Люди

На следующий день. Колин Криви все утро держался от нас подальше, в то время как мы, напротив, сидели рядом друг с другом, уходили из Большого зала вместе, но при этом никто с утра не сказал ни слова. К нам только присоединилась Лайза — они часто сидели в Большом зале с Дэреком. В школе не делали никаких объявлений о смерти Крэбба, что пугало еще больше. Когда мы с Дином и Симусом шли в подземелья на зельеваренье, которое поставили именно первой парой в понедельник, как будто назло гриффиндорцам, мимо некстати проплыл сквозь стену Кровавый барон, и меня передернуло. Стало интересно, как становятся призраками, и что было бы, стань призраком Крэбб. Не помню даже, какое зелье мы тогда готовили. Я не мог нормально думать и не пытался исправить рецепт в учебнике, сделав его проще для приготовления. Обычно просчитывал, какие ингредиенты добавить чуть позже, а какие раньше, как проще измельчить нужное, и далеко не всегда следовал инструкциям. В этот раз не был уверен даже в том, что сделал все точно, как в учебнике. Вполне мог забыть какой-нибудь ингредиент. На истории магии мне не удалось уснуть. Я все думал, почему же никто не объявил о смерти Крэбба и вдруг это чучело настолько живуче... Опять же, на нехорошие мысли наводил призрак Биннс. Но самым странным был взгляд Малфоя. Он смотрел брезгливо и зло, как будто в душу, тварь, заглядывал и знал. Несколько раз мы встречались глазами и я старался сделать удивленное лицо, вроде как спрашивая: «какого хрена»? Мне стало совсем не по себе, когда мы встретили Люциуса Малфоя в холле первого этажа, идущего по лестницам с неизвестным мне высоким мужчиной в сером пальто, с мышиными волосами, неаккуратно торчащими в разные стороны. Они смотрелись как-то до ужаса странно вместе, и это делало их обоих заметнее, чем каждый из них был бы по отдельности. С нехорошими предчувствиями я вошел в Большой зал на обед. Дэрек с Лайзой и Мэтт уже сидели на нашем обычном месте, в их тарелках лежал печеный картофель, но ел только Дэрек. Лайза пила чай, закусывая заварными пирожными. Мэтт лениво ковырялся в тарелке с таким видом, будто в ней лежали опарыши, а не что-то вполне съедобное. Дамблдора не было. Утром я так и не решился посмотреть на учительский стол, боясь встретиться с ним глазами. Он всегда меня пугал. Наверное, это были мои субъективные ощущения, но мне казалось, что он меня недолюбливает. Когда на втором курсе он спросил, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать, мне показалось, будто он подозревает, что эту проклятую Тайную комнату открыл я. Поэтому, если до того и хотел было поделиться своими соображениями на счет того, что чудовище Слизерина — это василиск, то сразу же передумал. С тех пор я не говорил с ним ни разу и старался держаться от него подальше, хоть ничего предосудительного до событий последних суток не делал. Ну, настолько предосудительного. Были вещи, которые никогда не поощрялись, но лишь официально. Так-то даже строгая МакГонагалл не снимала много баллов, если кто-нибудь попадался на обычных подножках. Когда Симус с Мэттом вылили помои на Пивза, она даже улыбнулась уголком губ, хоть и вычла двадцать баллов с Гриффиндора. И я все никак не мог понять, какого черта Дамблдор так ко мне относится. Помню, когда долго сидел под шляпой, а она все уговаривала меня пойти в Слизерин, все же после ее громкого вердикта — «Гриффиндор» — он улыбнулся мне. Его отношение изменилось зимой, наверное. Мне тогда прислали мантию-невидимку, как теперь я знаю — Дамблдор и прислал. Она мне очень понравилась, но на первом курсе так и не представился случай ею воспользоваться в каких-либо целях, кроме шуток в гостиной. Гулять ночью по замку я тогда еще не любил, да и режим дня у меня был другой, как у большинства детей. Ложился рано, вставал так же задолго до подъема и часто делал уроки с утра. Может быть, он ждал, что я скажу ему спасибо за подарок? Тогда нужно было его подписать, да и возвращать то, что было одолжено у моего отца в качестве подарка — так себе щедрость. Одолженное ненадолго нужного возвращать как можно скорее. Мог бы вернуть и тете. Но если хотел вручить мантию мне лично, зачем было ждать Рождества? Все было слишком обычно: звенели вилки, ударяемые о посуду, кто-то за столом Хаффлпаффа смеялся, наши младшие о чем-то спорили, Гермиона что-то втирала близнецам Уизли, наверняка, они пять что-то задумали, а Грейнджер их спалила. Только из учителей в зале почти никого не было. Отсутствовали все деканы и Дамблдор. После обеда в гостиную вошла МакГонагалл, сказав, что через десять минут нас — меня, Дэрека, Мэтта, Симуса, Дина и почему-то Невилла — ждут в кабинете директора. Вот тогда я и отложил кирпичей, хорошо хоть только мысленно. — Здесь аврор Праудфут, мне Хельга сказала, — прошептала Лайза, как только за МакГонагалл закрылись двери. Все в гостиной смотрели на нас, особенно осуждающе — Гермиона. Наверняка думала, что из-за нас снова снимут хренову тучу баллов, которые она зарабатывала непосильным трудом на всех уроках, на которых могла это сделать. — По поводу? — как ни в чем не бывало поинтересовался Дэрек. — Это пока только слухи, говорят, Крэбба убили в больнице, — голос Лайзы было едва слышно. Наверное, она и не хотела этого рассказывать. Она была не похожа на наших Лаванду и Парвати, которые перемывали кости всем окружающим, собирая и распространяя дальше все сплетни. И если Хельга Праудфут поделилась с подругой тем, что ее отец навестит школу, то Лайза бы не передала дальше эту новость. Иногда мне казалось, что не из-за порядочности. Ей просто насрать на то, что кто-то с кем-то гулял в Хогсмиде, какая-то девочка не пришла ночевать в спальню, а третьи спалились на краже Снейповых запасов. Она слушала внимательно, запоминала, и на этом все. Тут ситуация была другой. Не знаю, любила ли она Дэрека или они просто гуляли, обоюдно повышая свой авторитет, целуясь на глазах половины школы, но предупредить Дэрека, а заодно и нас, она все же считала нужным. — А мы здесь причем? — спрашиваю, стараясь сделать тон непринужденным. Вряд ли вышло, конечно, мои актерские способности всегда оставляли желать лучшего. — Да Малфой там наплел про вас, что всегда с Крэббом не ладили. Наверное, будут спрашивать, где были, что делали, все такое. Дэрек почему-то улыбнулся, хитро так, и мне захотелось его ударить. Ни за что, просто. Ведь я сам был не против, чтобы он не участвовал в ночной авантюре, и сам виноват, что у него алиби будет, а у нас — нет. — Пора идти, — обреченно произнес Симус, подозрительно молчаливый с утра. Зачем вызвали Невилла, думал я, глядя на Лонгботтома, плетущегося впереди. Не Колина, а Невилла. Значило ли это, что им нифига не известно, и они просто тычут пальцем в версию, озвученную белобрысой тварью, чтобы хоть как-то создать видимость деятельности? — Интересно, во сколько мы вчера вернулись? — спросил я риторически, подмигнув Симусу. — Не помню, не смотрел на время. — Где-то в два ночи, потому что на кухню я ходил в половину второго, — Дэрек снова усмехался. На кухню, значит, он сходил. — В начале третьего, — тихо сказал Невилл. — Я еще не спал. Я улыбнулся за его спиной. Невилл... он мог нас всех спасти. Но мог и крупно подставить меня. Мои догадки оправдались. Всем было известно с первого курса, что он хреново спал по ночам. А утром его — хрен разбудишь. Он постоянно брал зелья у мадам Помфри, досыпал днем, после уроков, но ночами не спал до трех-четырех. Говорил, что с детства так, видимо, запомнил, как пытали родителей и что-то в голове повернулось. Или еще что, не задумывался, да и не собираюсь. — Открыто, — первым шел Дэрек. Входить не хотелось. Я мечтал исчезнуть здесь и сейчас, и никогда вообще не существовать в этом гребаном мире. Мне казалось, что у меня дрожат ноги, и их передвигает кто-то за меня, пока я поднимался по винтовой лестнице. Второй раз в жизни в этот проклятый круглый волшебный кабинет. Глубоко вдохнув, переступил порог. Кабинет не изменился с моего второго курса. Его владелец тоже не сильно менялся: мантия, как на фокуснике из цирка, вытаскивающем кролика из шляпы, смешные и нелепые очки-половинки, седая борода по пояс — образ чудаковатого старика, который всегда почему-то внушал не доверие, а страх. Да, директор был тем единственным, или, пожалуй, одним из немногих, кого я боялся. Какие-то приборы издавали различные механические звуки — потрескивания, тиканья, скрипы, отвлекая от собственных мыслей, от образа доброго сказочника Дамбдора, восседающего в своем кресле-троне, почти таком же, как в Большом зале, от аврора с мышиными волосами, сидящего неподалеку, от Малфоя-старшего и неизвестного толстого мужчины в серой мантии, еле застегнутой на огромном пузе. — Добрый день, — строго поприветствовал нас Дамблдор. Его голос всегда вызывал во мне противоречивые чувства. То был не тот голос, который должен принадлежать доброму фокуснику. Слишком жесткий, строгий, холодный, он, скорее, подходил мужчине в строгом костюме с папкой бумаг. Адвокату какому-нибудь, а не чудаку в фиолетовой мантии со звездами. — Присаживайтесь, господа, — а вот голос аврора вполне подошел бы Дамблдору — обманчиво мягкий, он как-будто вызвал нас не допросить, а попить чай с домашним печеньем. — У нас к вам возникли некоторые вопросы. Мы расселись по мягким диванам. Дэрек щурил глаза, разглядывая толстого мага. И даже усмехнулся, глядя ему в глаза, отчего тот поджал губы и сильнее сжал кулаки. Отец Крэбба, наверное. — Итак, я аврор Праудфут, — добродушно, с видом гостеприимного хозяина, представился аврор. — С нами присутствуют мистер Малфой, как представитель Попечительского совета, и мистер Крэбб. За компанию. Крэбб позеленел от злости. Вообще странно, что он был тут — не слышал о традициях допросов в присутствии потерпевших. Магический мир снова отличился отсутствием логики. — Вчера произошло ужасное событие. В клинике Мунго убили вашего товарища... — Они ему не товарищи! — процедил Крэбб. — Как скажете, но прошу вас не перебивать, — противно обнажив желтые зубы улыбнулся Праудфут Крэббу. — Убили вашего однокурсника — Винсента Крэбба. Вернее, не вчера, а уже сегодня. Ночью. Вам не стоит переживать, господа, у нас всего несколько маленьких вопросов... Меня передернуло. Отчего-то именно такого человека как Праудфут я мог представить в допросной, засовывающим в жопу подозреваемого бутылку и иголки под ногти, как в паршивых фильмах, просмотренных когда-то нами с Дадли. — Мистер Дуглас, мистер Поттер, мистер Хоуп, мистер Финниган и мистер Томас, прошу ответить вас, как вы провели вчерашнюю ночь? От самой формулировки вопроса меня замутило. Создавалось впечатление, что этот пидор издевается над нами. — Отлично, аврор Праудфут, — ехидно ответил Дэрек, видимо, его тоже бесил аврор. — Хорошо выспались. — Подтверждаю, — ответил Симус. — Что ж, у нас есть другая информация. Будто вы покидали ненадолго школу, и ночь была очень насыщенной. Вы успели побывать в Лондоне и вернуться обратно. — Ага, во сне, — пробурчал Финниган. Я чувствовал, что все мы стараемся держаться дерзко, даже вызывающе, чтобы подавить нарастающий страх. — Интересен ваш источник информации, — произнес я таким же противным тоном, как говорил Праудфут. — Что вы, господа, мы не раскрываем своих источников. — Значит он надежен, как зелье в котле Лонгботтома, — Дэрек откинулся на спинку дивана. — Иначе мы бы сидели в подвалах министерства, а не в удобных креслах этого прекрасного кабинета. Невилл покраснел и опустил голову, а Дэрек нагло улыбался, глядя на Праудфута. — Мы вернулись в спальни в третьем часу, — говорю уверенно. — И где же вы были до этого, господа? — Нарушали школьные правила, посетив кухню, приобретя там запас бутербродов и поглотив его в качестве позднего ужина в нашей гостиной, — Дэрек скрестил руки на груди. — Это легко проверить. Или домовые эльфы считаются неразумными существами и их показания в расчет не берутся? — Что вы, мистер Дуглас. Мы проверим. Итак, вы утверждаете что все, все вместе, я имею ввиду, были в гостиной факультета? И часто вы ложитесь спать так поздно? — Периодически, — инициативу перехватил Дэрек, наверное, чувствуя себя в безопасности. Он же, действительно, на кухню шатался. — Мистер Лонгботтом, — когда Праудфут обратился к Невиллу, тот вздрогнул. Наверное, он вообще не понимал, что он тут делает. — Профессор Дамблдор сообщил нам, что у вас есть некоторые... особенности сна. Скажите, как долго вы не могли уснуть этой ночью? — Н-не помню, — Невилл смотрел на свои ботинки, отвечая. — Я не смотрел на время. — Но когда ваши приятели вернулись в спальню, в третьем часу, как они утверждают, вы еще не спали? — Нет. — И вы можете сказать точно, что это было именно в третьем часу, а не в пятом или шестом? — Я вызвал Темпус... Потому что почти начал засыпать, а они помешали. — Вы делали им замечания? — Нет, я перевернулся и попытался уснуть снова. — Они разговаривали о чем-либо? — Нет. Легли сразу. — Втроем? Мистер Поттер, мистер Финниган и мистер Томас? Они вместе вернулись? — Наверное. — Вы точно не знаете? — Я не открывал полог. Праудфут задавал еще какие-то вопросы, после чего отпустил нас, сказав, что, возможно, потребуется задать дополнительные вопросы позже, но мы можем не беспокоится. Первое, что я сделал, придя в гостиную — отослал письмо тете, чтобы та не подписывала никаких бумаг, если к ней придут из аврората. Потому что Мэтт по дороге вещал, что если нас допросят с Веритасерумом, то нам пиздец. Но использовать его можно только с согласия родителей. Вскоре слухи расползлись по школе, на нас косились, словно уверенные, что это мы, в то время, как аврорат нифига не мог доказать и найти нужные улики. На нас откровенно пялились: злобно, брезгливо, завистливо и восхищенно, кому на что хватало личных эмоций и отношения к произошедшему. А допросили под Веритасерумом только Дэрека. Я в тот момент обожал свою тетю больше всех на свете — она не ответила на мое письмо, не задала никаких вопросов, но авроров, заглянувших к ней в одно прекрасное утро, послала нафиг, написав письменный отказ. Дэрек был единственным, на кого мать подписала разрешение на допрос. Гермиона, до которой к тому моменту тоже дошли слухи говорила, что если он невиновен, то ему бояться нечего, потому то по 24 статье какого-то там договора, при допросе с Веритасерумом, первый вопрос который обязаны задать авроры — виновен ли человек именно в этом преступлении. Причем сформулировать вопрос необходимо однозначно. Не знаю, везение ли это, правила протоколирования допроса или что-то еще, но единственным вопросом, который задали Дэреку, было: Ты убил Винсента Крэбба? Естественно, он ответил "нет". Неизвестно, что было бы, сформулируй они вопрос иначе. Например, причастен ли Дэрек к убийству. Возможно, тогда бы он ответил «да», и все бы пропало. Плохо помню происходящее тогда, ходил, как в тумане, время текло то слишком медленно, то очень быстро, что я и не успевал подумать. Взгляды окружающих ничуть не трогали — благо, иммунитет к такому отношению сформировался еще со времен истории с наследником Тайной комнаты. Но в один из последних учебных дней, уже после всех экзаменов, когда авроры прекратили домогаться по наши души, Дамблдор вызвал меня к себе. Чувство у меня было паршивое, когда я поднимался по той винтовой лестнице. Воображение подбрасывало картинки, что меня ждет в конце не круглый кабинет, а эшафот. Дамблдор всего лишь повторил свой вопрос двухгодичной давности, спросив, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать. После ответа, что нет, мне нечего сказать, он отпустил меня. Но уже у двери какой-то черт дернул меня обернуться, посмотреть в грустные глаза директора и спросить: — Вы думаете, что это я убил Крэбба? И сейчас ждали моего признания? — так же грустно улыбнувшись, как будто копируя его мимику, произнес я. — Если честно, то да, Гарри. Старик, ты серьезно? Ты не прикалываешься? Рассказать все сразу после того, как авроры от нас отъебались, не найдя никаких серьезных доказательств? — Вы мне не верите. — У меня нет оснований тебе верить, Гарри. — А есть основания не верить? — Присядь, — устало проговорил Дамблдор, указывая на кресло. Я покроно сел, и стал ждать объяснений. Мне, действительно, было интересно отношение ко мне Дамблдора. Многих он просто не замечал, наверное, и по именам всех не помнил. Но именно к себе я чувствовал неприязнь, хотя, возможно, это было не так и мне всего лишь казалось. — Много лет назад здесь, в этих стенах, учился способный мальчик — Том Риддл. Все учителя были в восторге от него, как сейчас они довольны тобой. Даже профессор Снейп. Он не любит тебя, потому что в свое время не ладил с твоим отцом, и в твоем характере он видит Джейсма, хоть я с ним не согласен в этом. Однако и он отмечает твое стремление к учебе, твои модификации школьных рецептов и качество твоих работ. Дамблдор замолчал на какое-о время, пристально приглядываясь ко мне, а я всего лишь ждал продолжение его истории, которая, если честно, не сильно заинтересовала. — Этот мальчик блестяще закончил школу, ему прочили карьеру в министерстве, но он пошел по иному пути. И этот путь он выбрал еще в школе. Я чувствовал в нем тьму с самого детства, в то время как другие ее не замечали. Только я был уверен, что он еще в школе увлекся темными искусствами и уже тогда знал, к чему будет стремиться в дальнейшем, — директор грустно улыбнулся, как будто воспоминания об этом школьнике были печальными, но приятными, как старики улыбаются, вспоминая детские истории повзрослевших сыновей. — Ты похож на него, и нет. Иногда ты ведешь себя точно так же, как и он, в другое время я вижу в тебе сына Лили и Джеймса. Мне страшно, Гарри, что ты захочешь повторить его судьбу. Этого мальчика позже все звали Волдемортом. Злость закипала во мне, мне было противно, брезгливо, отчего-то сразу захотелось покинуть этот кабинет и сделать все возможное, чтобы никогда здесь не оказываться. — Я не интересуюсь темными искусствами, профессор. — Не знаю, Гарри. У меня нет оснований тебе верить. — А у меня есть основания быть тем, кем хотели бы видеть меня вы? — психанул я, вставая с кресла. — Вы кто мне вообще? Родной отец? Уже подойдя к двери, я снова обернулся. Дамблдор не смотрел на меня, он наблюдал за своим Фоусом, с которым я так же познакомился на своем втором курсе. Лицо старика было безразличным, как будто и нет ему никакого дела до меня. Как будто не он вызвал меня на этот разговор, а ему пришлось поговорить со мной по долгу службы. — Знаете, сэр, это крайне неприятно, когда кто-то считает, что ты хуже, чем есть на самом деле, — сказал я, покидая его кабинет и пообещав себе сделать все возможное, чтобы не встречаться с Дамблдором нигде, кроме Большого зала и коридоров. Не слушать никаких его речей, кроме приветственных и прощальных, сказанных для всех сразу.