2. Новизна хуже старины

Проснулся я от того, что Валет свернулся калачиком на моей груди. Он всегда так меня будит в 7.30. Сам не знаю, почему именно в это время. Я встал и, опустив кота на пол, пошел за его кормом. Тот с довольным урчанием степенно направился к миске. Этот день я намеревался провести, несмотря на то, что это суббота, в разъездах. Во-первых, придя прошлым вечером домой, я, к большой своей досаде, обнаружил пустой холодильник. Единственное, чего дома было много, это еды для Валета. Я хотел сначала позвонить в ОВД по Басманному району, а уж потом идти в магазин, но трубку не брали. Правда, я нашел их часы работы в Интернете и, поскольку в субботу они не работали, решил заняться кое-чем другим — то есть найти профиль Сергея в соцсетях и, фигурально выражаясь, заглянуть в его внутренний мир. А что насчет отсутствия какой-либо еды — так я просто заказал себе обед из ближайшего ресторана через Delivery Club и, дожидаясь его, сел «вконтакте». Его страница ничего собой особенного не представляла: какие-то цитаты, репосты, истории из паблика anekdotov.net... В общем, передо мной вырисовывался портрет среднестатистического россиянина, не любящего ни над чем заморачиваться, живущего легко и весело. Почему-то мне пришла такая мысль в голову. Нет ни единого упоминания ни о наркотиках, ни о полученном сроке... Как будто ему было на это наплевать — но это было не так: я видел, как он был сломлен несправедливым приговором. Да и ему было не до того, чтобы писать в соцсети о том, что он сидит в следственном изоляторе. Будь я на его месте, я бы навсегда разуверился в справедливости российских судов да и вообще каких бы то ни было государственных структур. Но я знал причину поступка Крохина и не винил его больше. Нет, в самом деле, кто, когда ему приставят к горлу нож и заставят посадить кого-либо, осмелится высказывать нападавшему свои претензии? Конечно, можно пойти в полицию, но там сидят такие равнодушные к другим люди... Был у меня неприятный опыт общения с ними, когда я еще здесь не работал (я проходил свидетелем по какому-то делу). Тогда у меня сложилось впечатление, что ментам раскрыть преступление нужно только для «галочки», или, если они не могут разобраться с ним, то им просто наплевать на это. Но наши опера вроде нормальные. Затем я решил посмотреть страницу начальника ОВД Хайруллина и, если удастся, написать ему с целью выяснить, где он находится и можно ли к нему подъехать. Но меня ждало жестокое разочарование — возможность отправлять ему личные сообщения отсутствовала. Тем временем приехал курьер с обедом и позвонил в дверь. Я расплатился, отнес коробку к себе в комнату и сел обратно, принявшись за свой скромный обед. Но не успел я его доесть до конца, как в дверь опять позвонили. Я понимаю, курьер... но больше-то я никаких гостей к себе не ждал. Я открыл дверь и в первое мгновение даже растерялся. На пороге никого не было, и только на стоявшей возле моей двери табуретке лежал лист бумаги. «Если продолжишь расследование — будешь убит. Не связывайся с серьезными людьми. Знай, что за тобой и твоим приятелем слежка». За мной следят?! Я выскочил в подъезд, успев все-таки закрыть дверь, желая догнать того, кто принес мне эту бумагу, но мне не удалось этого сделать. Никого не было ни в подъезде, ни на улице. Пейзаж вокруг был совершенно обычный — то же самое, что и всегда: старушки у подъезда, игравшие на площадке дети... — Кто видел кого-либо подозрительного?! — воскликнул я, как будто ни к кому не обращаясь и в то же время ко всем. — Никого нигде не было, — лениво отозвался парень, сидевший на скамейке с сигаретой. — Чего панику на пустом месте развели? Окружавшие нас люди согласно закивали. «Мы никого не видели», — читалось в их глазах. Я хотел было пригрозить им тюремным сроком за дачу ложных показаний, но чудом сдержался. Побежал обратно и, аккуратно уложив полученную неизвестно от кого бумагу в файл, направился в ближайший отдел полиции. Я не боялся смерти и очень хотел довести расследование до конца, поэтому и решил отдать лист с угрозой судебно-медицинскому эксперту. Пусть снимет отпечатки пальцев, чтобы узнать, кто посмел написать мне такие вещи! Наверняка это тот же самый человек, который напал на Алексея в Люберцах. Вот когда мы его, надеюсь, сможем поймать, он ответит за то, что угрожал убийством на сей раз двоим людям. Судмедэкспертом в нашем районе работает жена Маликова, Раиса. Может быть, она по знакомству сможет быстро выяснить личность написавшего эту записку с угрозой. Когда я добрался до здания ОВД, прошло уже около часа с момента получения анонимки. Я подошел к окну дежурного и постучал по стеклу. Тот выглянул. — Александр Иванович, добрый день. Вы зачем? — Маликова сегодня работает? — поинтересовался я у него. Он ответил утвердительно. — Проводи меня в ее кабинет. Дежурный вышел ко мне, и мы пошли на второй этаж, где находится кабинет судебно-медицинского эксперта. Раиса встретила меня радостно, но с небольшим изумлением, ясно выражавшимся на ее лице. Но, узнав, с чем я пришел, она немного испугалась. — Вот зачем вы рискуете жизнью, Александр Иванович? Да и ради чего? — спросила она. — Вы понимаете, что этого человека подставили? — Да, но вы же не следователь, а начальник СИЗО — это не в вашей компетенции. — Раиса, — вздохнул я, — где вы этого нахватались? Не от Сергея Павловича случайно? Когда я обратился к нему за помощью, он мне ответил ровно то же самое. Девушка явно смутилась. — Нет, не от него: это чисто мое мнение. Ладно, извините — я не хотела вас обидеть. Давайте вашу записку: попробую определить того, кто ее написал... — я протянул ей файл. — Кстати, а как этот человек узнал, что вы расследуете это дело? Да если бы я сам это знал! Я ничего ей не ответил и только пожал плечами. В полной тишине прошло около сорока минут. Чтобы убить время, я сидел и читал электронную книгу — какой-то детектив. — Плохие новости, Александр Иванович, — сказала наконец Раиса. — Отпечатки только ваши... По-видимому, этот аноним старался не трогать бумагу. Скорее всего, носил резиновые перчатки — здесь есть следы резины. Знаете, некомпетентный следователь сказал бы вам, что вы сами себе написали эту угрозу... А ваш субъект весьма разумен. — Но мне-то что делать?! — эти новости выбили меня из колеи. Попробуй теперь узнай, кто отправил мне записку... Если я пойду в полицию, мне ответят точно так же, как предположила Раиса. Разумеется, начальник отдела, поскольку мы с ним давно и хорошо знакомы, все-таки заставит своих подчиненных найти человека, отправившего мне анонимку, в кратчайшие сроки, но сам будет волноваться за меня. А мне этого совсем не хочется. Дело принимает плохой оборот... Надо предупредить Крохина, что и за ним следят. Вот только кто следит? Ах, знать бы ответы на все эти вопросы... — Вы же сами видите, что меня могут убить. — Ну что я сделаю? Я же только судмедэксперт... Я уже собрался уходить, но вдруг остановился и ни с того ни с сего спросил: — А как поживает ваш муж, Раиса? — Ой, ну зачем вы об этом упомянули? — вздохнула она и, приложив руку ко лбу, закрыла глаза. — Живет себе в церкви и все время, обращаясь к покойному, умоляет его о прощении. Знаете, он мне рассказывал, что его постоянно мучает совесть. Когда я его в последний раз видела, он так исхудал... Нет, я его не понимаю: как он тогда мог за своих родных, близких людей, отомстить чужими руками? Зачем он сломал жизнь своему лучшему другу? Вы можете понять его поступок? — Нет, и не одобряю его. — Вот. Я иногда думаю: если со мной, не приведи бог, случится что-нибудь подобное, неужели бы он не постарался отплатить за меня? — Но ему же тогда было около двадцати пяти лет — он был еще молодой. — Это не оправдание его поступка! — вспылила она. — Разве это по-мужски? Как мне жаль Вадима Михайловича, если бы вы только знали... Ради этого слабого человека взял на себя семь убийств... Володя не искупит свою вину перед ним белыми орхидеями, которые он постоянно приносит на его могилу! — Не искупит, Раиса, вы правы. Орхидеи — это с его стороны мелочь. Только не семь убийств на совести у Вадима, а восемь, — поправил я ее. Она посмотрела на меня так, как будто я ей сообщил, что завтра наступит конец света. — Восемь?! Кого он еще убил? — Он не убил, а заказал. Помните Григория Павлова? — Это ваш охранник, что ли? — я кивнул. — Наверняка он собирался доложить на него в полицию, верно? — А вы откуда знаете? — Я знала покойного и отлично понимала, что он никого не убьет без всякой на то причины. Он был адекватным, в отличие от моего мужа. — Да, кстати, а что вы так удивились, когда я вам сказал, что у Вадима за душой восемь убийств? Разве супруг вам не показывал его предсмертную записку? — Нет, ничего не показывал. Я вам откровенно говорю, что когда-нибудь я с ним разведусь. Знай я раньше, какие грехи у него за душой, ни за что не вышла бы за него замуж. Он даже хуже, чем убийца — даже за свою семью не мог отомстить Лиановскому. Не мужчина, а слабохарактерный идиот. Ладно, до свидания, — Раиса быстро отвернулась от меня, но я успел заметить, что она плачет. Хотел было ее утешить, но она замахала руками и воскликнула: — Идите, идите, Александр Иванович. Оставьте меня в покое, пожалуйста. Я послушно вышел и, чтобы не терять времени даром, решил позвонить Алексею и сообщить ему, что за нами обоими слежка. — Я слушаю, Саша, — послышался на другом конце провода голос Крохина. — У меня неприятная новость: за нами обоими кто-то следит. Меня угрожают убить, если я не брошу это дело. Сказали, чтобы я не связывался с серьезными людьми. — Кто это сказал? — растерянно спросил Алексей. — Не знаю. Я отдал его анонимку судебно-медицинскому эксперту, чтобы выяснить его личность, но она ничего не нашла, кроме следов резины. Автор записки, видать, носил резиновые перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Едва я нашел эту бумагу, я сразу же побежал искать того, кто мне ее оставил. А соседи сказали, что никого подозрительного не видели. Я не знаю, что мне делать. Может, бросим это расследование? — Вы что, совсем с ума сошли? Неужели вы позволите, чтобы невинный человек сгнил где-нибудь на Колыме? Пока его туда не отправили, надо разобраться с этим делом! — Алексей, вы совершенно правы. Просто я не хочу умирать. Я отчетливо услышал в динамиках его печальный вздох. — Я тоже хочу жить: у меня же на попечении Анастасия... Не оставлять же мне ее одну на свете? Что она будет тогда делать? — Разумеется, не оставлять... Так что вы мне посоветуете? — Вы сказали, что соседи никого не видели? Я тут подумал, что ваш аноним — кто-то из них. Ведь не мог же он так быстро уйти, если бы не жил недалеко от вас. Кто из ваших соседей работает в государственных структурах? Иначе ведь человек не назовет себя серьезным. — Да нет у меня таких. Все простые люди. Есть только один молодой бывший следователь — некий Константин Смолин. — Константин Смолин? — переспросил Крохин. — Знакомые имя и фамилия. Дайте-ка вспомнить... — на короткое время установилась пауза, а потом он опять заговорил: — Это не тот ли опер случайно, который в декабре допрашивал Вадима в нашем отделе полиции и врезал ему за то, что он не признавался в своих деяниях? Я помню, как тогда Маликов приходил ко мне с Андреем Юрьевичем и рассказывал мне эту историю. Мы трое тогда смогли добиться его освобождения из-под стражи. — Кто такой Андрей Юрьевич? — Его фамилия — Крестовский. Это бывший начальник одного из отделов ФСБ. Но вы от него мало чего добьетесь: он после похорон Вадима замкнулся в себе и ни с кем не хочет общаться. Уже почти полгода прошло, а он все такой же. Все обвиняет себя в том, что согласился нанять киллеров для убийства Павлова. Я слышал, что он начал потихоньку спиваться, чтобы заглушить угрызения совести. За это его и выгнали с его поста. — Жаль его... Но что насчет нашего с вами дела? — Допросите этого Смолина. Только будьте осторожны: может, он и есть наш главный подозреваемый? Да к тому же он наверняка злится на весь мир за то, что лишился своей должности... Кстати, я предлагаю вам переехать на время нашего расследования либо ко мне, либо в гостиницу, если автор вашей анонимки задумает исполнить свое намерение. — Я подумаю над этим. Спасибо, — и я сбросил вызов. Его предложение показалось мне разумным: оставаться одному мне было опасно, а если именно Смолин отправил мне эту записку с угрозой, то смертельно опасно. Неужели он действительно убьет меня? Ну, если учесть то, что он в декабре врезал Вадиму за то, что тот не хотел признаваться в семи убийствах, то из этого выходит, что он ужасно вспыльчивый человек. Может быть, если он написал мне это, то в состоянии аффекта? Я боялся того, что Константин может врезать и мне за мой допрос, и поэтому пока не решился идти домой, чтобы побеседовать с ним. Единственное, что мне оставалось — возвращаться в Люберцы. Двоим все-таки безопаснее жить, чем одному. Так что я решительно направился в сторону станции «Курская». Дорога заняла около получаса. «Но как же Валет? — подумал я. — Расследование наверняка займет много времени, и он будет один в квартире?» Надо попросить кого-нибудь присмотреть за ним. Здесь я заметил одну свою соседку, шедшую немного впереди. К счастью, она согласилась посмотреть за моим котом; я отдал ей ключи (сегодня я взял с собой два ключа, а не один, как всегда), и мы распрощались. Я доверял ей — она была девушкой честной и не стала бы воровать, пользуясь моей наивностью. Водится за мной такой грех. До Казанского вокзала я добрался еще через восемь минут, поскольку очень спешил и добежал с «Комсомольской»-кольцевой до него за пять минут, хотя я старался быстрее идти. А всему виной был проклятый эскалатор порядочной длины, бегать по которому было довольно неудобно, потому что он шел вверх. Я, пока ехал, все думал о том, как мне расплатиться с Крохиным за то, что он приютил меня в своей квартире. Да и жить на что-то надо было… Моя кредитка была при мне, и на ней было где-то пятнадцать с половиной тысяч рублей, так что я не беспокоился о деньгах. Я, конечно, вовсе не желал жить у Алексея на иждивении и хотел, когда мы закончим наше с ним дело, возместить причиненные ему неудобства. Но я знал, что тот наверняка откажется: если он не принял от меня деньги за билеты на электричку, то и эти тоже не примет. Я, усмехнувшись, подумал: «Сравнил шестьдесят шесть рублей с пятнадцатью тысячами… Это не очень остроумно с твоей стороны, Мартынов». Кто знает, может, его альтруизм до такой степени силен, что Алексей откажется и от хорошей суммы? Да, впрочем, что это взбрело мне в голову составить психологический портрет моего будущего сожителя? Я же как-никак юрист по образованию, а не психолог. Скоро подъехала электричка — пустая. Это меня обрадовало. Я сел и, желая отвлечься от пережитого за сегодняшний день, задремал. Когда же я открыл глаза, то увидел, что электричка остановилась у какой-то станции. Я посмотрел в окно — «Кратово». У меня появилось какое-то неприятное предчувствие. — Люберцы уже были? — спросил я у какой-то девушки. — Поздно спохватились! — усмехнулась она. — Двадцать пять минут назад проехали. Я тихо выругался и побежал к выходу на платформу — благо, электричка еще стояла, и двери были открыты. Наверняка эта девушка потом смеялась надо мной — пропустил свою станцию, странный человек! Я бы и сам посмеялся над собой, если бы не был раздражен на весь свет из-за полученной анонимки. Мне еще повезло, что не нужно было подниматься по мосту, чтобы добраться до пути на Москву; эти электрички шли с другой стороны платформы. Я сел на ближайшую скамейку и стал ждать. Через пять минут пришла электричка. Я благоразумно спросил у кого-то, останавливается ли она в Люберцах, и, получив положительный ответ, сел на сиденье. На этот раз я боялся даже хотя бы на одно мгновение закрыть глаза, чтобы не приехать неизвестно куда. Поэтому я без приключений добрался до своей станции и вышел в город. Но тут я осознал тот факт, что забыл дорогу к дому Крохина. Помнил только его адрес. Обратившись к первому попавшемуся прохожему, я выяснил, куда мне надо идти, и отправился по адресу. Нашел знакомую многоэтажку — ориентиром мне послужили белые яблоневые цветы. Я невольно загляделся на них: белый цвет — невинный и чистый… Какое отличие от этого мира, циничного и жалкого! Народ живет в этих многоэтажках и не видит всей красоты вот хотя бы этих деревьев… И чего во всех городах строят огромные дома? Лучше бы посадили яблони и другие деревья и растения, чтобы было приятно смотреть на открывавшиеся глазам зеленые просторы… Хотел сорвать на память один цветок, да раздумал — жаль портить красивый вид. Я вошел в подъезд и позвонил в семнадцатую квартиру, где живет Алексей. Тот вышел и, увидев меня, нисколько не удивился. — Рад вас видеть, — он протянул мне руку. — Вы все-таки послушались меня? — Да... Только вот случайно уехал в Кратово. — И что вы там забыли? Это же почти в получасе езды отсюда. Я покраснел. Ну, уснул в электричке — и что с того? Со всяким может ведь случиться... Неужели он будет все время напоминать мне об этом? — Я всего лишь проспал Люберцы. — Ну, ладно, об этом не будем. У нас есть дела поважней, — спасибо и на том! — Пойдемте в комнату. Мы вошли в его гостиную и устроились на том же диване. Ничего не изменилось, только ваза с лилиями переместилась с журнального столика на пол у окна. — Чай будете? — поинтересовался хозяин. Я покачал головой. — Мне бы чего-нибудь покрепче. Сами понимаете, это для того, чтобы заглушить страх. Нас же обоих собираются убить. — Нашли чем заглушать страх... — рассмеялся Крохин. — Алкоголем! Я его отродясь в доме не держал. Ведь я же вам говорил, что не пью. Самый лучший способ — прекратить думать об этом. Давайте лучше вместе порассуждаем, кому могла быть выгодна эта подстава. Он достал откуда-то стопку бумаги и ручку и снова сел рядом со мной. — Давайте по порядку. Мы знаем, что ваш аноним, скорее всего, Смолин. Не могу точно сказать, но я уверен, что это он. Вот только почему он назвал себя «серьезным человеком»? Он же уже не следователь. — Может быть, он в душе все еще считает себя им? — Не знаю. Я не психолог, а обычный судья. Чужая душа — потемки, Саша. Это хорошая русская поговорка, — зачем-то сказал он. — В общем, мы с вами поняли, что ваш аноним — амбициозный и завистливый человек. А сам-то Шевченко какой по характеру? — поинтересовался он. — В институте был скромным и замкнутым. Сейчас не знаю. — А вы не спрашивали у его начальника про него? — Я ему звонил, но он не брал трубку. Хотел «вконтакте» написать, а у него отключены сообщения. Алексей вцепился пальцами в волосы, опустил голову на столик и тихо сказал: — Мне кажется, вы не хотите расследовать эту историю... Если бы вы хотели, вы бы его из-под земли достали... Почему он так говорит? Меня хотят убить, а он обвиняет меня в нежелании продолжать расследование! — Но я уже с ним поговорил. Он сказал, что Шевченко работал честно. Еще сказал, что он хороший мужик, только очень замкнутый, как вы и говорили. Никогда ни с кем не общается в неформальной обстановке, а исключительно по делу. — Может, ему есть что скрывать? — Все может быть, Саша. Вы с ним поговорите в понедельник. Наступил вечер, и я, порядком уставший от выпавших на мою долю приключений — анонимной угрозы, шокировавших меня выводов Раисы, нежданной поездки в Кратово — очень хотел спать. Крохин заметил, что у меня слипаются глаза, и повел меня в спальню. — Анастасия вернется только через месяц — не заметит, что на ее постели спал другой человек, — сказал он, как бы оправдываясь передо мной. — А мы за это время, надеюсь, завершим расследование без риска для себя. — Она не подумает, что вы завели себе любовницу? — Да какая любовница, господь с вами! — замахал на меня руками Алексей. — Делать мне больше нечего, как девушек кадрить. С моей внешностью это ни к чему, — мне уже надоели его вечные комплексы по поводу его выдуманной непривлекательности, хоть я и знал его близко всего лишь около трех дней, но он это сказал как бы по привычке. А, по моему мнению, он нормально выглядит. Даже шрамы не портили его. Но он этого не видел и упорно считал себя некрасивым. Постель уже была разложена, так что мы быстро разделись и легли спать. Я скоро уснул, но через некоторое время проснулся, заподозрив неладное. Бросил взгляд на Крохина — он метался на кровати, судорожно вцепившись в одеяло. «Нет, отпустите, не убивайте...» — простонал он, когда я обнял его за плечи. Он явно не осознавал, где он находится, и кто рядом с ним. — Тише, успокойтесь. Никто вас не убивает... Вы дома, в безопасности... — шепнул я ему на ухо. Тот резко открыл глаза и, увидев меня, отшатнулся куда-то в сторону, едва не ударившись головой о спинку кровати. Но я успел подставить руку, чтобы он не ударился об стену. — О господи, это был только сон... Простите, что я вас разбудил... — Что вам такое приснилось? — спросил я у него. Алексей отвел взгляд. — Франция... Я вам тогда рассказывал... Попытка его убийства? Неужели он уже год как мучается от кошмаров? Как мне его жаль... Я притянул его к себе — его била крупная дрожь; на лбу выступил пот, он весь горел. — Саша... Там, на столике, лежит успокоительное. Дайте его и стакан воды, пожалуйста... Я побежал на кухню, налил стакан воды и подал ему его и какие-то таблетки. — Вы больны? — поинтересовался я. — Просто вы весь горите... — Нет, это из-за этого проклятого сна... — ответил он, запивая водой свое лекарство. — Не знаю, почему именно сегодня это случилось... — Как же вы с этим справлялись, когда один жили? — Не спрашивайте... Он уткнулся лицом в подушку и скоро заснул; я тоже потихоньку погружался в сон, но не убирал руку с его плеча. Преодолевая усталость, я накрыл его одеялом: он только теснее прижался ко мне. Так мы и уснули — со стороны мы, наверное, выглядели как любовники.