Почти каменный

Сентябрь 1484 года       — Не любишь ты меня, Агнесса. Совсем не жалеешь. Делаешь всё назло. А меня злить нельзя, в моём-то возрасте и в моём положении, — откинувшись в кресле, Гудула гордо провела рукой по животу, будто там ютился будущий король Франции. — Счастье твоё, что повитуха наказала мне сидеть смирно, иначе бы ты у меня… Вот скажу твоему отцу, и он тебя живо…       Гудула не докончила фразу, сама толком не зная, что можно было ожидать от её мужа в плане поддержки. Её бесило то, что он и не пытался установить свой родительский авторитет над Агнессой. Патриархальные замашки были чужды его ранимой творческой душе менестреля. В дочери он видел некую нимфу, а не здоровую восемнадцатилетнюю девчонку, которую нужно было выдавать замуж. Их общение сводилось к распеванию каталонских баллад. Гудула чувствовала, что ей не было места в этой богемной идиллии.       — Чем же я тебя разозлила на этот раз, матушка? — спросила Эсмеральда.       — Упрямством своим. Мальчонка к тебе знакомиться приходил, а ты даже не вышла. Чем он тебе не угодил? Пригож, точно херувим. К тому же сын глашатая. Неблагодарная! Что я людям скажу?       — Скажи, что Агнесса была больна в тот день.       — Надо мной смеяться будут. Дочери восемнадцать лет, а она в девках. Старуха мать живот вынашивает, а красавица дочь замуж не идёт.       Эсмеральда поправила одеяло на ногах Гудулы, стараясь лишний раз не прикасаться к матери.       — Я знаю, матушка, ты хочешь от меня избавиться, — сказала она без всякого упрёка. — Когда мы вселились в этом дом, нас было двое, и нам было как раз впору. А теперь нас трое, скоро будет четверо, а то и больше. Ведь Гильому наверняка захочется ещё детей.       — Посмотрим. Пусть сначала заслужит такую честь. Если второй ребёнок окажется таким же упрямым и дерзким как ты, пусть Гильом перебирается в свою старую конуру. Хозяин так и не сдал её никому. Там крысы пол прогрызли.       Последнее время Гильом почти не появлялся дома, ссылаясь на то, что теперь ему нужно было работать за двоих, чтобы кормить драгоценную жену за двоих. Прошлым вечером Эсмеральда нашла его спящим под мостом в обнимку с лирой. Гильому попросту хотелось вырваться из тесной лачуги на Сушильной улице. Пресытившись семейным счастьем, он тянулся к привычному холостяцкому покою. Его лирические грёзы не включали младенца. Ему вполне хватало одной взрослой дочери. Почему Богу вздумалось его так щедро благословить?       Разумеется, Эсмеральда не спешила делиться своими мыслями и наблюдениями с Гудулой. Воображение рисовало девушке невесёлые картины. Вот Гильом скатился во сне в реку, и его тело нашли в нескольких лье от города. Вот голодная мать трясёт ребёнка у потухшего камина. Вот мать гонит его на улицу с указанием заработать денег любым образом.       — Не спеши гнать меня, матушка. Может, я тебе ещё понадоблюсь.       — Какой от тебя толк? — простонала Гудула, отмахнувшись. — Шить не умеешь. Даже не стараешься делать аккуратно. Портишь материю да нитки. Мне приходится за тебя всю работy переделывать. Выходи замуж за сироту, вот тебе мой совет. Иначе свекровь тебя со свету сживёт своими придирками. Всё, иди отсюда.       «Ты мне нравилась больше когда рычала на меня из Крысиной Норы», — готова была сказать Эсмеральда.       — Слушаюсь, матушка, — сказала она вслух. — Как тебе угодно. Хочешь, чтобы я сходила на рынок?       — Зачем? У нас денег нет. Благодаря твоим ленивым корявым рукам, я потеряла очередного заказчика.       Нахождение под одной крышей с матерью становилось всё более невыносимым для Эсмеральды, и потому её не пришлось просить дважды. Набросив шейную косынку, она вышла на улицу насладиться сентябрьским утром. Листья только начали желтеть, а в воздухе стоял аромат осенних яблок.       Какое-то время она стояла на крыльце, нагретом солнцем, не зная толком, куда ей идти и с кем. За два года в Реймсе она так и не подружилась ни с кем из сверстников. Впитав обычаи цыганской молодёжи, она плохо представляла о чём говорили обычные французские девушки и парни. Каждый раз, когда она проходила мимо кучки молоденьких торговок на рынке, они вдруг переходили на шёпот. Насмешки и косые взгляды не пугали её после того, что ей пришлось пережить в Париже. Эсмеральда всё ещё пыталась принять мысль о том, что Реймс приходился ей родиной, а взбалмошная, непредсказуемая женщина — матерью.       Расположившись не берегу реки Вель, она принялась плести гирлянду из опавших листьев, под сонное журчание воды и крик птиц.       Чьи-то крепкие руки обвились вокруг неё. Острый подбородок упёрся ей в плечо. Не успела она испугаться, как знакомый голос шепнул:       — Я вас давно ищу. Какая удача.       Эсмеральда узнала юного органиста из Парижа.       — Не сопротивляйтесь, — продолжал он. — Если Вас увидят со мной, то обязательно донесут Вашей матушке. Она обрадуется и оставит Вас в покое на какое-то время. Решит, что у Вас завёлся ухажёр.       — Боже упаси, — горестно усмехнулась девушка, бросив недоплетенную гирлянду в реку. — A Вам всё известно про мою жизнь.       — Навести справки было не трудно. Я знаком с кюре из Сен-Реми. Он поведал, что Вашей матушке Господь послал позднее счастье, и Вам мало места в доме. — Даниэль помог девушке подняться на ноги и повёл её вдоль реки, всё ещё обнимая её за талию. — Мне также известно, что сын глашатая сватался к Вам, а Вы ему отказали, чем прогневили свою матушку. Прошу Вас, не обижайтесь на старуху. По возможности отдалитесь от неё. Взрослые дети должны враждовать с родителями. Это закон природы. Так говорит мой учитель. Почему, Вы думаете, мой родной отец души во мне не чает? Потому что видит меня два раза в год. Все мои подростковые выходки выпали на долю монсеньора Демулена. Как только мы друг друга не поубивали? Или он прикажет сжечь меня на костре, или я сброшу его с крыши собора. В любом случае, добром это не кончится.       Откинув голову назад, Даниэль рассмеялся и ещё крепче прижал к себе девушку. Эсмеральда не сопротивлялась. В его объятиях она не чувствовала угрозы. Она знала, что он отпустит её при первой попытке высвободиться.       — Куда мы идём? — спросила она.       — В гости к архиепископу. Я наконец дописал мессу, которую он заказал. Я хочу, чтобы Вы её услышали первой.       — За что мне такая честь? — изумилась девушка. — Почему Ваш выбор пал не меня?       — Хотя бы потому, что реймсские прачки не оценят мой труд.       — Реймсские прачки… А я — горе-златошвейка. Всё равно, мне очень лестно, господин Дюфорт.       Когда они дошли до собора, Даниэль провёл её вверх на балкон, походивший по форме на ласточкино гнездо, на котором располагался орган.       — Подождите здесь, — сказал юноша с заговорщицкой улыбкой. — Я вернусь через несколько минут.       — Я никуда не спешу, — ответила Эсмеральда.       Узкая дверца захлопнулась за ним. Лёгкие ритмичные шаги органиста затихли. Несколько минут Эсмеральда стояла, облокотившись на перила балкона, устремив взор на алтарь. Вдруг ей стало стыдно за свой убогий наряд. Но ведь она не знала, покидая дом в то утро, что ей была уготована встреча с Пьером де Лавалем, одним из самых влиятельных духовных лиц во Франции.       Как и Луи де Бомону, архиепископу Реймсскому были свойственны приступы экстравагантной щедрости, которую он изливал на хорошеньких женщин, как монашек, так и мирянок. Он был на несколько лет старше Луи, знатней, красивей и могущественней. Если бы им приглянулась одна женщина, у Луи не было бы шансов выйти победителем. Внебрачные сыновья Пьера были распиханы по монастырям, соборам и королевским дворам Европы. Его первенец, Даниэль, рождённый от связи с дочерью советника и воспитанный монсеньором Демуленом, наслаждался относительной свободой передвижения. Ему разрешалось покидать парижский собор и ездить в Реймс без сопровождения учителя. Отец и сын иногда выезжали вместе на охоту. Остальным своим детям архиепископ не уделял столько личного внимания.       Эти детали биографии Пьера де Лаваля не были известны за пределами круга старшего духовенства. Эсмеральда видела в этом человеке лишь величие. В ожидании встречи с ним она только и думала что о своих сношенных башмаках, мятой юбке, застиранной блузке и потрёпанной шейной косынке. У неё даже не было времени заплести волосы более опрятно. Неужели органист не мог её предупредить?       Скрип входной двери за спиной отвлёк Эсмеральду от её мыслей. Обернувшись, она судорожно ахнула. Перед ней стоял звонарь собора Парижской Богоматери.