2. Новизна хуже старины

С этими мыслями я отправился на работу. Время тянулось долго-долго, как резина. Мой заместитель Наумов ходил по этажам, проверяя несение службы дежурными, а я только по приходу в СИЗО прошелся по коридорам, а потом закрылся в кабинете и открыл так и не оконченный с того дня, как ко мне привезли Сергея, пасьянс, желая отвлечься от того, что слышал совсем недавно. Двух королей я собрал быстро, и началась новая партия. Я автоматически кликал мышью, перетаскивая карты на нужные места, и все-таки думал о ней. Сегодня я приду к ней на квартиру и откровенно признаюсь в том, что люблю ее. Что она мне ответит — не знаю. За весь день меня никто не посетил, чему я был рад, поскольку очень не хотел, чтобы нарушали мое уединение. Я по натуре интроверт, хотя знающие меня люди ни за что бы так не сказали. Вообще я любитель поговорить, выпить с друзьями, но, когда я прихожу домой, где меня ждет только мой кот, мне становится так хорошо, как не бывает даже после разговора с приятелями. Значит, интроверт во мне пересиливает экстраверта. Когда рабочий день кончился, я не пошел домой, а направился в сторону улицы Красноказарменной, где живут Маликовы. Мне хотелось поймать Раису по дороге и поговорить с ней о том, о чем я думаю уже довольно давно. Я не знал, куда делся после утренней исповеди Владимир. Ведь ему некуда идти, кроме как в церковь или домой. А чтобы отправиться на войну — так для этого нужно много времени… Зачем он решил свести счеты с жизнью таким образом? Он, конечно, объяснил мне, почему хочет уехать в Сирию, но я все же никак не мог понять его желание. Развод — не такая вещь, чтобы из-за этого так сильно переживать. Впрочем, не надо осуждать человека за его намерения, пусть даже они и дурацкие… Вскоре я пришел на нужную улицу и стал ждать, когда придет Раиса. Чтобы убить время, вытащил из кармана мобильный и открыл Яндекс.Новости. Американские и украинские события я решил пропустить; а вот сирийские меня заинтересовали. «Россия не готова раскрыть детали возможного перемирия». «Зона перемирия в Сирии потенциально может быть расширена»… Сомневаюсь я что-то, что будет перемирие. Долго идет война — уже шесть лет, но вряд ли все кончится. Да это и неважно. Я никогда особо не интересовался политикой: вообще я далек от того, чтобы сидеть дома и обсуждать, что там происходит на Украине или в США. Так называемые «диванные эксперты» для меня просто странные люди. Не знают, чем заняться в свободное время — вот и смотрят телевизор, вставляя ненужные комментарии. Если не разбираешься в политике, так и не лезь в нее. Но мои размышления прервал шум. Это была какая-то машина — белый седан (марку я не успел определить) — въехавшая во двор. Я обернулся в сторону, откуда она приехала, и тут заметил шедшую невдалеке Раису. Как же я обрадовался... Стараясь сохранять спокойствие, я подошел к ней. — Добрый вечер, Раиса, — сдержанно поприветствовал я ее. Она кивнула в ответ. Почему она ничего не говорит? Впрочем, это очевидно: сегодня утром развелась с мужем... — Я смотрю, вы чем-то обеспокоены? — я решил скрыть от нее мою утреннюю слежку за ними обоими. — Мы с Володей расстались. Это, конечно, была моя инициатива, но я сейчас думаю, что мне стоило с ним поговорить. Кто знает, что с ним будет? После развода он мне не звонил. А я все-таки беспокоюсь за него. И тут я не выдержал и проговорился: — Владимир решил искупить свою вину. Девушка изумленно посмотрела на меня. — Что? Вы о чем? Ой, не стоит говорить о том, что ее бывший муж собрался на войну... И ведь он действительно сделает это — я видел по его лицу, что это сильное желание. Когда Маликов говорил, что поедет в Сирию, на его лице не было решительно никаких эмоций, как у Смолина в ИВС... Тот тоже сидел тогда на нарах с каменным выражением лица перед судьей и своим бывшим начальником, когда его обвиняли в наркоторговле… Но у него всегда такое лицо, а у Маликова — нет. «Все взвешено и хорошенько обдумано», — читалось на нем. Но как же мне объяснить ей свои слова? — Он хочет исправить свою репутацию. — А когда вы видели его? — Мы разговаривали возле ЗАГСа. Не сочтите меня нахалом, но я шел за вами всю дорогу и слышал, о чем вы говорили с Владимиром. Зачем я это сказал? Услышав мои последние слова, Раиса резко побледнела и сверкнула на меня глазами. — Какое вы имели право следить за нами? Что вам за дело до нашего развода? — Есть дело! — я начинал горячиться. — В тот день, когда мы с вами гуляли по районному парку и вы подсказали мне идею насчет героина, я понял, что влюбился! — при этих словах краска залила мое лицо. — Боже мой... — она посмотрела на меня так, как будто я сказал какую-то странную и вообще дурацкую вещь. — Я не ожидала этого от вас, Александр Иванович. Да вы понимаете, что и кому говорите? Сегодня я развелась с мужем, и вы сразу же признаетесь в любви? Конечно, вам ведь очень удачный повод представился… — Раиса, помилуйте, я не имел в виду ничего такого! — те же мысли бродили у меня в голове еще совсем недавно... Я так и думал, что она скажет мне что-нибудь в этом роде. Но все же неприятно слышать такие слова. — Ну, когда же мне еще-то сказать об этом? Вы ни за что не посетили бы мой СИЗО, а мне некогда ходить в наш отдел! Я бы никогда вас не увидел больше... Она вздохнула и ответила: — Вы ведете себя по-детски. Зачем вы предлагаете свою любовь замужней женщине? Ну, теперь я уже незамужняя, — сказала она тихо. — Может быть, вы уже решили жениться на мне? — Да! — с жаром сказал я, прикладывая руку к сердцу. Ее глаза расширились от изумления. — Александр Иванович... — начала было она, но я ее поправил: — Не надо этого официоза. Зовите Сашей. — Саша, я не могу. Мне жаль вас, но нет. Вы еще найдете свою единственную, а я не гожусь на эту роль. Извините. И, не дождавшись моего ответа, она спешно ушла. То ли ей было неловко выслушивать мое признание в любви, то ли она все же любила Маликова… Ой, только бы не второй вариант! До сих пор любить человека, по вине которого погибло столько людей! А я после ее слов почувствовал, как сжалось сердце, и тяжело опустился на скамейку, к счастью, стоявшую рядом со мной. Ну почему так получилось?! Я сдавил руками голову и, к своему стыду, почувствовал, что плачу. За всю жизнь я никогда не плакал: первый раз был совсем недавно, когда я узнал, что Сергей оказался насильником и садистом, и вот сейчас я плакал, наплевав на то, что сижу в чужом дворе и меня видят люди. Никакой другой женщины, которую бы я назвал своей женой, я никогда бы не нашел. Мне была нужна только она, Раиса Александровна Маликова, судебно-медицинский эксперт и просто умная и красивая девушка. В молодости, когда я еще учился на последних курсах финансово-юридической академии, мне было абсолютно все равно, что чувствуют мои многочисленные подружки, когда мне становилось с ними скучно и я бросал их. А сейчас мы с ними словно поменялись местами, и я наконец понял, какую боль причинял им. Внезапно я подумал о том, что я такой же садист, как и Шевченко, только «эмоциональный», если можно так выразиться. — Что случилось? — услышал я чей-то голос, вздрогнул и отнял руки от лица. Рядом стояла какая-то незнакомая молодая блондинка в джинсах и майке. — Ничего. Вам-то какое дело? — мне не хотелось говорить о том, что мои слезы из-за отказа любимой выйти за меня замуж. — Может, чем-нибудь помочь? — Оставьте меня в покое, — нацепив на себя маску холодности, бесстрастно заявил я ей, но блондинка не ушла. И тогда я, не сдержавшись, выругался матом, объяснив, в каком направлении ей идти со своим наигранным беспокойством... Ну вот не верю я людям, когда те спрашивают, что у тебя случилось! Мне все время видится подвох в их расспросах, и кажется, что они нарочно спрашивают тебя об этом, чтобы потом обсуждать и смеяться за твоей спиной. Что-то вроде фобии, вероятно, беспочвенной! Девушка наконец ушла, ничего мне не сказав, и мне стало немного легче. Я встал со скамейки и пошел в неизвестном направлении. Просто брел по улице, не задумываясь, куда мне надо идти. Наконец увидел перед собой вывеску какого-то ресторана и вошел внутрь. Ко мне тут же подскочил молоденький официант, разложил на столе меню и встал в ожидании моего заказа. Я даже не стал смотреть их ассортимент, а решительно сказал: — Принеси водки. Ничего больше. Официант, слава богу, ничего не сказал и не удивился моему странному заказу, а пошел и скоро принес мне бутылку и рюмку. Я расплатился с ним, и он ушел. Первую рюмку я осушил залпом. Алкоголь обжег горло, и какое-то странное щемящее, но теплое чувство разлилось в моей груди. Из головы вылетел весь мой разговор с Раисой возле ее дома, и мне захотелось просидеть здесь, в этом ресторане, все время до его закрытия в уютной обстановке, за бутылкой водки. Еще бы добавить к этому приятную компанию, но, к несчастью, ресторан был почти пустым. Только одна парочка, сидевшая довольно далеко от меня, да еще какая-то девушка за салатом и в полном одиночестве. Можно было подойти к ней и познакомиться: забыть отказ любимой женщины, но я подавил это желание в корне. Несмотря на ее отказ, я все же продолжал любить Раису. Думая обо всем этом, я продолжал, словно робот, наливать и сразу же опустошать свою рюмку до тех пор, пока не почувствовал, что алкоголь порядком ударил мне в голову. Из последних сил бросил взгляд на бутылку — она уже была пуста.