Two for One

Как и предполагалось, летний свадебный сезон поддерживал новый бизнес в полном разгаре. Гарри часто отсутствовал по ночам и выходным, чтобы сделать и доставить изготовленные на заказ сладости для незабываемых дней молодожён, но также и в течение большей части дня, чтобы выполнять повседневные заказы. Луи изо всех сил старался скрыть тревогу, которая, казалось, появлялась все чаще и чаще, но постоянные усилия, которые требовались, чтобы сохранить эту маску нормальности, брали свое. Аппетита у него практически не было, к тому же его постоянно тошнило, а иногда он даже не мог заставить себя встать с постели. Роза, как правило, была счастлива съесть запрещенные сладости и смотреть телевизор во «взрослой» постели, а также длительные отсутствия Гарри сделали все это легко доступным. Вместе с тем не так-то легко игнорировать установленные в результате этого сроки на работе. Поэтому он не должен был удивляться, когда на следующем приеме у врача он узнал, что нисколько не набрал, или когда его босс настоятельно «предложил» ему взять отпуск на оставшуюся часть беременности. Он правда не удивился. Но, несмотря на непоколебимую поддержку и заверения Гарри в том, что он безумно сильный и так хорошо справляется, только это добавляло чувства неполноценности Но сдерживание всех этих эмоций, как правило, накапливалось в напряжении, и высвобождалось в небольших яростных вспышках гнева и слез, которые обычно заканчивались криками и хлопаньем дверей, за которыми быстро следовали новые слезы вместе с отчаянными мольбами и извинениями. Все происходило так быстро, что Гарри часто пытался понять, о чем именно они спорили, когда все закончилось. Они оба чувствовали, что дело близится к развязке, что что-то вот-вот сломается, но ничего не могли с этим поделать, пока этого не случилось. Этот момент наступил в начале июня, когда он был на шестом месяце беременности и за две недели до свадьбы Найла и Лиама. Гарри вернулся домой до темноты — впервые за несколько недель — и застал Рози в гостиной одну, она смотрела мультики и играла со своими пластиковыми пони. — Где папа? — спросил он, опускаясь на колени, чтобы взять одну из лошадок и не подставить ее к лошадке дочери. — Спит. Снова, — вздохнула она, играя с лошадью Гарри, пока не решила, что выиграла. — Он всегда спит. Гарри сел и взял ее на колени. Она уткнулась лицом в его шею, и это движение показалось ей нуждающимся, отчаянным — как будто она изголодалась по человеческому контакту и нуждалась в близости с кем-то. — Я знаю, как тяжело, что папа не может играть с тобой, как раньше. Но помнишь, как мы говорили о твоих сестренках, растущих у него в животе? Он очень старается помочь им стать хорошими, большими и сильными, чтобы они могли выйти и встретить нас. — Почему они не могут выйти прямо сейчас? — она заскулила таким тоном, что, если бы стояла, то топнула бы ногой. — Они слишком маленькие, детка — вот такие, — он сложил руки в кружок размером с грейпфрут. — Ты можешь быть хорошей старшей сестренкой и потерпеть еще немного? Роза сделала вид, что размышляет, но Гарри знал, что она согласится — слова о старшей сестре всегда действовали на нее. — Хорошо. Но я возьму их на ручки первая! Гарри усмехнулся — ей, вероятно, придется драться с тетей Джеммой за эту честь. — У нас будет много свободного времени, — заверил он ее. — А теперь давай дадим папе поспать, а сами пойдем к дяде Лиаму и дяде Найлу. Роза взвизгнула от восторга и вскочила, чтобы попытаться найти свою куртку и туфли — она была их маленьким цветочком и относилась к своим обязанностям почти так же серьезно, как к обязанностям брата и сестры. Она любила примерять платье принцессы и практиковаться в бросании искусственных лепестков к ее ногам, и Гарри все равно пришлось в последнюю минуту принимать решение по поводу торта. Вот так Луи очнулся в темном пустом доме, не имея ни малейшего представления, куда делась его дочь, Ну, знаете, за которой он должен был следить. Поначалу он даже не понял, что произошло, было просто смутное ощущение, что он забыл что-то важное. Когда он понял, что именно, он вскочил с кровати быстрее, чем двигался в течение нескольких недель, полностью пропустив записку, которая была положена рядом с ним, объясняя, куда ушли Гарри и Роза. Луи метался из комнаты в комнату, сердце бешено колотилось, грудь сжималась с каждым шагом. Когда внутри дома он никого не нашел, он обыскал задний двор, зашел так далеко, что проверил свои слабые балансирующие способности, чтобы забраться на их игровую площадку и посмотреть, может быть, она спряталась в домике наверху. Напоследок он прошел через дом и через парадную дверь, ища подсказки, как будто она была животным, чьи следы он мог вычислить. Ему даже в голову не пришло, что она не умеет открывать замок. Как и то, что она не могла вести машину, когда он проверил, стояла ли его машина там, где он ее оставил. Поэтому он сделал то, что делал всегда, когда казалось, что его жизнь разваливается на части. Он позвонил Гарри. Нет ответа. Еще раз. По-прежнему никакого ответа. Чертчертчерт. После третьей неудачной попытки связаться с мужем в голове у Луи закрутились еще более изощренные теории заговора о том, что могло случиться не только с Рози, но и с ними обоими. Кто-то похитил их идеальную дочь. Недовольный клиент убил Гарри за то, что тот покрыл их кексы глазурью не того оттенка синего. Какой-то второсортный футбольный тренер держал их в заложниках, пока Луи не напишет эксклюзивную статью, в которой восторженно восхвалял их дерьмовую команду. Его темные мысли роились и роились, заглушая все остальное внутри него, пока не стало трудно думать и дышать. То, что он принял за метафорическое «свело живот», превратилось в настоящую нестерпимую боль, выбивающую весь воздух из легких. Это была знакомая боль, но он не должен был чувствовать ее так сильно еще несколько месяцев. — Н-нет. Слишком рано. Еще слишком рано. Казалось, Вселенная слышала, как в последние несколько месяцев его разум кричал, каким ужасным отцом и мужем он был, как он не заслуживал этой жизни и всех прекрасных вещей, которыми она была наполнена, и решил забрать все это у него одним махом. Наверное, следовало вызвать полицию, скорую помощь или что-нибудь в этом роде, но он сомневался, что сможет внятно объяснить ситуацию. Его мир сгустился в облако паники, агонии и смятения, и крошечная часть его верила, что он заслужил эту ужасную судьбу. Но в момент слабости он воспользовался телефоном, который все еще сжимал в руке, чтобы протянуть руку и услышать дружелюбный голос, который, как он был убежден, он слышал в последние минуты своей жизни на этой земле. Лиам, Найл, Гарри и Роза в тридцатый раз исполняли свадебный марш на заднем дворе, когда Лиам вспомнил, что флорист должен был перезвонить в последнюю минуту, чтобы сделать замену центральным украшениям. Они сложили свои телефоны в центре стола на ужин — урок для малышки, чтобы провести время, действительно разговаривая друг с другом — и оставили их там, когда вышли на улицу. Телефон уже звонил, когда он проскользнул в дверь, и он побежал через комнату, чтобы не пропустить звонок, только чтобы обнаружить, что это был его лучший друг. — Наконец-то решил проснуться? — приветственно поддразнил Лиам. Его беззаботный выпад не встретил ничего, кроме тяжелого, задыхающегося хрипа, который мог бы быть криком, если бы за этим звуком было достаточно воздуха. — Луи? Лу, что случилось? — У-ушел. Все. Ушли. — Что ушло? — раздался глухой стук, за которым последовал слабый стон, прозвучавший так, словно Луи только что рухнул на пол. — Что происходит? Луи? Луи! Лиам уже бежал к тому месту, где Гарри в данный момент выполнял роль лошадки, а его дочь осторожно, размеренными шагами приближалась к нему. Его обожающая улыбка погасла, когда он увидел панику на лице Пейна. — Что— — Луи, он… что-то не так. Что-то не так с Луи. Гарри выхватил телефон из рук Лиама и прислушался к жалобным всхлипываниям в трубке. — Луи? Детка? Что такое, что случилось? — Г-Гарри? Он не совсем понимал, почему Луи говорит так недоверчиво. — Это я, я здесь, — рыдания эхом отдавались в его ушах. — Что-то случилось? Ты в порядке? — Блять, — задыхаясь, всхлипывая, и снова шепотом ругаясь, Луи продолжал. — Блять. Слишком рано. Извини — еще слишком рано. Непроизвольные слезы навернулись на глаза Гарри, но он сдержал их — Луи разваливался на части на другом конце города, и по крайней мере один из них должен был сохранять спокойствие. — Лу, мне нужно, чтобы ты объяснил мне, что происходит. Можешь сделать это для меня, пожалуйста? — он старался говорить как можно спокойнее, и казалось странным, что такой спокойный голос исходит от тела, переполненного адреналином. — Не могу… не могу… дышать. Гарри показалось, что он слишком много дышит — гипервентиляция — но потеря контроля над дыхательной системой пугала и сбивала с толку, и вполне могла вызвать ощущение удушья. Луи нужно успокоиться, иначе он потеряет сознание. — Мне нужно, чтобы ты сделал глубокий вдох, любимый. Ты можешь сделать это для меня? — Она ушла. Я потерял ее, — кровь застыла в жилах Гарри, когда он подумал, что, возможно, прошлое повторяется, прежде чем Луи продолжил. — Роза ушла. Она ушла, Хаз. Блять. Потребовалось мгновение, чтобы слова Луи дошли до него, чтобы сердце успокоилось, прежде чем он смог заговорить. — Что? Нет, она… Она здесь, Лу. Она со мной. Роуз, я, Лиам, Найл — мы все здесь. Вместе. Все в порядке, — он думал, что поступил тактично, оставив записку, вместо того, чтобы потревожить сон Луи, но, очевидно, это решение послужило причиной того, что происходило сейчас. Это он во всем виноват. — Правда? Она…она у тебя? Она в порядке? Вы оба в порядке? Найл благоразумно увел Розу в другой угол двора, как только Лиам прибежал обратно, и делал хорошую работу, отвлекая ее от очевидного беспокойства, которое в настоящее время излучали взрослые. Он все время поглядывал в их сторону, но у Гарри не было никаких утешений. — С ней все в порядке, Лу. Нет причин для беспокойства, — за исключением того, что Луи все еще задыхался и выпускал воздух с тихими, прерывистыми стонами. — Пожалуйста, просто дыши, детка. — Мммнет. Ты мне нужен, — его слова стали невнятными, и Гарри боялся, что из-за неправильного потребления кислорода он теряет сознание. — Схватки. Прости, — всхлипнул он в ответ на быстрый вдох Гарри. — Все в порядке. Все будет хорошо, — прошептал он слишком тихо, чтобы разобрать слова. — Лу? — молчание. — Луи! — Гарри отодвинул трубку от уха, чтобы убедиться, что телефон не отключен. Вызов продолжался. — Что тебе нужно? — когда Гарри продолжил тупо смотреть на телефон, и Лиам снова напомнил: — Что я могу сделать? — Домой. Мне, эм, мне нужно домой. И…и в больницу. И…Роуз? Пейн взял телефон из рук Гарри. — Роза может остаться здесь с Найлом. Я отвезу тебя домой, а по дороге мы вызовем скорую. Лиам всегда хорошо справлялся с непредвиденными ситуациями, и хорошо, что он не стал дожидаться, пока Гарри подтвердит его план, прежде чем приступить к его осуществлению — в данный момент он был не в том состоянии, чтобы что-то обдумывать. Он был на краю обрыва перед океаном страхабеспокойствапаникиболи. Он рассказал диспетчеру все, что знал о состоянии Луи. Луи был на двадцать шестой неделе беременности близнецами. У него начались схватки. У него был приступ паники. Вероятно, он потерял сознание. Медики прибыли туда незадолго до того, как подъехал Лиам. Дверь была приоткрыта, и Гарри попытался взять себя в руки, но ничто не могло подготовить его к тому, что он увидит своего мужа, распростертого на полу с закрытыми глазами и неловко согнутыми конечностями, и человека в униформе, устанавливающего носилки рядом с его телом. — Он… — Лиам начал задавать вопрос, который Гарри даже не мог понять. — Он в порядке, — сказала другая парамедик, высокая женщина с сочувственным взглядом и успокаивающим поведением. — Возможно, немного ушибся после первого падения, но и у него, и у деток все в порядке. Вы муж? — кивок. — Гарри, верно? — спросила она, нежно положив руку ему на плечо. — Эм, да. У него… у него схватки?» — Пока еще рано говорить наверняка, но, боюсь, похоже на то. Гарри не знал, благодарить ее за честность или ударить. — Но… но еще слишком рано, — пробормотал он, повторяя слова Луи. — Еще рано так говорить, — твердо сказал Пейн. Гарри говорил и вел себя так, будто уже потерял детей в тот самый момент, когда ему нужно было быть сильным для них. Надеяться. — С ними все может быть в порядке. — Ваш друг прав, — заверила его фельдшер. — Если у него схватки, врачи сделают все возможное, чтобы остановить их. Но даже если они не могут, неонатальная технология прошла долгий путь даже за последние несколько лет. У них хорошие специалисты. Она не сказала, что высоки шансы на то, что выживание возможно. Но какие еще осложнения могут возникнуть? Неужели он обрек своих девочек на пожизненные трудности из-за одного необдуманного поступка? Когда Луи погрузили в машину скорой помощи, Гарри поспешил запрыгнуть к ним на заднее сиденье. Большую часть пути до больницы шатен пребывал в полубессознательном состоянии и лишь рефлекторно шевелился, когда боль периодически пронизывала его тело. Он держал Луи за руку и целовал те его части, которые в данный момент не исследовались, не проверялись и не контролировались. Гарри хотелось остаться равнодушным. Его мозг был истощен от перебора всех возможных исходов, от бешеных метаний между надеждой на лучшее и обвинением себя в худшем. Он хотел быть спокойным и рациональным и воспринимать все происходящее с пассивным безразличием, пока не будет определен результат. Тогда он смог бы мыслить, зная, с чем имеет дело. Вместо этого все стало еще хуже. Каждое чувство, каждая новая информация, каждое решение, или изменение, или проклятый непрерывный писк часов, мониторов, капель в раковине, шаги в коридоре… каждое ощущение набатом стучало у него в голове, он был уверен, что взорвется от давления всего этого. Однако, как только Луи открыл глаза, все, что росло в нем, исчезло в ничем не примечательном шипении, и Гарри сдулся. Луи не спал, и дети все еще были внутри него, и сульфат магния, который они вкачали в него по прибытии, казалось, сработал, потому что схватки прекратились, и его муж проснулся и смотрел на него со смесью замешательства и сонливости, за которой быстро последовали страх и стыд, которые Гарри теперь знал, наблюдая это на его лице в течение нескольких недель. — Гарри, мне… мне очень жаль. Мне так жаль! — пульсометр слева от него начал беспорядочно пищать, и Луи снова зажмурился. Он почувствовал, как теплая рука коснулась его лба, щеки, шеи. Наконец она опустилась ему на живот, и Луи издал звук, похожий на нечто среднее между писком и стоном. — Я все испортил. — Эй, не надо об этом, — в последнее время все чувствовали вину, и это никому не приносило пользы. — Я люблю тебя. Ты в порядке, и я люблю тебя, — каждый раз, когда он произносил эти три слова, Луи, казалось, отшатывался. — Ты можешь посмотреть на меня, детка? Пожалуйста? — это заняло несколько мгновений, но, наконец, Луи поднял глаза, и взгляд Гарри был мягче, чем он ожидал, более обожающим, чем он заслуживал. — Я люблю тебя. Каждую. Твою. Часть. Несмотря ни на что. В животе у шатена что-то затрепетало, но это не имело никакого отношения к детям. — Я— — Мистер Томлинсон-Стайлс, — узнав об изменении ритма Луи, в комнату ворвалось знакомое лицо. — Рада снова видеть этого малыша. Как ты себя чувствуешь? — когда он не ответил, доктор Рейд полностью вошла в комнату. Луи не мог выразить словами, что он чувствовал, но его тело говорило за него. В этот момент Гарри захотелось взять назад все свои мысли о том, что Луи будет легко. Если не считать того, что он забеременел, все остальное давалось ему гораздо труднее. Сидя рядом с больничной койкой мужа и не в силах ничего сделать, он никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Не тогда, когда его отец бросил мать. Не тогда, когда первый парень Джеммы разбил ей сердце. Даже когда у него случился выкидыш. В те мгновения была боль, и гнев, и, возможно, малейшая безнадежность, но это было ничто по сравнению с тем, как Луи наконец признал, что его разум предавал его. Как он ненавидел, что его неправильное тело подвело двух невинных маленьких жизней, зависящих от него. Как он не мог сказать, кто из них пинал его в данный момент, и это тоже было ему ненавистно. Как он не мог двигаться, как раньше, и никогда не будет выглядеть, как раньше, и чувствовать, что никогда не будет хорошим мужем, отцом или человеком вообще. Как он больше всего на свете хотел быть счастливым, но это всегда омрачалось тревогой и страхом. Как он любил и ненавидел свою семью больше всего на свете за ту радость, которую они приносили в его жизнь, но которую он не мог чувствовать. И конечно, он чувствовал себя виноватым. Винил себя за то, что сделал недостаточно. Не сказал достаточно. Не— Не быть достаточно. — Что, если я буду чувствовать это вечно? Что, если я никогда не полюблю этих детей? — Мне кажется, ты уже очень любишь этих детей, Луи. В противном случае у тебя не было бы этих проблем, — Луи не подтвердил и не опроверг заявления доктора. — И из того, что я знаю о вашей истории, я совершенно уверена, что эти негативные чувства не являются следствием подсознательной неприязни к самым близким тебе людям. — Тогда что? Что это? — Во-первых, я думаю, что важно, чтобы ты знал, и я имею в виду, действительно знал, что все эти вещи, которые ты чувствуешь, это не твоя вина, — никому не говорить об этом, держать все в себе и страдать в тишине, пока его тело не взбунтуется и не приведет его к преждевременным родам, было не самым умным решением с его стороны, но она не добавила бы вину, которую он уже возложил на себя. — Ты не сделал ничего плохого. — Но я причинил боль детям, — прошептал он, глядя на свой живот и посылая им еще одно молчаливое извинение. — Я думаю, что ты причиняешь себе боль больше, чем кто-либо другой. Младенцы более устойчивы, чем люди могут подумать — они будут брать то, что им нужно от вашего тела, пока они там. Что подводит меня к следующему пункту… — Но схватки прекратились. Он не… роды прекратились? — Гарри был почти уверен, что так оно и есть, но строгий взгляд доктора заставил это утверждение прозвучать как вопрос. — Да, кажется, лекарство действует. Но если что-то не изменится, если мы не возьмем это под контроль, это произойдет снова, — и в следующий раз они не смогут это остановить. — Я не хотел. Я… Я… — Луи снова готов был заплакать, но сдержался. — Луи, — начала доктор, присаживаясь на краешек кровати, — это нормально — выражать свои чувства. Что бы это ни было. Когда я узнала, что беременна пятым ребенком — уверяю вас, это был шок для нас обоих, — я пробила дыру в гипсокартоне. — Серьезно? — Луи был уверен, что она шутит, но она кивнула и рефлекторно сжала кулаки, словно все еще чувствовала последствия этого импульсивного удара. — Этот маленький кусочек стены все еще немного отличается от остальной части коридора, — задумчиво произнесла она. — Так что поверь мне, никто не осудит тебя за то, что ты чувствуешь. — Что… Что мне делать? — он почувствовал, что готов сделать все что угодно. — Почему я так себя чувствую? — Мне кажется, у тебя предродовая депрессия, — часто просто определить проблему, дать ей название и начать придумывать план борьбы с ней, было вдохновляющей вещью. — Я не… это серьезно? — Гарри слышал о послеродовой депрессии, но из них двоих он был более грамотным в вопросах беременности, и с этим он не сталкивался. — К сожалению, это встречается чаще, чем люди думают. Но большинство склонны преуменьшать или игнорировать симптомы — обвиняя в этом гормоны. — Мне очень жаль. Я должен был…- начал Гарри, хоть и не был уверен, что именно он должен был или мог сделать. — Так же, как Луи ни в чем не виноват, так и ты, Гарри, — поспешила заверить его доктор Рейд. — Это сочетание химического дисбаланса, прошлых травм и нынешних стрессов. И теперь, когда мы знаем об этом, мы можем работать над планом лечения, — она увидела сомнение в глазах Луи и накрыла его руку своей. — Есть выход, Луи. И в конце тоннеля есть свет. Луи кивнул, больше потому, что ему нужно было верить ей, чем потому, что он действительно верил. — Как? Доктор Рейд изложила несколько вариантов, но в основном это сводилось к лекарствам и/или терапии. Луи не особо нравилась идея вываливать все свое нижнее белье перед незнакомцем, но он почти не занимался исследованиями долгосрочного воздействия антидепрессантов на детей и отказывался подвергать их опасности. Снова. Таким образом, он мог оставить в стороне свой собственный дискомфорт и решил делать любые глупые преднамеренные дыхательные и визуализационные упражнения, предписанные ему психиатром, если это означало безопасность его детей. Наказав встретиться с психологом, поесть и отдохнуть, чтобы они могли забрать Луи из больницы и вернуть домой, где ему было удобнее, доктор Рейд вышел из палаты. Оставшись один на один, в тускло освещенном помещении воцарилась тяжелая тишина. Шестеренки в голове Томлинсона уже бешено вращались, пытаясь сплести достаточно запутанный рассказ, чтобы полностью выразить спектр эмоций, плотно окутывающий его. Но Гарри прервал его мысли простым вопросом, который застал его врасплох. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — Ч-что? За…почему? — За то, что сделал это с тобой, — и за то, что вызвал панику, из-за которой его отправили в больницу, и за то, что он забеременел. — За то, что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне, — он взял Луи за руку и повертел на пальце золотое кольцо. — За то, что не выполнил клятву, которую дал тебе — быть тем, кто сделает тебя счастливым, достойным и любимым, — он наклонился и прижался губами к этому месту, символу обещания. Его голова оставалась опущенной, и когда Луи почувствовал влагу на тыльной стороне ладони, он запустил пальцы в волосы Гарри. — Мне очень жаль. — Ты сдержал клятву еще до того, как дал ее мне. Гарри поднял голову. — Я не— — Ты ляжешь со мной? — когда Гарри не ответил, Луи мягко похлопал по кровати рядом с собой. — Я просто, я хочу… мне нужно чувствовать себя ближе к тебе, — смущенно признался он, не привыкший внезапно выпаливать все, что казалось смешным. — Конечно, — хрипло сказал Гарри, слезы угрожали вновь навернуться на глаза. Это было немного неловко, уклоняться от всех проводов и машин и плюхнуться на узкий матрас. Им пришлось перевернуться несколько раз, но в конце концов они оказались друг на друге, Гарри откинулся назад в центре приподнятой кровати, а Луи между его ног и, прислонившись спиной к груди Гарри. Обе пары рук естественным образом обхватили животик, торчавший из-под тонкого больничного одеяла, и впервые за долгое время Луи почувствовал себя в безопасности. В этот момент шатен осознал, что те его части, которые он обычно держал взаперти, не просто удерживали темноту внутри — они не пропускали свет. Свет, который, будучи уязвимым и близким и полностью связанным с Гарри, всегда вносил в его жизнь. И черт его подери, если он не скучает по способности ориентироваться в глубинах своих эмоций, не спотыкаясь каждые два фута. Ну, Луи никогда не был одним из тех, кто делает что-то наполовину. Он не просто собирался выбросить замок… он собирался снести весь чертов потолок. — Ты же знаешь, я был мертв. Прежде чем я встретил тебя, — Луи произнес это так небрежно, что Гарри едва не пропустил серьезность заявления. — Тогда я этого не знал, но я был мертв. А потом ты ворвался в мой мир, и внезапно все… все заболело. Все сбивало с толку, пугало и приводило в бешенство, и ты был в центре всего этого, — Гарри закусил губу и попытался пробормотать еще одно тихое извинение, но Луи перебил его: — Знаешь почему? — Это был риторический вопрос, и он продолжил, прежде чем Гарри смог ответить. — Ты вернул меня к жизни, Хаз. Как будто все мое тело заснуло, а потом — бам! И боже, это было чертовски больно, но я снова мог чувствовать. И было так чертовски много всего, что можно было почувствовать. Так много дерьма, что, ныряя глубже, обнаруживалось еще больше дерьма. — Значит, я всегда был первопричиной твоих страданий, — Гарри попытался превратить это замечание в шутку, но в нем было слишком много чувства вины, чтобы сделать это. Томлинсон покачал головой и взял Гарри за руки. — Ты упускаешь главное. Все эти дерьмовые вещи? Они уже были внутри меня. Съедали меня, даже если я слишком онемел в тот момент, чтобы это заметить. Но потом я встретил тебя, и ты был моей единственной хорошей вещью — искрой света во всей моей тьме. — Лу— — А потом ты остался. Ты превратил одну хорошую вещь в две. А потом в десять., а потом в сотню. Ты улыбался мне, целовал меня и говорил, что любишь, пока не стало больше хороших вещей, чем я мог сосчитать, — Луи откинул голову назад и повернул шею, чтобы посмотреть Гарри в глаза. — Ты — все, что дает мне жизнь. Ты — воздух в моих легких, кровь в моих венах и мозг в моих костях. Ты во мне, Гарри Томлинсон-Стайлс, а это значит, что в моем сердце всегда будет свет, радость и любовь. Даже если мое тело и мозг слишком глупы иногда, чтобы это понять. Гарри неловко вытянул шею, чтобы поцеловать Луи в губы. — Тебе когда-нибудь говорили, какой ты невероятный? Луи замурлыкал, вибрация прошла через рот Гарри и заставила его дернуться и улыбнуться. — Кажется, мой муж упоминал об этом раз или два. Но это всегда приятно слышать. Гарри уткнулся носом в волосы шатена и прошептал ему на ухо: — Ты невероятный. — И после этого тебе, вероятно, придется бесплатно испечь торт для Лиама и Найла, — он дразнил, но Луи знал, как много они для них сделали и как сильно беспокоился его лучший друг. И Найл тоже, хоть и не так показывал свои эмоции. Гарри откинулся назад и прижал Луи к себе. Их руки вернулись в прежнее положение, и он почувствовал, как одна из ног дочери уперлась в его ладонь. — Это стоит того. Определенно стоит.