Two for One

Они как будто вернулись в прошлое. В следующие несколько дней Гарри отдалился от него, отмахиваясь от попыток мужа поговорить или прикоснуться к нему. Он часами не бывал дома, и пекарня была уже почти готова, так что Луи знал, что Гарри не будет пропадать там днями. А что Луи? Луи снова начал винить себя и снова начал думать, что это всего лишь вопрос времени, когда все разрушится. Но все же день за днем продолжал улыбаться, в то время как все внутри него рушилось. За исключением случайных приветствий или обсуждения их дочери, они, кажется, были просто соседями, а не родственными душами. Они будто попали в самые худшие темные зимние дни, и точно так же, как тогда, Луи не был уверен, переживут ли они это. Или переживет ли это он. В утро благотворительного матча Луи втайне надеялся, что между ними что-то изменится. Он подозревал, что Гарри не захочет идти, хотя у него сегодня был свободный день, но решил, что увидев их с Роуз в одинаковой футбольной форме, он передумает. — Что это такое? — с неподдельным замешательством спросил Стайлс, когда Луи спустился вниз, держа счастливо подпрыгивающую Роуз на руках. Томмо осмотрел себя. — Я знаю, цвета ужасные, но я не имел права голоса. — Нет, я имею в виду…что за…почему ты это надел? Луи пришлось скрыть свою боль — неужели Гарри действительно забыл об одном из самых значимых моментов в его карьере? Даже в жизни! — Founder’s First, — Гарри продолжил молча пялиться на него. — У меня сегодня матч. Это типа очень важно для меня. Гарри покачал головой, чтобы рассеять недоверие, переполняющее его мысли. — Нет, я знаю, что у тебя сегодня игра, но почему…ты не можешь…ты не можешь играть, Лу. Теперь настала очередь Луи поразиться его словам. — Что, прости? — Ты не можешь играть в футбол, когда ты… — он прикусил язык, внезапно осознав, что четырехлетняя девочка все еще обнимает Луи за шею. — Ты не можешь и все. Томлинсон осторожно опустил Рози на пол и что-то прошептал ей на ушко, нежно похлопав ее по попке, чтобы она побежала в сторону кухни. — Что значит «ты не можешь»? — прошипел он, когда дочь уже не могла их услышать. Гарри провел рукой по волосам и в отчаянии с сильной потянул за них. — Черт, Лу, ты действительно думаешь, что заниматься травмоопасными видами спорта в твоем положении — хорошая идея? Серьезно? Луи ответил не сразу — он просто не смог. У него голова шла кругом. — Я… — Тебе разрешила доктор Рейд? Ты вообще консультировался с ней? Глаза Луи потускнели, когда эти слова ударили по нему. Он не только не спросил, он даже не подумал спросить. — Я…что? — он не был уверен, было ли это преднамеренное невежество или необоснованный оптимизм, но он отказался признавать, что Гарри мог быть прав. — Все хорошо. Со мной все будет в порядке. Глаза Гарри расширились настолько, что Луи испугался, что они могут выскочить из его глупого самодовольного черепа. — А ты будешь в порядке? Ты не можешь этого знать! Ты можешь пострадать, — Гарри передёрнуло, они не могли потерять еще одного ребенка. Он этого не переживет. — Ты не можешь играть. — А ты не можешь меня столько времени игнорировать, а затем ожидать, что ты имеешь право голоса в моем выборе. Стайлс сглотнул, на его лице отразилось раскаяние. — Это…справедливо. Но, Луи, не рискуй здоровьем нашего ребенка из-за меня и моих действий, — или из-за их отсутствия. — Пожалуйста. Дальше Луи не слышал ничего кроме нашегоребенканашегоребенканашегоребенка, прокручивая эту фразу в голове снова и снова. — Нашего ребенка? Так теперь это наш ребенок? — Это всегда- — Ох ох. Нет. Ты не можешь просто притвориться, что хотел быть частью этого. Гарри пытался оставаться спокойным, но он видел, как Томлинсон переходит в свой гиперэмоциональный, боевой режим; другими словами, скоро будет очень трудно заставить его мыслить здраво. — Луи, подумай, что будет лучше для… — Я сказал нет, Гарри! Ты не можешь сказать, что лучше для меня. Он звучал так, будто все еще планировал играть, и тогда Гарри разозлился. — Да дело даже не в тебе — прекрати вести себя так эгоистично! Эгоистично? Эгоистично?! Неужели король я-отгораживаюсь-от-людей-из-за-своей-неспособности-справиться-со-своим-дерьмом только что назвал его эгоистом? — Пошел ты, Гарри. А знаешь что? Хотя ладно, забудь, именно из-за этого мы здесь и оказались. — Луи… — раздраженно прорычал Стайлс. — Только потому, что твое тело не может должным образом защитить жизнь, растущую внутри, это не значит, что мое не может, — огрызнулся он, ударяя словами по Гарри, как кнутом. Он сразу же пожалел о своих необдуманных словах, но уже было поздно. Пути назад не было. Полдюжины эмоций промелькнули на лице Гарри — ни одно из них не было приятным — прежде чем он повернулся на каблуках и пошел в кухню. Луи пошел бы за ним, но, честно говоря, просто не мог пошевелиться. Он не мог поверить в то, что сказал своему мужу секунду назад, и был уверен, что дыра, разрастающаяся в его животе, поглотит его целиком. Гарри вернулся в комнату, неся Рози на руках и отказываясь смотреть мужу в глаза. Он просто наблюдал за ним — как Гарри взял ключи и кошелек, снял с вешалки пальто Роуз и продел ее ручки в рукава. — Что…куда ты собрался? Вопрос был адресован Гарри, но ответила Роза. — Папочка сказал, что мы не сможем пойти на игру. Луи подозревал, что Гарри отдалится от него, особенно после того, что только что произошло, но теперь он забирал у него их дочь. — Что? Конечно мы… — Мы хотим навестить бабушку, — сказал Стайлс, ни к кому конкретно не обращаясь, безжизненным голосом. — Ты не можешь…она пойдет на игру, — Гарри просто продолжал спокойно собирать свои вещи для поездки, как будто Луи ничего не сказал. Он попытался еще раз. — Она хочет пойти на игру, она ждала этого дня несколько месяцев. Гарри наклонился и передал Рози рюкзачок с ее вещами. — Пойди отнеси свою вещи в машину, детка. Я выйду через секунду, — Рози смерила обоих родителей непонимающим взглядом. — Иди, — потребовал он, заставив ее подпрыгнуть и выбежать за дверь. — Что за черт! — воскликнул Томлинсон, схватив Гарри за руку. Тот уставился на цепкую хватку Луи, но шатен отказывался отпускать его без объяснений. Поэтому Гарри сказал. — Ты явно не можешь ставить чьи-то желания и потребности выше своих собственных, и, честно говоря, я не верю, что сейчас ты сможешь позаботиться о Роуз. Руки Луи сами опустились, когда он в шоке отступил. Он…он всегда считал себя дерьмовым родителем, но Гарри всегда был рядом, чтобы заверить его, что ему и их дочери повезло, что он у них есть. Может…может, теперь это было не так. Когда Гарри с Роуз ушли, Луи…ну, чувствовал много чего. Он хотел разозлиться или обидеться. Он хотел бы отрицать обвинения Гарри и здраво мыслить. Но вместо всего это он чувствовал только стыд. Но Гарри…он, должно быть, слишком остро отреагировал, да? Упражнения полезны для беременных, он точно помнил, что кто-то так говорил. И тело было сделано так, чтобы обезопасить ребенка, иначе люди бы волновались каждый раз, когда спотыкались или натыкались на какой-то предмет. С ним все будет в порядке. По крайней мере, так себя убеждал Томлинсон, ведя машину. Он нервно барабанил пальцами по рулю, и он отказывался успокоиться. Примерно в десяти минутах от стадиона из-за быстрых смен остановки и движения у него потянуло живот, и ему пришлось свернуть на обочину. Он опустил окно, чтобы подышать свежим воздухом, и прикрыл глаза, надеясь, что тошнота пройдет, и ему не потребуется…блевать. К сожалению, когда ему полегчало, он забеспокоился еще сильнее, и он знал, что делать. Что ему нужно было сделать с самого начала. — Черт, — пробормотал он себе под нос, доставая телефон, чтобы набрать номер кабинета врача. Он провисел на линии несколько минут, прежде чем его соединили с доктором Рейд. — Мистер Томлинсон, какой сюрприз, — обычно Луи не обращался за помощью; он был слишком упрям для этого. — Чем могу быть полезна? Луи откашлялся. — Эхм, футбол. — …футбол? Луи фыркнул. — Да. Могу ли я…ну, играть. В футбол. Как-то так. — Хммм, небольшая физическая нагрузка может быть даже полезна, — ха, он так и знал. — Но в футболе — да и в любом видом спорта, который включает в себя игру с мячом — существует повышенный риск получить удар в живот или другие телесные повреждения и поэтому не рекомендуется играть во время беременности, — вот черт. — Значит, я не могу играть? Доктор Рейд вздохнула. — Я не могу заставить никого из моих пациентов делать или не делать что-либо, Луи. Я могу только дать рекомендации, основанные на современной медицине и многолетней практике. Хоть она и не могла это видеть, Томлинсон закатил глаза на ее слегка легкомысленный тон. Но он предположил, что, вероятно, упрямые пациенты — больное место для большинства врачей. — Спасибо, доктор Рейд. Я приму к сведению. — Может еще что-то? Он мысленно умолял ее дать хоть одну причину, по которой он не должен чувствовать себя виноватым за то, что хотел сделать… — Нет, спасибо. Это все, — это и правда все, что он хотел, но не то, что хотел знать. — Хорошо, тогда береги себя, Луи. И обязательно позвони, если…если понадобится что-то еще, — она услышала в его ответе вызов и догадалась, что сегодня он все равно будет играть в футбол. Томлинсон повесил трубку и наклонился вперед, чтобы положить голову на руль. Окей, играть в футбол во время беременности не рекомендуется, но это не запрещено. Он же не пьет, не прыгает с парашютом или что-то еще. Он просто немного побегает и попинает мяч. В этом же нет ничего плохого. Он даже почти убедил себя в этом, когда заехал на VIP-парковку и его провели по подземным переходам на поле. После ссоры с Гарри и незапланированного пит-стопа Луи немного отстал, и большинство других игроков уже разминались. Черт, даже трибуны уже начали заполняться — в основном спонсорами и семьями участников, что заставило сердце шатена заболеть при мысли о двух пустых местах, которые он зарезервировал для этого случая. По крайней мере, журнал купил хорошие места для сотрудников, чтобы они могли поддержать своих коллег, что означало, что Найл и Лиам будут там. Томмо был экспертом по жизни в отрицании, но, когда он провел несколько тренировок и пинал мяч с другими игроками в его команде, он знал, что все стало хуже, чем когда-либо. Он знал, что не должен быть здесь, просто… он так сильно этого хотел. Боже, неужели он этого хотел? Его детство было дерьмовым, и футбол был единственной вещью, которая давала ему надежду в те темные времена. В конце концов, даже это у него украли. Но теперь у него появился еще один шанс осуществить свою мечту — почему он должен снова отказаться от нее? Это было несправедливо. Он заслужил это. И все же. Несмотря на все эти слова, которые он постоянно повторял про себя, что-то было не так. Когда он был на футбольном поле, он обычно чувствовал себя свободным и властным. Как будто он мог пойти куда угодно или сделать что угодно, если бы он был достаточно быстрым, достаточно опытным и достаточно решительным. Он все еще чувствовал все это, но теперь ему мешал тяжелый груз тревоги и неуверенности. Как бы он ни пытался подавить эти чувства — выбросить их из головы и сосредоточиться только на игре — он обнаружил, что двигается более осторожно, совершая больше ошибок, постоянно находясь в обороне, а не в агрессивном нападении, которое потребуется для победы. Несмотря на попытки подсознания саботировать его усилия, Луи был полон решимости довести дело до конца. Одна ошибка изменила все. Игра еще не началась, но его команда уже вышла на поле. Луи быстро вел мяч к воротам, когда движение чьего-то тела справа заставило его вздрогнуть и перенастроиться, из-за чего он споткнулся о мяч и упал на землю. Все было не так уж плохо, но затем к нему подбежали остальные игроки в попытке отобрать мяч, их ноги мельтешили перед его лицом, и кто-то чуть не ударил его в живот, но удар пришелся по бедру. Парень попытался извиниться, но Луи начал задыхаться, одолеваемый чувством вины, адреналином и абсолютным ужасом. Черт, что он наделал? Что, черт возьми, он натворил? Он повел себя так глупо. Очень-очень глупо. Он пролежал, свернувшись калачиком посреди поля, что кто-то позвал штатного врача осмотреть его. Когда его подняли на ноги и повели в сторону, шатен с удивлением обнаружил, что он на самом деле немного хромает — из-за выброса адреналина он даже не почувствовал боли. — Томлинсон! — позвал его босс из-за перил фанатского сектора. У Луи не было сил — или, по правде говоря, причин — чтобы исправить свою девичью фамилию, даже если она было четко написано на его спине. — Да? — спросил он, подбираясь туда, как только врач сообщил, что ничего серьезного нет. — Ты в порядке? — спросил Найл, спустившись по лестнице вместе с управляющим, как только увидел, что Луи уводят с поля. Лиам стоял рядом с ним, без сомнения, разделяя неодобрение Гарри к его решению участвовать в матче. Луи не винил его — он и правда не должен быть здесь. — Да, просто… не очень хорошо себя чувствую. Думаю, мне, возможно… придется посидеть на скамейке запасных, — пробормотал он, все еще не совсем веря, что он позволил этим словам покинуть его рот. — Что? Что ты имеешь в виду? Ты должен вернуться на поле, ты же в порядке, — продолжал настаивать его босс. Луи покачал головой. — Нет, я…это…не из-за ноги, — ну, не совсем так. Она все еще болела, но в любой другой день он бы выпил несколько обезболивающих и был бы готов к игре. — Я просто… я не очень хорошо себя чувствую, — смутно объяснил он. — Все хорошо, Лу, у них же не просто так есть запасные игроки, — рассуждал Найл с понимающей улыбкой. — Я уверен, они обойдутся без тебя. — Для нас это очень важно, Луи. Ты…да ты представляешь наш бренд! Мы заплатили столько денег, чтобы кто-нибудь из нашей компании вышел на поле, а теперь ты уходишь из-за недомогания! Я думал, ты этого хочешь! Луи поник под тяжестью обвинений босса. Он знал обо всем этом. Он знал, что это большая привилегия. Дорогая привилегия, к тому же. И он подводил всех — он уже разочаровал Гарри, Лиама и своего врача, решив сыграть, и теперь он подводил свою команду и человека, который сделал всю карьеру, передумав. Он облажается, если сделает это, и облажается если нет. — М-мне жаль, — заикаясь, сказал Томлинсон; адреналин от произошедшего немного спал и теперь он ослаб и весь дрожал. — Я просто…я не могу, — его босс, похоже, собирался еще что-то сказать, но тут у шатена свело живот, и он зажал рукой рот. Лиам, будучи всегда очень проницательным и практичным, быстро высыпал содержимое своего огромного пластикового стакана на землю и передал его через перила Луи как раз вовремя, чтобы его вырвало прямо туда. Приступ был достаточно жестким, чтобы Луи прослезился и ему потребовалось вцепиться в перила, чтобы удержать себя в вертикальном положении. Когда он закончил, он нахмурившись посмотрел на мутную, мерзкую смесь в стаканчике и выбросил это в ближайший мусорный бак. Наверное, не самое мудрое решение в данный момент, но если бы этот стаканчик остался рядом с ним, его бы вырвало еще раз. Его начальник сменил гнев на милость, и, наверное, впервые в жизни Луи был благодарен за токсикоз, который мучил его в последние несколько недель. — Черт. Нет, да, это…да, тебе, вероятно, не стоит играть, — запнулся он, немного озадаченный тем, что Луи чувствовал себя так плохо и все еще собирался играть. — Простите, — снова пробормотал он, глядя себе под ноги. Потом ему в голову пришла гениальная идея и он вскинул голову. — Хей, а что, если Найл выйдет вместо меня? — все трое застыли от удивления, — Мы вместе тренировались, так что я знаю, что он готов, и на поле все равно будет наш сотрудник, — он все еще сомневался, поэтому Луи наклонился ближе и прошептал. — Я унесу это признание с собой в могилу, но он также хорош, как и я. — Я же говорил, — сказал Найл с усмешкой, рассеянно ударяя Лиама тыльной стороной ладони по груди. Луи остался наблюдать за игрой, заняв освободившееся место рядом с Пейном. Они явно не успеют сделать новью джерси для Найла, и Луи отдал ему свое. Было больно видеть свое имя на поле, но не нося его. Что было еще хуже — или, может быть, лучше, — Найл забил единственный гол в игре. Используя маневр, которому научил его Луи. Когда Найл и Лиам пригласили его отпраздновать с ними победу, он проворчал какую-то сомнительную отговорку насчет работы. На самом деле, он был просто в плохом настроении и не особо хотел быть рядом с радостными людьми. А Найл определенно попадал в эту категорию. Не то, чтобы Луи винил своего ребенка. По крайней мере, он так не думал. Нет, он просто…он был расстроен. Казалось, что он жертвовал многим, а получал так мало. Он знал, что это того стоило, но сейчас он чувствовал только усталость и постоянную тошноту. Он видел пиво, которое не мог пить, и одежду, которую уже с трудом надевал. Он знал эмоциональную дистанцию своего мужа и вес каждого чертового решения, которое он принимал, потому что не только это повлияло на него. Он знал! Он это знал. Черт. Однако это не облегчило задачу. Когда он вернулся домой, он думал, что увидит злого и грустного Гарри. Он был готов к этому — теперь он знал, что заслужил это. Но когда он подъехал, на подъездной дорожке не было машин, а дом был темным и пустым. Точно. Гарри же сказал, что отвезет Роуз к своей матери. Путь был не близкий, так что, скорее всего, они остались на ночь. Наверное, ему было все равно, но Луи подумал, что должен по крайней мере дать ему знать, что с ним и ребенком все в порядке. Сначала он пытался дозвониться, но когда и на третий раз он не ответил, он решился на сообщение. Может, немного смирения поможет все уладить. Ты был прав — доктор сказала, никакого футбола для беременных. Вместо меня играл Найл. Когда через несколько минут ответа не последовало, он попытался прояснить ситуацию. Маленький засранец забил победный гол. Ответа не последовало. Прости. Я люблю тебя. Пожалуйста, вернись домой. Его палец завис над кнопкой «отправить», но так и не нажал. Раньше, несколько серьезных ссор назад, Гарри обвинил Луи в том, что он манипулирует своими эмоциями и заставляет его делать то, к чему он не был готов. Он боялся, что если отправит это сообщение, то сделает это снова. Даже если он действительно так думает. Поцелуй за меня нашу малышку, вместо этого написал он. Остаток дня Луи провел, печатая заметки из игры. Возможно, он писал не как участник событий, но он мог наблюдать за матчем с трибун. Он не мог сказать, какие лица были у игроков — спокойные или сердитые или просто сосредоточенные — когда они атаковали его, но он мог описать силу и грацию бывших игроков, когда они бегали по полю. Он не мог написать о том, каково это — забросить мяч в сетку, но мог сказать о полном погружении в игру с ревом толпы, когда это сделал Найл. Этого было достаточно. Он не был голоден. А может, его тошнило. Вероятно, из-за обоих причин он заставил себя съесть оставшийся салат с пастой и выпить стакан апельсинового сока. Странная комбинация, но какая разница, если его все равно потом вырвет. Луи был измучен во всех смыслах этого слова, но вместо того, чтобы лечь на пустую кровать, он обнаружил, что пошел в детскую. Только теперь, в полном одиночестве, он позволил себе представить, как можно украсить комнату для малыша. Было бы несправедливо оставить все как есть — сейчас комната была предназначена для другого ребенка. — Хей, детка, — проворковал он, кладя руку на живот и оглядываясь по сторонам. Он не был уверен, когда именно он начал это делать — так много говорить со своим растущим ребенком обо всем. Вероятно, примерно в тоже время, когда он перестал говорить об этом с Гарри. — Это…это должна была быть комната твоей сестры. Но она никогда не жила здесь. Она была слишком хрупкой, чтобы жить в этом мире, и мы не смогли защитить ее, — объяснил он, — по крайней мере это было самым лучшим объяснением, которое ему удалось придумать. — Мы так сильно любили ее. Но мы будем любить тебя так же сильно, обещаю, — добавил он на случай, если малыш будет оскорблен его словами. — Даже папочка. Он…ну, ну он просто немного запутался. Он понятия не имеет, как сильно он будет тебя любить, но это будет так, я знаю. Но… сейчас, я думаю, мне просто нужно любить тебя за нас обоих, — Луи, наконец, дал волю эмоциям. — Я знаю, что этого недостаточно. Я не могу… меня одного никогда не будет достаточно, а ты заслуживаешь весь гребаный мир. Извини. Мне очень-очень жаль, детка — это не твоя вина, что я все испортил. Но папочка все равно вымещает это на тебе. Если ты сможешь продержаться еще немного, я знаю, он придет в себя. Он увидит твое лицо и твой маленький круглый животик, и эти крошечные пальчики, и он не сможет не влюбиться в тебя. Так же, как уже влюбился я. И даже если… даже если он никогда меня не простит. Если… если мы с папой не сможем пройти через это, я не пожалею об этом — ни о чем — потому что это подарило мне тебя. Когда Луи открылся этой комнате — такой пустой и в то же время такой полной — его глубочайшие сомнения и самые темные печали, самые надежно охраняемые закоулки сердца треснули, как сломанная плотина, волна за волной обрушиваясь на него и заставляя его ноги подгибаться. Он вцепился в деревянные прутья и уставился на кровать, которую вскоре займет их ребенок. — Прости меня. Прости. Ты этого не заслуживаешь. Я не заслуживаю тебя, — бесконечный поток извинений и признаний хлынул из его уст, пока он не потерял контроль над дыханием и не мог ничего делать, кроме как плакать. Луи не заметил, как машина Гарри подъехала к дому. Он не заметил, как Гарри отнес спящую Роуз на кровать и закрыл дверь. Он даже не заметил, как Гарри остановился за дверью, не в состоянии войти в комнату, которая была связана с самым большим горем, но в то же время не в силах оторваться от тихих всхлипов мужа, изливаемых их нерожденному ребенку. Он прислушался. Он просто стоял там, слушал и молча плакал вместе со своим мужем, и разве это не было самым точным представлением их отношений на данный момент? Оба живут в своих личных пещерах страдания, разделенные одной стеной и не в состоянии пойти друг к другу. Но в этой стене была дверь. И все, что им нужно было сделать, это войти в нее. Снова и снова Гарри повторял, что это должен был быть он, что это он должен был вынашивать их ребенка. Но когда он увидел, как его муж, стоя на коленях, побелевшими пальцами вцепился в пустую кроватку, он понял, что были и другие вещи, которые он должен был сделать. Другие вещи, которые он обещал сделать. Например заставить Луи смеяться, когда ему хотелось плакать. Обнимать его, когда он больше не мог оставаться сильным. Напоминать ему о том, что их любовь друг к другу останется, даже когда все остальное пойдет прахом. Вместо этого Гарри сделал то, что обещал ему больше никогда не делать. Он ушел. Он оставил его, физически и эмоционально, слишком надолго. И он должен был что-то сделать. Он должен был все исправить. Он просто надеялся, что еще не слишком поздно.