Phoenix

      Серые, хмурые тучи надвигались на мирный городок, скрывающий в себе море тёмных историй, и не предвещали ничего доброго для местных жителей, для которых ежедневный октябрьский дождь стал уже привычным природным зрелищем. Одинокая чёрная птица пролетала над домами, оставляя за собой тонкий дымовой след, незаметный на фоне газообразного месива. Казалось, она рассекала пространство своим острым клювом и, будучи волшебным существом, могла избавить городок от надоедливых туч, а её крылья, испускающие тёмный смог, приманивали за собой весь мрак осенней непогоды.       Однако птица просто летела. В её планах не было переступить через границы возможного в целях удовлетворения местного населения, хотя она и могла. Но не хотела. Обычный полёт, направление которого было предопределено ещё с первых взлётов юного ворона.       Чёрная птица приземлилась на ветку дерева, растущего у окна давнего её друга, и, вцепившись коготками в кору, стала наблюдать за спящим на кровати человеком, мечущимся с одного бока на другой. Ворон склонил голову набок. Если бы у меня была возможность хоть как-то избавить тебя от этого, я бы незамедлительно принялся за исполнения задуманного. Его глаза впивались в тело беспокойной личности, а в голове мелькали разные мысли и воспоминания. Воспоминания, болью отдающие в сердце, которого у него нет. Воспоминания, переносящие его в те времена, когда погода не была ограничивающим фактором для прогулок. Воспоминания, затмевающие его разум и отрезающие киноленту реальной жизни, заменяя её на отрезки прошлого.       — Кар, — тихо и грустно издал он.       — Твоя цель — быть с ним рядом. Быть незаметным для него самого. Быть и защищать его от адских псов и аналогичных им тварей, — голос Госпожи эхом раздавался в его голове, напоминая ему кто он и что из себя представляет.       — Демон в нём растёт, питается его сущностью, но ты не должен вступать в эту передрягу. Это борьба Фишера. Лишь только в крайнем случае, когда он полностью потеряет над собой контроль, ты можешь применить силу и вмешаться.       Её реплики переплетались, связывались друг с другом и образовывали цепочку хаосных событий от конца до самого начала его истории. «Не забывайся», «твоя слабость тебя погубит», «его мир — иллюзия обмана», — она говорила в его голове, напоминая ему всё, чего ему не следовало забывать.       — Обязуешься ли ты... Клянёшься ли ты тайному ордену... Готов ли ты? — на миг голоса замолкли и наступила внутренняя тишина, несущая покой.       — Да. — Ответил тогда он, подписав себе приговор.       — Тогда отринь имя своё и человечность.       Ворон замер. Наступила полная тишина, которая через мгновение заменилась пронзительным «Кар». Вороний крик раздался по всему горизонту, заглушая посторонний шум. Назойливый свист ветра больше не бил по окнам, теребя створки, а где-то в серой массе послышались первые раскаты грома.       От неожиданного крика, раздавшегося за пределами дома, Салливан, весь в холодном поту, распахнул глаза и сиюминутно уставился на окно, за которым над веткой дерева парило два чёрных пера.       — Сал!!! Подъём!!! — звонко раздалось за дверью.       Однако парень не отозвался — он смотрел в окно, заострив своё внимание на перьях, пока в комнате не раздался стук, заставивший Фелпса-младшего повернуть свою голову в сторону источника шума.       — Встаём! Полдесятого! Долго будешь валяться — распухнешь! — горланил Трэвис, кулаком стуча в дверь.       — Да встал я уже! — недовольно ответил Сал, перевернувшись на спину.       Дверь резко распахнулась, а за ней появилось знакомое лицо старшего брата, который сердито смотрел на Салливана, нервно постукивая пальцами по дверной раме.       — Подъём, чувак. Уже полдесятого, знаешь? Нам нужно многое сделать за сегодня.       — Многое — это поесть и свалить на прогулку, потому что я для вас уже разлагаюсь в этих стенах? — с иронией спросил Сал, вопросительно подняв одну бровь.       — Ну, если для тебя это не дело... — с одолжением проговорил Трэвис, спиной прислонившись к стене и скрестив руки на груди.       — Нет-нет, для меня это, конечно, дело, но не целый же список.       — Ну, если говорить о целом списке дел, то папа тебя снова пожалел и... — не договорил Фелпс, так как был перебит своим младшим братом.       — Я понял, понял, понял, понял... — резко проговорил он. — Отец уже ушёл на службу?       — Ха, — воскликнул Трэвис, издав лёгкий смешок, — давно. Ты же знаешь, люди не опаздывают на воскресную проповедь.       — Это да, — протянул Сал и сжал губы в одну тонкую полоску. — Эм, Трэв... — неуверенно обратился он к блондину, который был готов отлипнуть от стены.       — Да?       — ...сильно тебе влетело после того случая? — неожиданно спросил Салливан, приняв сидячее положение.       — После того случая — это когда? — переспросил его блондин, вопрошающе посмотрев на него.       — Ну, типа, в то воскресенье... — виновато говорил Сал, чувствуя, как наливается краской.       Блондин тяжело вздохнул, опустив голову, и долгое время молчал, по всей видимости, не желая отвечать этот вопрос.       — Всё ясно... — ответил Сал, виновато склонив голову. — Я слышал, — он продолжил, — Отец долго объяснялся перед народом.       — Да-а... — с небольшим недовольством протянул Трэвис, кивая головой.       Он кинул взгляд на Сала, виновато смотрящего в сторону, и, отстранившись от стены, засунул руки в карманы спортивных штанов.       — Давай мы не будем вспоминать тот день. Он и начался не очень-то хорошо. Просто, — он сделал паузу, — одевайся и спускайся завтракать.       Трэвис развернулся и, готовый покинуть братские апартаменты, был остановлен Салливаном:       — Трэвис, — тихо сказал шатен, отчего блондин замер в дверном проёме и слегка повернул голову в сторону брата.       — Да? — спросил блондин.       — Прости... — сорвалось с губ Салливана, вспомнившего события того дня.       — За что?       — Ни за что... Просто так.       — Если ты про тот случай, то твоей вины в этом нет. Мне следовало лечь пораньше.       С этими словами блондин покинул комнату брата и закрыл за собой дверь, оставив Салливана. Тот, уже не страдавший прежней сонливостью, стянул с себя одеяло и, встав с кровати, посмотрел в окно.       — Дерево как дерево. Ничего необычного — просто показалось, — проговорил себе под нос Сал, смотря на свободную ветку.       Он спустился на первый этаж дома и первым делом направился на кухню, откуда веяло запахом жареных панкейков. Чувство голода охватило его, а желудок стонал от опустошения и требовал наполнителя, отчего Сал, позабыв о правилах гигиены и этикета, уселся за стол и, облокотившись левой рукой об столешницу, подложил ладонь себе под голову и уставился на процесс приготовления. Свежие и горячие они со днища сковородки выкладывались в аккуратную стопку на фарфоровой тарелке, а кулинар, который ещё недавно созывал людей, а точнее одного человека, полакомиться его блюдом, тихонько посвистывал себе под нос, создавая мелодию.       — Ты же сказал, что завтрак готов, а сам всё ещё возишься у плиты, — с лёгким разочарованием проговорил Сал, не отрывая взгляда от еды.       — А вот и нет. Завтрак давно готов и уже стынет, — утвердительно заявил Трэвис и, залив жидкое тесто в сковороду, повернулся к Салливану.       — Стоп, то есть эти панкейки — это не на завтрак? — с неподдельной детской наивностью спросил Сал, удивлёнными глазами прожигая брата насквозь.       — Нет, — блондин мотнул головой в отрицании, еле сдерживая улыбку. — Это на десерт.       — А-а, — досадно протянул Сал и посмотрел на сковороду. — У тебя подгорает, — он указательным пальцем направил на сковороду, а Трэвис, услышав это, тут же развернулся к плите и стал спасать ситуацию. — Так что же на завтрак, сер? — спросил шатен, молящее смотря блондину в затылок и чувствуя, как его желудок медленно сводит в трубочку.       Трэвис не стал отвечать на вопрос — лишь подхватил с кухонного стола тарелку с яичницей и поджаренным беконом, поставил её перед Салом, который при виде улыбающегося завтрака перевернул бекон и слабо улыбнулся грустному съедобному смайлику, и продолжил заниматься приготовлением панкейков.       — Слушай, Трэв, — неожиданно обратился к старшему брату Салливан, — может тебе помочь с чем-то?       — Ты сперва доешь завтрак, а потом уже и помощь предлагай, — ответил ему блондин не оборачиваясь.       — Да я как-то не голоден, — соврал Сал, хотя его желудок говорил о другом.       — Да? — с иронией спросил блондин, глянув на шатена через плечо. — Точно не голоден или панкейков захотелось?       — Ам, — Салливан замялся, осознав, что его конспирация раскрыта, и когда защищаться было уже нечем, он, почесав подбородок, решил ничего не отвечать.       — И всё же тебе захотелось сладкого, — с улыбкой ответил Трэвис, повернувшись к Салу.       Шатен не стал отвечать на слова брата, лишь опустил взгляд на тарелку и осторожно отодвинул её от себя. Это немного задело старшего, и прежняя его улыбка улетучилась, оставив за собой напряжённую полоску, медленно переходящую в мелкую точку.       — Окей, — выговорил блондин и вернулся к основному занятию. — Если уж тебе так хочется помочь, то сбегай в мою комнату и принеси кулинарную книгу. Она у меня на третьей полке сверху.       — И что ты хочешь приготовить? — с лёгким безразличием спросил Сал, подняв свой взгляд на брата.       — Вот принесёшь книгу — обсудим, — холодно ответил Трэвис.       Сал, услышав, в каком тоне к нему обратился старший, с неподдельной неприязнью закатил глаза и, встав со стола, поплёл в сторону лестницы. Меньше всего ему хотелось ковыряться в комнате брата, где уже однажды ему приходилось устраивать ревизию в собственных целях. Он уже надеялся, что после той ночи ему не придётся зайти туда ещё раз, однако не всегда всё происходит так, как мы того хотим. И Сал это прекрасно понимал.       Поднимаясь по деревянным лакированным ступеням, Салливан вспоминал ту ночь, перевернувшую всю его жизнь с ног на голову. Труп, чьи вены циркулировали чёрную жидкость по всему телу, меч, который удерживался в руках мертвеца, мир в подсознании, который Сал посещает чаще, чем университет, и могила, которая на следующий же день после инцидента, на удивление Салливана, была закопана и не абы как, а так, будто её и не раскапывали прошлой ночью. И как бы Сал ни доказывал самому себе, что да как было, в большую часть произошедшего он просто не мог поверить. И не потому что увиденное им можно было смело отнести к бреду сумасшедшего, а потому что всё это было слишком реально. Реально и запутанно. Настолько запутанно, что этому инциденту попросту нельзя было дать адекватного объяснения.       Доктор Откин, с которым Салу пришлось познакомиться случайно после того, как ему прилетело мячом в лицо во время игры в баскетбол, сперва показался ему подозрительным: слишком спокойный, слишком сдержанный и без каких-либо странностей (что для Сала казалось весьма странным с учётом того, что обычно его ожидает в его снах и видениях), — однако позже он привык. Привык к его дотошным вопросам, привык к шуршанию карандаша, оставляющего свой графитовый след на листах блокнота, привык к этому галстуку и очкам, в которых виднелись два глаза, безмятежно уставившихся на него. Привык и открылся. Открылся, потому что больше некому обо всём говорить — никто не поймёт, никто не воспримет его историю всерьёз. Лишь посмеются или посчитают за психа, репутацию которого он уже успел себе заработать в университете.       Дверь, ведущая в покои Трэвиса, громко заскрипела, как только Сал потянул ручку вниз и надавил на неё. Щель медленно расширялась, открывая Салливану вид на незастеленную кровать, разбросанные носки по полу и тёмный длинный кошачий хвост, ведущий к шкафу, что был расположен напротив кровати. Фелпс, заприметив эту аномалию, на мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох.       — Это полный бред. Очередная игра твоего мозга, Сал, — спокойно говорил он себе, пытаясь настроить на лад, однако напряжение не исчезало.       Он открыл глаза в надежде, что не увидит этого пагубного чёрного хвоста, но тот стал длиннее и живее. Плавно двигаясь слева направо, извиваясь подобно змее, он подскакивал и моментально ложился на пол.       — Спокойно, Сал. Бывали случаи, что и не такое видали… — почти спокойно шептал он, вдыхая и выдыхая воздух ртом.       Он ступил на оранжевый коврик и почувствовал, как что-то обволакивало его стопу, вызывая дрожь, как при вхождении в холодную воду. Нечто тёплое, густое, похожее на слизь. Нечто, чего Салу не хотелось видеть и знать. Он продолжил шагать дальше, чувствуя, как его пятки с трудом отклеивались от липкой, противной жижи, отдающей в носу резкий запах железа, от которого так и сохло во рту. Он шёл, стараясь не думать об этом, шёл, представляя, что это вот-вот закончится и он окажется в центре чистой и убранной комнаты, но этого не было. Была лишь липкая жижа, уровень которой в комнате повышался с каждым его шагом, и чёртов хвост, дрыгающий с одного места на другое.       Дверь сзади потихоньку стала закрываться, действуя на нервы своим тихим и омертвляющим всё вокруг скрипом, после чего неожиданно хлопнула, закрывшись намертво. Сал, услышав пронзительный хлопок, инстинктивно повернулся на шум и глазами стал прожигать дверь.       — Трэвис, это не смешно… — говорил он себе под нос, тем самым уверяя себя в том, что это дело рук блондина, который решил проучить его за ту капризную выходку с завтраком.       Да, действительно, порой в такие моменты, когда ты понимаешь, что ты не один и с тобой происходит нечто странное, не поддающееся научному объяснению, намного легче скинуть все причины появления своих галлюцинаций на того, кто правда находится с тобой рядом. Ведь только так человек может поверить в то, что он не псих и по нему не плачет одинокая смирительная рубашка в белой комнате.       — Чёрт. Соберись, парень… — сказал себе Салливан и перевёл свой взгляд на рабочий стол Трэвиса, на котором лежало много исписанных блокнотов.       Холодный поток воздуха прошёлся по спине Сала и задел блокнотные листы. Волосы парня поднимались в восходящем потоке, а листы блокнотов, не выдерживая усиливающегося порыва ветра, стали отрываться и разлетаться по всей комнате, создавая хаос. Они кружились вокруг еле стоящего на ногах парня, образуя некую воронку, постепенно сужающуюся в диаметре, и затягивали его в листовой водоворот, сопровождаемый странными голосами.       — Синдром дефицита внимания и гиперактивности, — грубо проговорил мужчина, по всей видимости, державший во рту сигару.       — Не-е-ет, кол-л-лега, — дрожащим голосом обратился к нему другой, — это пар-р-раноидная ш-ш-шизофрения.       — Коллеги, хватит пугать ребёнка, — басисто заговорил мужчина, явно знавший толк в выпивке, — уж я-то точно знаю, что у этого мальчика деперсонализационный синдром.       — Гиппократа на вас нет, дурни! — запищала, завопила женщина. — Рассказывают они мне тут историю болезни. У него расстройство идентичности!       Доктора спорили, а Сал, внимательно слушавший их, схватился за голову и широко открытыми глазами испепелял окровавленный пол, в центре которого образовывалась воронка.       — Что это такое… — нервно повторял он, чувствуя, как его мозг медленно превращался в мясное рагу. — О чём они говорят? Что это за место?       Он даже не заметил, как стал маниакально смеяться, покачиваясь на месте, в то время, как голоса псевдодокторов лишь становились громче и неразборчивее. Картина реальности смывалась с глаз и заменялась вспышками, переносящими его в знакомую операционную. Кровь, подрываемая с пола водоворотом из листов, тонкими струйками кружила вокруг него, окрашивая исписанные листки в бордовые оттенки и полностью сжигая их.       — Успокойся. Успокойся... — говорил он себе, чувствуя как его пробирает озноб.       Алая жидкость, поднявшаяся почти до потолка, полностью окружила Сала, закрыв все щели между струями. Мелкие искры тлеющих листков проскальзывали в стеклянных глазах, не видящих уже толком ничего. И как только он, обессиленный и не способный адекватно мыслить, рухнул на колени, кровавый водоворот, образовав на концах своих десяток свободных щупалец, накрыл Салливана, оставив его всего в крови.       Вязкая жижа липла к телу, а в носу стоял приевшийся запах железа. Больше не было бликов, вспышек и тлеющих листков с ложными диагнозами. Была лишь тесная операционная, по стенам которой струями стекала кровь.       — Весьма неожиданная встреча, Сал: наша старая операционная, я — Ваш преданный хирург, и Вы — мой непоседа-пациент, — с насмешкой проговорил знакомый Салу голос. — Извините, что не прибрался — как-то не ждал Вашего прихода.       Салливан, не желая отвечать, лишь поднял свой гневный взгляд на создание, удобно расположившееся на широком кресле с обивкой, сделанной из лоскутов человеческой кожи.       — Какой-то Вы грязный сегодня. Неужто под кровавый дождь попали? — пёс довольно улыбнулся, наслаждаясь злобой в глазах собеседника. — В этом мире всегда были проблемы с погодой, но Вам-то не привыкать. Вы здесь уже как родной, — он развёл руки в стороны, показывая Салу вид на кровавый мир. На его мир.       — Пошёл ты... — Салливан гневно процедил сквозь стиснутые зубы и свёл брови к переносице.       Улыбка вмиг испарилась с лица пса, заменившись небольшим оскалом, выражавшим всё его негодование. Он осторожно положил руки на подлокотники своего дьявольского кресла и, стараясь сдержать свой гнев, пальцами стал сжимать их, когтями впиваясь в кожаную обивку. Его верхняя губа нервно подрагивала, а глаза, наполненные яростью, застыли на взоре Фелпса — собеседника, которого он был готов прикончить в любой момент, однако не мог.       — Я бы посоветовал Вам особо не разбрасываться словечками, — предупредил пёс, откинувшись на спинку кресла.       — А то что, превратишь меня в мясное рагу и съешь из своей собачьей миски? — язвительно спросил Салливан, дёрнув бровями.       Пёс, не выдержав насмешки, инстинктивно подался вперёд, рыча как животное. На его морде выскочило несколько глубоких морщин, а капилляры в белках его глаз стали более заметными — красными, как и вся операционная. Он всё так же сжимал подлокотники, только теперь когти и вовсе пробрались под кожаную обивку, с мелких дыр которой тоненькими струйками стекала алая жидкость.       Салливан, которого разделяло от разгневанного пса около половины метра, непроизвольно закрыл глаза, почувствовав горячий поток воздуха, исходящий из пасти своего собеседника, и сглотнул подступивший к горлу ком. Дьявольское дыхание пробежалось по лицу Фелпса, одарив его не самыми приятными ощущениями, отчего тот слегка сморщился.       — Я бы давно разодрал твое брюхо и выпотрошил твои внутренности, только вот Он не позволяет мне этого сделать, — огрызнулся пёс и удобно расположился в своем кресле.       — Он? — спросил Сал, вопросительно дёрнув бровью. — И кто же Он?       — Он внутри. Внутри всего живого. Внутри каждой чёрной души, — ответил ему пёс, свесив ногу на ногу. — Он подобно Дьяволу забирает себе всё, оставляя за собой лишь осколки сердца с окровавленным остриём, а его лакомство — это человечность в высшей её степени. Так что поднимись с колен и сделай то, что собирался сделать — будь хорошим мальчиком, как и всегда, — он пальцем указал в сторону, где ещё недавно стоял шкаф Трэвиса.       Сал, не горящий желанием следовать указаниям животного с человеческим телом и при всём при этом не имевший иного выбора, косо глянул в сторону, чтобы узнать, о чём ему говорил пёс. От увиденного кровь в жилах стынет, сердце замирает, волосы становятся дыбом, а душа и вовсе уходит в пятки, как можно лучше прячась от нависшего над ней ужаса. Ни единая живая душа не осмелится подойти и ближе к этому старинному деревянному шкафу с выгравированными лицами дьяволов, открывших свои рты, на верхушках деревянных колонн, выстроенных по бокам мебели. Алая жидкость осторожно стекала с их верхних клыков и плавно каплями падала в чаши с коптящим пламенем, установленных под каждым лицом. Дверцы, плотно закрытые паутинной сетью из чёрной жижи, которая была знакома Салу до мурашек и которая брала своё начало по бокам древней реликвии, изредка дёргались, пытаясь распахнуться и выпустить наружу то, что скрывалось внутри.       Фелпс, медленно поднимаясь с колен, глазами, наполненными не то ужасом, не то полным недоумением, впивался в мебельное изделие.       — Он внутри каждого. И Он растет и распространяется подобно раковым клеткам в человеке. И если его не одолеть, то не миновать полного забвения и опустошения гадкой человеческой души, что не стоит и грамма восхваления — лишь жалость, — говорил пёс у самого уха Салливана.       Парень глянул в сторону, где ещё недавно животное удобно распологалось в своем кожаном кресле, а теперь стоял операционный стол, застланный белой простыней. Это ничуть не удивило его, однако вызвало пару вопросов. Но не успел он собрать мысли воедино, как пара тяжёлых и сильных рук легла ему на плечи, выведя его из этой задумчивости.       — На Вашем месте я бы не терял времени, Фишер, — пёс сжал плечи Фелпса, заставив того чуть сморщиться от боли. — Не стойте на месте — действуйте. Время всегда будет идти против Вас. И только Вам решать: скоротать его и остаться ни с чем или долго и мучительно ждать, приведя себя к самой смерти.       Пёс говорил так, будто за дверцами шкафа Фелпса ждало нечто, что звало его на рандеву всю жизнь юноши. Он подтолкнул парня к мебельному изделию и, что-то прошептав ему на ухо, отпустил его, полностью испарившись в этом кровавом мире.       — Он ждёт меня... — тихо проговорил Фелпс, глазами уставившись в центр паутины.       Парень, сам того не ведая, схватился за чёрные нити паутины и стал их тянуть, ощущая жгучую боль в ладонях. Липкая, тягучая жижа проникала под кожу и обжигала как свежая крапива, вызывая раздражение, которое Сал старался игнорировать в попытках разорвать нити черноты. Каждое его движение сопровождалось кислотным жжением в ладонях и медленным кровотечением. Но оно того стоило. Возможная встреча с тем, что беспокоит его, гложет его душу, не оставляя в покое, и одоление всех страхов, дышащих в спину, мотивировали его продолжать рвать липкие черные нити, служащие преградой для него.       — Ещё немного... — говорил он себе, видя, как чёрная жижа на его руках смешивается с его бордовой жидкостью.       Его кисти рук были в крови, которая больше не стекала тоненькими ручейками. Ободранная кожа и жгучая боль — единственное, что он получал от этого дела. Но результат был близок. Оставалось совсем немного до того, как он встретится лицом к лицу с источником своих тревог. Всего лишь пару нитей.       Онемевшие пальцы, которых то и дело, что сводило в судороги, еле ухватывались за нити и тянули их в стороны, пытаясь растянуть и разорвать. И когда последняя нить с треском порвалась на три части, а уставшие руки, не имеющие возможности разомкнуть пальцы, опустились вниз, истекая кровью, дверцы шкафа резко распахнулись, выпустив наружу гору людей, зарезанных живьём. Трупы, вываливаясь из мебельного изделия на Салливана, успевшего лишь широко распахнуть глаза от неожиданности, повалили его на окровавленный пол, полностью придавив под своим весом.       — Сал! — крик эхом пронесся в голове шатена, вернув его в реальность. — Ты долго там будешь копошиться?!       Парень стоял как вкопанный в коридоре у порога комнаты Трэвиса. Дверь была открыта нараспашку, а внутри помещения не было ничего примечательного: простор, лёгкий бардак и незаправленная кровать. Он резко заморгал, пытаясь переварить всё то, что произошло с ним пару секунд назад, однако, приняв решение, что лучше подумать обо всём чуть позже, откинул мысли в сторону и ответил блондину, что он уже идёт.       — Кулинарная книга... — шептал он себе, глазами отыскивая нужную ему вещь, пока не уткнулся в шкаф, из которого в его галлюцинации торчал кошачий хвост невиданной длины.        Стоит ли открыть или нет? — Единственное, что беспокоило его. С одной стороны Фелпс мог смело забить на это мебельное изделие и посвятить свое время не исследованию своих "глюков", а так названному брату, но с другой стороны, все его видения несли в себе потайной смысл, который мог понять лишь он. Сжав руки в кулаки и немного ими потрясся, искушая себя мыслью заглянуть внутрь, Сал, не сумев противостоять своему любопытству, открыл дверцы шкафа и моментально поник — обычный шкаф с обычным его содержимым.       — Сраные глюки, — гневно процедил Салливан, кивая головой, и закрыл шкаф, громко хлопнув дверцами.       Книги, которые до этого момента спокойненько покрывались пылью на шкафу, от резкого хлопка стопкой посыпались вниз. К счастью, Салливан, имевший хорошую реакцию, вовремя отступил, благодаря чему избежал возможных травм. Словари, журналы, альбомы, мелкие томики громко падали на пол и отскакивали на несколько сантиметров в разные стороны.       — Сал, что у тебя там!? — крикнул Трэвис с первого этажа.       — Всё в порядке! Просто книги на полке задел — некоторые упали! — не растерявшись, ответил Салливан, став разгребать весь хлам, спустившийся к нему со шкафа.       — Книги!? Я тебя умоляю, забей на них! Спускайся лучше вниз!       Сал, проигнорировав слова блондина, продолжил быстро складывать книги в стопку, пока случайно не наткнулся на выпускной альбом Трэвиса, на раскрытых страницах которого шатену повстречалась знакомая маска. Фелпс, вопросительно опустив бровь, пододвинул к себе альбом и стал рассматривать заинтересовавшую его личность. Парень с голубыми глазами, распущенными голубыми волосами, в смокинге смотрел в объектив. Надпись «Сал Фишер» выделялась жирным шрифтом под ним, а под самим именем курсивом была выделена его цитата: «Я знаю, что сегодня не Хэллоуин, и нет, это не маска от моего костюма». Чуть ниже на странице красовался Трэвис, чьё лицо передавало истинное недовольство в его, как казалось, спокойствии.       — Так значит мы были в одном классе... — прошептал себе под нос Салливан, изучая образ Фишера.       — Сал, ты уснул там или что?! — кричал блондин, и было слышно, как он поднимался по лестнице.       Шатен, услышав топот старшего, чертыхнулся и моментально стал складывать журналы в стопку, отложив в сторону фотоальбом, и закинул их на свое место, после чего схватил с пола альбом, глазами пробежался по нужной ему полке и, взяв необходимую книгу, спрятал их за спиной в тот момент, когда в дверном проёме остановился хозяин комнаты.       — Ты долго ещё будешь возиться? — спросил его блондин, облокотившись о дверную раму.       Салливан, тяжело дыша от волнения, резко замотал головой в отрицании, смотря на старшего испуганным взглядом.       — Ты в порядке? Что ты там прячешь? — спросил Трэвис, с любопытством посмотрев на руку.       — Ничего, — резко ответил Сал и неловко улыбнулся.       Он старался спрятать книги в своих шортах, поддев их резинкой и прикрыв нижней частью футболки, что и было им осуществлено, после чего он опустил руки.       — Знаешь, — неожиданно начал Сал, жестикулируя руками, — а я вспомнил, что твоя кулинарная книга у меня. Я её брал на днях — хотел узнать пару рецептов.       — Чего?.. — пребывая в полном недоумении, спросил Трэвис. — Да из тебя повар, как из отца атеист...       — Ну, знаешь, бывали случаи, что и не такое в голову приходило, — шатен издал нервный смешок. — Так, я сейчас. Сбегаю в комнату.       Он, придерживая спрятанные книги левой рукой, быстро выбежал из комнаты Трэвиса, оставив того недоумевать, забежал в свою комнату, закрыл дверь и спрятал фотоальбом в тумбочке рабочего стола, где лежал у него дневник для записей, после чего, запыхавшись, выбежал из комнаты с кулинарной книгой.       — Вот она, — сказал он, протянув её Трэвису.       — Но я же помню, что она была на... — шептал блондин, смотря на чтиво стеклянными глазами.       — Значит, ты был невнимателен, — спарировал Сал, дружески хлопнув старшего по плечу.       — Ладно, — вздохнул Трэвис и посмотрел на взволнованного Сала. — Пойдём? — он кивнул в сторону лестницы, на что тот лишь согласился.

***

      Конец октября давал о себе знать. Пожелтевшие листья, еле державшиеся на ветках деревьев, или до последнего держались черешками у основания, или не выдерживали натиска своей массы и, открепляясь от родного места, медленно спадали вниз, к мёртвым, бездыханным и хрупким своим собратьям, которые изредка взлетали или от ветра, или от топота прохожих. Мокрые дороги и тротуары, оставшиеся после визита дождя, радовали детей своими лужицами, в которых было здорово прыгать в резиновых сапогах, и вызывали у взрослых меланхолию или злость от того, что обувь или низ пальто останется в грязи. Сырость и грязь, грусть и одиночество, ностальгия и меланхолия — октябрь в шести словах.       Сал одиноко сидел в парке на лавочке под клёном. Его голова была скрыта под капюшоном куртки, руки сохранялись в тёплых карманах, а взгляд ровно держался на горке листьев, расположенной на другой стороне тротуара напротив него. За спиной у него удобно расположился полупустой рюкзак, ещё когда-то сполна забитый книгами. Прохожие спокойно проходили рядом, беседуя друг с другом, а если же человек был один, то он либо говорил по телефону, либо слушал музыку в наушниках, подключенных к плееру.       Листья медленно опадали с деревьев, и один из них плавно опустился прямо перед лицом Фелпса. Так значит он знал. Был в курсе всего, но молчал. Молчал, потому что боялся? Или потому что был заодно с ними? Нет, не вяжется. Трэвис — человек вольный, человек-бойкот, и вряд ли кого-либо будет бояться. А заодно он быть с ними не может, так как не интересуется делами культа. Возможно, он даже не знает обо мне, как о Фишере, а знает лишь как о человеке необходимом культу, поэтому и молчит. Но зачем притворяться братом? Зачем весь этот цирк? Может он и правда вместе с ними. А может быть и нет. Чёрт, я запутался. Давай с самого начала. Я был Салом Фишером, потом меня казнили за убийство, культисты переселяют меня в это тело, и мне бы следовало найти информацию о человеке, в чьё тело меня "поселили". Но сейчас не об этом. Моё настоящее тело неизвестно где разложилось (тот труп явно не принадлежал мне), а я живу в чужой семье. Общество ничего не говорит, хотя они могли бы давно задаться вопросом, откуда у священника второй сын. И я сомневаюсь, что мой названный папаша, тем более имея статус святоши, решится повредить свою репутацию, распространив информацию о том, что однажды он по глупости согрешил и оставил женщину с ребенком. Культ, на удивление, принимает меня с распростёртыми руками и обучает меня всему, что я обязан был знать. Однако сейчас, когда ситуация накалилась, "отец" запрещает мне не то что совать свой нос в дела культа, но и вообще упоминать о нём во время семейных разговоров. Я постоянно под присмотром у Трэвиса и Пола. Но они знают многое, а уж сам Пол — целый клад, состоящий из информации. Но я не могу открыто спросить его. Нужен тот, кому Пол доверяет. Тот, кто состоит в культе, и тот, с кем я неоднократно связывался...       — Дерек! — резко произнес Сал, выпрямившись на месте.       — Какой ещё Дерек? — послышалось со стороны, отчего Фелпс, не ожидавший кого-либо, моментально повернул голову в сторону источника голоса.       — Дейзи? — спросил Сал, увидев сидящую рядом с ним одногруппницу с привычным для всех конским хвостом. — Что ты тут делаешь?       — Гуляю. Или это уже запрещено? — её брови моментально свелись к переносице, но на лице была улыбка. — А ты, я смотрю, думал о чём-то важном.       — Нет, — холодно ответил Сал и повернул голову в сторону прохожего, идущего с левой стороны.       — М-м, — с сарказмом протянула Дейзи, засунув руки в карманы кожаной куртки, и откинулась на спинку лавочки. — А по лицу не скажешь, что мысль была простой.       Сал, прикрыв глаза, тяжело вздохнул и посмотрел на Дейзи серьёзным взглядом.       — Дейз, я понимаю, тебе очень интересно всё узнать, но с этим я делиться с тобой не обязан, потому что... — не успел он договорить, как брюнетка его перебила.       — Чисто мужское, да? — она косо посмотрела на него, а в её взгляде было нечто пренебрежительное, что часто не нравилось Салу. — Если это так, то давай лучше переведём тему разговора, потому что новых конфликтов я не хочу.       — Хорошо. Ладно, — ответил Сал, желая поскорее завершить разговор на эту тему, и отмахнулся рукой. — О чём поговорим? — он заинтересованно посмотрел на собеседницу, отчего та повернулась в его сторону.       — К примеру, почему ты здесь сидишь, а не на занятиях?       — Встречный вопрос, — Сал хитро улыбнулся, чуть наклонив голову вперёд, не сводя глаз от своей подруги.       — Решила историю прогулять. Засыпаю на ней.       Фелпс зацокал, с наигранным осуждением смотря на Либберман.       — И чего же ты на истфак пошла, если так не уважаешь историю?       Она подвинулась к нему и, чуть наклонившись вперёд, остановив свой взгляд на его, хитро улыбнулась.       — Расскажу, если купишь мне латте макиато.       — Нифига, — проговорил Фелпс, удивлённо уставившись на подругу.       — В этом нет ничего ужасного, — возразила Либберман. — Да и к тому же, мы с тобой в одной пробитой лодке, и если идти на дно, то только вместе. Так что подъём, — она поднялась с лавочки и тронулась с места, решив стать навигатором Фелпса.       Сал же, не ожидавший такого поворота событий, лишь молча поднялся с места и направился за своей подругой, которая была в хорошем настроении, что служило крайней редкостью.       — Знаешь, Либберман, — начал парень, подбежав к собеседнице, — вот я всегда задавался вопросом, а почему эта настырная девчонка не водится с остальными девчонками, а только со мной и Биллом. Ты бы имела среди них превосходство — умение договариваться с парнями.       — Ну, ты для меня не парень, а чисто друг. А настоящий друг познаётся в беде, — она сделала акцент на последнем слове, вызвав тем самым ещё пару вопросов у Фелпса.       — Да? — Сал вопросительно посмотрел на Дейзи. — И что за беда в этот раз? Что-то собак я не вижу, — он оглянулся, — шаурмой от тебя не несёт, а с парнями ты сама разбираешься, как боксёр с грушей.       — Да, блин, чувак, — страдальчески произнесла брюнетка, корча из себя великомученика, — я просто замёрзла. Поэтому мне и захотелось латте.       Сал, услышав уже знакомую ему причину страданий девушки, расхохотался, вызвав у Дейзи недоумение.       — Ну конечно, если ходить в кожанке, то, естественно, будет холодно.       — Дело не в кожанке, Фелпс!       — Верно, дело в тебе!       — Сал, блин! — она ударила его локтём по руке, а сама улыбалась, видя, как он смеётся.       — И куда же мы идём, сообщник? Преступление совершено, нам нужно скрыться.       — В одно кафе. Думаю, тебе там понравится.

***

      Уютное небольшое заведение, внутри которого всегда пахло корицей и несравнимым ни с чем ароматом свежего кофе. Светлые стены, окрашенные в бежевые тона, и мягкие диванчики с креслами давали успокаивающий эффект. А дружелюбный и вежливый обслуживающий персонал лишь радовал глаза посетителей, так и норовя оставить им чаевые. Особую престижность заведению добавляла картинная галерея, состоящая из картин творчески мыслящих посетителей, желающих внести свой вклад в развитие кафе. Пейзажи, латте-арты или просто портреты людей с чашечкой кофе висели на стене напротив простирающего большую часть стены окна.       Сал и Дейзи сидели напротив друг друга за круглым столиком у окна. В руках замёрзшей непоседы уже нежилась чашка ароматного латте макиато, а Фелпс, как сторонник людей, не воспринимающих кофе, что для Дейзи было ошеломляющей новостью, попивал зелёный чай из фарфоровой кружки и смотрел на серый город изнутри "Тихой гавани".       — Так, — прервала его раздумья брюнетка, отпив немного латте, — и по какой же причине такой смышлёный парень-ботан, как ты, решился прогулять занятие по истории?       Фелпс, заприметив на своей подруге пенные усы от латте, улыбнулся краешком губ и поставил на столешницу чашечку чая с неудобной для него ручкой.       — Ну, я просто решил прогуляться после мифологии, очистить голову от дурных мыслей... — он говорил тихо, подушечкой указательного пальца проводя по ручке чашки. Взгляд его был направлен вниз.       — Вышел в парк, — продолжила "усатая" Либберман, отчего Фелпс поднял на нее взгляд, — сел на лавочку и ушёл в небытие. Знаем мы эту схему, — она улыбнулась как маленький ребёнок, что вызвало у Сала смешок.       — Точно подмечено. А ты? Тебе чего не сиделось в стенах универа? Точнее, почему ты не любишь историю, но тем не менее учишься на истфаке?       Дейзи, услышав поставленный вопрос, утёрла пенные усы тыльной стороной руки, дабы избавиться от детского образа, и, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку кресла, серьёзно посмотрела на друга.       — Вариантов больше не было: на юриста идти не хочу, медицина сложна, а для искусства у меня нет способностей. Могла бы в колледж пойти, да родители не захотели, мол, младший специалист — это не престижно. А историю я всегда любила. Ведь знаешь, любовь к предмету появляется у ученика не от учебников, а от преподавателя. У нас в школе работала классная учительница истории, каждый её урок был для меня сказкой. Она рассказывала, а я её понимала на полуслове, знала про Операцию Барбаросса, про англо-американскую войну, войну за независимость, а моим любимым политическим деятелем был Джордж Вашингтон. Именно он подарил США независимость, поднял её с колен и направил её на твёрдый путь развития.       — А ещё он был первым президентом, избранным народом, и сыном землевладельца, — добавил Сал, на что Либберман издала смешок. — Так а в универе что не так?       — Ну, скажем так, — она подвинулась к нему и облокотилась о столешницу, — Мистер Гуппи, как я его называю, далёк от Миссис Уайт, и информацию он преподносить не может.       — Мистер Гуппи? — Сал рассмеялся, утирая слёзы. — Это ты его за яркие костюмы назвала?       — Можно и так сказать.       — О, — довольно протянул Сал, — ты его обижаешь. Это же писк моды, — он заговорил с французским акцентом, подчёркивая всю свою ироничность.       — В том-то и дело, что писк, но не моды.       — И я это слышу от томбоя, — он медленно откинулся на спинку диванчика, с улыбкой смотря на брюнетку.       — Томбой, между прочим, весьма удобный и практичный стиль, не ограничивающий меня как в действиях, так и в поведении, — с долей энтузиазма выговорила Либберман, отчего Фелпс наивно посмотрел на неё.       Пока Сал и Дейзи вели дружеский диалог, в зал из кабинета администратора вышла пара: мужчина в белой рубашке с расстёгнутой верхней пуговицей, чёрных классических штанах и чёрных кожаных туфлях с девушкой со стрижкой под мальчика, в белой свободной футболке, поверх которой был накинут чёрный кардиган без рукавов, в укороченных чёрных брюках и в чёрных оксфордах. Мужчина нёс в двух руках небольшую картину, а девушка шла рядом, засунув руки в карманы брюк. Сал мельком глянул в их сторону и перевёл взгляд на брюнетку, воодушевлённо рассказывающую о миссис Уайт, которую она так любила, и вновь посмотрел на пару, которая стояла уже у середины стены с картинами, где была расположена небольшая сцена. Фелпс заострил своё внимание на девушке и оцепенел, когда узнал в ней ту, что целовала его во снах. Черты её лица, зелёные глаза, что напоминали ему лужайки в середине июля, губы, которые были накрашены бордовой помадой, подчёркивающей контуры. Всё это заставило его сердце замереть и забиться вновь, но в другом темпе.       Она улыбалась, что-то говорила, а мужчина прикладывал картину к стене, подбирая для нее лучшее место. Сал, который ранее не видел её лица наяву — лишь в воспоминаниях — старался детально запомнить её, изучал её, а вместе с исследованием девушки вспоминал некоторые моменты из прошлой жизни, согревавшие его душу в этот непогожий день.       Дейзи, заметив, что Сал больше не слушал её, смотря в одну точку, решила узнать, что на этот раз является его объектом исследования — она повернула голову по направлению его взгляда и увидела мирно беседующих людей, после чего снова глянула на Фелпса, на лице которого сияла мечтательная улыбка. Либберман, заинтересовавшись состоянием товарища, вновь глянула на пару, только теперь на девушку, после чего одарила Салливана хитрым взглядом и долго смотрела, ожидая реакции. Однако поняв, что этот момент забвения продлится ещё, как минимум, десять минут, непоседа, решив приступить к плану «Возвращение блудного друга», стала тихо напевать свадебный марш для создания атмосферы неловкости.       — Салливан-Пол Фелпс, — чётко начала она, смотря на него исподлобья, — согласны ли Вы взять в жёны...       Парень, как только услышал слова своей подруги, удивлённо уставился на неё и, случайно задев рукой чашку чая, опрокинул её, разлив напиток.       — О, чёрт! — воскликнул он и, взяв салфетки из салфетницы, стал вытирать жидкость, пребывая в шоковом состоянии.       Дейзи, ожидавшая подобного эффекта, разразилась смехом, хватаясь за живот.       В этот момент к ним подошёл официант, который при виде проблемы, приветливо улыбаясь, устранил её, за что Сал его поблагодарил. Дейзи же сдерживала свой хохот при посторонних, а когда обслуживающий персонал отошёл от их столика, унеся с собой пустую чашку, она снова довольно загоготала, смотря на своего друга, который недовольно уставился на неё.       — О да, да ты просто победитель по жизни! — сказала она, утирая слезу.       — Не смешно, — ответил Сал, покачивая головой.       — О нет, это было смешно. Особенно, наблюдать за тем, как ты открыто пялишься на неё, — она, игриво дёрнув бровями, большим пальцем указала в сторону девушки, на что Фелпс лишь замотал головой, мол, вокруг него творится лишь чертовщина. — Скажи честно, вы знакомы?       — Ты можешь потише? — раздражённо проговорил он и сердито посмотрел на брюнетку. — Во-первых, мы не знакомы, а во-вторых, я на картину смотрел, а не на неё.       — Ну да, ну да, — с сарказмом проговорила Дейзи. — Тебе бы стоило научиться врать. Ладно, в то, что вы не знакомы, я ещё кое-как поверю, (она местная художница, а ты, кроме истории, в другие сферы занятий не лезешь), но вот в то, что ты смотрел на её картину... — она запнулась и многозначительно на него посмотрела.       — Погоди, ты сказала "местная художница"? — спросил Сал, тревожно посмотрев на собеседницу. — Откуда ты знаешь? Я думал, ты не интересуешься мелкими творческими личностями.       — Во-первых, я живу здесь с ого-го скольки лет. Во-вторых, мир очень тесен. И в-третьих, может быть в универе я и в не очень хороших ладах с другими, но вот в городе у меня есть свои связи, — она утвердительно закивала головой. — И эта девушка, которой ты любовался, молодая художница под псевдонимом Кэмп. Она здесь уже несколько месяцев как работает. Снимает квартиру, живёт со своим котом, у которого, как многие говорят, есть некие отклонения в поведении: из дома толком не выходит, игнорирует людей, а порой и вовсе может телек ночью врубить. Однако ей это не мешает, — она посмотрела на шатенку, рассматривающую картину со стороны, видимо, выбирала лучшее место. — Как мне передали товарищи, по её словам, этот котейка для неё дороже всего её состояния.       — Странный кот, который дороже всякого состояния. У начинающей художницы? — спросил Сал, непонимающе глянув на шатенку.       — Ну, она развивается, у неё есть потенциал. Да и её картины много кому нравятся. Лично мне понравился «Орёл».       — «Орёл»?       — Да. Весь израненный, с переломанным правым крылом и выщипанным левым, с выбитым глазом и искривлённым клювом, но крепко стоящий на своих двух и гордо поднявший свою голову. Символ истинной гордости и независимости.       — Вау, — протянул Фелпс, догадываясь, кому была посвящена эта картина. — И когда же это ты успела увидеть?       — Друг прислал мне на электронку сообщение, сказал, что некая Кэмп устроила бесплатную выставку своих работ. Я была заинтересована, так как никогда о ней не слышала, и спросила его типа чё как прошло, он сказал, что у неё есть некая фишка. Тогда я спросила его, что же в ней такого особенного, и он стал присылать фотки её картин. Боль, страдания, печаль, тоска были переданы весьма скрытно, будто под маской. Ты смотришь на картину, видишь улыбающуюся женщину, но её кривые брови дают тебе знать о том, что ей больно и она хочет кричать, — Либберман сглотнула ком в горле и посмотрела в окно. — Но когда я увидела Орла, я замерла. Друг прислал мне несколько фоток с ним, только везде что-то было изменено. Сперва это был просто Орёл, а потом Кэмп стала при всех забивать гвоздь ему в грудину, в сердце. А дальше по словам моего знакомого, у него дух перехватило, когда из глаз Орла стала вытекать кровь. И его гордый, неподвластный взгляд приобрел ненавистный, мстительный характер. Многие восприняли это с критикой, мол, это было излишним, но, чёрт побери, после этого Орёл действительно запал мне в душу. Это было, мать его, креативно! — она говорила воодушевлённо, жестикулируя руками. Она говорила так, будто присутствовала там.       — Хей, Дейз, я понял-понял, — проговорил Сал, намекая подруге на то, чтобы она остановилась. — Да, подход к созданию картин интересный. Весьма креативно.       — Тебе неинтересно её творчество, — спокойно произнесла она, хотя было заметно, что она несколько была обижена реакцией Фелпса. — Тебе интересна она, — Дейзи сделала паузу, а Фелпс виновато опустил свой взгляд. — Как девушка интересна.       — Либберман, давай не будем говорить об этом, — Сал посмотрел на брюнетку с мольбой. — Я с ней ещё даже не знаком, а придумывать некие отношения...       — Это нормально! — перебила его непоседа, смотря на него воодушевлённым взглядом. — Это, мать его, абсолютно нормально. Ты не можешь приказать себе перестать смотреть на неё, если ты хочешь смотреть на неё. А познакомиться можно всегда. Если она правда тебя заинтересовала, то ты можешь даже сейчас подойти к ней и заговорить на любую тему.       — Это не так легко — взять и просто заговорить с человеком ни с того ни с сего, — запротестовал Сал.       — На самом деле, очень легко. В мире существует более миллиона тем для разговора, просто люди не знают с чего начать.       — Философствуешь?       — Поддерживаю.       Либберман осторожно откинулась на спинку диванчика и повернула голову в сторону Кэмп, которая к тому моменту уже одетая в своё пальто в одиночестве смотрела на повешенную в центр стены картину.       — Кажется, она собирается уходить, — Дейзи повернулась к Салливану. — Тебе следовало бы взять свои яйца в кулак и пойти поговорить с ней.       — Я не буду этого делать, — пробубнил Сал, как ребёнок, которого поставили в угол в качестве наказания. — А что, если я скажу ей что-нибудь не то? — он чуть наклонился вперёд, выпучив свои глаза в ожидании ответа.       — Тогда ты познакомишься с Примой, — она выставила сжатую в кулак правую руку, демонстрируя её Фелпсу.       — Это невыгодная сделка, — с недовольным лицом ответил Сал. — Мне в любом случае придётся познакомиться с твоей Примой.       — А ты уже научился считать вероятности событий? Вроде как не на физмате учишься, — на лице Дейзи пробежала хитрая улыбка. — Ну давай, подними свою задницу и докажи, что тебе нравятся девушки, а не книги.       — Я не пойду. Я даже не в рубашке и брюках, — Сал говорил то, что первым приходило в его голову, лишь бы не идти к девушке, которая вызывала в нём волнение.       — В таком случае, тебе следовало бы в универ в костюмах приходить для солидности, — в шутку сказала Либберман, отчего Сал лишь поджал губы в недовольстве. — Да нормально ты выглядишь! Даже модно. Да, ты не похож на сына мэра в этой чёрной байке и узких джинсах, но выглядишь ты очень даже хорошо.       Фелпс, понимая каждое слово и истинную причину поддержки со стороны Дейзи, тяжело вздохнул и посмотрел на шатенку, как годовалый ребёнок перед тем, как расплакаться. Она всё ещё стояла у стены, будто пыталась найти какую-то неточность в изображении кофейного моря и отпечатков человеческих стоп на сахарном берегу.       Либберман, ожидавшая от Салливана решительности, выжидающе уставилась на него, слегка опустившего свои брови в задумчивости. Как непоседа и человек не способный ждать, она хотела подняться с места и подойти к Кэмп сама, чтобы хоть взять номер, но здравая часть её перевешивала маленького дьяволёнка в ней и не давала ей совершить этот необдуманный поступок.       — Ладно, — сказал Сал со вздохом. — Стоит попытаться, — он встал со стола и, проведя рукой по волосам, уложил их, будучи готовым идти к ней, но был тут же остановлен подругой.       — Возьми! — она протянула ему небольшой синий блокнот с ручкой.       Сал взял в руки для чего-то необходимую канцелярию и вопросительно посмотрел на Либберман, не понимая, как это можно использовать.       — Чувак, не тормози. Подойди к ней и скажи, что ты фанат её творчества, попроси автограф. Будь любезен.       — Ты издеваешься? — он вытаращил на неё глаза. — Я из её творчества только про Орла и знаю.       — Расскажи ей то, что я тебе рассказывала пару минут назад. Ты сможешь. Я верю в тебя! — она подняла вверх руку сжатую в кулак в качестве поддержки.       Сал лишь чертыхнулся и, легко вздохнув, направился в сторону Кэмп.       Либберман, смотрящая ему вслед, приложила ладонь лодочкой к своему рту и стала приглушённо кричать, будто у нее сел голос: «Будь пай-мальчиком! И не ссы!» Фелпс, услышав её очередной подкол, осторожно, чтобы не привлечь лишнее внимание посетителей, показал ей средний палец, на что та лишь издала смешок и в шутку прошептала «Вот говнюк...»       Он медленно шел к Кэмп, ощущая, как внутри его горла нарастает ком, а в помещении стремительно становится душно, как в том адском мире, где единожды ему сорвали кожу с лица. Ему хотелось избавиться от этого отягощающего волнения, но, к всеобщему сожалению, организм оказался вещью стойкой в плане контроля ситуации человеком. И единственное, что ему оставалось делать — это идти и надеяться на то, что ему удастся поговорить с ней и вспомнить её такой, какая она ему нравилась до произошедшей с ним чертовщины.       Сал осторожно подошёл к ней и, изредка смотря на задумчивую девушку, стал рассматривать картину, подаренную заведению лично самой его создательницей. Нескончаемое кофейное море со сладкими пенистыми волнами, ударяющими не менее сладкий берег, состоящий из песочного сахара, отражал гармонию и бесконечность, а следы от стоп, оставленные человеком, шагающим где-то вдали вдоль берега, рядом с «кофе», постепенно смывались волнами, оставляя за собой лишь коричневатую полосу. Голубоватое небо с розовыми облаками, напоминающими сладкую вату со вкусом клубники, дарило некое детское чувство невинной мечты. А сама картина была названа «Идиллия», что подтверждало название на рамке.       — Очень красиво, — прервал между ними тишину Сал, в чьём голосе звучала лёгкая неуверенность.       Девушка, услышав, что к ней кто-то обратился, повернула голову к человеку, заговорившему с ней, и тихо поблагодарила его за комплимент в сторону её творчества.       — У Вас хорошо вышло передать некую детскую мечтательность и… — он запнулся, не зная какое подобрать слово. — …эту гармонию человека.       — Да? — спросила Кэмп, вопросительно посмотрев на своего собеседника своими зелёными глазами, в которых он тонул, лишь заглянув в них. — И что же по-вашему является гармонией человека?       — Эм, — Сал замялся на пару секунд и старался не смотреть особо на девушку, чьи глаза испепеляли его. — Ну, я думаю, это нечто, что достигается при уединении. То есть, — он закрыл глаза, чувствуя, как наливается краской, и тут же открыл их, — гармония, она просыпается, когда человек достигает этой высшей точки спокойствия, когда он находится наедине со своими приятными мыслями вдали от всей этой суматохи, от этого жёсткого трафика и шумов, — парень сделал паузу и, вздохнув, подытожил: — Иными словами, гармония — это покой и умиротворение. Та самая идиллия.       Кэмп, внимательно слушая собеседника, заметно переменилась в настроении, задумчиво смотря на парня. Её глаза постепенно опускались с каждым сказанным его словом, после чего снова поднимались и смотрели на него уже серьёзно с опущенными к переносице бровями и поджатыми губами. А когда Сал закончил свою речь, она выпрямилась и, посмотрев на своё творчество, сказала, что представляла себе гармонию немного иначе, отчего Сал задал ожидаемый вопрос: «Как?»       — Гармония в моём видении — это совокупность всего прекрасного, их слаженность и упорядочённость. Но не путайте упорядочённость со строгостью, — она косо посмотрела на него, — картина не должна содержать в себе чего-то много, а чего-то мало. Всё должно быть в равных долях и в определённом порядке. К примеру, горькое кофейное море перекрывает сладость сахарного песка, а розовые облака противостоят голубому небу.       — Иными словами, баланс, — подметил Фелпс.       — Именно!       Сал улыбнулся краешком губ, чем ответила ему и художница, опустив свой взгляд. Его не беспокоили головные боли и не тормошили странные, непонятные видения, и тем не менее ему было слегка не по себе. Странное чувство щекотало его сердце, заставляя его работать как двигатель современного спорткара, персиковый аромат её духов дотрагивался до кончиков его носа и осторожно проникал внутрь, в его душу, а голос, всё так же ласкающий его слух, тихо доносился до его ушей сквозь ноты мелодии, исходящей из звуковых колонок заведения. Он вновь испытал то чувство, которое обуздало его в тот день в боулинг-клубе, только теперь оно было сильнее — он увидел её.       — Как я поняла, Вы меня знаете, поэтому представляться не буду. А вот Вам, как джентльмену, стоило бы назвать хоть имя, — она заинтересованно посмотрела на него, ожидая ответа, который последовал тут же.       — Сал, — ответил Фелпс и протянул руку.       Его лицо пылало, отчего он был бы рад находиться рядом с ней в маске, и когда Салливан понял, что он сказал (Эшли уставилась на него, пребывая в лёгком оцепенении), то тут же встрепенулся и добавил:       — Салливан. Но для знакомых я просто Сал, — он закивал головой и неловко заулыбался, всё ещё не понимая, что он сделал пару мгновений назад.       — Приятно познакомиться, Сал... — неуверенно произнесла девушка и, недоверчиво посмотрев на Фелпса, и пожала ему руку, добавив: —...ливан.       Салливан, почувствовав прикосновение нежной женской руки, замер на месте. Волна микроимпульсов на клеточном уровне пробежалась от кисти по всему телу, вызвав мурашки и образовав гусиную кожу, как после неожиданного погружения в ледяную воду. В голове периодически всплывали разные изображения, переносящие его в отдалённые периоды из прошлой жизни. Как прекрасные, так и ужасные, они проникали вглубь его души в надежде остаться там навсегда и всё продолжали всплывать в головном мозгу, беспрестанно передавая импульсы с одного отдела на другой, а от количества информации, перевариваемой в голове Фелпсу казалось, что его мозг вот-вот взорвётся от появившейся отягощающей и сдавливющей боли. Он мог потерпеть, перенести эту боль, дав самому себе рассказать всё, открыться, однако мощный нервный импульс, прошедшийся по периферии головного мозга по разным его извилинами, резко ударил в правый висок, отчего Сал, не выдержав нагрузки, отдёрнул руку и подушечками пальцев коснулся виска, постепенно надавливая и шипя от боли.       Кэмп, всё ещё пребывающая в лёгком оцепенении, вздрогнула и, заметив, что её собеседник немного не в себе, обеспокоенно спросила всё ли у него в порядке.       Сал, поняв, что привлёк лишнее внимание, отстранил руку от головы и, криво улыбнувшись, так как чувствовал всё ещё эту боль, ответил ей, что с ним всё хорошо, на что Кэмп лишь понимающе закивала головой.       — У Вас блокнот в руке, — подметила девушка.       Сал, вспомнив, с чем пришёл, взялся обеими руками за канцелярию и посмотрел на Кэмп, испепеляющую его своим заинтересованным взглядом.       — Да это... — он запнулся, пытаясь собрать в одно предложение слова, переплетающиеся между собой у него на языке. — Хотелось автограф у Вас взять. Я, — пауза, — фанат твоего творчества. Ничего, что я перешёл на Ты?       Кэмп, которая слушала его с лёгкой улыбкой на лице, тихо, почти беззвучно прошептала «Нет», покачивая головой в отрицании, после чего согласилась расписаться в блокноте.       Сал, который был рад этому, открыл блокнот и протянул его с ручкой художнице. Она оставила скромную подпись без всяких закорючек и лишних узоров, которые обычно добавляют девочки в свои подписи: две буквы "К" и "э"* и небольшая прямая линия, расположенная по диагонали справа от "э". Потом Кэмп подняла свой взгляд, улыбнулась, заставив Фелпса ответить ей тем же, и закрыла блокнот, вручив его хозяину.       Парень поблагодарил её в силу своей воспитанности, на что Кэмп лишь ответила, что это не стоит благодарности.       — И раз уж ты, — она сделала акцент на обращении, чуть наклонив голову вбок, — увлекаешься моим творчеством, то наверняка у тебя есть любимая картина. И, — она сделала паузу, выразительно посмотрев на него, — могу я узнать, что тебе было по душе?       — Орёл, — чётко и точно сказал Сал, вспоминая всё, что ему говорила Дейзи.       — Орёл? — тихо спросила Кэмп, опустив брови в задумчивости.       — Да, тот самый. У которого кровь из глаз вытекала, — он издал нервный смешок, который выдал его волнение и неуверенность в себе, что не особо бросилось в глаза девушки.       — А, тот Орёл... — прошептала она, смотря сквозь собеседника. — И чем же он тебе понравился?       — Ну, — протянул Фелпс. — Его гордый взгляд, высоко поднятая голова, израненный вид так и норовили сказать: «Я одолен, но не сломлен!». А когда ты стала вбивать гвоздь, то это было просто феерично, эта кровь, а его взгляд приобрёл некий ненавистный характер...       — Я бы вбила кол, да не хотела картину особо портить, — девушка перебила его воодушевлённую речь, всё ещё смотря сквозь него.       — Вы кому-то её посвятили? — спросил Сал в надежде услышать историю.       Однако все его ожидания увенчались простым «Нет», которое полностью противоречило тону, с которым было сказано это «Нет».       — Прошу меня извинить, мне нужно идти. Дела ждут. Всего хорошего, — она сказала это с натянутой улыбкой на лице и развернулась, будучи готовой уже уйти, однако Фелпс её остановил.       — Кэмп, прости, но... — он запнулся, как только она посмотрела на него.       — Я слушаю, — деловито ответила девушка.       — Мог бы я взять твой номер, — он отвёл свой неуверенный взгляд в сторону, — чтобы, к примеру, заказать картину.       — Извини, — она слегка наклонила голову в сторону, смотря на него со всем спокойствием, — но я не пишу картины на заказ.       — Жалко... — с отчаянием выговорил Сал и тяжело вздохнул.       — Попроси кого-нибудь другого, — она сделала паузу и посмотрела в окно, после чего перевела свой взгляд на Фелпса и, единожды кивнув, снова попрощалась с ним.       Шатенка направилась в сторону выхода, а Сал, понявший, что больше у него не будет возможности поговорить с ней, неожиданно для самого себя выкрикнул:       — Мисс Кэмпбелл!       Он моментально налился краской, не представляя, как действовать в этой ситуации и что он, мать его, делает. Кэмпбелл, едва коснувшись дверной П-образной ручки, услышав свою фамилию, резко обернулась и ошарашенно уставилась на Фелпса.       — Откуда ты... — сорвалось с её дрожащих губ, а лицо тут же побледнело.       Сал молчал, не зная что сказать.       Эшли молчала, пребывая в состоянии оцепенения.       Сал поджал губы и свёл брови домиком, испытывая сильное волнение.       Эшли лишь приоткрыла рот и опустила брови к переносице, пытаясь прийти в себя.       Сал нервно стал дёргать уголками губ, улыбаясь и печалясь сиюминутно.       Эшли лишь закрыла глаза и, сильно сжав веки, замотала головой, отводя разные мысли в сторону, после чего потянула на себя дверь и покинула заведение.       — Чёрт... — вылетело у Салливана из уст.       Он опустил голову и сморщился из-за злобы на самого себя. Чувство радости вмиг заменилось печалью, а ещё некогда дёргающее его за нити души волнение вовсе исчезло, оставив за собой гнев. Придурок. Неужели нельзя было действовать осторожней? — задался вопросом Фелпс и глянул в окно, чтобы увидеть уходящий силуэт девушки, однако её уже не было.       — Прекрасно, — с сарказмом выговорил Сал и направился в сторону своего столика.       Дейзи, делающая вид, что не наблюдала за ними, спокойно попивала своё латте, мельком поглядывая на Фелпса, резко подошедшего к столу. По выражению его лица она поняла, что произошло нечто неприятное для Сала, отчего тут же отложила напиток, а сама с беспокойством обратилась к нему.       — Ну и как всё прошло? — спросила Дейзи, зная наперёд ответ.       — Дерьмовая это была затея, — быстро сказал Сал, в чьём голосе звучало недовольство.       — А что случилось? — снова задала вопрос Либберман, однако Сал проигнорировал её.       — Держи! — сказал он и положил перед ней блокнот с ручкой. — Номера нет — заказы она не выполняет, но, кажется, тебе нужен был лишь автограф.       Равнодушный тон голоса, сердитый взгляд и неожиданный "наезд" вызвали у Либберман бурю отрицательных эмоций, которую она сдерживала в себе. Она не могла понять этой странной перемены в настроении своего друга, ведь со стороны их диалог казался ей абсолютно мирным и спокойным.       — Может ты объяснишь, что произошло? — Дейзи свела брови к переносице, наблюдая за тем, как Фелпс надевал куртку.       Парень, не желая вести диалог, достал из рюкзака бумажник и, открыв его, вытащил из него купюру в пять долларов, которую положил на стол.       — Вместе с чаевыми, — с безразличием выговорил он и, кинув бумажник в рюкзак, застегнул молнию сумки.       — У неё кто-то есть? Сал, ты выглядишь каким-то злым, расстроенным, — Дейзи отчаянно пыталась достучаться до парня, однако всё было тщётно.       — Я на занятия, — Фелпс лишь закинул рюкзак себе на плечо и направился в сторону двери.       — Да что случилось, Салливан!? — прикрикнула ему вслед Либберман, встав с места и развернувшись в сторону уходящего парня.       Сал промолчал и покинул заведение, оставив свою подругу недоумевать. Та, ошарашенно смотря в одном направлении, села на своё место и, глянув на блокнот с ручкой, рассерженно и небрежно их от себя оттолкнула тыльной стороной руки, после чего со словами "псих" облокотилась двумя руками о столешницу и, ладонями обхватив нижнюю часть лица, задумчиво посмотрела на стакан с латте. _________________________________ * — на английский лад: "С" and "a" (Camp - Campbell)