2. Новизна хуже старины

Проснувшись, я взглянул на часы — было восемь часов утра. Алексей спокойно спал, прижавшись ко мне, а я все еще обнимал его одной рукой за плечи. Я, стараясь не разбудить его, убрал руку и встал с постели. Но неожиданно склонился над ним и приложил руку к его лбу, желая проверить, нет ли у него температуры. Случай, произошедший ночью, сильно напугал меня. Если у него такая реакция на события годовой давности, то как бы с ним чего плохого не случилось… А я почему-то стал беспокоиться за него: странно, но три дня назад я, узнав, что он отправил Сергея за решетку, готов был убить его, а сейчас волнуюсь за него. Почему-то он стал мне дорогим человеком… Не знаю причину этого. Но жара у него я не обнаружил. Действительно, ему стало лучше. Я оделся, направился на кухню и открыл холодильник. Нашел там четыре яйца и остался этим доволен. Я решил накормить его сам — после его ночного припадка я всерьез испугался за него. Пусть он сегодня отдохнет. Я не мастер готовить, поэтому решил сделать яичницу. Когда она была готова, я разложил ее по тарелкам, заварил ему и себе чай и накрыл на стол. Вернулся в спальню и сел на кровать, обеспокоенно поглядывая на него. Он скоро проснулся. — Доброе утро, Алексей, — пожелал я ему. — Как вы себя чувствуете? — Голова болит, — он скривился. — Много я успокоительного принял ночью… Замучили меня эти проклятые кошмары… — Вы встать сможете или вам еду сюда принести? — Да за кого вы меня принимаете? Я сам встану… — он с трудом поднялся и накинул на себя рубашку. Заметив, что он на ногах не стоит, я поспешил к нему и взял его под руку. Он отмахнулся. — Это не из-за сна. Меня в девяносто шестом во время чеченского конфликта ранили. Вот и дает иногда о себе знать, — но я не отпустил его руку и так довел до кухни. Аккуратно посадил на стул и подвинул к нему тарелку. Он покраснел. — Ну зачем вы ради меня так напрягались? Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста. — А вы что, в Чечне служили? — спросил я его, когда устроился рядом с ним за столом и принялся за яичницу. — Да, но это было не очень долго: два года. — Ни фига себе, «недолго»! — забыв о вежливости, не сдержался я. — Всю войну прошли! — Если хотите так считать — пожалуйста. А ранили меня из-за моей неосторожности. Когда меня с напарником послали на разведку, я случайно наступил на сухие ветки, а часовой услышал и выстрелил. Прострелил мне ногу едва ли не навылет, а напарнику повезло — он успел увернуться. Нет, он вовсе не бросил меня, а помог добраться до части… — И что же было дальше? Отставка? — Да если бы… — грустно улыбнулся Алексей. — Когда я вышел из больницы, меня снова отправили на службу. Какого-то богатого парня отправляли в армию, он, конечно, наотрез отказался и дал взятку военкомату. Ну, вместо него отправили опять меня. Я как это услышал, то чуть не подавился куском яичницы, который так некстати собирался съесть. Крохин постучал меня по спине и продолжал: — А мой командир едва узнал об этом, так сразу отправил меня домой. На том моя армейская карьера и окончилась. — В каком звании? — Старший сержант. Ну да это ведь неважно, не так ли? — Это же надо — отправить раненого опять служить! — воскликнул я. Эта история возмутила меня до глубины души. Я искренне возненавидел эту проклятую страну, где бедного сироту могут без зазрения совести послать на верную смерть лишь потому, что какой-то мажор боится армии и не хочет отслужить на благо родины! Деньги, эти чертовы деньги — все дело в деньгах! У кого их много, тот может все! А у меня их мало — получается, я изгой в этом мире, хоть и работаю на довольно престижной должности: Федеральная служба исполнения наказаний — это вам не абы что! А зарплата — сорок тысяч рублей! Что это за крохи такие, и как на них прожить? Боже мой, когда же в нашей стране будет честное и справедливое общество?! Если бы у меня были деньги, я бы навсегда уехал из России! Странные какие-то у нас люди: одни сажают невинных за решетку из-за своих амбиций, другие не хотят помочь этим невинно осужденным, поскольку это не в их компетенции, третьи ради денег потеряли всякую совесть! — Что с вами? — услышал я голос Крохина, вздрогнул и посмотрел на него. Он тоже смотрел на меня с легким испугом. — Ваша история — яркий пример того, что в России сплошное беззаконие творится! — Да, вы правы. Но не нам менять существующий порядок, — тут он опять скривился от боли и приложил руку ко лбу. — Что-то снова голова разболелась… — Вам лучше лечь, — заметил я. — Давайте помогу. Я подал ему руку; он оперся на нее всей тяжестью, так что уже я поморщился, но виду не подал и повел его обратно в спальню. Добравшись до постели, он без сил упал на нее. Я увидел, что он сильно побледнел, и решил хоть как-то помочь ему. — Где у вас ванная? — спросил я у него. Тот ничего не ответил и только махнул рукой куда-то налево. Я пошел в указанную сторону, нашел кусок марли, намочил его в холодной воде и вернулся назад. Приложил его к его лбу: Крохин только что-то невнятно пробормотал. — Спасибо, — тихо сказал он, когда немного пришел в себя. — Как же вы меня напугали… Я уже было подумал, что вы… — Нет, у меня часто бывают головные боли. От этого нельзя умереть, так что вы напрасно переживали. Но такой сильной еще не было… — вздохнул он, откинувшись на подушку. — Не знаю, право, от чего это. — Вам лучше? — Кажется, да… А что же с нашим делом? Я же не смогу вам сейчас помочь. Он еще о расследовании думает?! После того, как его мучила сильная головная боль? Серьезный он все же человек и ответственный… И его я едва не убил в здании суда! — Не думайте об этом. Сегодня вам надо отдохнуть. Крохин покорно опустился на подушку и вскоре задремал. Я еще немного постоял, глядя в его лицо, но потом взял свой телефон и вышел в другую комнату. Я решил позвонить Сергею Павловичу, чтобы он на всякий случай, если мой аноним — все-таки Смолин, задержал его и отправил в изолятор временного содержания. — Слушаю, — раздалось в трубке. — Сергей Павлович, это Мартынов. Прошу вас задержать Константина Смолина — он у вас работал следователем. — Я помню, — ответил тот, — этот козел в декабре избил Михалыча. Блин, не могу привыкнуть к тому, что он погиб… Как жаль, что я не смог приехать на его похороны… А что Смолин опять натворил? — Я не уверен, но он угрожает мне и Крохину убийством. Продержите его в ИВС как можно дольше. — Твою ж мать… — едва не выматерился Крутовской. — Ладно, вышлю к нему оперов, хоть сегодня все отдыхают. А ты сейчас где находишься? — В Люберцах, на квартире у Алексея. Буду там жить, пока мы не закончим расследование. — А сейчас этим занят? — Нет, у него недавно была сильная мигрень, и я с ним вожусь… Ночью у него припадок был. Он сейчас спит. — Ну ладно… В понедельник приезжай к нам в отдел, поговоришь со Смолиным. Да, и извини меня за мой резкий ответ насчет этого опера из Басманного ОВД — Шевченко. Я отключился и пошел обратно. Кинул беглый взгляд на Алексея — он спал сном праведника. До понедельника можно и отдохнуть, не думать о расследовании. Сергей все сделает. Кто такой этот аноним — я выясню завтра. А пока я решил почитать дневник Вадима — я помнил, что Алексей держал его на средней полке книжного шкафа. Я пошел в гостиную, быстро нашел там знакомую тетрадь в черном переплете и, вернувшись в спальню, сел на кровать рядом со спящим и стал читать. В тот день, когда его заметки впервые попались мне на глаза, я прочел только часть, где Вадим писал об убийстве Лиановского. Начало следующей части описывало его болезнь, случившуюся с ним на нервной почве. «Меня навещали только Павлов и мой заместитель. Первого я еще как-то мог выносить, но второго — никак, поскольку в бреду мог случайно проговориться о том, что я убил Лиановского и остальных. Саша, конечно, обижался на меня за это, но, понимая, что с больного спрос маленький, не выражал вслух свое недовольство. А я, оставшись один в палате, плакал в подушку, стараясь, чтобы это было незаметно». А ведь я действительно тогда обижался на него. Вот представьте себя на моем месте: я приходил к нему в больницу, а он не смотрел на меня и старался скорее выпроводить… Но я же тогда не знал, что он убил троих человек! Я узнал об этом только тогда, когда в декабре за ним пришли опера и вели его в наручниках по нашим коридорам… Затем он ездил в Адлер и привез оттуда молодую жену… Я помню, что на свою свадьбу он пригласил меня, Павлова, Наумова, Сергея (начальника нашего РОВД) и кого-то из знакомых своего тестя. А отец Анастасии был успешный бизнесмен. Свадьба прошла скромно — мы просто сидели в ресторане. Не напились допьяна (но не все) — у Вадима была какая-то странная реакция на алкоголь: он постоянно засыпал даже после одной рюмки. А в следующей части объявился Маликов. Странный он все-таки человек: мало того, что он не отплатил убийцам своей семьи — ведь потерял отца, мать, жену, дочерей — и заставил Вадима отомстить за них (а тот ведь никакого отношения к ним не имел!), так еще и ушел с работы, как только всплыли факты его биографии. Как я узнал, что он был прокурором, то чуть не упал в обморок. Хорош прокурор! Слабый характер — разве это достойная такой должности черта личности? Дальше я прочитал о том, что Вадим предложил ему работать следователем. Вот, значит, как он в полицию попал! По блату! Разве это хорошо? Следующая часть не была интересной: Вадим описывал три дня, проведенные им на его даче вместе с Анастасией и Маликовым. Но потом события завертелись, как в калейдоскопе: он отправился на исповедь, что ему посоветовал… Владимир. Никогда бы не поверил, что он в кои-то веки может дать кому-либо добрый совет. Однако, тем не менее, это было именно так. Вот я и добрался до его поездки на Лазурный берег: последние строчки повествовали о том, что его, Владимира, Раису и Анастасию лишили сознания и его одного куда-то увезли. Сейчас я узнаю, что он пережил в плену — страшно это читать, но нужно… Его поймал какой-то польский криминальный авторитет, Ян Радзинский — садист и гей. Об этом мне еще Алексей рассказывал, но в двух словах, а Вадим написал об этом самую большую главу из всех… Так вот, он его поймал, заставил раздеться донага и затем жестоко избил. А когда Вадим потерял сознание, то главарь этих польских бандитов привел его в чувство, вылив на свежие раны от прутьев соляной раствор. Да, вот это кошмарно… Этот садист точно так же поступил и с Алексеем. Я посмотрел на него — он все еще спал. Продолжаю чтение — я пробежал глазами страницы, рассказывавшие о раскаянии Вадима. И вот я наткнулся на эпизод, когда к ним в подвал пришел Радзинский и затем увел его с собой. Я сразу понял, о чем там будет рассказано, и хотел бросить тетрадь, но собрался с духом и решил прочитать, несмотря на глубокое отвращение, которое наверняка испытаю. Но Вадим сумел описать свое… нет, я не могу сказать это слово!.. так, что особого отвращения я не почувствовал. Конечно, я все-таки испытал его, но только по отношению к личности главаря мафии, а не к жертве насилия! Мне очень хотелось убить его самым жестоким способом! Крохин тогда то же самое сказал: «— Да как он посмел? Я его за это убью голыми руками! — возмущенно кричит он». Я бы тоже убил этого Радзинского, если бы был на его месте. Но именно эти слова Алексея привели тогда к тому, что он едва не принял столь ужасную смерть… Я не мог понять этих мафиози — как они только могли додуматься до того, чтобы вливать внутрь человека яд? По-видимому, все они были либо явными, либо латентными гомосексуалистами… Ну, главарь-то был явным. И казнь они выбрали с таким же извращенным оттенком! Странная какая-то психика у всех этих преступников — единственным из них, чьи мотивы я понимал, был Вадим. Да, в глазах простых обывателей он отъявленный рецидивист, хоть ни разу не сидел в тюрьме. Я назвал его преступником только потому, что хотел посмотреть на это дело с точки зрения обычного человека, а не его друга. Вот они убежали из плена — но как… Я бы, наверно, постыдился ходить раздетым по территории чужой страны, но у них двоих не было выбора. Разумеется, в критической ситуации еще и не то сделаешь… Слава богу, что мне за свою жизнь не приходилось сталкиваться с подобным. И как только Вадим со своими друзьями смог продолжить свой отдых, как будто ничего не случилось? Но я знал, что он никогда не принимал близко к сердцу случившееся с ним — единственными исключениями были убийство Лиановского и заказное — Павлова, который (негодяй какой!) во время его дня рождения сказал ему, что пойдет в ментовку, чтобы ему дали пожизненное. И была первая попытка самоубийства, к счастью — неудавшаяся. А потом — арест… В изоляторе временного содержания Смолин сначала обругал его матом, потом ударил… И, если бы не Маликов, жестокого избиения (обычное дело в нашей русской ментовке) было бы не миновать. Второй хороший поступок, которого я не ожидал от этого слабохарактерного человека. Ну, а дальше было неинтересно — я не стал внимательно читать оставшиеся страницы. Смерть бизнесмена Цыганова, отца его жены, в ночь на второе января и последовавшее за ней решение Вадима покинуть свою шикарную квартиру — подарок на свадьбу… Решил прочесть только последнюю часть, в которой узнал о встрече Вадима с Павловым. Я увидел, что тот стыдился своего поступка, но сделать ничего со своим желанием восстановить так называемую «справедливость» не мог. Да и не успел. А когда я читал о том, как душа убитого явилась Вадиму во сне, то даже не сдержал слез. Да, я, не стыдясь, рассказываю об этом. Чего стоят мои слезы по сравнению с угрызениями совести серийного убийцы? Вот они-то и привели к тому, что он выбросился с десятого этажа… Я положил тетрадь куда-то в сторону и продолжал размышлять о том, что только что прочитал. А слезы так и шли из глаз… — Вы чего плачете? — вдруг услышал я голос Алексея, резко дернулся и испуганно посмотрел на него — ему, казалось, было лучше. — Господи, вы уже проснулись… Просто читал дневник Вадима, и это так тронуло мою душу, что вот — не сдержался. Он понимающе кивнул. — Ну, тогда все ясно. Шестую часть прочитали? — я ответил положительно. — И как она вам показалась? — Спасибо, что со мной такого не произошло… — передернул я плечами, словно мне стало холодно. Вспоминать все пережитое ими во французском плену — себе дороже. Почему на свете существуют люди вроде этого Радзинского? Не знаю ответ на этот вопрос. — Это верно. — С вами все хорошо? — обеспокоенно спросил я его. — Да. Мне всего лишь надо было отдохнуть. Ну что, подумаем о нашем с вами расследовании? — Не надо. Я позвонил начальнику нашего РОВД, и он обещал задержать Смолина. Завтра я с ним поговорю. — А если это не он подбросил вашему другу героин? Что нам тогда делать? — Может быть, его допрос наведет нас на какие-нибудь новые мысли? *** С тех пор, как я получил записку с угрозой убийством неизвестно от кого (я искренне надеюсь, что этим проклятым анонимом окажется-таки Смолин — другому-то некому ведь!), я твердо решил, что останусь в Люберцах на время расследования. Пусть удивляется этот бывший мент: дескать, куда это он подевался? Может, он и знает о моем переезде — за мной ведь слежка… Но кто следит? За все время — ни в метро, ни на Казанском вокзале, ни в Кратово, ни еще где мне не встречался совершенно никто — обычных прохожих я в счет не беру. Бог весть, может, люди, нанятые «серьезными лицами» для слежки, так хорошо прятались… Но я же служил в спецназе и понимаю, когда рядом происходит что-то подозрительное. Однако ничего такого не было. Оставшееся время до конца дня мы провели, не думая о нашем деле. Да и, честно говоря, мне было не до этого. Я боялся, как бы у Алексея снова не разболелась голова, поэтому, едва он проснулся, снова отправил его спать, предварительно вручив ему стакан воды и таблетку «цитрамона». Он настаивал на том, чтобы мы опять поразмышляли над делом, но я был непреклонен. Мне просто хотелось отдохнуть от всего пережитого. Так что он уснул, а я без цели бродил по его квартире, не зная, чем бы себя занять. Я нашел лежавшую на подоконнике книгу и решил хотя бы почитать. Но, к сожалению, она оказалась на французском — а я его не знаю от слова «совсем». Знаю только популярные выражения, которые известны и русским. Лично у меня представление о Франции довольно слабое и основано на стереотипах, так же, как, наверно, у большинства россиян: я знаю, что в Париже есть Эйфелева башня, что французы едят лягушек, что существует роскошный Лазурный берег, где отдыхал ныне покойный Вадим… Но сейчас к этому добавилось еще кое-что: это страна, где его вместе с Крохиным едва не убили и его-то самого — прости меня, господи, за мои слова… — лишили чести. Зная это, я дал сам себе обещание никогда не ездить туда. Я, конечно, не убийца, так что такое мне не светит, но все равно, если я когда-нибудь приеду в эту страну, в памяти всплывут страницы шестой части дневника покойного, и захочется скорее вернуться обратно. Да, право, поездка во Францию мне и не по карману. Мне милее русские курорты — например, Адлер или Крым. К тому же это отличный вариант для людей среднего класса, каков я сам. У меня нет богатых родственников, я не женился на дочери бизнесмена, как мой погибший начальник… Я вообще не женат, поскольку живу работой. Честно говоря, никогда не желал серьезных отношений, поэтому заводил мимолетные романы с симпатичными девушками и был весьма этим доволен. Пока я думал обо всем этом, наступил поздний вечер, почти ночь, и мне захотелось спать. Я пошел в нашу комнату и с порога был встречен раздраженным: — Зачем вы меня тогда заставили лечь спать? Что же мне ночью делать? За весь день я уже выспался. Да я же просто хотел, чтобы он отдохнул… Не спорю, неразумно получилось, но ведь я ради него это сделал… Так я ему и сказал. — Саша, запомните: благими намерениями вымощена дорога в ад, — он усмехнулся и добавил: — Но я не сержусь на вас. Вы же не со зла… Ладно, попробую снова заснуть. Спокойной ночи, — и он отвернулся к стене. Я тоже лег рядом с ним и скоро уснул. Но тут же проснулся от того, что мой телефон зазвонил. Я посмотрел на экран — сообщение от Крутовского, который писал, чтобы мы подъехали к нему завтра утром. Где-то часов в восемь.