05/27/2002
Скоро суд. Неприятная весть для нас и приятная весть для Них. К глубокому сожалению, этому юноше не удастся спастись и он в любом случае понесёт серьёзное наказание. И я не думаю, что это будет длительный срок или пожизненное. Как я ранее писал, у Них есть люди в муниципалитете и в органах, так что всё идёт против Фишера. Этот парень весьма интересный тип. Но и наивный. Я всё ещё не могу понять, как он мог пойти на уловку Культа. С чего ему в голову пришло, что то был единственных выход? Неужели в состоянии аффекта люди могут терять трезвость своего разума? Неужели людьми так легко манипулировать? В таком случае, Господи, это ужасно. Розенберг всё ещё подавлена, хотя внешне её усталость прошла. Её что-то терзает, а сама она чем-то озадачена. "Тёмный Вестник — порождение светлых магов", — всё, что она повторяет себе под нос, раскачиваясь на кресле. По правде говоря, я не знаю, что она имеет в виду. Я никогда не слышал об этом Тёмном Вестнике, однако это не мешает мне найти что-нибудь о нём. Попрошу помощи у Трэвиса, хоть так отвлеку его от этой суматохи с Фишером — эта история была для него столь же болезненна, как и история с Эммой. Не хочу вспоминать те дни, когда она ушла от нас под предлогом, что нашла другого. Это было худшее из всего, что06/05/2002
Всё же его казнят. "Прекрасная" новость. Трэвис, придя с заседания суда, был расстроен, но я даже не знаю, почему эта история вызвала в нём столько сожаления. Обычно он груб, резок и непослушен, но в эти дни он был растерян, подавлен и лишён всякого интереса к какому-либо виду деятельности. Он даже не скандалил, а наоборот чаще говорил со мной на разные темы, большая часть из которых посвящалась Культу. Он прекрасно понимал, что Они приложили немало усилий для проведения подобных махинаций. И мне нравится эта его трезвость ума. И, конечно так нельзя говорить, но горе Сала сблизило нас...» Текст на этих словах прервался, и Сал, увлёкшись чтением принялся проверять другие листы под предлогом "а не перепутал ли я их последовательность", пока не вспомнил, что Вестник собрал всё самое интересное с разных временных отрывков. Парень закатил глаза, вздохнул с лёгким разочарованием и принялся читать дальше. «Все мы люди любознательные. Это заложено в нас ещё с детства, когда мы видим что-то и сразу же спрашиваем об этом у окружающих. Но любопытство этого парня меня просто поражает. С учётом того, что дело давно закрыли и вынесли приговор, он продолжает наблюдать за нами и навещает Фишера, расспрашивая его о том дне. Не могу знать точно, что ему отвечает Сал, но одно я знаю наверняка — в живых этот журналист не останется. Я видел его пару раз и прекрасно знаю его внешность. Такой высокий шатен с аккуратной стрижкой, острым носом, худощавым лицом. Одевается он скромно и внешне не особо примечательно. С виду хороший, сдержанный и слегка расстроенный. Не могу точно сказать, что им движет, но действует он тихо и очень осторожно. Но не осторожнее кого-либо, кого мог не заметить культ. Они узнают всё сразу. И если он так и продолжит следить за нами, то его постигнет та же судьба, что и Фишера. Жалко будет парня, он ведь даже не имеет ко всему этому отношений. И тем не менее он не стоит на месте, как подруга Сала. Всё же я подчеркну ещё раз, что мне нравится его настойчивость!» Это была пятая по счёту страница, которая была прочитана Салом на одном дыхании. Некая Госпожа, которой оказалась Розенберг, таинственный Джим, который, в прямом значении этого слова, исчез по неясным причинам, о которых Фелпс-старший решил не писать даже в своём дневнике, появление Вестника, который до этого лишь упоминался как мифическое создание, и странная заинтересованность некого журналиста, который, судя по предсказываниям Пола, в любом случае умрёт от руки культа, — всё это вызвало у парня ещё больше вопросов, на которые он надеялся найти ответы на последней странице, мятой и пожелтевшей. «...казнили. Но в то же время и нет. Линда и Джейсон за два дня до казни наведывались к Фишеру, но не поговорить. Работая в тюрьме, они имеют доступ к преступникам, а отключить камеры видеонаблюдения Джейсону ничего не стоит, поэтому они пробрались к Салу ночью и принялись за исполнение приказа Верховнейшего. Заклинание заморозки...» — Так значит заклинание заморозки... Всё же я был прав, — подметил Сал и ухмыльнулся. «...души. Кто бы мог подумать! Они заморозили его душу для переселения в другое тело! Мне всё ещё не верится в то, что этого парня используют как разменную монету: он ничего для них не стоит и в то же время он важен. Есть ещё одна не менее ужасная новость. Культисты нашли прекрасный сосуд для Фишера. Тот самый юный журналист — Сэм Нельсон, как выяснилось чуть позже, — который на протяжении трёх лет интересовался событиями того дня, давно был у них на мушке. Я узнал об этом во время личного разговора с Магом. «Убьем двух зайцев одним выстрелом», — довольно сказал он, а у меня от этих слов мурашки по коже пробежали. После того дня я часто прогуливался с этим Сэмом, расспрашивал его откуда он, чем занимается. Хотел войти в его доверие и единожды сумел его предупредить, посоветовав ему не соваться в эти тёмные дела. Но он меня не послушал, посчитал за старенького маразматика и попрощался. Моё предупреждение было отклонено и не воспринято всерьез, но в день проведения ритуала этот парень поплатился за свою неосторожность. Культ подставил ему хорошие "палки в колёса", и я бы даже сказал, что это не утрирование. Вечером, на двести двадцать третьем шоссе, которое связывает наш Нокфелл и Гейлстоун, по дороге в свой, как мне казалось, офис юный журналист попал в аварию — он потерял управление и его кадиллак съехал с шоссе и покатился по склону. Одна часть Их людей быстро доставила его в подземелье и подготовила тело к обряду, а вторая — тем временем раскапывала Фишера из свежей могилы и опаздывала с доставкой. Однако всё было проведено быстро и без лишних глаз. От тела Фишера всё же избавились, не хочу знать каким образом, так как от одной мысли мне становится дурно. Но мы долгое время не знали, что делать с ним, с новым ним. И я выдвинул свою кандидатуру в качестве опекуна. Мол, я правая рука, мне можно доверять, я буду следить за ним, чтобы он не натворил чего-то. На удивление большая часть была "за", видимо, это всё из-за того, что никто не хотел с ним возиться. Другие же колебались или же и вовсе шли против, но решающее слово было за Верховнейшим, который дал мне добро на воспитание Сала. Тогда мы прозвали его Салливаном Фелпсом. Документы Сэма Нельсона я спрятал, а тело культисты отправили в больницу. Там мы сказали всё как есть: произошла авария, машина съехала с мостовой; но когда нас спросили насчёт документов, я ответил, что их у него украли. Тогда я впервые сказал, что это мой сын. К счастью, мой паспорт проверять не стали, так как была критическая ситуация, да и я хорошо подыграл взволнованного папашу. Именно с того момента и началась вся суматоха. А что касается Нельсона, то мне жаль его. Хотя я его предупреждал. Его пару личных вещей, которые в тот день были при нём в машине, я оставил себе. (Как правая рука главы, я имел полное право). Там были: видеокамера, блокнот, документы и, кажется, психотропные препараты. Всё это я сложил в одну небольшую коробку. Пусть лежит у меня в кабинете и помогает моей совести наказывать меня...» Хоть на этих словах рассказ Фелпса-старшего и был закончен, сама игра не обещала быть столь короткой. Сал отложил в сторону чтиво и обнаружил на журнальном столике знакомый чёрный конверт. Содержанием его нельзя было удивить, он уже примерно представлял, что там написано, отчего даже и не хотел читать, но мысль о том, что в ней есть новая подсказка, которая может привести его к самому информационному сокровищу, была сильнее всякой лени и переубедила его взять и прочитать докучливое письмо. В этот раз Тёмный, к удивлению Сала, не бросил в его сторону ни единой колкой фразы, а использовал этот лист бумаги в благих целях. Хоть речь его и была всё той же с примесью современного жаргона, писал он по делу. «Коробка в нижнем ящике его рабочего стола. Ты её уже видел, но не придал особого значения», — глазами бегло прочитал Сал и отбросил письмо в сторону. Он стремглав бросился в кабинет Фелпса и, добравшись до дубового стола, открыл правый нижний ящик, в котором лежала коробка. «Бинго!» сказал бы любой, кто добрался так далеко, но не Сал. После страниц из дневника Фелпса-старшего его терзали смутные сомнения, что не совсем можно было назвать радостной вестью. Как и было сказано, в ней лежали: видеокамера, блокнот, документы и препараты, — и это гласило о том, что к этим вещам, кроме Пола, никто доступа не имел. Парень сразу же схватился за записную книжку с кожаным переплётом и, перелистывая страницы, как машина по пересчёту денег, положил его на место, поняв, что внутри ничего нет. Он решил заглянуть и в документы, в которых была фотография этого журналиста и увидел точную копию себя настоящего, только с другой стрижкой — короткая и с выбритыми волосами по бокам. — Сэм Нельсон. Родился в восемьдесят втором году. Двадцать три года на момент похищения. Молодой был журналист... — подытожил Сал, просматривая информационную страницу. Парень положил паспорт рядом с записной книжкой, после чего потянулся к видеокамере. Он открыл видеомонитор и нажал на кнопку включения гаджета, но тот не подключался. — Чёрт, он разряжён... — выругался Сал. Юноша захватил с собой цифровую видеокамеру и, закрыв ящичек, ринулся к себе в комнату. «Кабель. Мне нужна "юэсбишка"», — шептал он себе под нос, поднимаясь по лестнице, забегая в комнату и копаясь в ящиках своего рабочего стола. — Ну, где же ты, малышка... — он перебирал всякий ненужный хлам, к которому не прикасался все семь месяцев, пока не наткнулся на нужный ему провод. — Да! — воскликнул он и вставил маленький коннектор в порт видеокамеры, а большой — в порт ноутбука. Пошёл процесс заряжания аккумулятора, и на мониторе камеры загорелись три деления, которые заполнялись одна за другой, а потом вновь опустошались. Сал нервно глянул на наручные часы, на которых уже была половина одиннадцатого, и, плюнув на правила правильной эксплуатации, зажал кнопку включения. На экране появилась надпись «Хоризон» с логотипом компании, потом она исчезла и экран горел тёмно-синим оттенком, после чего включилось главное меню с видеозаписями Сэма. — Ну наконец-то! — воскликнул парень и принялся нажимать на кнопки со стрелочками, просматривая количество видеозаписей. Их было немного, но этого Салу было достаточно. На тот момент он посчитал важным не количество, а содержание этих материалов, отчего не стал терять времени и, выделив первое видео, нажал на кнопку «Play». Экран вмиг потемнел, а в его центре стали мелькать точки, которые двигались, образуя кружочек. Угнетающий процесс загрузки длительностью в минуту, а то и более, всегда приносил человечеству море дискомфорта. Кажется, что этот кружочек будет ещё вечность прокручиваться, загружая необходимые данные, которые, по мнению большинства, уже и не загрузятся с такой-то скоростью загрузки. Но благо парню с неестественным цветом волос долго ждать не пришлось — картинка прогрузилась. Две пары рук устанавливали камеру на гладкой поверхности, а в центре было то лицо, что и в паспорте, который Сал оставил в коробке, то лицо, которое принадлежало теперь ему. Видеокамера была установлена, Сэм удобно сел на кровать. Голова его была опущена, а руки сцеплены в замок. Видимо, он не знал, с чего начать. Сал, внимательно наблюдал за ним, ожидая хоть сраного приветствия, но вместо того, чтобы услышать банальное «Хех, здрасте», он услышал абсолютно другие слова, возможно, посвящённые делу. «Не знаю, почему я взялся за это дело. Возможно, меня оно заинтересовало, а возможно, я просто сошёл с ума, — заговорил Сэм и посмотрел в сторону. — Дело Сала Фишера, несомненно, имеет подводные камни. И их немало. Убийца-псих? Фанатик? Или парень, который просто устал от этих людей, да так, что убил их… — он вздохнул и посмотрел в объектив. Газетных заголовков много. И всё это лишь жалкая фикция. Ничего из того, что написали там, не является действительно сенсацией. Ему лишь просто вешают бирки на уши, нос, шею, руки; вешают и выставляют на продажу, как и игрушку в торговом центре. Ведь всем же он интересен. Даже — ёб твою мать! — интервью про колбасу взяли! Всех волновало то, чем он питается… — парень, истерически захохотал, разочарованно мотая головой. — Нет, Фишер интересно преподнёс информацию. Всё было на высоте. Вот только они этого, блять, не опубликовали. Всё это осталось в архивах, которые нахуй никому не сдались. Я чисто случайно наткнулся на эту запись, но это долгая история. Пришлось попотеть, чтобы добраться до этих документов. Но не суть. Проблема в том, что никого нахер не интересуют истинные его побуждения. Они смеются над ним, когда нужно плакать. Они тыкают в него пальцем, когда его следует обходить стороной. Они не воспринимают его всерьёз, когда, возможно, этот псих является умнее всех нас. И нет. Нет! Я не защищаю его. Я стараюсь смотреть на это не как ёбаный коп, который будет только рад закончить дело, толком не ведя расследования. Я смотрю на это так, как бы это могло быть. Никто! — он выставил указательный палец.— Никто даже не задумался над тем, что его могли подговорить. Врачи же не взяли у него анализа крови для того, чтобы выяснить был ли он под наркотой или нет. Доктора Откина никто не видел на работе на протяжении нескольких дней после суда, а потом он, по слухам, и вовсе уволился оттуда. Эшли Кэмпбелл, его подругу, не пускают на свидания с ним. Вы думаете, что всё это так просто? Я нет. Здесь явно есть нечто, что нужно копать и копать. И мне кажется, что если я копну ещё глубже, то провалюсь и не выберусь из этой ёбаной ямы. Но мне плевать. Если за этим делом стоит некое сообщество или местная мафия, то пусть об этом знают все». Он снова опустил голову и, слабо кивая ею, успокаивал свой пыл, после чего посмотрел в объектив и, руками потянувшись к камере, выключил её. Видео закончилось, после чего на экране высветилось меню с остальными записями. Сал включил следующее. На нём шатен уже сидел, закрыв лицо рукой, будто его голова раскалывалась от боли. «Мне пришлось задержаться в Гейлстоуне ещё на несколько месяцев, — устало начал Нельсон, потирая свои глаза. — Какой сегодня день? Какое число?— он посмотрел в объектив так, будто не спал всю неделю. — Спросил бы это какой-нибудь прохожий так, для эксперимента, я бы лаганул. Я так вовлечён в это дело, что даже забываю родителям звонить. Они переживают за меня, присылают сообщения, но у меня нет времени даже ответить им. Я или в тюрьме, где пытаюсь отвоевать хотя бы пару минут встречи с Фишером, или возле этих грёбаных апартаментов, которые, кажется, скоро станут мне вторым домом. Также хочу подметить, что я часто вижу Кэмпбелл. Мы даже несколько раз договаривались о встрече. Периодически она бывает очень забывчива и не приходит. Её можно понять — она расстроена. А что я могу сделать? Я не её товарищ и уж тем более не друг. Она и не особо хотела знакомиться со мной, пока я ей не сказал, почему я в Нокфелле и что мне нужно. Первое время она мне не верила, говорила, что я ничем не отличаюсь от остальных журналюг и все мы здесь лишь для того, чтобы усугубить ситуацию. Но я не сдавался. Мне нужно было остаться. Мне нужно было поговорить с ней, узнать всё. Мне нужно было раскрыть дело, а не дать этим ублюдкам продолжать покровительствовать в этом городе. Да, теперь-то я точно уверен, что за всем этим кто-то стоит. И этот кто-то работает не один». Он запнулся, опустил взгляд и потёр ладоши так, будто в тот момент происходило нечто действительно волнительное. А потом и прервал запись. Оставались ещё две записи, временный промежуток между которыми был равен году, что вызвало у Сала кучу подозрений. Он не записывал, потому что не было времени? Или он удалил большую часть всех записей просто так? Да и почему у журналиста так мало видеозаписей? Сал нахмурился, пытаясь найти объяснения своим вопросам, но ничего толкового ему не приходило на ум, кроме того, что Сэм перестраховался и большую часть записей перенёс на внешний накопитель, учитывая, что камера была в тот день с ним. Но останавливаться нельзя было. Видеозаписи не были короткими, а время не было резиновым. Каждая минута теперь была на счету. «Нил, — сказал Нельсон, вальяжно сидя в кресле и задумчиво смотря в потолок. — Я видел его впервые на заседании суда. Тогда он показался мне встревоженным… Это было ожидаемо — увидеть его в психбольнице. Он навещал Тодда Моррисона. Ни для кого не секрет, что Моррисон и Фишер были единственными живыми в этом сраном здании в тот вечер. Знаете, мне даже такая теория в голову стукнула, что они в сговоре. Один убийца, другой — псих. Прекрасное сочетание. Но о чём это я? В общем, в тот день, когда мы встретились в психушке — я пришёл туда, чтобы поговорить с Моррисоном, ведь слышал, что он идёт на поправку, хотя бы не бросается на людей, — но встретил, как оказалось, его друга. Я даже не узнал сперва этого парня, спросил его, что он здесь делает, на что он лишь удивлённо на меня посмотрел. Я продолжил его спрашивать, сказал, что я пришёл сюда к своему родственнику, который страдает шизофренией, и мы с ним разговорились. Тогда я узнал, что у Тодда раздвоение личности (по крайней мере, такой диагноз ему поставили эти… лекари). Типа знаете, сегодня он такой адекватный, спокойно с тобой говорит, а завтра хочет содрать с тебя шкуру и сожрать с потрохами. Эдакая современная история про Доктора Джекила и Мистера Хайда. Но что-то мне подсказывает, что нифига это не Джекилл и не Хайд. И сыворотка тут ни при чём. Также я расспрашивал Нила о Фишере, но тот всячески увиливал от моих вопросов, поговаривая, что он ничего не знает о том случае. В общем, всё это было впустую. С Салом мне с трудом даётся вести беседы. Я пытаюсь войти в его доверие, показываю ему всё то, что собрал за последнее время, но он говорит мне оставить всё как есть. Кстати, я даже записал наш последний разговор на диктофон», — он резко поднялся с кресла и на пару секунд скрылся за границами фокуса объектива. На заднем плане был слышен звук расстегивания молнии, а потом Сэм вернулся в кадр, в одной руке держа маленький аппарат, а в другой спортивный рюкзак. Он нажал на кнопку на этом приборе и из него послышались голоса. «— Мистер Фишер, мне бы правда было бы интересно услышать Вашу историю целиком. Поверьте, я не из тех, кто просто глумится над Вами, требуя от Вас изощренных рассказов. Это нужно для расследования… — Мне кажется, — перебил его сдавленный голос, — или расследовать больше нечего? Приговор был вынесен ещё год назад. Так что не тратьте своё драгоценное время на таких, как я. — У меня есть улики. Я видел этих людей, про которых Вы говорили. И они продолжаю… — Как Вас там? Кажется, Сэмюэль? Так вот, не связывайтесь с ними. Не нарывайтесь на неприятности. Одни Вы не справитесь, а люди Вам всё равно не поверят. Так что лучше забирайте свой диктофон, пока его не конфисковали, и уходите, пока Вы ещё можете ходить вообще. — Мистер Фишер, но ведь это может спасти Вас… — Это не Ваша забота. Я сам виновен в том, что сделал. Поэтому просто уезжайте из Нокфелла к себе в родные места. И уезжайте как можно скорее. — Но неужели Вы так легко сдадитесь им? Ведь это же они… — Послушайте, это просто сектанты, которые верят в Иуду или во что-нибудь ещё сверхъестественное. А я убийца, который должен понести своё наказание. — Но Ваши показания… — То была фальшь. Я хотел, чтобы мне просто дали срок, но облажался, так сказать. Нас окружают умные люди. — Но, Фишер... — Офицер!» Парень отключил звукозапись на своём диктофоне и, вертя им в руке, равнодушно посмотрел в сторону. «Он врал мне. Врал мне, пребывая в этом… сраном отчаянии. Он не хотел, чтобы кто-то ещё лез в это дело. Не хотел… — Сэм склонил голову вперёд и тяжело вздохнул. — Но это не повод для того, чтобы оставить всё как есть. Мне нужно будет поговорить с ним ещё раз, — он поднял свою голову. — И если я вновь потерплю поражение, то я снова и снова буду ходить к нему. Это дело должно быть раскрыто!» Снова главное меню. Последняя видеозапись с длительностью в три минуты насторожила Сала. Он, скрепя сердце и затаив дыхание, нажал на кнопку «Play» и принялся смотреть последнее, что можно было просмотреть на этой видеокамере. «Скоро его казнят. Я почти всё собрал. Почти всё, — говорил измотанный Сэм, то ли боясь поднять свои глаза, то ли просто не желая смотреть в объектив. — Нужно будет проследить за ними ещё раз. Я слышал, у них на днях будет сбор. Я должен буду это заснять. В этом подземелье действительно мрачновато. Не посоветовал бы кому-либо прийти туда ради экскурсии, — он поднял голову и сделал глубокий вдох. — Мои мысли рассеяны. Не могу собрать их в кучу. Но должен. Времени остаётся мало. Бля… Просто ”Бля…” В последнее время у меня были проблемы с жильём. Благо, что тётя Кларисса и дядя Коллин приняли меня к себе на Дипперс стрит. Их доброта стоит выше всяких похвал. Не знаю, что бы я делал без них, но это уже мои проблемы...». — Дипперс стрит, — проговорил Сал после того, как запись завершилась. — Там всё, что он собрал за три года… Он резко подорвался с места и, схватив куртку с кровати, покинул комнату. — Дипперс стрит. Это на въезде в Гейлстоун, —сказал парень себе, надевая куртку и спускаясь по лестнице. — Мне нужна машина… — он остановился в прихожей и глянул в сторону гаража. — Можно воспользоваться Вранглером… — его взгляд моментально навёл свой фокус на дверь комнаты Трэвиса. В его голубой голове всплыла мысль об угоне джипа, которая встала на второй план после того, как в его ушах раздался дверной звонок, заставивший его обратить на себя внимание. Кто это может быть? Сал, задавшийся этим вопросом, подошёл к двери и, даже не глянув в глазок, бесцеремонно открыл её нараспашку. С недовольной физиономией уставившись вперёд, он был готов послать незваных гостей к чёрту, но промолчал, так как на веранде никого не было. Это что, шутка? Сал высунулся на улицу и, поворачивая головой слева на право, стал искать нарушителей, думая, что они припрятались у стены, как истинные школьные хулиганы младшей школы, но и тут он был не прав. На веранде действительно никого не было, и парень, решив, что это шутка Вестника, недовольно фыркнул и развернулся в сторону дверного проёма. Однако уже готовый зайти внутрь, он был остановлен автомобильным гудком, раздавшимся позади него. — Да что такое!? — недовольно пробурчал он себе под нос и развернулся в сторону источника шума. Низкий чёрный спорткар, судя по дизайну, итальянского бренда с тонированными стёклами, удлинённым капотом, небольшим багажником, чистыми металлическими дисками и свежей шиной стоял у газона Фелпсов, будто ждал чего-то. Отполированное покрытие поблескивало даже в столь пасмурный день, когда солнце не обогащало внешний вид автомобиля, придавая ему эффекта «шик и блеск». А сам транспорт выглядел со стороны так, будто только что был снят с пьедестала. Сал, поняв, что это к нему, закрыл за собой дверь и направился в сторону автомобиля. Он уже знал, кем является вероятный хозяин этого спорткара, но полностью предаваться своим предчувствиям не стал. Сперва следовало проверить свои догадки, а уже после делать окончательные выводы, — таковым правилом он пользовался всегда, и эта ситуация не стала исключением из списка жизненных моментов. Стекло со стороны пассажирского сидения медленно опустилось, когда между Салом и транспортом оставалось чуть меньше двух метров. — Хей! — воскликнул Фелпс, остановившись рядом с машиной на расстоянии чуть больше половины метра. — Вы кто? — Гейлстоун. Дипперс стрит. Заказывали? —надменно спросил его мужчина, не обратив внимание на вопрос Сала и не глянув на него. — Вестник… — проговорил Сал, кивая головой. — Ну да, пафосней тебя никого нет. Эпатаж, экстравагантность и эксцентричность — всё это краткая твоя характеристика. Мне только одно интересно знать, вас, магов, такими берут? Или ты идёшь против системы? — Слушай, псих-зануда, садись в тачку и не порть мне настроение, — расслабленно, будто находился под кайфом, ответил парень, чьё лицо Сал так и не смог увидеть со своего ракурса. — Псих-зануда. Мило, — ответил Фелпс с натянутой улыбкой. — Мило слышать от ассасина-кретина. — Залезай уже! Не каждый день такая халява перепадает. — Гандон… — раздражённо прошептал Сал и, открыв дверцу автомобиля, сел в салон. Водитель завёл двигатель, опустил ручной тормоз, нажал на педаль сцепления, включил первую передачу, и когда дело дошло до педали газа, автомобиль тронулся с места. — Пристегнись, Салли-Кромсали. Я не хочу проблем с законом, — довольно сказал он и перешёл на вторую передачу. Его пассажир, который не особо любил потакать ему, скрестил руки на груди и беспристрастно посмотрел в окно. Однако любоваться цветами поздней осени ему не дали: заработала автоматика, послышались звуки активации механизма и тонированное стекло закрыло ту щель, через которую Фелпсу открывался вид на сырые улицы, жёлтые листья и хмурые тучи, каким он был и сейчас. — Кажется, я попросил тебя… — настойчиво сказал Вестник. — Кажется, мне насрать на твои просьбы, — бесцеремонно ответил Сал, всё так же не смотря на водителя. — Значит нам не на Дипперс стрит? — язвительно спросил Тёмный и включил поворотники. — Ладно, ладно! — воскликнул Фелпс, как только услышал щелчок, и левой рукой потянулся за ремнём безопасности. — Пристегнусь… Как только в салоне был слышен щелчок защёлки, который гласил о пристёгнутом ремне безопасности, водитель отключил поворотники и продолжил ехать со скоростью в тридцать километров в час. Сал от скуки глянул на Вестника, ожидая от того этого докучливого образа ассасина, однако Тёмный выглядел достаточно хорошо, чтобы назвать его современным парнем, а не магом или колдуном в робе воина. Красный свитшот, тёмно-синие облегающие джинсы с небольшой цепочкой на боку, чёрные кеды. Просто и практично. Разве что лицо его вызвало у Сала сомнения. Длинные каштановые волосы аккуратно ложились на широкие плечи, а янтарные глаза, маленькая бородавка на правой щеке, заострённый подбородок и большой нос лишь добавляли его образу некую изюминку. — Ты похож на него… на Джонсона, — сказал Фелпс, сведя брови к переносице. — Какого именно? Ларри или Джим? — безразлично спросил парень, смотря на дорогу. — Ларри. На лице водителя проскочила ухмылка. — Я не похож на него. Я и есть он. Фелпс, услышав столь резкий ответ, выпучил глаза от удивления и уставился на парня. Готовый уже запротестовать и забросать кучей вопросов, он был опережён Вестником. — Потому что я использую его образ, как и образ того Фишера. Или ты забыл про моё мастерство перевоплощения?— он игриво вскинул бровями, на что Сал лишь фыркнул. Дорога казалась ему утомительной и несмотря на то, что ехал Вестник, включив пятую передачу, Сал испытывал высшее состояние нервозности, находясь с ним в одном салоне, отчего даже нервно постукивал пальцами по оконной раме. — Почему мы едем так медленно? Где обещанные сто двадцать на спидометре?—резко спросил он, кинув на водителя надменный взгляд. — Не торопи меня, — серьёзно ответил Тёмный. — О, — с наигранным удивлением протянул Сал, — у тебя тон поменялся. А где же эта ухмылка? А где же этот горделивый взгляд? — Не мешай. Иначе высажу. — Да я бы и на маршрутке быстрее доехал, — язвительно протянул Фелпс, стараясь действовать как можно сильнее водителю на нервы, как тот обычно действует на Сала. Вестник лишь издал смешок, представляя расстроенного Сала в скучном, пустом автобусе. Его грустный взгляд и позу, в которой мыслитель размышлял о бренной жизни. — Ты чего ржёшь? — недовольно буркнул Сал нахмурившись. — Представляю тебя скучным, грустным и задумчивым. Хотя о чём это я? Я тебя таким каждый день вижу. — Смешно. Ха-ха, — с сарказмом ответил Фелпс, смотря на довольную физиономию копии Джонсона. Дорога была длительна, а разговор между ними не прекращался. С каждой новой темой менялся подстрекатель и жертва уничижения. Вот Сал гнобил водителя из-за его неаккуратности, а тот ухмылялся касательно занудства Фелпса. Сал возмущался насчёт нетолерантности Вестник, а тот насмехался над его недоснобизмом. Сал старался задеть Тёмного, упомянув про отсутствие у Вестника благородных качеств, на что тот ответил, что у Фелпса уничижительное чувство юмора, тем самым оскорбив парня с голубыми волосами. — Да ты сам шутить не умеешь! Вечно только пердишь у меня в ушах! — Поправочка, в мозге, а не в ушах! Я не хочу, чтобы это слышали и другие люди. Один одарял другого фразами более колкими, нежели предыдущий. Только у одного подгорало одно место, что принято упоминать в жаргоне, а у другого же чесался язык с желанием вставить в аппарат свои пять центов, чего только не стоил каждый из них, невзирая на их способности. Как только машина добралась до конечной точки, Вестник, облегчённо вздохнув, протянул руку в сторону Сала ладонью кверху, указав в сторону двухэтажного здания из красного кирпича, с серой крышей, и сказал, что это тот самый дом, который им необходим. — Не торопись… — не успел сказать Вестник, как Сал, открыв дверь, резко подорвался с места и, покинув автомобиль, направился по тропинке к двери, и себе под нос добавил: — Она-то Сэма ждёт, а не тебя… Парень, подбежав к двери, нажал на кнопку дверного звонка, отчего изнутри послышался звук, напоминающий жужжание пчёл на пасеке. Он убрал руку от кнопки и, склонив голову, стал ждать, когда откроют дверь, но ничего не происходило. Подёргав пару секунд головой, он посмотрел на металлическую преграду и стал стучать по ней кулаком, не способный утихомирить свой пыл и стремление узнать всё. Снова тишина. — Кларисса, Коллин… Кларисса, Коллин… — шептал он, смотря себе на ноги, а потом глянул вновь на дверь и зажал кнопку дверного звонка. — Да ёб твою мать, где они? Снова назойливое жужжание пчёлок, которое стало сливаться с чьим-то голосом. «Иду, иду», — раздалось за дверью, что оживило Сала. Это, наверное, Кларисса, подумал он и принялся прочищать горло. Мне нужно лишь пробраться в его комнату. Надеюсь, что они не вынесли его вещи. Он говорил, что оплачивает наперёд, а может мне послышалось… В любом случае я… Не успел закончить мысль парень, как входная дверь распахнулась и перед ним появилась женщина среднего роста, лет пятидесяти, в шерстяном розовом свитере, белых брюках и розоватых тапочках. У неё были русые волосы с лёгкой проседью, округлое лицо с мелкими морщинками, аккуратный острый носик, узкие губы и маленькие серые глаза, которые так и улыбались гостю. — Добрый д.. — хотела сказать Кларисса целиком известную всем фразу, но запнулась и изумлённо глянула на пришедшего к ней человека. — Сэм!? — спросила она, уставившись с открытым ртом на серьёзного парня. Фелпс слабо закивал головой, хмуро смотря на хозяйку дома. — Извините, — проговорил он и бесцеремонно вошёл внутрь здания. — Сэм, где ты был? Все искали тебя… — говорила женщина, смотря в спину оглядывающегося по сторонам парня, который не стал отвечать на её вопрос. — Думали, что ты решил всё бросить... — Ну, как видите, я живой, — беспристрастно ответил Сал и развернулся лицом к хозяйке дома, — и мне нужно попасть в свою комнату. Если она всё ещё моя. — Прости, — выговорила Кларисса, опустив свой взгляд, — но там уже проживает один студент, так что… Эти слова взбудоражили его, заставив испытать шок. — А вещи? — резко спросил Сал, сократив между собой и женщиной расстояние. — Кларисса, где мои вещи!? — он повысил тон голос, ошарашенно смотря на собеседницу. — Мы собрали их в коробки и положили в кладовку, чтобы Тиффани и Скотт их забрали… — Где кладовка!? — Постой, не перебивай, Сэм. Я ещё не пришла в себя… — с мольбой говорила женщина, но Сал её перебил. — Где кладовка!? Просто скажите, где она! — Да там уже и части твоих вещей нет! — воскликнула она, подняв брови домиком. — Что… Что!? — крикнул Сал, чувствуя, как трезвая часть его разума начинает отключаться, давая возможность гневу взять над ним верх. — Твои родители попросили их сложить в коробки, чтобы потом забрать их, а потом приехала Мелисса и в порыве гнева выбросила коробки с какими-то записями… — Какого!? Какая ещё, блять, Мелисса!? — Твоя сестра младшая! Она была огорчена тем случаем и стала говорить, что это всё произошло из-за того Фишера, а потом, потом… — Кларисса сглотнула ком, подступивший к её горлу. — Она стала рвать все записи, которые ты сделал, а потом выкинула их. Я хотела её остановить, но она… — Что!? — воскликнул Сал, с ужасом уставившись на женщину. Она всхлипнула и, сделав глубокий вдох, продолжила, но уже спокойно: — Она всё выбросила, Сэм. И её можно понять. Она была расстроена тем, что потеряла единственного брата… Сал замер на месте. Его дыхание сбивалось и вновь нормализовалось, пока не стало судорожным, его веки вздрагивали, как и губы, а брови дёргались, то опускаясь ямкой, то поднимаясь домиком. Осознание того, что необходимые ему папки, записи и документы были ликвидированы одним человеком, поддавшимся своему нестабильному эмоциональному состоянию, вызвало в нём внутреннюю истерику. Он осторожно опустил голову, учащённо моргая и дрожа всем телом, а его губы то собирались в одну точку, то растягивались в полоску. — Сэм? — тревожно спросила его Кларисса, когда парень повернулся налево и стеклянными глазами посмотрел на свои дрожащие руки. — Клозапин* с тобой? — она задала интересующий её вопрос, но Нельсон, кем она его считала, не обратил на неё внимания. — Я думал, что найду ответы… — шёпотом начал он. — Думал, что пойму, что к чему. Думал, что правда есть, только до неё осталось совсем чуть-чуть. Но, кажется… я просто далёк от этого мира, — он прошипел и сделал глубокий вдох. — А ведь всё казалось таким доступным. Всё было у меня на носу. Нужно было лишь открыть глаза и…увидеть это. Проснуться и увидеть то, что скрыто от заспанных глаз. Поверить в то, что кажется невозможным, — он издал смешок и отчаянно замотал головой. — А ведь он сказал, что всё практически собрано. Что у него на руках были все улики. Он ведь искал. Потратил три грёбаных года, чтобы добиться своего… а потом приходит мелкая тварь и всё уничтожает в одно касание!!! — с каждым словом его речь становилась эмоциональнее и громче. — Уничтожает, потому что ей херово!!! Ей, блять, херово!!! А о последствиях она даже и не подумала!!! — он закрыл лицо руками и упал на колени, ощущая дикий прилив гнева и ужасную головную пуль, пульсирующую в его висках. — Сэм, успокойся, — дрожащим голосом сказала Кларисса, боясь прикоснуться к нему. — Где твои таблетки? — Она уничтожила всё, потому что ей не хватило внимания! Ёбаного внимания! — кричал Фелпс, слыша шипение голове. Королева снова повторяла те злополучные слова, гипнотизируя свою жертву, застрявшую в паутине разума. Её шепот отдавался мощными импульсами в голове, так и норовя взорвать её к чертям собачьим, а слова въедались в головной мозг запуская туда маленьких червей, сжирающих всё до последней крошки. — Нельсон, прошу тебя, держи себя в руках… — промолвила женщина и осторожно присела рядом, руками стараясь особо не трогать парня. — Она уничтожила, уничтожила, уничтожила, уничтожила… А-а-а!!! — закричал он, чувствуя, как что-то сверлит ему голову, прокалывая её насквозь. Боль. Боль и только боль. Алое платье, которое ещё недавно было белым, стало высыхать под лучами тёплого солнца; длинные костлявые руки хватают за шею и тянут за собой, к себе в логово; серебряный пистолет блестит и отдаётся бликами на солнце, меняя один ракурс на другой; улыбка маленькой девочки завораживает, но пугает, когда по краям её рта стекает алая жидкость; руки дрожат, не слушаются, но крепко обхватывают рукоять ножа; парень тянет воротник свитера, чувствуя, как становится душно; в его глазах нет сострадания. Он возвышает над собой холодное оружие и наносит серию ударов по своей голове, пронзая её насквозь. Кровь брызгами разлетается по белой комнате и впитывается в стены, оставляя на ней бутоны алых роз. Ещё удар, ещё. Ему мало. Ему хочется расколоть черепную коробку, изъять свой клад и превратить его в пюре, которое он подаст на Рождество своему лучшему другу, ведь он знает, что он не переносит мясо любой готовности, а уж тем более человеческого происхождения. Когда он почувствовал, как кожа еле держится на костях, он уронил нож на пол и руками потянулся к месту раскола. Его пальцы, проникнув под скальп, стали медленно оттягивать ненужный кусок органической ткани, разрывая её на два кусочка, которые он подарит своей возлюбленной в форме расколотого надвое сердца. И когда столь драгоценный защитный слой был оттянут, разодран и выкинут на пол, он приступил к самому трудному. Пальцы подушечками проводили узоры на кровавой кости, а место швов было нетрудно распознать, но трудно вскрыть. Легко младенцам с тонким черепом — один удар и голова разлетается как ледяной арбуз, в которого стрельнули из дробовика. Не нужно думать над тем, как бы проломить его, тебе ведь хватит одного карандаша, который нужно проткнуть в темечко, такое безобидное, такое незащищённое, и дело сделано. Его пальцы осторожно проводят по каждому сантиметру черепа в поисках серьёзных трещин и, натыкаясь на них, проникают вглубь, сквозь щели щекочут мозг, приносят блаженство, как во время массажа. Он осторожно тянет кости назад, пытаясь сломать одну большую, и получает волну наслаждения от треска мелких косточек. Они ломаются. Они такие хрупкие… как сухая веточка, которая издаёт приятный хруст под ногами во время прогулки в парке. Мелкие косточки падают на пол и отскакивают, как осколки от разбитой фарфоровой тарелки. Больше нет этой костлявой преграды. Есть только он и его сокровище. Его верное, тайное, сокровенное. Такое желанное и в то же время абсолютно ненужное. Он пальцами проводит по этому органу с бороздами и извилинами и испытывает невероятный оргазм. Он ласкает его, щекочет, ногтями проводит внутри извилин и представляет его у себя на губах, которые облизывает влажным языком в предвкушении исследования неизведанного. Его друг не даст соврать о том удовольствии, которое он испытывает в этот момент. Удовольствие, которого не испытаешь даже во время пылкого, страстного секса. Парень растягивает этот момент, кусает губы до крови, но не перестаёт ласкать себя подобным зверским образом. Ему нравится играть с самим собой. Это та же самая мастурбация, только работать предстоит не с пенисом, а с мозгом. Доведение себя до апогея наслаждения, выплеск финального аккорда и погружение в мир блаженства, будучи довольным своими обнажёнными путешествиями по миру своего тела и извращённого разума. «Разврат! Разврат!» — с осуждением кричит трезвая часть рассудка, не поддавшаяся искушению, но она подавляется и подчиняется воле греха и извращения. Довольный своими движениями, исследованиями собственного разума, который походил на пьяную шлюху, снимающую трусики в салоне машины своего клиента, парень вынимает из своей черепно-мозговой коробки запретный плод, словно некий трофей, возвышает его над собой и опускает, не сводя с него глаз. Такой сочный, липкий и растекающийся у него в ладонях, он манит к себе, взывает и умоляет покончить с прелюдией как можно скорее. Но парень обещал другу пюре, а возлюбленной — поломанное сердечко. И, скрепя своё сердце, он кладёт мозг на пол и долго смотрит на него, любуясь каждым его изъяном, каждой извилиной, после чего, ухмыляясь, встаёт на ноги и, подняв высоко колено, наступает стопой на главный орган человека. Жестокость наполняет его чёрное сердце, одаряя новой волной удовольствия. И он, чувствующий, как готов кончить себе в штаны, не сдерживает себя и со вздохом выпускает и всё удовольствие, накопившееся у него за это краткое время. Его томному взору поддается и вид раздавленного сокровища, которое он любил всем сердцем, и парень, счастливый данным исходом, издаёт лёгкий смешок, который со временем превращается в истошный крик, а после и вовсе в тишину, в которой юноша, снимая маску с лица, бросает её на пол. Элемент его образа падает с треском и хрустом, разбиваясь вдребезги, а сам парень валится на пол и отрешённо смотрит вдаль, что не имеет своего конца в мире боли, жестокости и разврата. — Игра окончена... — шепчет хриплый голос, и длинные костлявые руки, покрытые золой, тянутся к парню и покрывают его тело, как одеяло, с ног до головы, образуя кокон. Издевательский смех раздается внутри помещения, а человеческие руки, вышедшие из стен, тычут в мёртвого парня, валяющегося рядом со своим раздавленным сокровищем, которое ничто не сберегло. Сал резко распахивает свои голубые глаза и, всё так же сидя на коленях с закрытым ладонями лицом, отрешённо смотрит вперёд. Часы отбивают свой ход и раздаются в голове эхом, будто внутри нее больше ничего нет. Фишер ладонями проводит по лицу, опуская руки, и продолжает молчать. — Сэм? Ты в порядке? — спросила его Кларисса, голос которой запомнился ему отчётливо. Но он ничего не отвечает. Он всё так же смотрит вперёд, не веря самому себе. Отчаяние, разочарование и полное отсутствие уважения к самому себе переполняет его, и парень, будучи сломленным, шепчет себе настолько тихо, что даже ни один слухач не услышит в стороне, не подойдя к нему ближе. — Я вспомнил... Я убил их... Господи... Я убил отца, мачеху, друга, его дочь... Я убил их всех... — Сэм? — всё так же беспокойно спросила его Кларисса, но он игнорирует её. Сал встал с пола и, смотря на мир стеклянными глазами, направился к входной двери. Только чувство вины, досады и ненависти к себе он испытывает в данный момент. Никакой пощады, лишь отвращение. Голова, на удивление, больше не раскалывалась, но в глазах всё плыло. Нет, это не головокружение. Это были слёзы, которые увлажняли роговицу и размывали картинку. Слёзы, которых было недостаточно даже для малейшего проявления снисходительности от тех людей, которые были убиты в тот день. Сала шатает. Он рукой хватается за лицо и проводит ладонью по нему, утирая влажный солёный след. Тело охватывает дрожь, и несмотря на то, что на нём куртка, Фишера бросает в озноб. Тихий всхлип вылетает из его прикрытых ладонью уст, а ноги не слушаются и ведут его подальше от всего. Он, переваливаясь с ноги на ногу, покидает дом, не обращая внимание на встревоженную Клариссу, выбежавшую вслед за ним. Всё кажется таким ужасным, уничтоженным, безумным. И нет больше места трезвости в его голове. Мир перевёрнут наизнанку, как старый рваный чулок. Голова, оставшаяся на десерт, была выпотрошена, а мозг был превращён в пюре, которое он с удовольствием отдал своему товарищу, которого давно не было в живых. Он выбежал на середину дороги, позабыв о правилах дорожного движения. — <i>Береги себя и не щеголяй перед машинами…<i> — в его голове раздалось шипение и, как только справа послышался сигнальный гудок, Сал, только и успев глянуть в сторону источника звука, был сбит встречным автомобилем. Тело юноши по инерции отлетело на три метра в сторону и покатилось по газону, как обёрнутый в ковёр труп, после чего сбавило обороты и приземлилось на спину, тусклыми глазами впиваясь в серое небо. Сырая трава медленно впитывала в себя кровь, окрашиваясь в цвет сока спелой клубники. Синяя куртка постепенно стала темнеть, приобретая оттенки черноты. Из краёв рта, из мелких ссадин на лице сочилась кровь и струйками стекала по бледной коже. Веки судорожно дёргались, не давая себе сомкнуться и напротив давая слепым глазам увидеть красоту осеннего неба, желающего свалиться на людей, отправив их на небеса без очереди, пока в очах не потускнело и вовсе не стало темно. — Кто-нибудь! Наберите девять-один-один! — послышалось на Дипперс стрит, жители которой стали выбегать из своих домов и скапливаться у одного тела, бездыханно валяющегося на траве, рядом с которым имел смелость сесть только один человек — с длинными каштановыми волосами. ________________________________________________________________ * — антипсихотическое лекарственное средство. Выписывается людям, страдающим шизофренией, биполярным расстройством, расстройством личности и т.д.