Будут птицы, словно здесь нет смерти, Детский смех звенеть По ветру... И закат уйдет. Это неизбежность. Стихнет голос мой, В нем нежность ...
В зале стояла мертвая тишина, что острыми иглами отражалась от пурпурных мраморных стен, и вонзалась прямиком под кожу. Казалось, можно было даже услышать, как трепещут собственные ресницы, если хорошенько постараться и навострить уши. Такая тишина никогда не приводит ни к чему хорошему. Дейенерис восседала на троне из черного дерева, вырезанного в форме гарпий, и пристально глядела на меня, едва подавая признаки жизни. Ее легко можно было спутать с куклами, которых было навалом у принцессы Мирцеллы, — бледными, сделанными из фарфора, но от того, не становясь менее прекрасными. Рядом с королевой, чья красота была столь необычной и завораживающей, источающей собой безграничное очарование и заставляющая ни то сжаться в углу из-за собственной силы, ни то восхититься ею, стояла девушка со смуглой кожей, круглым плоским лицом и необычайно большими золотыми глазами, коими без тени всякого смущения советница таращилась прямиком на меня. Именно она поспешила оповестить о том, перед кем именно я имею честь стоять. Дейенерис Бурерожденная из дома Таргариенов, именуемая первой, от крови древней Валирии, Неопалимая, Королева Миэрина, Королева Андалов, Ройнаров и Первых Людей, Кхалиси Великого Травяного Моря, Разрушительница оков и Матерь Драконов — кажется, именно так сказала советница, хотя не могу отрицать, что я могла что-то упустить. Титулов было чересчур много, а я отлично знала, что обладаю не самой лучшей памятью. — Как я могу знать, что ты та, за кого себя выдаешь? — наконец произнесла Дейенерис, разрезая своим голосом, сочащимся превосходством, затянувшуюся тишину. — Я не знаю ни одного человека в этом мире, кто бы действительно жаждал быть мною. — несмотря на спокойный тон, сердце в грудной клетке билось как сумасшедшее, словно всеми силами желало пробить зияющую дыру и с оглушающим хрустом переломать все ребра. — Если это действительно так, то я могла бы убить тебя. — настороженный взгляд фиалковых глаз из-под темных густых черных ресниц блеснул в солнечном свете, и тотчас захотелось провалиться сквозь землю. — Воздать твоей семье за то, что она сделала с моей. — Моя семья никогда не хотела войны с Таргариенами. Мой отец пошел за Робертом Баратеоном лишь потому что тот был его другом. Он считал его едва ли не кровным братом. — неожиданно для самой себя с ужасом и стыдом понимаю, что не помню лица Эддарда Старка, потому, пытаясь воскресить в памяти родные черты, зажмуриваюсь так сильно, что перед глазами тут же возникают разноцветные круги. Это не помогает. Сознание лишь наполняется серо-голубым ледяным цветом его глаз. Голос предательски надломился: — К тому же, даже если Вы пожелаете отомстить Старкам, то рискну Вас огорчить. Старков больше нет. Мой род прерван. — королева приподняла брови, словно ожидая подробностей, но вдаваться в детали не было особого желания. Да и сил на то, чтобы хотя бы говорить практически не осталось. Я была измотана. Измотана до дрожащих колен. — Хотя, стоит отметить, что Ваш отец также приложил к этому руку, когда сжег заживо моего деда и дядю. Но если Вы все-таки решите меня убить, — в голос просочилась сталь, — то будьте добры, позвольте сделать это своим драконам. Не хотелось бы умирать обычной скучной смертью, а меньшего от матери драконов я не ожидаю. — я неоднозначно фыркнула, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Таргариен напряглась, сомкнув губы в тонкую полосу, и в глазах ее мелькнула тень понимания, однако уже через секунду даже намека на след задумчивости на светлом лице не присутствовало. — Тирион Ланнистер сказал, что вы прибыли с ним для верной службы мне. — ее взгляд горячей волной прошелся по лицу. — С чего бы мне брать на службу тебя? У тебя нет ни армии, ни денег, ни чего-либо еще, что было бы мне полезно. — У меня есть знания. — я пожала плечами. — Скудные, но они есть. Может Вы и действительно истинная наследница Железного Трона, да только вот править Вы не сможете. А знаете почему? Потому что представления не имеете о том, каков Вестерос и как там все устроено. Я не сильна в политических стратегиях, но немалое понимаю в людях. Знаю наших общих врагов в лицо. — Да? — темная бровь скептически дернулась. — И кто же наш враг? — Ланнистеры. — твердо произнес мой голос. Несомненно, в голове упрямым утренним туманом стояло лишь одно лицо, обрамленное золотыми волосами — лицо Серсеи Ланнистер, но вдаваться в подробности я вновь не сочла нужным. — Тогда почему же ты прибыла сюда с одним из представителей этого рода? — Потому что он… — язык запнулся, а в голове вихрем завертелись слова, но нужное найти удалось с большим трудом, — другой. Он никогда не желал зла мне и моей семье. Никогда не желал зла Вам. Никогда не хотел войны. Тирион Ланнистер — приятное исключение своего рода. И, признаться честно, я почти ничего не знаю о Вас. Лишь то, что Вам удалось искоренить рабство и у Вас есть три огромных взрослых дракона, во что мне до сих пор хочется не верить. Однако Тирион Ланнистер решил, что Вы достойный правитель. Этого мне достаточно. Девушка, слегка сощурившись, добавила стали в свой голос. — Вы так ему доверяете? — Доверяю. — ответ дался легко. Даже слишком. — Возможно лучше, чем самой себе. К большому моему сожалению, это было правдой. Тирион Ланнистер был тем человеком, что защищал меня и мою сестру, хотя был абсолютно не обязан этого делать. Его ненавидел собственный отец, презирали окружающие, а некоторые вовсе не принимали за человека, но несмотря на это все маленький лорд чудом сумел сохранить в себе чистую и неподдельную доброту и человечность, которые способен узреть не каждый. Это удивляло. Удивляло почти так же, как существование драконов. Таргариен на мгновение задумалась, нахмурив густые брови, после чего произнесла: — Вы сказали, что не знаете меня. — Верно. — Однако, предлагаете свою помощь. — Не совсем так. — пальцы переплелись между собой, пытаясь унять нервную дрожь. — Мне бы все-таки хотелось знать, какой именно королеве я предлагаю свою помощь. Представляет ли она из себя хоть что-то или же… Зубы сомкнулись на кончике языка, как только мою недалекую голову посетило осознание что я сказала и кому. Дейенерис сжала розовые губы, едва ли не фыркнув. Я тихо вздохнула, ощущая, как сердце начинает колоть. Потерла холодеющие руки друг о друга. Боги, какая же ты дура, Джейн. Просто невыносимая дура. Это тебе не Королевская Гавань, и Джейме рядом нет. Никто тебя не защитит. Больше некому. — Так Вы хотите знать, кто я такая, леди Старк? — рядом стоящая советница бросила на королеву крайне обеспокоенный взгляд своих золотых глаз, но та беспристрастно с особым рвением продолжала: — Я родилась на Драконьем Камне в ужасную бурю, хоть сама этого и не помню. Я и мой брат сбежали до того, как убийцы Роберта Баратеона могли нас найти. Роберт был другом Вашего отца, так Вы сказали? Интересно, знал ли Ваш отец, что его лучший друг послал убийц за новорожденной девочкой? — по позвонку пробежал нервный холодок. Дыхание участилось, а нарастающий ком волнения подбирался к горлу, перекрывая доступ к глотку свежего воздуха. — Я провела всю свою жизнь на чужих землях. Столько людей пытались меня убить, что я не помню все их имена. Я была продана, словно кобыла. Я была заточена в цепи, предана, изнасилована. И вот сейчас я здесь. Я была рождена править Семью Королевствами, леди Старк, и я буду ими править. — Дейенерис на мгновение замолчала, а затем с некоторым трудом вымолила: — Я знаю кем был мой отец. Что он творил. Безумный Король заслужил свое имя. Но я не он. Затаив дыхание, я едва из себя выдавила: — Мне бы хотелось в это верить. — Вы все еще предлагаете свою помощь? — голова совершила несмелый кивок, хотя сказанное и не казалось вопросом. — Как Вы сумеете помочь мне получить желаемое? Ответ на этот вопрос был заранее подготовлен, потому я позволила ощутить себе мимолетную легкость на пару с призрачным облегчением. — У меня остались друзья на Севере. Дом Форрестеров, не слышали о таком? — перед глазами замаячило лицо Миры Форрестер, что была несомненно добра ко мне и дала разрешение обращаться к ее семье, если вдруг понадобится помощь. Интересно, она все еще жива? Мне бы хотелось, чтобы она жила. — Возможно, они могли бы оказать нам услугу и встать на Вашу сторону, когда придет время. — Возможно? — Нельзя никогда быть в чем-то полностью уверенным. — беспристрастно парировала я, продолжая: — Представительница дома Форрестеров близка с Маргери Тирелл, а Тиреллы поистине могущественны. Они уступают по богатству только Ланнистерам, а по численности армий, которые они со своими вассалами могут выставить на поле боя — никому. Мощные флоты лордов побережья, Щитовых островов и Арбора, присягнувших Тиреллам, силой ничуть не уступают королевскому флоту. Заручившись их поддержкой Вы стали бы чуть ли не непобедимой. А если взять в расчет Ваших драконов, и армию, коей Вы владеете, то Ланнистерам останется лишь молить о прощении у Старых и Новых Богов. Фиалковые глаза недоверчиво сузились. — Чего же Вы хотите взамен, леди Старк? — Честно? Вернуться домой. — обессиленно выдохнула я без особых раздумий. — Быть для Вас Хранительницей Севера, признающей над собой власть Таргариенов, как было несколько десятков лет назад. Снова вдохнуть северный воздух и встретиться со своими родными в крипте под замком. Большего я и просить не смею. Я говорила не совсем правду. На самом деле мне хотелось только одного — вернуться в прошлое и не переставая ценить каждую секунду. Услышать заботливый голос отца и почувствовать нежную руку матери, поправляющую мои волосы. Вновь засидеться со старшими братьями у камина до самого утра, проводить больше времени с Сансой, но не забывать и о милой Арье. Рассказывать сказки Рикону, и, быть может, постараться быть более снисходительной к Брану. Но время неумолимо бежит вперед, не собираясь замедлять свой бег, а я всего-то и могу стараться поймать его и удержать в ладонях. Это сравнимо с песком, утекающим сквозь пальцы. Дейенерис сощурилась. Промолчала. Перевела неоднозначный взгляд на смуглую девушку, приподнимая брови в немом вопросе, и, дождавшись легкого кивка головой, снова обернулась ко мне. — Я приму Вас на службу, Джейн Старк. Будете моей советницей до тех пор, покуда будете хранить мне верность. А сейчас, полагаю, Вам стоит отдохнуть и набраться сил, ведь путь был неблизок. — облегчённый выдох тотчас вырвался из груди. — Миссандея, — обратилась она к рядом стоящей девушке, — будь добра, отведи миледи Джейн в ее новые покои. Смуглолицая кивнула и послушно прошла ко мне. — Пойдемте, — тонкие пальцы переплелись между собой, — нам прямо по коридору. Я в последний раз обернулась на королеву и тут же поспешила отвернуться под натиском ее властного взгляда, последовав за девушкой. Сердце все еще бешено колотилось в груди, когда я смогла осознать все то, что произошло, и плотно уложить в своей голове. Я — советница Дейенерис Таргариен. Той самой Бурерожденной из дома Таргариенов, именуемой первой, от крови древней Валирии, Неопалимой и далее по списку. Советница. Приближенный к королеве человек. Призрачный груз ответственности тут же сдавил плечи, заставив сгорбиться. Во что я только смогла ввязаться, черт возьми… Советница? Что советовать? Если бы она оставила меня при дворе в качестве служанки, я бы сумела ее понять, но советница?.. Девушка провела меня вперед к длинной мраморной лестнице — такой же пурпурной, как и стены тронного зала — и зашагала по ступеням вверх, аккуратно скользя смуглой ладонью по перилам. — Могу я задать вопрос? — неожиданно даже для себя произнес мой несколько неуверенный голос, пока я неотрывно наблюдала за осторожными движениями Миссандеи, плывущей по ступеням. — Да. — ответила советница, даже не обернувшись на меня. — Он будет несколько неучтивым. — внимательный взгляд прожигал смуглую спину, что была видна из-за выреза на голубом платье. Отчего-то ее одеяние напомнило мне наряды Маргери и сердце тут же сковало тоской. Секунду помолчав, Миссандея пожала хрупкими плечами. — Я слушаю Вас. — Как давно Вы знакомы с Дейенерис Таргариен? — Достаточно давно, чтобы верить в нее. — она коротко вздохнула, и я не могла не отметить, что девушка обладает приятным высоким голосом. Возможно, она неплохо поет. Была бы тут Санса, она сказала бы наверняка… — Я принадлежала мастеру Кразнису мо Наклозу, что владел войском Безупречных в Астапоре. Вы слышали когда-нибудь о Безупречных? — Нет. — я покачала головой, нахмурившись. — Как-то не доводилось. — Это великие воины, знаменитые своей дисциплиной и умением сражаться. Они практически непобедимы, я сама в этом убедилась. — с губ сорвался скептический смешок, потому как в это поверить было довольно трудно. Миссандея, как будто бы ничего не заметив, продолжала: — Моя королева желала купить их у Кразниса, но тот не знал общего языка, лишь валирийский, потому я была вынуждена помогать им с заключением сделки. Тогда я впервые и увидела ее. — Ты знаешь валирийский? — девушка утвердительно кивнула в ответ на совершенно ненужный и отчасти глупый вопрос. Я невольно восхитилась. — Здорово, наверное, знать два языка сразу. — Девятнадцать. — Что? — Строго говоря, я знаю девятнадцать. — она мягко улыбнулась. — Высокий валирийский мой любимый. — Это… — язык предательски запнулся, — впечатляюще. Правда. Очень впечатляюще. Я никогда не испытывала особой тяги к языкам, хотя с малого детства люблю читать. — Каждому дается что-то свое, миледи. Но, на самом деле, это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. — советница пожала плечами и толкнула темную дверь впереди, пропуская меня внутрь. — Эту комнату Вы будете делить вместе с лордом Тирионом какое-то время, пока королева не найдет для Вас отдельные покои. Надеюсь, это не составит неудобств. — Я и лорд Тирион спали на голой земле пару недель, неужели Вы правда думаете, что такое соседство кого-то из нас может затруднить? — я усмехнулась, беглым взглядом скользя по небольшой кровати, деревянному шкафу, предназначавшемуся для одежды, письменному столу и нескольким крохотным диванам, что вплотную были придвинуты к светлой стене. Свет из широкого окна удачно падал на мебель, позволяя рассмотреть ее в мельчайших деталях. Взгляд вновь мазнул по столу, а в голове нервной дрожью пронеслась опасная, но невероятно желанная мысль, заставляющая ладони мигом похолодеть. — Прошу прощения, здесь есть чернила и пергамент? — Внутри стола. — кивнула советница, указывая на небольшие ящики. — Если это все, то я пойду, миледи, и попрошу приготовить Вам ванну. — Спасибо. — тихо вымолвили мои губы. Дверь скрипнула и мягко притворилась. Я осталась в тишине, нарушаемой лишь легкими порывами ветра из раскрытого окна. Глаза все также неотрывно были прикованы к письменному столу, а ноги не могли сделать и шага. Было нечто страшное в моих намерениях, но в то же время казалось, если я этого не сделаю, то непременно умру, прямо здесь, скорчившись на полу от внезапно нахлынувшей притупленной боли и волнения. Рука горела, сжимаясь в кулак. Сделав первый шаг, я вздрогнула, словно действие являлось страшным преступлением. То, что я собираюсь сделать, бесспорно, опасно, но ведь всегда есть шанс на успешный исход, разве нет? Дрожащая рука потянулась к ящику, пальцы вцепились в сухой пергамент и перо. Нервно отодвинув стул и макнув наконечник в чернила, я застыла, словно статуя, над чистым листом. Зубы вцепились в нижнюю губу, больно ту кусая. В голове вихрем носились всевозможные слова, но отчего-то я совсем не знала, с чего мне начать. Ладонь с пером все так же тряслась, позволяя чернилам объемными каплями упасть на пергамент. Глубоко вздохнув, я облокотилась на спинку стула, и, наконец, аккуратно вывела первую букву. Затем еще одну. И еще. До тех пор, пока перед глазами не возникли строчки, которые, как казалось мне ранее, я больше никогда не увижу: «Мой дорогой братец Джон…» С каждым новым словом почерк становился все более небрежным, словно письмо писала пятилетняя девочка с дрожащей от страха рукой. Хотя, если быть честной, таковой я себя и ощущала в этот миг. Я писала много и не могла остановиться. Писала о том, как мне его не хватает и как сильно я жажду его увидеть. Писала о своих переживаниях, страхах, передавала сквозь строчки свое беспокойство и истинные чувства, которые мне бы хотелось запереть глубоко внутри себя. Я писала о том, что мне страшно. О том, что я не знаю, что делать и как дальше быть. Что я в тупике, и никто не может помочь мне выбраться. Написанное рассказывало сразу обо всем и ни о чем конкретном. Я не просила его явиться и спасти меня, да и это не было возможным. Мне просто хотелось увидеть ответное письмо, просто понять, что я не одна. Когда на пергаменте не осталось места, я глубоко вздохнула, не желая перечитывать то, что было написано под нежеланным всплеском чувств, и, убедившись, что чернила высохли, туго скрутила лист и сложила его внутрь ящика, про себя отметив, что не мешало бы одолжить у кого-нибудь ворона. — Я смотрю, Вы уже нашли себя занятие. — я вздрогнула от неожиданности, ведь совсем не заметила, как в комнату зашел Тирион. Мужчина заинтересованно глядел на меня, приподняв брови. Он выглядел гораздо лучше, нежели раньше — видимо, уже успел принять ванну и немного отдохнуть, пока проходила моя аудиенция с королевой. — Что Вы там писали? Стихи? — Это самое нелепое предположение из всех, что Вы выдвигали. — я громко фыркнула, усмехнувшись, но усмешка показалась какой-то чересчур уж натужной. — Это занятие под стать моей сестрице, но никак не мне. Тирион как-то странно поморщился, вмиг помрачнев, но быстро взял себя в руки, возвращая былое выражение лица. — Тогда, полагаю, это письмо. Но вот кому? — Ланнистер, кажется, пребывал в хорошем расположении духа, потому и в голосе его сквозили некоторые издевательские нотки. — Не подсказывайте, я сам угадаю. Должно быть, моему дражайшему братцу. — Я не дура. — скривившись в гримасе, отмахнулась от мужчины я, но отчего-то внутри все равно разлился обжигающий огонь. — Правда думаете, что я бы стала ему писать, когда мы находимся в бегах? — Вообще-то я лишь хотел посмотреть на Вашу реакцию, но, если поразмыслить, — Тирион нахмурился, — Серсее станет известно о нашем нахождении в Миэрине спустя несколько дней. Возможно, это пробудет тайной даже неделю, но не более. — И что тогда? — Да ничего. — Ланнистер лениво плюхнулся на кровать. — Навряд ли моя сестрица соберет войска и направит их за Узкое море. Конечно, она все еще будет грезить местью и, быть может, продолжит строить козни, но с армией сюда точно не направится. Так кому Вы писали? — он вновь насупился. — Сестре? — Хотела бы я написать ей, знать бы только где она, и с кем. — обреченно вздохнула я. — Я писала своему брату. — Ах, бастарду. — мужчина нахмурился, словно пытаясь выудить из омута воспоминаний едва покрывшееся щетиной лицо моего юного брата. Должно быть, тот мальчик-Джон уже давным-давно умер, а на его месте восседает храбрый муж Ночного Дозора Джон Сноу. — Вы думаете, он еще жив? — Мне бы хотелось в это верить. — говорить было непросто, а допустить мысль о возможной смерти брата и вовсе пугало до дикого ужаса. — Тот Джон, которого я знала, редко поступал безрассудно и совершал какие-либо поступки лишь из благородных побуждений, как мой отец. — Да. — Тирион выдержал секундную паузу. — Только вот это Вашего отца и погубило. — Моего отца погубила верность, лорд Тирион. — холодно отчеканила я, вертя в пальцах завязку на штанах. — Но даже если и так, мне хочется верить в то, что мой брат не настолько благороден. Джон всегда был достаточно умным и многое знал о битвах и… выживании. — Ваш брат действительно довольно смышленый юнец, и учился он достаточно быстро, если мне не изменяет память. — Ланнистер пожал плечами, устало прикрыв глаза, а затем несколько лениво промолвил: — Но все же мой братец был бы рад короткой весточке. — Издеваетесь. Непрошенное раздражение тут же разливается по телу. — Отнюдь. — Да ну? — я недоверчиво хмыкнула, чувствуя, как начинаю терять терпение. — Чего Вы добиваетесь, Тирион? Ланнистер медленно пожал плечами и тихо, будто бы неуверенно, пробормотал: — Мне любопытно. — Что именно? — Каким образом мой разлюбезный брат, не воспринимавший никакую другую женщину помимо Серсеи, смог не единожды пойти на риск ради Вас? Рисковать собой и доверием собственной сестры? — Тирион на мгновение замолчал, подбирая слова. — Не поймите меня неправильно, Джейн, но все это кажется мне запутанной загадкой, над которой я все еще ломаю голову. Но даже если в нее и приходят разного рода мысли, как все вышло со стороны Джейме, то почему Вы ответили взаимностью я понять до сих пор не могу. Ранее Вы яро отрицали даже мысль об этом. В воспоминаниях всплывают короткие беседы с маленьким лордом и его вопросы о рыцаре, собственные размышления и мысли, которые мне некогда казались невероятно правильными. Я не желала любви, это верно, но сейчас… Сейчас я готова за нее сражаться, если придется, ведь шаг уже сделан, а лед слишком тонок. — Отрицала, потому что это было неправильно. Неразумно. Но разве любовь бывает разумной? — я нервно дернула плечом, немигающим взглядом глядя в глаза Тириону. — Нет. Она никогда не бывает мудра и способна привести к безумию, но все мы, несмотря на риски, следуем зову собственного сердца, куда бы оно не вело. Возможно, мы должны были быть врагами, но где-то по пути к этому я влюбилась в него. Конечно, поначалу мои чувства оставались для меня непонятными, или, скорее, непринятыми мной самой, но… Истинные чувства те, что мы понимаем лишь под конец, разве нет? Разве это не так, Тирион? — воздух разом испаряется из легких, а глаза, кажется, начинает щипать подступившими слезами. Плотно сжимаю челюсть, стараясь держать себя в руках. — Я не многое смыслю в любви, лорд Тирион. Вернее, совсем не смыслю, но то, что я чувствую к Вашему брату — это несомненно любовь. Та любовь, о которой нет книг и стихов. Я прочла несколько десятков рукописей о том, как за любовь погибали, как за нее убивали, но не в одной книге не говорилось о той любви, ради которой хотелось жить. А мне хочется. Ради него. Тирион поджал губы сохраняя напряженное молчание, его взгляд зеленых глаз с необычайной придирчивостью мазнули по моему лицу, и на глубине зрачков тенью мелькнула жалость. — Он сведет Вас в могилу. — тон мужчины беспомощный и пропитан легким оттенком грусти. — Не желая этого, конечно, но непременно так оно и будет. — Пускай так. — зубы впились во внутреннюю сторону щеки, в попытках сдержать надвигающийся град слез. — Любовь к нему того стоит. — Джейме… Он не столь хорош, как Вы думаете. С губ сорвался нервный смешок. — Я знаю. — Нет, не знаете. — Тирион нахмурился, нервно сжав ладонь в кулак. — То есть… Да, Джейме удостаивал серьезного отношения весьма немногое. Я прекрасно знаю за своим братом эту особенность и всегда прощаю ее. Во все жуткие и мучительно долгие годы моего детства лишь он выказывал мне симпатию, когда все стальные видели во мне уродливого монстра, и за эту симпатию я мог простить ему едва ли не любой поступок. Но это я. Способны ли Вы простить ему что-либо? Мужские глаза впились в мое лицо, ожидая ответа. — Я не совсем… Не совсем понимаю, о чем Вы говорите. — путаясь, переплетаю пальцы, вглядываясь в зеленые радужки. Едва Ланнистер раскрыл рот, как раздался тихий стук в дверь, а затем на пороге предстала Миссандея и слегка усталым голосом оповестила о том, что ванна готова. Я тут же поднялась со стула, и, бросив последний недоуменный взгляд на мужчину, последовала за советницей. Путь пришлось проделать совсем недолгий — прямо по коридору, а затем поворот направо. Девушка пропустила меня в купальню, а после, недолго думая, оставила наедине с собой, мягко притворив дверь. Медленно, цепляясь пальцами за край грубой льняной рубахи, стягиваю ее через голову, а затем принимаюсь развязывать завязки на портках. Полностью обнажившись, аккуратно приподнимаю ступню и едва касаюсь воды пальцами. Она обожгла, но не до такой степени, чтобы из-за этого стало невыносимо больно. Осторожно забравшись в ванну и ощутив, как кровь начинает бурлить в жилах, позволяю себе улыбнуться и вдохнуть приятный запах масел. Здорово вновь почувствовать тепло воды и, наконец, по-человечески помыться. Слова Тириона Ланнистера эхом гуляли в голове, совсем не желая оставлять меня в покое. Мужчина никогда ничего не делал просто так. Ничего не говорил просто так. Все, совершенное Тирионом, всегда имело под собой смысл. Пускай его изначально и не было видно, но после, если приложить усилия и слегка покопаться, начинаешь догадываться, что тот имел в виду. Однако, терпением и блестящим умом я никогда не отличалась, потому бросила эту затею спустя нескольких минут раздумий. Да какая к черту разница, что он имел в виду? Сейчас вовсе не до этого. Было бы неплохо для начала отправить письмо Джону и найти общий язык с Дейенерис Таргариен, дабы та не решила подпалить меня на драконьем огне, а все остальное совсем смысла не имеет. Пролежав в воде несколько долгих и невероятно желанных минут в полнейшем спокойствии и умиротворении, руки принялись намыливать волосы и тело, смывая с них въевшуюся грязь. Казалось, она забралась так глубоко, что пробралась даже под кожу, изменив привычный бледный цвет на серо-коричневый. Когда кожа совсем раскраснелась от моих натираний, я остановилась, смывая с себя мыльную пену, после чего вылезла из воды, едва не поскользнувшись. Вытеревшись досуха предусмотрено оставленным в купальне полотенцем, я краем глаза заприметила небольшое зеркало, которое обделила вниманием поначалу. Босые ступни медленно ступили к нему, взгляд нетерпеливо мазнул по отражению, жадно цепляясь за каждый участок кожи. Короткие волосы рваными концами касались широких плеч, отбрасывая тень на грудь, которая успела увеличиться в размере, как и бедра, что раньше казались мне слегка угловатыми. Пальцы проскользили по едва выпирающим ключицам, провели дорожку к пупку и остановились у тазобедренной кости, слегка стукнув по ней. Взгляд опустился ниже, рассматривая ляжки, на коих красовались парочка темных синяков, и которые будто бы стали чуть шире, и пошел еще ниже, примечая длинный тонкий шрам на лодыжке от тренировочного меча Джейме. Мое тело изменилось. Не сильно, но все же заметно. И почему-то в ту минуту, когда я глядела на себя, я вовсе не казалась себе некрасивой, как это бывало довольно часто. Наоборот — в собственном отражении что-то завораживало. Навряд ли это была красота в прямом ее проявлении, быть может, я видела в себе силу? Или всего лишь желала ее видеть. Одно я знала точно — тот человек, что стоит передо мной, не сравним с человеком, которого я знала два года назад. Собственные преображения пугали, — как внутренние, так и внешние -, но глупо было полагать, что ничего не изменится после всего того, что мне пришлось пережить. Может быть, мне хотелось, смотря в зеркало, видеть человека достойного? Но желания не всегда претворяемы в реальность, к сожалению. Когда я вернулась в покои, Тириона уже и след простыл. Изъятое ранее оружие лежало на столе как ни в чем не бывало. Переодевшись в чистую одежду, коим послужило белое платье из такого легкого материала, которого мне раньше не приходилось касаться, я нырнула под тяжелое одеяло, накрывшись с головой и сомкнула глаза так сильно, как только могла. Страхи, переживания, беспокойство — все завтра. Сейчас хотелось только одного — забыться в глубоком сне, и не важно, что происходит вокруг. Мне хотелось спокойствия. Хотелось чувствовать себя в безопасности, но как бы я не старалась, в темноте неизменно мельтешил враждебный взгляд зеленых глаз Серсеи Ланнистер. Я не боялась ее, однако боялась того, что она может сделать в порыве своего страшного гнева. Какую бы сильную я не таила в сердце ненависть к этой женщине, не признать того, что Серсея — истинная львица, было бы глупостью. Хитрая, беспощадная и свирепая — вот, что ее отличало от всех остальных. И Джоффри был ей подстать. Внезапно мне вспомнилась страшная ночь во время битвы на Черноводной. Тогда Серсея, сжимающая бокал вина в руке, была как никогда расположена к беседе и говорила много странных вещей. — Я знаю, тебе это знакомо. — молвила она тогда после рассказа о том, как страстно желала взяться за оружие вместо привычных женских занятий. — Должно быть, даже лучше, чем мне. И это было правдой. Не совсем той, которую хотелось бы признавать, но все же. В ту ночь я могла ее понять. Возможно, не совсем хотела, однако слова ее, кажется, навеки отпечатались на стенках черепной коробки, и возникали перед глазами всякий раз, когда мне вдруг вздумается вспомнить о ней. Еле слышный стук в дверь заставляет меня подскочить и глупо оглянуться по сторонам. — Да? — несмело молвлю, впопыхах приглаживая все еще влажные волосы. — Надеюсь, я не отвлекаю Вас от важных дел. — Дейенерис, войдя в комнату, проговорила это напускным вежливым тоном, под которым скрывалось абсолютное безразличие. — Вовсе нет. — неохотно пробормотала я, кусая изнутри щеку. Таргариен неоднозначно приподняла брови, окинув меня изучающим взглядом фиалковых глаз, что так сильно напоминали драгоценные камни, и хмыкнула почти что по-детски. В рассудок опять закралась мысль о невероятной красоте девушки, но ее тут же отчаянно перебивала вторая, голосящая о том, что красота королевы столь же чарующа, сколь и опасна. Недаром на ее гербе изображен алый трехглавый дракон. — Я долго размышляла о Ваших словах, — начала она таким голосом, который присущ только истинным правителям, — и хочу узнать некоторые детали. — Надеюсь, я смогу дать их Вам. — Вы действительно приехали на другой конец света ради человека, о котором ничего не знаете, с предложением объединиться? — настойчивый взгляд пронизывал насквозь. Таргариен, со всей присущей ей грациозностью, мягко опустилась на стул, переплетая тонкие бледные пальцы между собой. Серебряные волосы мягкими волнами струились по ее плечам, и так сильно напоминали лунный свет, что поначалу, засмотревшись на них, я не сразу услышала, что девушка что-то сказала. Нелепо пожимаю плечами, осознавая, насколько ужасно это звучит. — В целом, — невольно хмурюсь, — так и есть. Дейенерис, кажется, недовольна ответом, потому как розовые губы тут же сжимаются в тонкую линию, а в глаза, так сильно напоминающие аметисты, просачивается холод. — Звучит не слишком хорошо для умной девушки. — С чего бы Вам считать меня умной? — удивление перебивает все остальные чувства, заставляя приподнять брови. — Не я. Тирион. Он назвал Вас «достаточно умной» при разговоре со мной. — Таргариен едва заметно выдыхает, выжидающе всматриваясь в мое лицо. — Выходит, он еще тот льстец. — Довольно. — девушка устало прикрывает глаза и напряженно стискивает зубы. Внутренности обдает холодом. — Я желаю знать правду, ведь иначе мое решение по поводу Вашей казни может измениться. — Правду? — задумчиво прикусываю губу, едва не затрясшись в каком-то безумном смехе от осознания, и тут же выдыхаю: — Потому что мне больше ничего не осталось. Взгляд напротив меняется из уставшего в заинтересованный. — О чем Вы? Растерянно гляжу на Дейенерис и вновь ощущаю, как погружаюсь в бездонный колодец тьмы, о котором хотелось так сильно не думать. Призрачные воспоминаний обрывками скачут вокруг, вспарывая самые старые раны: падение Брана, отъезд Джона; казнь отца и издевательства над Сансой; побег Арьи, смерть матери и Робба; презрительные взгляды обитателей Красного Замка, их речи, полные жгучего высокомерия, лицемерия и неоправданной жестокости; бессмысленная влюбленность в человека, с которым, возможно, я больше никогда не увижусь… и враги. Бесчисленное количество врагов. Куда не глянь — повсюду мелькают тени предателей. Эйрис Таргариен, помнится, тоже повсюду видел врагов. Быть может, я схожу с ума? — Моего отца обвинили в измене и казнили на ступенях Великой Септы Бейлора, несмотря на то, что ему было обещано помилование. — сухо начинаю я, замечая, что молчание продлилось непозволительно долго. Сглатываю, пытаясь не поддаваться порывам чувств, продолжая: — Младшей сестре удалось сбежать еще до казни, но более ее никто не видел. Мать и старшего брата, подло обманув, зарезали на свадьбе, словно скот. Младшие братья бежали из родного Винтерфелла, когда Теон Грейджой, воспитанник лорда Эддарда Старка, предав нас, взял замок. У меня осталась лишь сестра, что бежала со злополучной королевской свадьбы, и брат-бастард на другом конце света, который верно служит Ночному Дозору. Мой дом в руках врагов. Сестра, возможно, тоже. И моя последняя надежда… Последняя надежда вернуться домой — это Вы. Дейенерис едва заметно вздрагивает, распахнув глаза. Молчит, переплетая пальцы крепче, потеряно пялит взглядом в собственные колени, спрятанные за белоснежной тканью платья. Наконец, чуть приподнимает голову, и говорит: — Всю свою жизнь, сколько я себя помню, мой брат любил всматриваться в тонкую полоску горизонта и неустанно твердить мне о крае за Узким морем. «Мы все вернем, милая сестрица», — говорил он мне. Помню, как сильно тряслись его руки, когда он повторял эту фразу. Помню и улыбку с легким намеком на безумие. «Драгоценности и шелка, Драконий Камень и Королевскую Гавань, Железный трон и Семь Королевств, все, что они отняли у нас, мы вернем обратно». — голос ее звучал несколько отстраненно, словно девушка полностью ушла в омут воспоминаний. — Казалось, он жил ради этого дня. Но правда в том, что я не желала этого. Единственное, что мне хотелось вернуть, — темные ресницы затрепетали, и ее глаза встретились с моими, — был большой дом с красной дверью в Браавосе, лимонное дерево у моего окна, и детство, которого у меня никогда не было. В голосе Таргариен не было печали или боли, лишь какая-то странная отчаянная тоска по прошлому, которая была знакома и мне тоже. Та самая тоска, когда ты понимаешь, что время необратимо, и былого не вернуть, как бы не хотелось. Остается лишь жить дальше с тем, что имеешь. — Я знаю, каково это — думать, что ты потеряла все. — неожиданно искренне пробормотала Дейенерис. — Я испытываю это чувство каждый день. Но уже ничего не изменить. — будто бы прочитав мои мысли бросила девушка. — Проведя в Вольных городах двадцать лет своей жизни, я все-таки сумела понять, что это действительно не мой дом и брат был прав. Хоть в чем-то… — на ее губах расцвела невинная усмешка. — После его смерти единственное, что не давало мне пойти вслед за ним, была вера. Но не в Богов, не в старые сказки, а в себя. Я выжила, потому что огонь внутри меня загорелся ярче, чем огонь вокруг меня. Я проявила смелость и возложила на себя ответственность вернуть своему роду былую власть. — едва я открыла рот, как девушка поспешила объяснить: — Я знаю. Знаю, что Вы хотите сказать. Но я не мой брат, и далеко не мой отец. Мой отец был злым человеком. Погибая, он оставил этот мир хуже, чем он был до него. Я так не поступлю. После меня мир станет лучше. — бледные пальцы коснулись белоснежной юбки, расправляя складки. — Я боролась за то, чтобы ни один ребенок, рожденный в Заливе Работорговцев, не знал, что такое быть купленным или проданным. Я продолжу сражаться за это здесь и дальше. Но это не мой дом. Тирион говорит, что простой народ навряд ли решит поддержать меня, но если ты… Если ты действительно желаешь помочь мне с помощью своих друзей, — совсем позабыв о формальностях, почти прошептала девушка, — мы вернемся домой. Холодный воздух, ворвавшийся в комнату через распахнутое окно, касался оголенных нервов, сломанных костей. Теперь напротив себя я видела не уверенную в себе королеву, непоколебимую и строгую, а юную девочку, у которой отобрали все самое родное еще когда та лежала в колыбели. Отчаянный взгляд фиалковых глаз был полон светлой надежды, былая маска суровости и вовсе потрескалась, обнажив передо мной хрупкую душу. А когда Дейенерис чуть подается вперед и ласково накрывает мою руку своей, по телу и вовсе бегут мурашки. В ушах звенит лишь одно слово — «домой». Мы. Вернемся. Домой. Ее откровенная речь и уязвимый вид не мог не поразить до глубины души. Неожиданно для самой себя начинаю понимать, что девушка вызывает во мне доверие. — Все не так просто. — голос сошел на шепот. — Вы хотите сделать мир лучше и показать всем вокруг, что Вы не Безумный Король, но… Вестерос коварен. Есть что-то неопределимо любопытное в мысли о том, что можно править, опираясь лишь на справедливость и доверие людей. Это больше, чем просто сказка, но все равно полная чушь. И даже поддержка Великих Домов тут не поможет. Захватить власть — безусловно, но вот удержать ее… — Я не захватчица. Лишь возвращаю то, что мое по праву. — отбилась Таргариен, чуть сильнее сжимая мою ладонь. — Я не так глупа, чтобы меня можно было провести. Уже нет. И я уж точно не собираюсь быть королевой пепла. Моя правление будет долгим и светлым, этим и запомнится. Так будет писано в истории. Вглядываюсь в ее широко распахнутые глаза, чувствую тепло кожи и ощущаю, насколько девушка напряжена, замерев в ожидании, словно желая получить какое-то одобрение, подтверждение правдивости собственных слов. И я не могу ей противиться. Она очаровывает своими словами и заставляет поверить ей. Поверить в нее. Помогает зажечь глубоко в груди нещадно тлеющую надежду на светлое будущее, и, быть может, не столь мрачное настоящее. Колеблюсь еще несколько секунд, после чего, прочистив горло, тихо произношу: — Я Вам верю. — Дейенерис. — Что? — Можешь звать меня по имени. — она мягко и невероятно тепло улыбается, чему я невольно удивляюсь, приподнимая брови в немом вопросе, но ответа на него так и не получаю. — Дейенерис. — впервые произношу ее имя вот так просто, но все равно чувствую, что за ним стоит нечто магическое, подстать его обладательнице. — Когда ты вошла в тронный зал, я поначалу не заметила этого, но теперь… — Таргариен замолкает, обдумывая дальнейшие слова, после чего, с некоторым сочувствием в голосе произносит: — Теперь я увидела. — О чем Вы? — владелица лиловых глаз тут же смиряет меня упрекающим взглядом, и я быстро исправляюсь: — Ты. О чем ты говоришь? — О боли, что таится внутри тебя. — спокойно произнесла королева. — В этом мы похожи. Люди вокруг жестоки. Они хотели сжечь нас, оставить подыхать в развалинах, полностью стереть из истории этого мира, но они не смогли. Навряд ли боль притупится со временем, но я уверена, что мы окрепнем настолько, что сможем ее вынести. И мы поднимемся вновь, как было когда-то. Вернемся домой и обретем свободу. Я обещаю тебе. Клянусь. В этом голосе было что-то такое неуловимое и до дрожи откровенное, чему хотелось довериться. И сейчас, сидя в полутемной комнате друг напротив друга, мы были лишь одинокими девочками со своими ссадинами и ранами, которые не успели зажить. Принимающими свою жестокую судьбу, но желающие воздать обидчикам. Находящими для себя самых неожиданных союзников. Она хотела стать королевой и сделать этот мир лучше, а я… А я неожиданно сильно захотела помочь ей на пути к этой цели. Это значило только одно — война неизбежна и я точно буду ее частью. И почему-то это больше не пугало.***
JAIME — Не потеряй на этот раз. — Я больше его не сниму. Мирцелла глядит своими необычайно большими глазами на золотой медальон с гравировкой разъяренного льва, а затем спешит застегнуть цепочку у себя на шее, напоследок ласково проведя по ней пальцем. На ее лице не осталось и тени возмущения или недовольства — конечно, ведь ее возлюбленный жених тоже направляется в столицу за ней, что Джейме совсем не радует. Безусловно, было странно ощущать какую-то непрошенную злость при виде этого юнца. Мужчина не совсем понимал, откуда она берется и почему, но точно помнил те моменты, когда она вспыхивала в нем диким огнем. Впервые это случилось, когда он застал Тристана и Мирцеллу целующимися в беседке. Второй раз был уже после того, когда во всем разобравшись, Доран Мартелл пригласил его на беседу, предварительно предоставив возможность принять ванну и переодеться в чистую одежду. Этой возможности рыцарь был несказанно рад, скрывать не стоит, да вот только в ярко-желтом одеянии, по его нескромному мнению, он казался сам себе похожим на придворного шута. И это только в лучшем случае. Но на такие мелочи в тот момент Джейме было глубоко плевать, а когда он увидел свою дочь в платье такого же солнечного желтого цвета без рукавов, тогда и вовсе позабыл обо всем из-за надвигающегося порыва злости. Нет, конечно дело было не в цвете платья, и даже не в том, что оно предоставляло взору слишком много оголенной девичьей кожи. Виной этому раздражению была смуглая рука принца, обнимающая Баратеон то за открытое плечо, то за талию. Ланнистера это почти что бесило. Бесило до зуда под кожей. Разговор выдался… нелегким. Решить все мирно вышло лишь потому, что Доран Мартелл оказался справедливым и здравомыслящим человеком, чего, конечно, нельзя было сказать об Элларии. Женщина едва не шипела при виде мужчины, награждая такими смертоносными взглядами, от которых невольно хотелось увернуться. Джейме вдруг подумалось, что она чем-то походит на его сестру — обозленная, с бурлящим в крови ядом, рискующая отравить любого, кто посмеет воспротивиться ей. Они обе как двое ненасытных, изголодавшихся животных — хотят все больше и больше крови, плоти, боли, мести. Сэнд походила на ядовитую змею в каком-то смысле, и даже ее скромные извинения и пожелания Мирцелле всего самого наилучшего перед отплытием в Королевскую Гавань не смогли изменить мнения мужчины. Он не верил Элларии. До конца не верил Дорану Мартеллу, да и сам Дорн вызывал в нем странную отчужденность. Все здесь казалось пропитанным фальшью, как и в столице. Только вот если в Королевской Гавани он обычно закрывал на это глаза, то здесь его едва ли не тошнило. Джейме передернул плечами и устало вздохнул, переведя взгляд на свою дочь, и вновь невольно удивился тому, как сильно она подросла. Мирцелла, пожалуй, была единственной из всех троих его детей, к кому Ланнистер никогда не выказывал особого внимания. Не то, чтобы он вообще желал когда-либо занимать хоть какую-то роль в их жизнях, но все же иногда в голове мелькали мысли об отцовстве, которые он упорно отгонял. Джоффри никогда не вызывал в нем симпатии — Джейме видел, каким растет мальчишка, и чувствовал лишь отвращение. К маленькому Томмену он был чуть более снисходителен, а Мирцеллу и вовсе не замечал. И всех троих он не любил. Да он вообще никого никогда не любил. Никого, кроме Серсеи. Но это осталось в прошлом вместе с тем человеком, который был готов убить маленького мальчика ради своей подлой сестрицы. Теперь мужчина совсем другой — по крайней мере, в это так отчаянно хотелось верить. — Я знаю, ты не хотела покидать Дорн, — аккуратно проговорил Джейме, глядя в зеленые глаза Мирцеллы, что так сильно напоминали глаза ее матери, — но я рад, что ты едешь домой. — мужчина внезапно поймал себя на мысли, что сказал чистейшую правду. — Твоя мать жаждет тебя видеть. — Ланнистер на мгновение замолк, вздохнул, прикрыв глаза, и неохотно бросил: — Я рад, что Тристан едет с нами. Он хороший юноша. Тебе повезло. — девушка, приподняв голову, растянула губы в искренней улыбке, которая напоминала рыцарю солнце — так тепло от нее становилось. — Устроенные браки редко так… — он запнулся, пытаясь подобрать правильные слова, а в голове вспышками мелькали картины собственной свадьбы с Джейн Старк. Джейме помнил все: и дрожащую девичью руку, и свое неровное дыхание, и чистую благодарность, исходящую из самого сердца Старк, когда Ланнистер буквально спас ее от позорной традиции. Их брак, кажется, мог бы вполне неплохо устроиться. Но сейчас они на разных концах света, и только Богам известно, встретятся ли они вновь до того, как одного из них настигнет могила. Джейме с досадой сжал губы и наконец на одном выдохе закончил: — Удачно устраиваются. — Он понравится матушке? — с некоторым беспокойством пролепетала Мирцелла, сдвинув брови у переносицы. «Твоей матушке вообще мало кто нравится». — подумалось Ланнистеру, но вслух он этого не молвил. — Если она увидит, что ты счастлива, думаю, понравится. — вернее было бы сказать «она позволит ему жить», но это тоже было бы неправдой. Джейме был почти уверен в том, что Серсея не позволит мальчишке и года нормально пробыть в столице, и тотчас избавится от него, когда подвернется удачный случай. Неожиданно для самого себя сердце его сковала непрошенная грусть. Эта девочка напротив уж точно не заслужила такой участи. Она заслужила хорошей жизни в достатке, любящего мужа и крепкую семью, а не горе и слезы, которые ей могла бы доставить ее собственная мать. И будто бы прочитав его мысли, Мирцелла, нервно усмехнувшись, спросила: — Ты правда в это веришь? Джейме на мгновение замер, с изумлением поглядел на девушку, и внезапно для самого себя ответил ей слегка дерганной улыбкой, и на удивление в тот же миг ему стало непривычно легко на душе. Ланнистер не совсем понимал почему. Может, потому что они наконец убрались с проклятого Дорна, или, может это потому, что его дочь, кажется, как и он, понимала, насколько нерадушна Серсея Ланнистер. — Разве твоей матери нравится кто-то помимо ее детей? Мирцелла снисходительно улыбнулась. — Ей нравишься ты. На секунду Джейме будто оглушило. В нутро вцепилось желание раскрыть рот и поведать девчушке все чертову правду, которую мужчина так упорно скрывал всю свою жизнь. Ту грязную правду, от которой уже не отмыться, и о последствиях этой правды, которые заставляют его сожалеть каждый гребанный день о собственных жестоких поступках. Ланнистер все еще не мог смириться с тем, что, кажется, сестра дурила его все эти годы, держа при себе, словно тот был какой-то дворовой шавкой, которую можно погладить по холке, и та выполнит беспрекословно все просьбы. Он любил ее когда-то, а она отвечала ему тем же лишь по надобности, а не из-за собственных чувств. Все это было ложью. Все, с самого детства и по сей день. Джейме жил во лжи, дышал ею, захлебывался. — Я в этом не уверен. — сорвалось с языка, прежде чем мужчина успел обдумать свои слова. Мирцелла в недоумении приподняла брови, переплетая тонкие пальцы между собой. — Послушай… — Ланнистер глубоко вздохнул, пытаясь усмирить безумно колотящееся сердце, и внезапно почувствовал себя чересчур уязвимым. Настолько, что казалось, легкое прикосновение способно переломать ребра и вывернуть его всего наизнанку. Джейме вновь посмотрел на девушку, сжимая ладонь в кулак, и, наконец решившись, выпалил: — Я кое-что хочу тебе сказать. Давно уже надо было. Шагнув к сундуку, что находился напротив кровати, на которой сидела Мирцелла, рыцарь медленно, словно в каком-то дурмане, опустился на него, нелепо вцепившись пальцами в колено. Собственное решение нервировало. А широко распахнутые зеленые глаза, горящие любопытством, нервировали еще больше. — Итак… — неожиданно для самого себя мужчина прикусил язык, абсолютно не зная, что говорить. Невольно вспомнив свои разговоры с отцом, он испытал укол зависти, так как Тайвин никогда не мешкался и говорил уверенно и твердо, всегда по делу. Мысленно обругав себя всеми возможными словами и приказав собраться, Джейме приподнял голову, решив начать издалека: — Теперь, когда ты повидала мир… ты знаешь, какими… Сложными бывают отношения и люди. — слова срывались с губ почти что насильно, и звучали совсем не так, как мужчине представлялось поначалу. Мирцелла растерянно моргнула, хмурясь, и тут же задумчиво поджала губы. Ланнистеру хотелось завыть. Никогда в своей жизни он не думал о том, что ему придется говорить со своей дочерью. Вернее, что ему придется признаваться своей дочери в том, кто ее настоящий отец. Но почему-то мужчине так отчаянно хотелось, чтобы она знала. Чтобы знала, на кого может положиться, и кто сможет ей помочь, кому может доверять. — Ланнистеры и Мартеллы годами ненавидели друг друга, — «как и Ланнистеры и Старки». — промелькнуло в голове, — но ты полюбила Тристана. Так вышло случайно. — Джейме горько усмехнулся, ощущая, насколько болезненно-знакомым казалось ему все, о чем он говорил. — Каковы были шансы? На то, что ты полюбишь того, за кого выйдешь по договору? «Да, каковы были шансы, Старк?» — спросит он с привычным ехидством в голосе в следующий раз, когда ему доведется встретить Джейн. Она, должно быть, не сильно ударит его по плечу в ответ на язвительный тон, пошлет к черту, и, быть может, ответит не менее колкой фразой, но после обязательно ответит ему на вопрос. Ланнистер знал это. Так хорошо знал, и так хорошо был уверен в этом, что невольно улыбнулся. — Я имею в виду… — начал было рыцарь, ощущая, как нить разговора теряется в его собственных мыслях, но в голове все еще мелькали одновременно горячо любимые и ненавистные ему образы. Уж лучше бы он никогда не встречал ее. Лучше бы был послушным псом своей сестрицы. Оставался бы подонком до конца своих дней. «Мы могли бы свободно любить друг друга, Джейн Старк. — думал он перед тем, как окончательно проститься с девушкой. — В каком-то другом мире ты могла бы стать мне женой», — ему так сильно хотелось произнести это вслух, но он не мог. В его силах было лишь прижать ее на прощание и горько поцеловать, вздохнув напоследок такой хорошо знакомый запах, который он мог считать едва ли не родным. Джейме прикрывает глаза, слушая, как барабанит его сердце, словно желая пробить дыру в грудной клетке. Дрожащий выдох вырывается сквозь сжатые зубы. Успокойся. Возьми себя в руки. Но желание высказаться, выпустить это из себя, разделить с кем-то, гнуло мужчину пополам. — Мы не выбираем, кого любить. — наконец произнес он, ощущая, как внутри что-то ломается. В зеленых глазах напротив мелькнуло понимание. — Это просто… Ну… — он не знал, что говорить, и уж точно не знал, почему продолжает это делать. — Это не в нашей власти. — мужчина едва ли не рассмеялся из-за того, как глупо это прозвучало. — Черт, я говорю как идиот. Джейме с остервенением покачал головой, уставившись на свои колени и глубоко вздохнул. Досада раздирала его на куски, а ей вторили тревога на пару с какой-то странной тупой болью. Почему этот разговор был таким невероятно пугающим? Я твой отец. Твой отец. Скажи уже это, тупой ты болван. — Нет, это не так. — покачала головой Мирцелла, улыбаясь какой-то болезненной улыбкой, словно понимала, что чувствует мужчина напротив нее. И, кажется, она действительно понимала. Джейме знал лишь одну девушку, которая так трепетно пыталась принять его чувства, словно они были ее собственными. А теперь это делала его родная дочь, и… Черт побери, это было слишком сложно! Слишком сложно просто взять и омрачить ее жизнь таким грязным знанием. Она наверняка возненавидит его. Уж точно возненавидит, и будет абсолютно права в том, что так сделает. — Я пытаюсь сказать… — язык совсем не слушался, а мысли перебивали одна другую, перемешиваясь в голове. Джейме путался. Путался в самом себе. Поддавшись неожиданному порыву, мужчина встает с места, нервно размахивая рукой в воздухе. — То, что я хочу… И не могу сказать… — Я знаю, что ты хочешь сказать. — ласково перебила его девушка, касаясь бледными пальцами своих золотых кудрей. — Нет. — Ланнистер неверяще покачал головой. — Боюсь, не знаешь. Мирцелла, слегка колеблясь, встала, уверенно приподняв голову и заглянув прямо в глаза мужчины твердым, решительным взглядом. — Я знаю. — проговорила она так четко, и слова ее казались подобными грому, хоть говорила девушка и негромко. Мягким движением девичьи руки накрыли левую ладонь рыцаря и несильно сжали, даря этим жестом свое тепло. Джейме вздрогнул почти что испуганно. Мирцелла словно говорила: «я тут, здесь, с тобой. Ты не один. Ты не одинок». — Я знаю. — повторила она мягко, но так же уверенно. — О вас с матушкой. Глаза мужчины в удивлении распахнулись, а сердце тут же перевернулось в грудной клетке, болезненно ноя. Ланнистер ожидал продолжения за этой фразой и уже перебирал варианты того, что может сделать девушка. Она могла бы сказать о том, как сильно его ненавидит, как желает его смерти, или, быть может, могла бы вообще ударить его. Но вместо этого она просто смотрела на мужчину, все еще сжимая его ладонь в своих, и во взгляде ее не было и капли презрения. Он был чист, как и всегда. Чист и невинен. — В глубине души я всегда знала. — тихо добавила девушка. — И… — в глазах ее мелькнули слезы. — И я рада. Я рада, что ты мой отец. Мирцелла улыбалась. Улыбалась и плакала, а Джейме не мог поверить в услышанное. Этого не могло быть. Он совершил слишком много дерьма, чтобы заслужить симпатию этой девушки. Она не могла быть по-настоящему рада. Не должна. Но, кажется, так и было, ведь попросту лгать Мирцелла не могла. Слава Богам, она не успела обучиться этому в Королевской Гавани. Мужчину трясло. А когда его дочь прижалась к его груди, Джейме пошатнулся и едва не упал, не веря в происходящее. Его дочь. Боги, это была его дочь. Его маленькая девочка с чарующими глазами и мягкой улыбкой. И, кажется, он любил ее. Мирцелла глубоко вздохнула, прижимаясь сильнее, и тем самым выводя Ланнистера из мимолетного ступора. Джейме чувствовал, как сильно колотится его сердце, и как ему отвечает сердце его дочери. Да, он точно любил ее. Сухие губы тут же прижались к девичьему виску, даря ей теплый поцелуй. И, должно быть, сейчас он на самом деле чувствовал, что это значит — быть отцом. Левая ладонь легла на спину Мирцеллы, нос уткнулся в золотую макушку. Внезапно тоже захотелось заплакать. «Она — моя дочь». — повторял про себя Джейме. — «Моя дочь. Дочь». Мирцелла мягко отпрянула от мужчины, улыбнулась своей очаровательной улыбкой, и, едва раскрыв рот, покачнулась в его руках, испуганно раскрыв глаза. Ланнистер непонимающе нахмурился, глядя на девушку. — Мирцелла? Она не ответила, лишь судорожно выдохнула, и лишь после этого Джейме заметил каплю крови, скользящую от ее носа к губе. Девушка болезненно насупилась, хрипло дыша, а дрожащие ее пальцы с невиданной ранее силой вцепились в мужское плечо. — Мирцелла? — растерянно повторил рыцарь, глупо распахнув глаза, и наблюдая за тем, как алая кровь нескончаемым потоком хлыщет из девичьего носа, пачкая нежно-розовую ткань ее платья. Она только хлопала ресницами и тяжело дышала. Казалось, ей понадобилась целая вечность, прежде чем она смогла испустить последний рваный тонкий вздох и упасть: ее тело выгнулось изящной дугой, прежде чем смогло окончательно обмякнуть в руках Джейме. — Мирцелла? — он не мог перестать звать ее по имени и прижимал к себе, легко встряхивая. Ланнистер не понимал, что происходит, и не хотел понимать. Все, чего ему хотелось — вновь увидеть солнечную улыбку его дочери и блеск в зеленых глазах, но Мирцелла по-прежнему покоилась в его руках с сомкнутыми веками. Несколько секунд Ланнистер не шевелился, по-прежнему уставившись на девушку. Тишина нарушалась лишь его собственным тяжёлым дыханием и шумом крови в ушах. — Мирцелла? Он, словно безумный, повторял ее имя, гладя светлые волосы, и задыхался так, что болела грудь. Она не отзывалась. И что-то внутри подсказывало, что больше не отзовется никогда. Это было не справедливо. Она должна была жить. Должна была радоваться и улыбаться, любить и мечтать. Она слишком юна, чтобы для нее все закончилось вот так, прямо сейчас. Мирцелла не дышала. И сердце ее остановилось, оставляя мужчину вновь наедине с собой, совсем одного. Что-то бурлило подкожно, рассылая в каждую клеточку одеревеневшего, пылающего, тела импульсы, разрывающиеся где-то глубоко под шкурой, облизывая кости. Кажется, так чувствуется боль. Боль, когда ты теряешь человека, которого любил. И только когда на собственные пальцы упало что-то влажное и горячее, Джейме понял — он плакал.