мне дыра. Пустая. Открытая пропасть, которая поглотит и уничтожит все, что окажется слишком близко — и всей любви в мире недостаточно, чтобы заполнить ее. Томлинсон грустно улыбнулся — даже в глубине своей агонии Гарри был чертовым поэтом. Ну, Гарри, может, и было очень больно, но для него это было ново, все еще незнакомо. Но Луи знал, что такое страдания и все из-за своих чертовых родственников, и он знал, что эта боль была не столько черной дырой, сколько Большим каньоном. — Ты не пустой, Гарри. Ты сломлен. Стайлс поморщился. — Как будто это лучше. Луи протянул руку, чтобы убрать волосы, которые упали Гарри на лицо, и прильнул губами к соленым дорожкам на его щеках. И в этот раз он не уклонился. — Разница в том, любовь моя, что сломанные вещи можно починить. Ты можешь справиться с этим, — он был уверен в этом; он просто не знал, восстановятся ли те кусочки, которые раньше принадлежали Луи. Кудрявый покачал головой. — Ты не можешь справиться с этим. Но ты всегда был сильнее, чем я. Теперь пришла очередь Луи покачать головой. — Ломать легко, — болезненно, но легко, — Для любви к сломленным людям требуется гораздо больше сил, — по глазам Гарри было видно, что он не понимал его, и Луи снова смело взял Гарри за руки, и снова был вознагражден принятием этого жеста. — За всю мою жизнь мир нашел тысячи способов сломить меня. Но ты… ты нашел тысячу и один способ снова собрать меня воедино, — он сжал руки мужа в своих. — Это и есть сила. Это и есть любовь, — что привело его к заключительному вопросу. — Так ты позволишь мне дать тебе это? Ты позволишь мне любить тебя? После этого Гарри замолчал. Это был поворотный момент в их отношениях; начало пути, который либо еще сильнее отдалит их, либо сблизит их. И пока он молчал, Луи все больше и больше убеждался в том, что это будет не последнее. Затем, медленно, как бродячая собака, принимающая еду из рук незнакомца, Гарри двинулся вперед. Он так и не прервал зрительного контакта, наклоняясь вперед и позволяя их дыханиям смешаться на несколько секунд, прежде чем сократить расстояние и быть кожа к коже. Луи не двигался — он просто не мог — когда Гарри прижался к его губам. Они задержались там, сцепившись, как кусочки пазла, прежде чем начать двигаться — пробовать и дразнить. Прошло не так много времени с тех пор, как они были вместе, но с тех пор столько всего произошло. Сначала это было медленно, как будто они пытались вспомнить шаги забытого танца, и они нашли свой ритм. Луи последовал за Гарри…на диван, на пол, а затем вверх по лестнице в спальню. Это была не та комната, к которой они привыкли, но это как-то все облегчало, когда их не окружали воспоминания об их прошлом. Каждое движение было осторожным и обдуманным — небольшая пауза, которая давала любой из сторон возможность остановиться, если они захотят. Никто из них не хотел этого. Как только они оба были обнажены, как эмоционально, так и физически, их телам было легко сделать то, чего так боялся их разум. Все началось с губ, языков и зубов, а потом распространилось на ноги, бедра и пальцы — каждое принятое прикосновение, каждое дозволенное объятие и нежные касания пальцев, было настоящим бальзамом для их ран. По привычке Луи просунул руку между ними, чтобы расслабить Гарри, и тогда их ритм сбился. Стайлс закусил губу, чтобы сдержать стон, и Томмо замер, думая, что он слишком много ожидал. — Я… черт, прости меня. Мы не обязаны… — Нет, дело не в этом, — Гарри покачал головой, но был готов вот-вот заплакать. — Я просто… не могу.… — Все в порядке, правда. Все в порядке, — член Луи говорил об обратном, но, боже, он правда не хотел все испортить. — Прости, — он начал отстраняться, но Гарри обхватил его за талию длинной ногой. — Пожалуйста, не оставляй меня, — они несколько секунд смотрели друг на друга, где Гарри боялся, что Луи уйдет от него — как Гарри делал это много раз с ним. Но потом он сел на пятки, и на его лице появилась озорная улыбка. — Что… Одним быстрым движением Луи отодвинулся назад, встал на четвереньки и взял член Гарри в рот. Это было так поразительно приятно, что Стайлс невольно дернул бедрами, заставляя Луи закашляться. — Черт, прости, не мог… — его поток слов был прерван Луи, который вытворял просто невероятные вещи своим языком. Это было как раз перед его переломным моментом, когда он, наконец, снова смог нормально дышать. — Лу? — Ммм? — промычал он с членом мужа во рту, и будь он проклят, если вибрация не подтолкнула его к краю. — Лу, подожди, — Луи отстранился с пошлым чпоком и вопросительно посмотрел на него. Он выглядел таким очаровательным, его загорелые щеки покраснели, а челка из-за пота причудливым образом прилипла ко лбу, и, наконец, Гарри нашел в себе мужество сказать то, чего не мог раньше. — Я хочу быть внутри тебя. — Что? Но… Ох. Луи — полный идиот. Они пытались оплодотворить Гарри много лет подряд, поэтому Луи просто автоматически занял их привычные позиции…но, конечно, Гарри будет бояться делать это сейчас — это вызовет слишком много воспоминаний, слишком много грустных эмоций. — Да. Я просто не…я еще к этому не готов. Не хочу рисковать, понимаешь? — Конечно. Нет, да, очевидно. В минуту неловкого молчания Луи, кажется, погрузился в глубокие раздумья. Гарри, пребывающий в напряжении, вернулся к вопросу. — Так что, это…это будет нормально? — Что? А, точно, — он все еще не был уверен, делает ли Гарри это только из-за него, потому что он думал, что этого хочет Луи. — Ты уверен? — Только если ты уверен? Луи сдвинулся, седлая бедра Гарри, и наклонился над грудью мужа. Он нежно поцеловал его в губы, а пальцы двинулись вниз по груди, прямо к упругой заднице. — Черт. Да.