Я устал от всех этих обычных бесконечных войн. Стань моей причиной, по которой я вернусь домой.
— Не больно? — Нет. Вовсе нет. Дейенерис хмыкает с намеком на насмешку, и этот жест тут же ворошит в голове воспоминания. Я невольно вспоминаю Арью. Сестрица делала так всякий раз, смешно морща нос, когда испытывала по отношению к кому-либо недоверие. В грудной клетке разливается обжигающий холод, и, кажется, я испытываю нечто похожее на грусть. Сердце пронизывает ледяной иглой насквозь, заставляя то беспомощно кровоточить. Забавно, казалось бы, что я давно уже не должна испытывать ничего подобного, ведь чувство горького отчаяния для меня и вовсе стало обыденным. Передергиваю плечами в безуспешных попытках избавиться от этого гадкого ощущения. — В чем дело? — протянула я в замешательстве, стараясь игнорировать ноющую душу. — Ни в чем. Просто ты так напряжена. Разве никто раньше не заплетал твои волосы? — мягкие руки королевы, ласково переплетающие мои недлинные локоны между собой, на мгновение замерли, будто бы тоже жаждали получить ответ. — Конечно заплетали. В детстве в основном это делали служанки, изредка мама. Ей очень нравилось заплетать мои волосы, да вот только я этого не любила. Никогда не сидела спокойно, когда она пыталась собрать мои волосы, вечно дергалась. Но мама не ругалась из-за этого, вовсе нет. Не представляю, как ей хватало терпения. — грустная улыбка тронула мои губы, когда в памяти всплыли прикосновения маминых рук. Казалось, будто я действительно ощущаю их тепло и чувствую с какой нежностью они касаются моих волос. Снова пляска образов перед глазами. Как же надоело. — Когда я стала старше, то немного… отстранилась. — Почему? — в голосе Таргариен звучит искреннее недоумение. — Мне хотелось быть независимой, не нуждающейся в помощи кого-либо. Сейчас я об этом немного жалею. Боги, я была такой глупой! Дейенерис не ответила, молча продолжая заниматься моими волосами. Ее действия почти что силой усмиряли бушующий внутри пожар, сжигающий внутренности, заставляли почувствовать хрупкое ощущение уюта и безопасности. Порой в ее присутствии меня накрывало такими нужными и будто бы совсем забытыми волнами тепла, что я попросту не знала, что с ними делать. И сейчас я ощущала ровно то же самое. Обо мне давно никто не заботился. Таргариен сумела быстро завоевать мое доверие — ей достаточно было месяца моего пребывания в Миэрине, чтобы я сумела понять, насколько мы похожи. Кажется, она тоже это понимала, оттого и выказывала такое дружелюбие. Но почему-то в ее действиях все равно нечто не давало мне покоя. Уж слишком доброй и ласковой казалась она мне, или, быть может, Дейенерис Таргариен на самом деле была такой удивительной? Я не понимала. Однако, между нами двумя возникло некое подобие хрупкой дружбы. Она рассказывала мне о своем детстве, вернее, о моментах, которые смогла запомнить. Чаще всего она говорила о чем-то светлом и добром, но иногда в ее речи проскальзывали мрачные и тяжелые воспоминания. Например, однажды она вскользь упомянула, как ее родной брат издевался над ней: он не стеснялся поднять на нее руки и ранил словом за малейшие провинности. — «Не буди дракона» — говорил он мне, и слова эти приводили меня в ужас. — шептала девушка мне одним теплым вечером, и шепот этот заставлял кожу покрыться мурашками. Тогда я не проронила и слова, слушая ее рассказ, и удивлялась, насколько сильно душа Визериса Таргариена была осквернена жестокостью и жаждой власти. В свою очередь я много рассказывала о своей семье, Винтерфелле и суровом холоде, что охранял Север, оберегал его от врагов. Рассказывала о старых легендах и сказках, о местных тавернах и не особо приветливых людях, которые, тем не менее, всегда находили минутку, чтобы поболтать с некогда совсем юной дочерью Эддарда Старка. Таргариен все находила поразительным. Немудрено, ведь она толком не видела мира, не знала людей и не ощущала на своей бледной, практически белой, коже настоящего холода. Еще, возможно не совсем осознанно, я много говорила о Тиреллах. В частности о Маргери. Не буду отрицать, я испытывала странную тоску по девушке, чьи ясные голубые глаза, обрамленные темными длинными ресницами, так сильно походили на глаза голубки, а мягкие речи явно были обдуманы про себя несколько раз, потому и были искусными и содержательными. Хотя, быть может, Маргери попросту была настолько умна, что могла выдать что-то стоящее, особо не раздумывая. Я такой способностью никогда не отличалась, но вот она… Глупо было бы отрицать, что Тирелл порою дарила мне необходимую поддержку и, сказать честно, я была благодарна ей. Славно было бы увидеться с ней когда-нибудь, если вдруг представится возможность. А однажды, прохладным утром, когда мне отчего-то не спалось, желание побродить по коридорам пирамиды оказалось сильнее рассудка. Не самое разумное решение, признаю, но безудержное любопытство и тяга осмотреться как следует подстрекнули меня вскочить с постели, бросив мимолетный взгляд на Тириона, что мирно спал на своей половине кровати, и аккуратно открыть дверь, дабы та протяжно не проскрипела. Любопытство всегда было моим пороком и одновременно с этим одним из лучших качеств. И тогда, в ту ночь, оно было вознаграждено. В пирамиде уже не царила беспроглядная тьма — первые лучи солнца осторожно пробирались сквозь окна, проскальзывали в каждую крошечную щель, желая пробиться внутрь и заставить уставшие глаза зажмуриться от непривычки. Осторожно ступая по прохладному полу, я то и дело ловила взглядом на стенах собственную громадную тень, пляшущую на задворках тиши. Побродив несколько минут и, к своему несчастью, не найдя ничего интересного, я уже собралась идти назад в покои, как чья-то рука остановила меня, мягко опустившись на плечо. Обернувшись, я удивленно приподняла брови и тут же встретилась взглядом с Дейенерис которую, видимо, тоже мучила бессонница. — Я хочу кое-что тебе показать. — произнесла она тихо, поправила рукава своего белоснежного платья, и повела меня вниз, в темные подземелья, что так сильно напоминали мрачную крипту в Винтерфелле. Невольно на меня нахлынуло удивление — вот так просто, даже не задав ни единого вопроса? Отварив тяжелую дверь и немного помедлив, девушка с опаской зажгла факел и прошла дальше, ведя меня за собой. Неожиданно, где-то глубоко в темноте раздалось тихое свирепое рычание, заставившее замереть на месте, словно каменное изваяние. Я затаила дыхание. — Не бойся. — шепнула Таргариен и произнесла что-то на валирийском. Послышался громкий звон цепей, а затем перед взором предстали они, — живое подтверждение легендам, передаваемым из уст в уста, потому что писать многие не умели совсем, — два огромных дракона, яростно раздувающие свои ноздри, которые, кажется, были размером с мою ладонь. По спине побежали мурашки, глаза распахнулись от удивления, и я, не в силах отвести взгляда, глупо приоткрыла рот, рассматривая блестящую чешую в свете факелов. — Это Рейгаль. — девушка кивнула на дракона, что был слева. Его отличала чешуя бронзового и зелёного цветов с едва заметными золотистыми крапинками, и огромные желто-оранжевые крылья, напоминающие рассвет. Затем, бледная ладонь указала на второго, чуть поменьше. Чешуя его напоминала цвет свежих сливок, а рожки, маховые кости и хребет — темное, сверкающее на солнце золото. Большие глаза, рассматривающие меня, казались блестящими монетами. — А это Визерион. Драконы, изредка издавая смиренное рычание, вертели головами и гремели цепями, напоминая мне лютоволков, что некогда были у моей семьи. Но кое-что отличало их от диких волчат — вместо крови, бьюсь об заклад, по их венам текло пламя. — Когда они подросли с ними стало немного труднее. Многие люди называют их чудовищами. — тихо проговорила Дейенерис, неотрывно глядя на своих детей. — Но я от крови дракона. Если они чудовища, то и я тоже. Рейгаль издал хриплый рык и отвернулся, Визерион все так же продолжал с любопытством глазеть, шумно вдыхая воздух носом. И я, не в состоянии с собой ничего с собой поделать, едва слышно прошептала одними губами: — Они прекрасны. Дейенерис улыбнулась — мягко и тепло, и отчего-то эта улыбка напоминает мне улыбку Сансы. Санса… Перед глазами замаячило ее бледное лицо, ее медовые волосы, укоризненная улыбка, нежный румянец, длинный шелк полов платья. Меня вновь окатило отчаянием. Сестра черт возьми где, в сотнях лиг от меня, и я понятия не имею, что с этим делать. — А еще однажды меня заплетала моя сестра. — вспомнилось вдруг мне, и, поддавшись мимолетному желанию, я тут же оповещаю об этом Дейенерис. — Это было в Королевской Гавани. Моя служанка, кажется, не питала ко мне особой любви, или же попросту была не столь внимательна и постоянно так и норовила выдрать как можно больше волос, потому я и попросила сестру. — Напомни, как ее звали? — Зовут. — с нотками холода в голосе поправила я девушку, не желая даже думать о том, что Сансу могла настигнуть смерть. Ее образ то и дело плясал на периферии сознания, изредка прячась в волнах мыслей, и был таким четким и живым, что даже предположение о гибели казалось какой-то чушью. — Ее зовут Санса. Дейенерис пробормотала нечто нечленораздельное и в последний раз провела пальцем по темным локонам, рассматривая свою работу. От этого жеста по спине пополз неприятный холодок. — Ты думаешь, она все еще жива? — Мне хотелось бы в это верить. Санса не глупа. Возможно, раньше она на многое закрывала глаза и мало кого слушала, но после смерти отца… — голос предательски сорвался и я замолкла, чувствуя как внутри все внезапно опустело. Должно быть, никогда не настанет тот момент, когда я смогу спокойно говорить об этом. Я все еще вижу септу Бейелора в своих снах. Ее белоснежные колонны, хрустальные башенки, отражающие солнечные лучи, и вязкие алые капли крови, пачкающие белые ступеньки. Слышу дикие крики толпы, утробный крик Сансы и собственный, такой громкий, от которого голова едва ли не раскалывается на части. А затем тихий и совершенно не характерный для этого человека ласковый голос роняет хриплое: «не смотри, волчонок». И только тогда я просыпаюсь, ощущая, как по щекам бегут обжигающие слезы. — Что? — мягко спросила Таргариен, ожидая продолжения. Я невольно вздрогнула, впиваясь ногтями в тонкую кожу ладоней, и с трудом пробормотала: — После его смерти все изменилось. Ее будущий муж оказался тем еще ублюдком и жестоко издевался над ней, пятная ее честь и уничтожая достоинство. Тогда-то Санса и начала понимать что к чему. Должно быть, теперь она соображает намного лучше меня. Дейенерис сдержанно поджала губы, аккуратно присаживаясь на резной стул из черного дерева напротив меня, и с толикой задумчивости во взгляде поглядела в распахнутое окно, за которым сгущались сумерки. — Ей повезло, что у нее была такая сестра, как ты. — в ее тоне слышалась та уверенность, которая удерживала на плаву уже долгое время. — Скорее совсем наоборот. — я глупо рассмеялась, но смех вовсе не казался веселым. — Она удивительна. Я столько раз думала о том, чтобы сдаться, но каждый чертов раз вспоминала о ней и тут же посылала эти мысли прочь. В памяти всплывают призрачные обрывки прошлого — такого далекого и туманного. Смех рыжеволосой сестрицы вспоминается с особым трудом, как и ее кроткая ласковая улыбка, пропитанная нежностью. Гораздо больше образов несчастной девушки с разбитой губой или синяками на скулах — плачущей, практически не способной вынести тот груз, что лег на ее хрупкие плечи. До сих пор отчетливо помню тот день после известия о смерти Робба и матушки, помню трясущуюся широкую спину сестры и ее голос полный ярости, шепчущий о невероятной ненависти, таившейся в горячем юном сердце. Она — единственный родной человек, который был рядом. Теперь и ее нет. — Мой брат был совершенно не тем, ради кого хотелось не сдаваться. — несколько отстранено проговорила Дейенерис, все ещё вглядываясь в потемневшее небо. — Даже не могу представить, какого это. Равнодушный вид девушки нагонял немного страху и заставлял непроизвольно ссутулиться, почувствовать себя неловко и отчужденно. — Ты говорила, что он умер, но я так и не любопытствовала из-за чего. Что с ним случилось? — аккуратно поинтересовалась я, не рискуя смотреть в фиалковые глаза. — Мой покойный муж короновал его расплавленным золотом. — вещи, о которых она говорила, были чудовищны, однако голос ее был спокоен и непоколебим, оттого и пробирал до дрожи. — Визерис получил ту корону, которую заслуживал. Я глупо моргнула, размышляя над ее словами, и, выдержав недолгую паузу, выпалила самые глупые слова, на которые только была способна: — Так как звали твоего мужа? — Дени действительно всегда упускала эту подробность. Таргариен отвлеклась от созерцания вечернего неба и, приподняв густые брови, несмело усмехнулась. — Дрого. — в голос девушки просочилась тонкая вуаль печали. — Его звали Дрого. Она мигом потускнела, осунувшись, и сложила руки на груди, всем своим видом крича о том, что не желает говорить. Я, почувствовав себя ужасно неловко, медленно скрестила ноги и неосознанно покачала головой, уперев взгляд в пол. В комнате тут же повисла тишина, которая принялась чудовищно бить по ушам, заставляя нервы натянутся до предела. — А что касаемо твоего брата? — неожиданно громко спросила королева. — Джон, правильно? Голова совершила несмелый кивок. — Он еще не ответил тебе на письмо? — Нет. — я поджала губы. Слова почему-то застревали в горле. — Но это еще ничего не значит. Прошел лишь месяц, и, если бы он вдруг был… — язык замер, не желая продолжать. Проклятое слово пришлось почти что с силой выдавливать из себя: -…мертв, то кто-нибудь из братьев Ночного Дозора обязательно бы отправил ответное письмо с этой вестью, я уверена. — Конечно. — согласилась девушка, задумчиво проведя указательным пальцем по тонкой ключице, но что-то внутри меня подсказывало, что она все равно этому не верит. — И что будет, если он ответит? — Я… не думала об этом. — нахмурившись, пролепетала я. Действительно, что изменится, когда Джон ответит? Конечно, тогда я точно буду уверена в том, что он жив, но что мне даст ее ответное письмо кроме этой уверенности? Он муж Ночного Дозора, а значит вся его жизнь навсегда будет принадлежать братству. Возможно ему удастся договориться об одной встречи со мной, но не сделает ли это нам двоим еще хуже? Или я могла бы… Сердце пропустило удар. — Я могла бы направиться в Черный Замок и повидаться с ним. — То есть ты желаешь уехать? — тон, коим была произнесена фраза, не предвещал ничего хорошего. Вкрадчивый, интересующийся. И будто бы без упрека. — Ты была бы против? Я имею в виду… — я на мгновение замолкла, подбирая слова. — Я имею в виду, что это не отменяет моего обещания. Я помогу тебе на войне, как и говорила, но если вдруг у меня будет возможность увидеть брата — я ей воспользуюсь. — королева не отвечала, смерив меня взглядом фиалковых глаз, в которых сквозило неприкрытое неодобрение. Я глубоко вздохнула. — Разве ты не понимаешь, Дейенерис? Он — мой брат. Моя кровь. Ты бы не поступила так же? — Он бастард, как ты некогда говорила. Это было правдой, но слово «бастард» было брошено вскользь, когда, около месяца назад, я попросила у девушки ворона, для того, чтобы отправить злосчастное письмо написанное трясущейся рукой, будто бы в припадке. — Это не отменяет того факта, что он мой брат. — холодно процедила я. — Брось. Я вообще не понимаю, почему мы обсуждаем это, ведь ответного письма от Джона я все еще не получила. Дейенерис вздохнула, вновь поглядела на потускневший закат за окном, и, расправив складки на белоснежном платье с серебряными вставками, объявила: — Я полагаю, мне стоит идти. Дел накопилось слишком много, а время неумолимо. — Например? — Завтра днем состоится сражение в бойцовых ямах, на котором я должна непременно присутствовать. — выплюнула девушка, скривившись. — Не представляю, как смогу высидеть там столько времени, смотря на то, как мужчины убивают друг друга на потеху остальным. — Тогда может не стоило открывать их? Какой в них толк? Почему бы не найти для людей какое-то другое развлечение? — Это традиция. — Дейенерис насупилась. — А традиции в этом городе горячо любимы его жителями. К тому же, Тирион уверен, что я поступила правильно. — Надеюсь, он не был пьян, когда говорил это. Таргариен, еле проглотив смешок, широко улыбнулась. — Кажется нет. Я четко обозначила, что не желаю видеть при себе ничего не соображающих советников, и он, кажется, прекрасно меня понял. Я хохотнула. — Похоже, Ваше слово действительно оказало на него сильное влияние, королева Дейенерис Бурерожденная из дома Таргариенов. — девушка напротив закатила глаза и устало облокотилась на спинку стула, складывая руки на груди. — А если говорить серьезно, то я правда не помню, когда Тирион в последний раз брался за вино. — Надеюсь, никому из вас не приносит неудобств ваше сожительство. — пробормотала королева, смахивая со лба выпавшую из прически серебряную прядь. — Вовсе нет. Лорд Тирион довольно часто засиживается допоздна, изучая различные труды и рукописи. — хмыкнула я, припоминая, как неоднократно заставала Ланнистера за чтением свитков при свете свечи. — Когда я ложусь спать, он еще читает, а когда встаю, то уже завтракает. Иногда мы беседуем вечерами. Довольно часто, если быть честной. — Он тебе нравится, не так ли? — хитро улыбается Таргариен и щурится, словно пытаясь выудить своим взглядом истину. — Нравится? Должно быть, но навряд ли в том смысле, что ты имеешь в виду. — заметила я, ежась от неожиданного холодного порыва ветра, ворвавшегося в полутемную комнату. — Я действительно благодарна ему. За многое. Дейенерис, не меняя выражения лица, неоднозначно качает головой, а после встает и, бросив сухое «до завтра, леди Джейн», направляется к двери. Несколько долгих секунд смотрю ей вслед, прежде чем нахожу в себе силы и останавливаю, окликнув по имени. Она оборачивается, недоуменно приподняв брови, когда я на одном выдохе лепечу: — Неужели ты все-таки не изменишь своего решения насчет сира Джораха? Девушка мгновенно серьезнеет, насупившись, а разочарование в фиалковых глазах наотмашь бьет по лицу, заставляя бледные щеки вспыхнуть давно забытым румянцем. — Кажется, мы уже говорили на этот счет. — ее голос обманчиво-холодный, как и вся она, да вот только обычно девушка надевает свою ледяную маску при посторонних, а я таковой для нее не являлась. — Да, но тебе не кажется, — внезапно охрипший голос срывается на шепот, — что он не заслужил такой участи? Дейенерис Таргариен объявила о своем решении касаемо Джораха Мормонта еще в тот самый день, когда мы прибыли на аудиенцию. — Вывести сира Джораха из города. — только и сказала она, глядя на рыцаря, и больше не проронила и слова. Мужчина выглядел растерянным. Растерянным и подавленным. В последний раз я видела его тогда, мрачного и смиренного, когда несколько Безупречных взяли его под руки и вывели из тронного зала. Мужчина даже не взглянул на меня. Он ни на кого не взглянул, лишь понурил голову, словно виновный в каком-то преступление (хотя отчасти это было правдой), и позволил увести себя прочь. — Он предал меня. — сказала мне Дейенерис, когда я спросила ее об этом. — Отправлял письма, содержащие сведения обо мне, моем брате и моем нерожденном ребенке, врагам. Я видеть его больше не желаю. Голос ее был тверд, как железо, однако в фиалковых глазах блестели слезы, и девушка, видимо поняв, что это не осталось незамеченным, тут же отвернулась. Мне оставалось только уйти и оставить ее наедине с собственными мыслями и горем от потери друга. — Джорах Мормонт предал меня с первой минуты нашего знакомства. — холодно отчеканивает девушка, сжимая губы в тонкую полоску. — Я могла бы его казнить, но не поступила так, потому как считала другом. — Он любит тебя, Дейенерис. — озвучиваю всем известную истину, но почему-то все равно чувствую, как внутри трясутся поджилки. Таргариен на мгновение застывает, молча изучает меня взглядом, да так пристально, словно желает пробить им дыру. Едва слышно вздыхает, не меняя выражения лица, и все таким же ледяным голосом отвечает: — Я знаю. — на ее лице не дрожит не один мускул, однако в широко распахнутых глазах плещется бескрайнее море печали. — Но слова — лишь ветер, даже такие, как «любовь» или «мир». Я же больше доверяю делам. И, даже если чувства его чисты, я не могу ответить ему тем же. И она уходит, оставляя меня в темной комнате, не сказав ничего напоследок. Сижу еще несколько минут, глупо пялясь в стену и размышляя над ее словами. В памяти всплывает лицо Джораха, и тут же на меня нахлынывает волна жалости, заставляющая сердце заныть. Знаю, Дейенерис считает его предателем, но все равно позволяю сомнениям зародиться в сознании. Он не знал ее. Совсем не знал ту девочку, за которой ему было приказано следить, но когда узнал, то сразу же бросил это дело, и начал ее защищать, оберегать от опасностей, причем весьма успешно. Подумать только, быть может, он и жизнь свою за нее готов отдать, судя по тому, как рьяно он рвался обратно сюда, в Миэрин, несмотря на то, что Таргариен изгнала его под страхом смерти. А сейчас девушка вновь выставляет Мормонта из города. Хотя, быть может, она правильно поступает? Не знаю. Что я бы делала в такой ситуации? Тоже ума не приложу. Безусловно, узнать о том, что близкий человек совершал нечто подобное, безумно больно, но ведь всегда можно постараться понять, разве нет? Сомневаюсь, что тот Джорах Мормонт, который следил за совсем юной Дейенерис Таргариен, еще существует, ведь иначе он продолжал бы отправлять письма в столицу до сих пор. Людям свойственно меняться и признавать свои ошибки — думаю, это определяет всех храбрых людей, а Джорах Мормонт, без всяких сомнений, является таковым. Удивленно хмыкаю. Раньше я бы без раздумий сказала, что такой человек не заслуживает прощения, лишь смерти. Отчего вдруг во мне такая мягкость? Раздосадованно качаю головой, поднимаясь со стула, и тихо проскальзываю к двери. Нет, я все же обязана убедить Дейенерис изменить свое решение насчет Джораха. Мужчина натерпелся за свою жизнь достаточно, чтобы быть отвергнутым единственной женщиной, которой, кажется, он будет верен до самой смерти. Прохожу вперед по слабо освещенному коридору и поднимаюсь вверх по лестнице, едва не запнувшись о ступеньку. Надеюсь, Тирион сейчас в покоях, потому как он явно мог бы поспособствовать тому, чтобы Таргариен смилостивилась над Мормонтом. Был бы неплохо обсудить это с ним. Едва я переступаю порог комнаты, как в глаза тут же бросается медный кубок, блестящий в свете свечей, и внушительных размеров резной графин, стоящий на столе из темного дерева. Тирион Ланнистер обернулся, совершенно невозмутимо пожал плечами, и припал к чаше, что была наполнена явно не водой. — Что Вы делаете? — почти что возмущенно шиплю я, резко выхватывая из руки маленького лорда кубок, едва не расплескав пурпурную жидкость. — Осторожнее! — недовольно восклицает он, мрачно зыркнув на меня. — Я пью. — Я думала, что с этим покончено, лорд Тирион. — деланно вежливым тоном бурчу я, закатывая глаза. — Дейенерис считает, что Вы больше не пьянствуете и абсолютно разумны. И я считала так же! — голос сквозит едким раздражением, а негодующий взгляд серых глаз так и посылает в сторону Ланнистера немой упрек. Недолго думая подлетаю к окну и полностью опустошаю кубок, не обращая внимания на сердитые реплики Тириона. — Что, вина жалко? А себя не жалко? Когда Вы выпиваете, то становитесь едва ли не безумным. Я помню, каким Вы были в Пентосе, и знаете, больше не желаю наблюдать этого. — Я могу сам решить, что для меня лучше! — взорвался наконец мужчина, рыча сквозь стиснутые зубы. — Вот как. А о Дейенерис Вы подумали? — холодно осведомляюсь я. — Она и без меня хорошо справляется. — фыркнул Ланнистер, тряхнув своими золотистыми кудрями. — Вы ее советник. — обессиленно вздохнула я, аккуратным движением руки хватаясь за ручку графина, и опустошая его тоже. — Ей нужны Вы и Ваши советы. Как Вы можете советовать, если будете напиваться? — Вино не мешает моим мозгам работать, Джейн. — мужчина закатывает глаза и недовольно складывает руки на груди, раздраженно сопя. Его брови ползут вверх, образуя несколько складок на полуприкрытом волосами лбу. — Мешает. Вы буквально бредите, когда пьете. Когда много пьете. — Я не всегда пью много. — Да Вы же не умеете по-другому. — с силой ставлю графин обратно на стол и повторяю жест мужчины, переплетая между собой руки. — И откуда Вы только взяли вино? Ланнистер лишь отмахнулся от меня, явно не желая отвечать на вопрос. — Я просто не понимаю, с чего бы вдруг Вас, миледи, это забеспокоило? — пробурчал он, склонив голову набок, насупившись. — Меня всегда это волновало. Просто ранее это не казалось такой проблемой. А сейчас… такое ощущение, что ты зависим от этого, Тирион. — тихо пробормотала я, невольно поежившись. Мужчина не ответил, лишь продолжал буравить меня взглядом зеленых глаз, из которых сочилось почти ощутимое недовольство. — О чем на этот раз беседовали с королевой? — внезапно поинтересовался он, плюхнувшись на мягкий диван из красного бархата. — Ни о чем серьезном. — бросила я, чувствуя нахлынувшее раздражение из-за того, что маленький лорд так легко сменил тему нашего разговора. — О семье. О моем письме Джону и о Сансе. Тирион нахмурился, потянувшись ладонью к столу, но смог ухватить лишь воздух. Метнув на меня очередной недовольный взгляд из-за изъятия вина, мужчина тяжело вздохнул, и прикрыл глаза руками, зажмурившись. — Тирион? — голос сорвался, и в него невольно просочились испуганные нотки. Ланнистер не отвечал. Аккуратно, почти бесшумно, шагнув вперед, я присела рядом, склонившись над мужчиной и вновь тихо позвала его по имени. Он отнял ладони от лица и поглядел на меня, поджав губы. — Знаете, должно быть, это очень глупо, но... — Тирион на мгновение замолчал, невесело улыбнувшись. — Но я скучаю. Скучаю по своей жене. Сердце на мгновение замерло, словно в него кто-то пустил стрелу, и ладони обдало неприятным холодом, пронизывающим каждую клетку. Я с особой настойчивостью принялась вглядываться в зеленые глаза, которые, на удивление, казались совершенно ясными, не затуманенными мутной дымкой. И все же, опасливо покосившись на графин, я поинтересовалась: — Как много Вы выпили, Тирион? — Недостаточно. — мрачно прохрипел мужчина, тяжело качая головой. — Но вы явно пьяны. — Отнюдь, миледи. — Ланнистер усмехнулся. — Мой рассудок абсолютно чист. — Вы это несерьезно. — в услышанное отчего-то верилось с трудом, ведь Тирион Ланнистер совсем не походил на того человека, кого могла бы заинтересовать не самая разговорчивая четырнадцатилетняя девочка, ненавидящая всю его семью. Однако в памяти все еще были свежи те моменты, когда Санса на самом деле проявляла доброту и мизерную заботу по отношению к мужчине. На той же свадьбе Джоффри и Маргери они, казалось бы, понимали друг друга без слов, и моя сестрица помогла Ланнистеру избежать еще большего унижения своей помощью. Их взгляды друг на друга, едва заметные прикосновения украдкой тоже не были тайной, но разве могло это что-либо значить? Не думаю. Мне всегда казалось, что они лишь обоюдно выказывали поддержку и понимание. — Вам нужно поспать, Тирион. — мужчина равнодушно пожал плечами, не рискуя смотреть мне в глаза. Он выглядел спокойным, и это сбивало с толку. — Завтра трудный день для нас всех. Вы действительно должны выспаться, чтобы завтра ничего не могло Вам напомнить о сегодняшней слабости. — Наивно полагать, что слабость лишь сегодняшняя. — тихо пробормотал Ланнистер. — Я слаб всю свою жизнь. Едва мой рот распахнулся для красноречивой речи в опровержение его слов, как мужская ладонь тут же взмыла в воздух, жестом заставляя умолкнуть. — Молчите, прошу Вас. Молчите. Я лучше умру, чем услышу хоть слово сейчас. Покорно сжимаю губы в тонкую полоску, наблюдая за мужчиной и его нервным сжиманием кулаков. Ему было больно, я почти чувствовала эту боль. Ощущала её всем своим существом. Или же эта боль была моей собственной? Вопреки словам Тириона захотелось раскрыть рот и сказать что-нибудь, совсем не важно что, но странное непрошеное чувство страха сковало язык. — В одном Вы, пожалуй, правы. Не нужно тратить свое время на бесполезные попытки унять мою боль. — Тирион закрыл глаза. Немного помолчал, а затем добавил севшим голосом: — Я не хочу, чтобы она исчезала. Какой бы ни была. Мне нужна моя боль, она делает меня тем, кем я являюсь. Тишина. Взгляд. Он вдруг усмехается. Усмехается совсем как его брат. И плевать, что сердце вот-вот остановится. Тоска. Ей пропитаны мы оба — насквозь. Я не уснула той ночью. Думаю, Тирион тоже не уснул. Однако, наперекор всему, мы лежали поодаль друг друга, занятые своими мыслями и продолжающие держать то расстояние, которое позволяло нам дальше играть свои роли. Некоторые люди, когда им грустно, не любят расспросов; иногда они сами все выкладывают, а бывает, молчат месяцами. Тирион всегда колебался между двумя гранями, и я не вправе его винить, но все же с некой грустью вспоминаю, что когда-то мужчина позволял нам обоим переступить черту и делился своей болью, рассказывал о сокровенном. Почему же сейчас не смог? Всю ночь я с надеждой вслушивалась в глухие каменные стены с таким напряжением, что порой казалось: ещё немного — и из ушей хлынет кровь. Конечно, это было бесполезно. Тирион и не думал говорить со мной. На рассвете чувствую нарастающую тревогу, что каменной плитой придавливает к кровати и не дает пошевелиться. Ощущаю шевеление мужчины сбоку, однако не поворачиваюсь к нему, а только прикрываю глаза. Слышу тихий шорох еще несколько минут, а затем протяжный скрип двери — Тирион даже не позавтракал. Лежу в постели еще несколько минут, пытаясь собраться с мыслями. Вновь и вновь обдумываю беседу с Ланнистером, цепляясь за каждое словечко, однако духу не хватает поверить в искренность его слов. Чего же я так боюсь? Что сестрица, последовав моему примеру, тоже спуталась с одним из Львов? Вспоминаю гнев в ее глазах и ярость в голосе, когда она говорила об этой семье, и вновь поддаюсь сомнениям. Казалось, дрожащий голос ее врезался в память навечно. Чертова неоднозначность. Мысленно ругаю себя за то, что вообще начала раздумывать над этим, ведь сомнение — неприхотливый цветок, стоит посеять и разум сам начинает растить его. Вихри мыслей крутились в голове, не желая утихнуть хотя бы на минуту. «Скучаю по своей жене». Горько усмехаюсь. Не ты один, Тирион, скучаешь по ней.***
Оглушающий шум бил прямо в уши, заставляя поморщиться. Тысячи миэринцев выкрикивают нечто похожее на радостные возгласы со своих мест, некоторые в предвкушение размахивают руками, кто-то даже слегка пританцовывает от нетерпения. Однако, вся эта обстановка заставляет почувствовать себя неуютно, вжаться в стул и вцепиться ногтями в ладони, дабы снять чувство нарастающей и абсолютно не желающей отступать тревоги. Меня что-то беспокоило, но я все не могла понять, что именно. Дейенерис сидела на почетной ложе прямо посередине в своем белоснежном платье и походила на едва ли неприкасаемое божество. Несмотря на очевидную напряженность из-за вынужденного открытия бойцовых ям, она ничуть не растеряла все свое великолепие и непоколебимость. — Правда она прекрасна? — голос Даарио Нахариса прямо над ухом заставляет подскочить от мимолетного испуга. Видимо мужчина заметил, кого я так внимательно рассматриваю. Мельком переглядываюсь с тирошийцем, кротко кивнув, и вижу как уголки его губ растягиваются в удовлетворенной улыбке. — Еще бы Вы не согласились. — добавляет он чуть громче, и на это реагирует рядом сидящий Тирион. — Самая прекрасная женщина на свете. Разве Вы видели кого-нибудь прекраснее Дейенерис Таргариен? — не унимается он, метая взгляд между нашими фигурами. Ланнистер почти что с брезгливостью отворачивается от Даарио, стараясь не смотреть на него. Не могу не разделить его чувств, ведь несмотря на то, что мы пересекались с ним лишь на аудиенциях, а еще реже в коридорах пирамиды, и почти не разговаривали, он казался еще тем прихвостнем, лезущим из кожи вон везде, где только можно, дабы заполучить внимание. В основном, конечно, ему требовалось внимание королевы, но и мимолетными взглядами прочих людей вокруг он также наслаждался. Порой я задумывалась, что именно так сильно привлекло Таргариен в этом самовлюбленном пустослове, однако ответ мне все никак не давался. — Видел. — неожиданно произносит Тирион, отвечая на вопрос Нахариса, а затем тихо, едва слышно добавляет: — Мою жену. Едва успеваю раскрыть рот, как на арену, что является крупнейшей в городе и носит грозное название Великая яма Дазнака, выходит мужчина с густыми угольно-черными волосами и коротко-остриженной бородой. Миэринцы громко аплодируют и заливаются восторженными криками. Как только толпа утихает, мужчина громогласно объявляет нечто на валирийском, размахивая руками, отчего полы его желтого бархатного халата летят во все стороны. — Что он говорит? — наклоняюсь к Тириону, тихо шепча. — Объявляет о начале Великих игр. — так же тихо без всяких трудностей отвечает мне мужчина, ведь он успел поднатореть в языке получше меня. Тут же на арену выбегают два бойца — с виду довольно крепкие мужчины. Каждый из них поочередно обращается к Дейенерис, говорит длинную речь, а моя голова буквально вскипает от того, что я ни черта не понимаю. — Тирион. — я двигаю стул ближе к мужчине, хотя сомневаюсь, что это уместно. — Что они говорят? — Вы совсем не занимались с Миссандеей, как я погляжу. — колко отмечает Ланнистер, качая головой. — Я пыталась, правда! — слегка повышаю голос и тут же ловлю неодобрительный взгляд кудрявой советницы, что сидит по другую сторону от Таргариен. Это было правдой. Она сама проявила инициативу в моем обучении, но, как я уже говорила однажды, с языками у меня действительно все паршиво. — Пыталась. — повторяю я тише. — И выучила уже кое-чего. — И чего же? — с неприкрытой насмешкой интересуется Тирион. Отмахиваюсь от него рукой и раздраженно шиплю: — Не время демонстрировать свои языковые навыки. Скажите мне, о чем они толкуют! — Каждый из них говорит о том, что будет сражаться и умрет за честь королевы, за ее величие. — наконец отвечает мне Ланнистер, а затем кидает мимолетный взгляд на Дейенерис. — Видимо, нашу королеву такое положение вещей вовсе не устраивает. Тоже бросаю взгляд на девушку и убеждаюсь в правоте мужчины — темные брови нахмурены, а выражение лица вовсе не выказывает желания находиться здесь и лицезреть плоды человеческой жестокости. — Понятное дело. — бормочу я, отстранёно пожав плечами. — Они убивают на потеху себе и прикрываются ее честью. Разве так можно? — Люди и не такое могут. Вам ли не знать? — едва успевает промолвить Тирион, как слышу громкий хлопок в ладоши, и на арене начинается бой. Двое мужчин кружатся в смертоносном танце, то и дело доносится звук лезвия, разрезающего воздух. Иногда мне кажется, что я даже слышу тяжелое дыхание каждого из них. Но я не могу сочувствовать, лишь чувствую отвращение ко всем этим людям вокруг. Такие у них традиции? Как по мне, так пустые слова, дабы скрыть жажду кровопролития и чужой боли в их крови. — Нужно ставить на мелкого! — громко восклицает Даарио, чуть наклоняясь к Дейенерис. — Именно на мелкого. — неохотно соглашается Тирион. — Я не буду ставить ни на кого. — отчеканивает Таргариен. — Короли и королевы не делают ставок. — встрял вдруг Хиздар зо Лорак, что сидел по правую руку от девушки, ведь являлся не совсем желанным, но все же женихом, и с неким упреком продолжил: — Может, Вам найти того, кто ставит? Нахарис, в привычной своей манере тут же начал хвалиться, рассказывая о том, как сражался в ямах, будучи еще совсем юнцом. Заметив восторженный и несколько мечтательный взгляд Таргариен, подаренный тирошийцу, меня невольно передернуло. Я уже видела подобный, и он принадлежал моей сестрице в тот день, когда Винтерфелл решил посетить король Роберт Баратеон со своей семьей и всей свитой. Санса смотрела так на Джоффри, еще и не подозревая, что тот является безжалостным монстром. Один миг — и голова «мелкого», слетела с плеч с характерным звуком. Губы Хиздара растянулись в ехидной улыбке. — Что Вы там говорили про преимущество костлявых? Нахарис не ответил. Лишь досадно сжал губы и отвернулся, не проронив и слова. Я вновь поглядела на арену и тут же поморщилась, поспешно отвернувшись. — Я думал, Вы видели достаточно смертей, чтобы привыкнуть, миледи. — отметил Тирион, однако на его лице также не было признаков одобрения. — К этому невозможно привыкнуть. К тому же, я думаю, в мире происходит столько несправедливых убийств каждый день, абсолютно зверских убийств, а мы смотрим на то, как убивают на потеху другим. — зубы со всей силы прикусили щеку изнутри. — И как только Вы живете с таким мягким сердцем? — сказанное прозвучало практически как оскорбление. Хлопок королевских рук. И снова. Снова. И еще. Бойцы сменялись один за другим, беспощадно проливая кровь друг друга, отрубая конечности, головы, выпуская кишки. Земля и вовсе сделалась темно-коричневой к тому моменту, как произошло нечто, что заставило меня едва не подскочить на месте от неверия. Знакомый голос. Абсолютно точно знакомый голос вещающий из ямы, обращенный к королеве драконов, и пропитанный таким нечеловеческим отчаянием, отчего мурашки бегут по спине. Джорах. Джорах Мормонт. Он стоял там, внизу, одетый в не самые лучшие доспехи и с обнаженным мечом в руках, взирая на девушку в белоснежном платье с немой мольбой в глазах. Даарио Нахарис удивленно приподнял густые брови, Тирион ошеломленно глянул на меня, а затем метнул взгляд к Таргариен, что пораженно глядела на рыцаря, не находя в себе сил даже для того, чтобы моргнуть. «Она же не сделает этого. — вихрем крутилось в голове. — Она не будет рисковать им и остановит бой, так?» Вопреки мимолетной надежде оглушающую тишину разрезал громкий звук хлопка, и тут же все началось. Я непонимающе и с некоторым укором бросила взгляд на королеву, но та даже не посмотрела в мою сторону, сжав губы в тонкую полосу и упершись взглядом в одну по-настоящему волнующую ее сейчас фигуру. И лишь бледные руки ее дрожали, выдавая беспокойство, граничащее с ужасом. Джорах действовал уверенно и достаточно быстро, умело уклоняясь от копьев противников, однако один из них все же сумел хорошенько приложиться к его лицу, да так, что изо рта Мормонта хлынула кровь. Я испуганно вцепилась зубами в нижнюю губу, руки обхватили подлокотники с такой силой, что казалось они вот-вот переломятся пополам. Внезапно рыцарь упал, но в последний момент ухитрился отразить удар, вновь поднимаясь на ноги. Люди вокруг ликовали, радуясь каждому удару и смерти очередного противника, а я лишь могла наблюдать за тяжелыми движениями Медведя, в которых уже не было уверенности, лишь отчаянное желание выжить. Один миг — и Джорах пронзает кинжалом, что достал из сапога, смуглого противника прямо в сердце, отбрасывает его, и на негнущихся ногам ступает вперед, желая пронзить своим клинком еще одного. — Я не могу смотреть. — внезапно срывается с моих губ, когда меч противника задевает лицо рыцаря, оставляя глубокую царапину. — Вы не можете уйти. — бормочет Тирион совершенно очевидную вещь. — Я знаю, но я не могу. — острая необходимость удалиться и забыть весь этот ужас наполняет меня изнутри, заставляя едва ли не завыть. Быть может, в груди тлеет надежда на победу Джораха, но разум-то прекрасно осознает разворачивающуюся внизу картину, и она совсем не написана в пользу старого рыцаря. Мормонт падает на землю, а острый клинок соперника почти что касается его груди. Кинжал вылетает из загорелых пальцев куда-то в сторону. — Прекратите это. — твердо отчеканиваю я, обращаясь к Дейенерис, но ужас в голосе все равно никуда не уходит, как бы я не старалась его не показывать. — Она не может. — встревает Хиздар. — Она королева, она может! — с яростью восклицаю я. — Леди Джейн права, Вы можете остановить это. — с нажимом молвит Ланнистер, но Таргариен даже не оборачивается, все так же ошеломленно глядя на Джораха, в испуге приоткрыв губы. Неожиданно для всех рука Мормонта нащупывает рукоять клинка, и тот в последний раз взмывает вверх, а затем насквозь пронзает грудь мужчины. Облегченно выдыхаю, чувствуя, как болят пальцы — я слишком сильно вцепилась в деревянные подлокотники. Таргариен тоже шумно выдыхает, а затем снова набирает воздух в легкие, когда рыцарь внизу берет копье одного из умерших противников и бросает в сторону ложи. Не успеваю понять, что только произошло, и даже не успеваю как следует напугаться, когда вокруг внезапно все начинают кричать, и крик этот больше не похож на восторженный возглас, нет. Это другой крик. Крик ужаса. — Защищайте королеву! — кричит Даарио, когда взгляд мой цепляется за позолоченные маски в толпе. — Сыны Гарпии! — восклицает Тирион, подскакивая с места, и я тут же следую его примеру. Страх, как холодная грязь, облепил лицо, проскользнул в глотку, заставив замолкнуть. Нас окружили Безупречные, скрестив свои копья и приготовив щиты, однако отчего-то мне кажется, что это нас не спасет. Утробные крики женщин и мужчин доносятся отовсюду, алая кровь окропляет деревянные трибуны, брызжет во все стороны. Вокруг стоит такой знакомый запах соли и металла, подталкивающий к горлу тошнотворный ком. Сердце заходится, заставляя давиться каждым сбитым вдохом. — Ваша милость! — кричит Хиздар. — Пойдемте со мной, я знаю выход! — едва мужчина двинулся в сторону Таргариен, как взявшийся из ниоткуда человек в маске пронзил его грудь кинжалом, заставляя миэринца в одно мгновение захлебнуться собственной кровью. Это выводит меня из ступора. Облизываю сухие губы, борясь с собственным непослушным сердцем. Дрожащие пальцы тянутся к обуви и достают из-под грубой кожи ботинка охотничий нож Робба. Меч носить с собой повсюду неудобно, особенно когда мне приходится выхаживать в платьях, но вот нож всегда со мной. Однако как он может помочь мне теперь? Вокруг какое-то безумие, а я одна против них всех с этим несчастным лезвием. Нервно усмехаюсь, потому как в голове проскальзывает насмешливый взгляд Сандора Клигана, когда в ночь битвы на Черноводной, я имела дерзость направить острие ножа прямо на него. Краем глаза замечаю, что недавно подоспевший Джорах уводит Дейенерис прочь с ложи, и тут же спешу сама направиться к ступенькам. Едва ступаю на первую ступень, как дорогу мне преграждает высокий человек в ослепительно-золотой маске. На негнущихся ногах отхожу назад, отчего-то не решаясь напасть первая, однако мужчине ничто не мешает занять первенство в этом деле. Его рука замахнулась — внезапно резко, почти не давая возможности увернуться. Едва ли не вскрикнув, я впечаталась в стол с фруктами позади, больно ударившись поясницей. Похолодевшие пальцы сжали рукоять ножа покрепче, и я тут же кинулась вперед, вонзая лезвие в плечо незнакомца. Он простонал то ли от ярости, то ли от боли, и вцепился в мои волосы, желая перерезать глотку. Я дернулась в его руках, зарычав от негодования, когда лезвие кинжала распороло кожу на запястье, и со всей силы пнула мужчину в колено, заставляя того подкоситься. Воспользовавшись его минутной слабостью, нож с непривычной легкостью раскроил смуглую кожу горла, и противник ничком упал вниз со звоном характерным для позолоченной маски. Не успев осмыслить произошедшее и переведя дыхание, я прочь кинулась вниз по ступенькам, направляясь к Дейенерис и ее свите, чувствуя, как собственная кровь стекает по пальцам на землю. Внезапно кто-то хватает меня за локоть и с силой тянет назад, заставляя отступить на несколько шагов, а затем прямо перед моими глазами проносится копье одного из Сынов Гарпий. Тирион, чьи пальцы только что сжимали мою руку, резко кинулся вперед, бросая кинжал в мужчину напротив. Лезвие вошло прямо в грудную клетку, однако этого было мало, потому моя твердая рука вогнала нож в его сердце по самую рукоять, пока противник до конца не обмяк и не упал на землю. Алая теплая кровь струилась по рукам, пачкая голубое платье, но мне было все равно. Это не имело значения. «Обещай мне, что не умрешь». — тихий голос Джейме скользит в голове, опутывая мысли, и вскоре, я едва ли не чувствую мягкое прикосновение его руки. Вот, что было важно сейчас. Слово, которое я дала ему. Я не умру, не умру. Не могу позволить себе. — Держись рядом. — бросает мне впопыхах Ланнистер и мы вместе бежим вперед, то и дело едва не спотыкаясь о трупы. Страх толкает меня в спину, подстрекая ускориться. Завидев макушку серебряных волос прибавляю шагу, и буквально через секунду оказываюсь в кругу Безупречных. Дейенерис, схватившись за руку Миссандеи, дарит мне короткий напуганный взгляд, и вновь бежит вперед за Даарио. Мы с Тирионом следуем ее примеру, стараясь не поддаваться панике. Внезапно ворота напротив раскрываются и на арену выбегают несколько десятков Сынов Гарпий. Сзади я также слышу их крики. Оборачиваюсь и с ужасом понимаю — дурное предчувствие не хотело меня отпускать неспроста. Мы окружены. Они тычут своими блестящими в лучах солнца наконечниками копьев вперед, так и норовя проткнуть кого-нибудь. Кто-то даже предпринимает попытки. Стою, сжав пальцами рукоять ножа, не в силах пошевелиться, однако когда очередной мужчина в золотой маске кидается вперед, с испугом хватаюсь за руку Тириона, с силой сжимая его пальцы. Зеленые глаза находят мои, но губы мужчины остаются сомкнутыми. Ладонь Ланнистера сжимают мою в ответ и это работает лучше, чем любые ободряющие слова. Да и какие слова могут помочь перед неминуемой гибелью? Холодные тиски сдавили грудную клетку. Сжимаю руку мужчины сильнее и зажмуриваю глаза. Быть может, это должно было давно произойти? Я Старк, и, кажется, нам на роду написано умирать. Чувствую как на меня нахлынывает волна безысходности. Прости меня, мой дорогой Джейме, я не обладаю властью даже над своей жизнью. Я считала удары своего сердца, не двигаясь, ощущая лишь руку Тириона, сжимающую мою ладонь. Пожалуйста, пускай все закончится как можно быстрее. Пожалуйста… Свирепое рычание заставляет раскрыть глаза и обернуться. Невольно жмурюсь, когда гляжу на огненный столп огня, выдыхаемый огромным черным драконом. Тем самым, что мы с Тирионом и Джорахом видели перед тем как наткнуться на каменных людей. Всепожирающее пламя вырывается на трибуны, яркими языками взмываясь в небо, а затем настигает нескольких Сынов Гарпий, заставляя тех в ужасе закричать от мучительной боли. В воздухе запахло горелой плотью, уши заложило, а перед глазами все поплыло от головокружения. Внезапный порыв ветра заставляет крепко зажмуриться, а после широко распахнуть глаза, дабы происходящее не казалось рябью на воде. Дракон, раскинув огромные черные крылья, издал утробный рык, озираясь вокруг. Люди в золотых масках то и дело бросались прочь, но это вовсе не мешало ящеру задевать своим огнем чересчур нерасторопных. Дейенерис, будто бы очнувшись, бросилась к дракону, протягивая белые ладони. Тот тут же прикрыл пасть, спрятав острые клыки и, чуть посмирнев, наклонил голову, шумно вдыхая воздух ноздрями. Таргариен подошла ближе, дотрагиваясь до чешуйчатой линии челюсти, ласково поглаживая дракона и шепча что-то совсем неуловимое. И вдруг меня вновь оттолкнули назад, позволяя копью пролететь мимо с характерным свистом. Сердце подскочило к горлу, быстро забившись от испуга. Благодарно глянув на Тириона, я обернулась, замечая, как Сыны Гарпий, воспользовавшись отвлеченностью дракона, опять начали занимать свои позиции, желая пустить кровь. Да вот только это было для них невозможным, ведь буквально спустя мгновение, Дейенерис Таргариен со всем присущим ей изяществом и мужеством забралась на черного ящера и взмыла в небо, позволяя своему сыну выпускать столпы огня. А затем — растворилась за облаками. И только когда крики прекратились и все закончилось, я обомлела. — Она… — Да. — мрачно проговорил Тирион, даже не услышав вопроса. — Нет же, она… — отчего-то язык совсем не слушался, заплетаясь. — Она только что… — Да, Джейн. Она улетела.***
JAIME Она была холодной. Холодной и бледной, словно кусок белоснежного мрамора, из которого талантливые скульптуры могли бы создать шедевр. Было непривычно видеть ее такой, ведь в памяти навсегда отпечатались ее золотые локоны, нежный румянец и мягкая ласковая улыбка. Она была той самой принцессой, о которых пели песни и слагали легенды — прекрасная, чуткая, с добрым сердцем. Да вот только ни в одной песне не пели о том, как принцесса умирает, задыхаясь и захлебываясь собственной кровью. По крайней мере, Джейме не мог припомнить ни одной. Обычно всегда умирали рыцари или короли, но принцессы — никогда. Однако в реальности все повернулось иначе — он стоял с прямой, как доска, спиной, являясь не самым порядочным человеком и уже никуда не годным рыцарем, и был живее живых, когда его дочь — поистине добросердечная и милостивая прекрасная принцесса — лежала с сомкнутыми глазами и побелевшими губами посередине септы, и не могла отныне вздохнуть. Джейме стиснул зубы, вновь принявшись мысленно проклинать весь мир. Ланнистер не знал сколько прошло времени с того момента, как он стоит тут, охраняя покой усопшей Мирцеллы. Знал только то, что от запаха ладана его уже тошнит. Серсея заходила в его покои на рассвете, едва он встал, и, на удивление, не укоряла мужчину. Она даже особо не рвалась в септу, потому как отныне ей нельзя было ступать туда, не заливалась слезами из-за смерти дочери, ведь если вспомнить, как она убивалась по Джоффри… Ее выдавали только дрожащие губы, хотя Джейме казалось, что дрожат они из-за зверской ярости, а не горя. — Я говорила с Квиберном. — холодно бросила Серсея, не смотря в глаза мужчине. — Он утверждает, что нашу девочку отравили. Джейме хмыкнул, едва заметно покачав головой. «Она никогда не была «твоей девочкой», сестрица. — подумалось ему. — А моей уж и подавно». Однако вслух он этого не произнес, лишь поинтересовался: — Теперь ты советуешься с ним? — Серсея сдержанно кивнула. — Почему? — Не считаю нужным отчитываться перед тобой, братец. Однако теперь, когда я точно знаю, что это дело рук Элларии, я отомщу этой поганой гадюке, будь уверен. — отчеканила она и, в последний раз обведя взглядом покои, вышла, оставив после себя неприятное давящее в грудной клетке ощущение. По позвонку пробежал холодок. Если Серсея и замыслила отомстить, она отомстит, и месть её будет ужасной для врагов, и такой сладкой для неё — Ланнистер знал это как никто другой. Впрочем, на этот раз он не был против и в других обстоятельствах, быть может, даже протянул бы ей руку помощи, однако… Джейме разочарованно вздохнул, чувствуя, как внутри совсем пусто. Это было так странно и непривычно. Уж ярости ему всегда хватало, да и жажда мести присутствовала как сама собой разумеющаяся, а теперь?.. А теперь это все отняла у него сестра, оставив ему лишь горькое чувство отчаяния. Даже это она забрала у него и, к своему сожалению, мужчина не мог винить ее за это. Джейме ощущал себя так, словно стоит посреди переполненной народом комнаты, кричит во весь голос, но никто не слышит. И как все могло за пару лет измениться настолько сильно? Раньше имя Ланнистеров внушало страх, а сейчас что? А сейчас они сломлены и пытаются укрыться за руинами некогда могучего дома, от величия которого осталась едва заметная позолоченная тень. Некогда люди говорили, что в жилах у Львов течет расплавленное золото вместо крови. Говорили, что амбиции их и гордость непомерны, а волосы сияют ярче солнца. Что же, золота в своей крови Джейме не ощущал, гордость его и вовсе была уничтожена, а волосы потускнели, померкнув. «Мы по уши в дерьме, братец мой». — сказал бы Тирион, но и его рядом не было. Рядом не было никого, на чье плечо можно было бы опереться, и Джейме не особо рвался в главенство остатков своей семьи. Но позволить главенствовать Серсее — уж лучше сразу убить ее, а после и себя, ведь хуже нее на эту роль никого не сыщешь. Это было забавно поначалу — наблюдать, как сестра судорожно пытается влезть в сапоги отца, но теперь, когда они в таком шатком положении, было не до смеха. Ярость и мелькающие огоньки безумия в глазах сестры пугали порою. Как только мужчины прибыл в Королевскую Гавань, то первым делом обратил внимание на коротко остриженные золотые локоны сестры. Ланнистер понял сразу — что-то было не так, ведь свои волосы Серсея страстно любила. Но свой рассказ она поведала только после того, как Джейме рассказал ей о том, что произошло в Дорне. На лице женщины не дрогнула ни одна морщинка, она лишь стиснула зубы и со злостью прохрипела о мести, а после, не растеряв и грамма ярости, рассказала о Святом воинстве и «воробьях». От ее рассказа Джейме пришел в ужас — не потому, что ему было так сильно жаль сестрицу, нет, лишь потому что он не понимал, как она могла допустить подобное. Подрывать и так хлипкий авторитет их семьи было непозволительной роскошью. Однако, он не сказал ей ни слова, да и она сама в его речах не нуждалась. И только тем вечером мужчина понял, насколько они, что ранее были похожи как две капли воды, разные. Серсея чувствовала свое превосходство, как никогда раньше, и не было для неё сильнее силы, чем её собственная ненависть ко всему живому. Она обозлилась, выпустив острые когти и, кажется, больше не намеревалась прятать их обратно. Она жаждала мести. Бредила ею, но врагов вокруг было слишком много, а сил у их семьи слишком мало. Несомненно, Серсее было глубоко плевать на это — Джейме видел это в ее потемневших от злости глазах, потому даже не решился сказать и слова, когда та молвила о мести Элларии. Да и разве она бы прислушались к его словам? Сестрица всегда жила лишь по одному завету, которому ее учил отец — око за око. Джейме был почти уверен в том, что из-за нее слезы льют даже Боги. И все же… Ланнистер невольно чувствовал себя виноватым. Виноватым в том, что его милая сестра стала такой. Ведь раньше, в юности, все было иначе. В какой же момент что-то пошло не так? Когда-то сладкие и тёплые воспоминания теперь вызывают лишь адскую боль, а от прежней Серсеи не осталось и призрачной тени. Джейме корил себя за мимолетную слабость, которой позволил случиться еще в раннем детстве, и что запустила весь клубок необратимых последствий. Ведь, если так поразмыслить, если бы он не поддался уговорам сестры, не соблазнился ее красотой и очарованием, то всего бы этого, быть может, и не было бы. Но раньше ему казалось, что между ними любовь. Признаться честно, рыцарь иногда подумывал о том, что до сих пор что-то чувствует к сестре. Вернее, что должен что-то чувствовать. Раньше он верил в то, что она — его судьба, а сейчас… Сейчас Джейме скорее поверит в то, что он сам может сделать выбор, что может построить свою жизнь собственными руками. Но все было мучительно сложно и груз, павший на плечи мужчины, казался невыносимым. Мысли метались в голове, путая, всплывая в сознании в случайном порядке, сбивая мужчину с толку. Невольно в памяти всплыл недавний сон. Джейме не помнил точно, где он находился и кто стоял перед ним, облаченный в длинный балахон цвета слоновой кости. Знал лишь то, что этот некто являлся женщиной, чей голос был преисполнен горечью. Лица он не видел, потому рискнул подойти ближе, но как бы мужчина не старался, женщина становилась все дальше и дальше, удаляясь от него, стирая с щек горячие слезы. — Если ты будешь ходить с опущенной головой, то никогда не увидишь солнца. — еле слышно прошелестел ее голос и после все погрузилось во тьму. В то утро Джейме проснулся с одной мыслью — придется двигаться только вперед, даже если он может лишь ползти. Томмен, узнав о смерти сестры, заперся в собственных покоях и приказал не беспокоить его, а после пришел в септу с опухшими красными глазами — надо отдать ему должное, ведь только они и выдавали его скорбь по Мирцелле. Мальчишка долго глядел на похолодевшее тело, а затем поцеловал сестрицу в лоб, едва слышно шмыгнув носом. Они долго стояли так молча, бок о бок, взглядом буравя мертвую девочку, что была так дорога им обеим. — Она повзрослела. — неожиданно для Джейме произнес тихо Томмен. — Почти. — прошептал рыцарь, наблюдая, как солнечные лучи играют в золотых кудрях его дочери и с ужасом заметил, что та превратилась в полупрозрачную тень. — Убийц принца Тристана поймали? — мужчина поморщился. Еще об этом ему не хватало размышлять, однако он все же покачал головой, отчего-то потеряв способность говорить. — Думаю, это была матушка. — Она бы так не поступила. — тихо проговорил Джейме, но не потому что Серсея действительно не могла так поступить, а потому как он был уверен в виновности некоторых дорниек, которым он по своей глупости поверил. — Поступила бы. — едва слышно прошелестел голос Томмена. — Ты злишься на нее? — Конечно нет. — Почему не дал ей прийти? Она имеет право. — Мне сказали, что её не пропустят в септу. Если она попробует… — Да, но почему ты позволяешь делать это им? — Только ты не задавай вопросов, дядя! — вспыхнул Томмен, повысив голос. — Я пытаюсь все контролировать, но все попросту выходит из рук вон плохо! Я стараюсь, ясно?! — он весь дрожал, вытаращив блестящие ни то от гнева, ни то от слез глаза, и совсем не моргал. — Ясно. — только и сумел вымолвить Джейме, не в силах сказать что-либо еще. В конце концов Томмену едва исполнилось четырнадцать. Он всего лишь мальчишка. — Прости. — изумрудные глаза тут же потухли и потупились вниз от нахлынувшего стыда. — Я просто… Я не могу. — Почему нет? — безусловно Ланнистер понимал, какие трудности могут возникнуть, но Томмен Баратеон в конце концов был королем Семи Королевств, а это значило, что он имел намного большую власть, в отличие от этих безумных фанатиков. — Когда Святое Воинство захватило матушку и Маргери… — мальчишеский голос на секунду сорвался и замолк. Томмен стиснул челюсть и через силу продолжил: — что я сделал? — лицо его сморщилось от отвращения к самому себе. — Когда её провели по улицам, как шлюху, что я сделал? Джейме едва ли не болезненно хмыкнул, поджимая губы. Ему было знакомо это чувство — беспомощность. Абсолютная и смертоносная, имеющая такую силу, что могла без проблем заставить верить в то, что ты гребанное ничтожество. Мужчина тяжело вздыхает, и, мазнув по сыну мимолетным взглядом, тихо произносит: — Мы все ошибаемся порою. — он слышал свой голос и хвалил себя за то спокойствие, что он нёс в себе. Томмен смотрел выжидающе, желая услышать что-то еще, но Джейме никогда не владел искусством красиво говорить. — Король должен быть защитником Государства. — не унимался мальчишка, размахивая руками. — Если я не могу защитить мою жену или мою мать, чего я стою? Было какое-то странное мимолетное желание обнять его и сказать, что все будет в порядке. Сказать о том, что он не виноват, что он — лишь мальчик, и то, что Джейме обо всем позаботиться. Однако Ланнистер не смел сделать и шагу, лишь растерянно глядел в зеленые глаза, жадно ловя собственную тень в облике мальчишки. Дверь септы неожиданно распахнулась, впуская внутрь свежий воздух и ослепительные лучи солнца. Краем глаза уловив старческую фигуру, Джейме аккуратно сжал плечо Томмена и, уперев взгляд прямо в его лицо, твердо произнес: — Повидайся с матерью, вам нужно о многом поговорить. Извинись перед ней. Все будет в порядке. — златовласый в неверии покачал головой. — Ну же, ступай. — Ваше Величество. — голос только что зашедшего старика заставил обернуться и выпрямиться, нервно сжав челюсть. — Лорд-командующий. — седой мужчина кивнул в сторону Джейме, растянув на губах неприятную улыбку. «Это и есть Его Воробейшество». — понял вдруг мужчина, рассматривая его длинное и запятнанное грязью одеяние. Ему не приходилось видеть его доселе. — Я хочу видеть свою жену. — отчеканил Томмен так твердо, как только мог. — Боги ждут, когда королева Маргери покается в грехах и взовёт к их милости. — развел руками старик. — И королю придется ждать. Его Воробейшество был низким — должно быть, даже ниже Серсеи, — и худым, словно трость. Однако, несмотря на это, от него неприятными волнами исходило нечто, что заставляло кожу покрыться мурашками. Джейме никогда не боялся гнева Богов, не боялся септонов и больно уж набожных людей, но этот мужчина был чем-то другим, оттого и холодок побежал по позвонкам, пробираясь внутрь, облизывая кости. — Повидайся с матерью, Томмен. — тихо, но твердо бросил Джейме, даже не обернувшись на мальчика, ведь взгляд его был прикован к тому человеку, который смог склонить перед собой двух влиятельных женщин их великих Домов и одного мужчину, который, мало того, что был братом королевы, так еще и входил в Королевскую гвардию, и являлся помазанным рыцарем. И чем больше он глядел на него, тем сильнее кровь закипала в жилах. Томмен, слегка поколебавшись, послушно удалился, оставляя мужчин наедине. — Вы смелый человек. — признал Джейме, глядя прямо в мутно-серые глаза и стараясь не обращать внимания на то, как от ярости скрипят зубы. — Напротив. — старик почти-что наивно хихикнул. — Я безмерно боюсь. — он устремил взгляд наверх, рассматривая статуи Семерых. — Отца, Мать, Воина… — и вновь улыбнулся, подходя ближе. У Ланнистера проскочило мимолетное желание заколоть его прямо тут. — Знаете, зачем мы кладём эти камни? — Его Воробейшество махнул в сторону мертвой Мирцеллы, и тут же поспешил сам ответить на собственный вопрос: — Чтобы не бояться смерти. Мы закроем глаза в этом мире и откроем в ином. — А вы так ждёте иной жизни. — Джейме говорил полушепотом, потому как боялся сорваться на крик, а кричать возле покойной дочери ему совсем не хотелось, как и показывать, что все внутри у него натянуто до предела, как самая тугая тетива. — По правде, я и ее боюсь. — покачал головой старик. — Вы пленили и унизили мою сестру. — выплюнул Джейме, ощетинившись. — Ваша сестра искала милости Богов и искупила свой грех. — А как же мои грехи? — неожиданно для самого себя бросил мужчина, нахмурившись. Он не понимал почему спрашивает это сейчас: потому что действительно жаждет получить ответ, или же потому что ужасно зол, а злость нужно куда-то деть? — Я нарушил священный обет и ударил короля в спину. — Джейме невольно отметил, что смог сказать это практически без дрожи в голосе. — Я убил своего кузена. Не сдержал слова данное ныне покойной Кейтилин Старк. Мой брат виновен пред богами, а я помог ему избежать возмездия. Моя жена считается изменницей, но я и ей позволил сбежать, а после, как ни в чем не бывало, нацепил на себя белый плащ. — его лицо, перекошенное звериным оскалом, побелело, а языки пламени глубоко внутри облизывали каждую косточку, обжигая и обугливая нервы. — Как мне искупить свои грехи? — Джейме рявкнул это буквально в лицо старика, чьи глаза удивленно округлились. Рука вцепилась в позолоченную рукоять меча, а в голове остро засело желание обнажить клинок и пронзить этого фанатика насквозь. — Вы прольете кровь в святом месте? — Боги не против. — тихо процедил мужчина. — Они пролили больше крови, чем мы все. — Тогда смелей. — светлые брови удивленно поползли вверх. Ланнистер ожидал чего угодно: насмешки, презрительного взгляда или мольбы. Однако человек напротив, кажется, даже не боится совсем. — Я это заслужил. Как все мы. Мы слабые, ничтожные создания. Мы живем лишь милостью Матери. Тут же слышится металлический звон и тихие, почти что бесшумные шаги. Джейме оборачивается и едва подавляет в себе приступ нервного смеха. Члены Святого Воинства обступали их со всех сторон, держа в руках сверкающие в лучах солнца клинки. «Вот же подлый мерзкий старикан». — пронеслось у мужчины в голове, однако виду он не подал, лишь вымолвил: — Пусть встанут ближе, если хотите спастись. — хоть голос и звучал твердо, обстоятельства в любом случае были не на стороне мужчины. У него одна рука и он прекрасно помнил, как хреново сражается левой, несмотря на то, что эти фанатики, должно быть, впервые оружие в руках держат. — Зачем? — слова Его Воробейшества окончательно запутали рыцаря. — Им не успеть до вашего удара. — Я сражался и в худших условиях. — Да, многие из нас падут. — согласно кивнул старик, и в голосе его мужчина услышал насмешку. — Но кто мы? У нас ни имён, ни семей. Каждый из нас беден и бессилен. — Не нужно мне давить на жалость. — поморщившись, отмахнулся Джейме. Собственный прохладный тон, так похожий на тон Серсеи, раздражал и приводил в чувство одновременно. — Я не давлю Вам на жалость, лишь показываю силу единства, ведь всё же мы вместе и мы можем многое. В том числе — сокрушить империю. — он самодовольно улыбнулся, а затем не спеша направился к ступеням, удаляясь из септы со своим воинством. Ланнистера будто стрелой пронзило. Слова Его Воробейшества туманом витали в воздухе, но упорно не хотели впечатываться в черепную коробку. Джейме знал, что старик имеет в виду. Прекрасно понимал. Однако, слова его будто были сказаны на другом, незнакомом языке, и все никак не желали быть понятыми до конца. Он прекратил стискивать зубы, только когда ощутил резкую боль и привкус крови во рту. На мгновение Джейме показалось, что он теряет рассудок. Неожиданно для самого себя мужчина прерывисто вздохнул. Зажмурился, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а внутри ревёт и бьёт в рёбра что-то большое и колючее, перехватывающее дыхание. Серебряная голова лютоволка горела на изнанке камзола, прожигая в грудной клетке дыру, а Джейме внезапно захотелось лишь одного — заключить Джейн Старк в объятия, зарыться лицом в темные волосы и пообещать, что отныне все будет по-другому. На мгновение Ланнистеру почудилось, будто бы весь мир вокруг затих и он действительно ощущает на себе ее прохладные ладони. Однако, распахнув веки, пришлось вновь встретиться с беспощадной реальностью. Рядом не было никого, кроме тела его дочери. С губ сорвался странный звук. Наверняка это был тот самый звук, что издает человек, оставленный в одиночестве. — Боги, смилуйтесь надо мной. — невольно сорвалось с мужских губ, шелестом отдаваясь от исполинских стен. — Я хочу увидеть ее. Просто увидеть. Мне кажется, я любил ее всегда. С первой встречи, взгляда, прикосновения. Почему я не в состоянии сказать ей об этом? Ответом на вопрос послужила оглушающая тишина, что тонкой иглой ввинчивалась в мозг.***
JANE Нервными шагами измеряю тронный зал, не в состоянии остановиться. Почему-то чувствую, что обязательно упаду, если вдруг осмелюсь попробовать. Запястье, перевязанное багровой из-за крови повязкой, саднит, но не настолько, чтобы беспокоиться. В голове стоит тревожный звон, закладывающий уши, потому я не сразу слышу только что подошедшего Тириона: — Они уехали. — Уже? — все же останавливаюсь, чувствуя, как подкашиваются колени. — Да, Мормонт не желал оставаться здесь и минуты, настаивая на скором отправлении. — зеленые глаза мазнули по багровой повязке. — Как Ваша рука? — А что Нахарис? — игнорирую вопрос мужчины, поджав губы. Тирион закатывает глаза. — Всецело поддержал нашего старого друга. — С ума сойти! — я всплеснула руками, невольно напомнив самой себе собственную мать. — Это же совершенно глупое решение! Уже смеркается. Найти следы будет чудовищно тяжело, да и к тому же, когда вокруг царит такой хаос… — на мгновение мне показалось, что я вот-вот задохнусь, потому на мгновение замолчала, подытоживая мысль в голове, и, наконец, выдала: — Это глупо. И все. Разве они этого не понимают? — Понимают, миледи. — пожал плечами Тирион, выглядя при этом ни на долю обеспокоенным. — Но любовь толкает нас на глупые и безрассудные поступки. Вам ли не знать? — Я никогда не делала ничего безрассудного! — отчего-то щеки вспыхнули красным, и я вновь едва не задохнулась от возмущения. — Уж мне-то не лгите, Джейн. — с намеком на насмешкой сощурился Ланнистер, барабаня пальцами по бедру. — Я не считаю уместным говорить об этом. Тем более, что абсолютно не понимаю, что Вы имеете в виду. — невольно в голосе прорезалась сталь. Я набрала полные легкие воздуха и резко выдохнула, пытаясь успокоиться и выкинуть ненужные мысли из головы. — Так. И что теперь? — О чем Вы? — мужчина напротив выглядел так, будто в самом деле не понимал, в чем дело. — О Дейенерис, конечно! — мне казалось, что еще чуть-чуть и моя голова разорвется на куски, потому как мысли в ней носились из угла в угол, путаясь и переплетаясь друг с другом, мешая сосредоточиться на важном. — Мы понятия не имеем в безопасности ли она и вернется ли обратно. А Миэрин… Что будет с Миэрином в ее отсутствие? — внезапный страх обрушился снежной лавиной, заставив ссутулиться. — Тирион, мы находимся в бывшем городе работорговцев! Городе, где царят недовольства, где каждый второй замышляет убийство… Без нее тут все… Все… — я не могла договорить. Непрошеная паника настигла меня раньше, чем рука Ланнистера успела в успокаивающем жесте провести по моей ладони, однако этот жест таки заставил перестать метать безумный взгляд из угла в угол и, наконец-таки, встретиться с двумя цветом зеленого луга глазами напротив, источающих легкий намек на беспокойство. — Этот город был похож на клубок, но что будет, если выдернуть одну ниточку? Его охватит хаос. Что мы будем делать, Тирион? — практически бесшумно прошептали мои сухие губы. — Для начала нужно поговорить с Миссандеей. — несколько отстранено ответил мужчина. — Она правая рука королевы. Нам действительно нужен… — Леди Джейн! — Ланнистера перебили. Я обернулась, встречаясь взглядом с широко распахнутыми глазами взволнованной советницы, и резко выдохнула. Почему-то стало немного легче дышать. — Мы как раз говорили о Вас. — подметил Тирион, делая шаг в сторону Миссандеи. — Нам необходимо обсудить наши дальнейшие действия. Глупо будет пускать город на самотек. — Боюсь, что я не лучший политик, милорд, но Вы неоспоримо правы. — кивнула кудрявая. — Только прежде я должна отдать леди Джейн это. — ее смуглая рука потянулась ко мне, и только сейчас я заметила в ее длинных тонких пальцах сероватый сверток. — Что это? — Письмо. Пришло несколько минут назад. — Письмо? Для меня? — я все еще плохо соображала, потому не сразу коснулась шероховатого пергамента, вынимая его из рук советницы. — От кого? — Я не знаю, миледи. Не привыкла читать чужие письма, да и на печати нет герба. — она пожала плечами, неловко качая головой. Обменявшись хмурыми взглядами с Тирионом, я заинтересованно взглянула на сверток. И впрямь, на печати не было совершенно ничего, что могло бы выдать отправителя. — Как думаете, каков шанс, что оно от моей сестрицы? — Не думаю, что Серсея стала бы запечатывать письмо не королевской печатью. Ее самолюбие этого бы не позволило. — угрюмо произнесла я, аккуратно вскрывая сверток. Пальцы заскользили по пергаменту, разворачивая его. А в следующий момент дыхание застряло в груди. Взгляд мазнул по больно уж знакомому убористому почерку и в тот же миг сердце екнуло, упав куда-то в район пяток. «Джейн». — это было первым, что я увидела. Свое имя. Свое дурацкое имя, написанное рукой того, кого сердечно люблю. Меня затрясло. Взор упрямо не хотел опускаться ниже, зацепившись на последней букве моего имени, подмечая, что написана та криво, будто бы рука пишущего дрожала. Что-то гигантское рвётся наружу, разрывая плоть на куски. По позвоночнику пробежал холодок, облизывая каждую косточку. Сердце забилось как ненормальное, а в щёки бросилась кровь. На секунду я прикрыл глаза, ощущая, как виски стягивает тупой пульсирующей болью. С трудом подавив в горле непрошеный ком, я сжала челюсть, и, в конце концов, опустила голову ниже, с жадностью вчитываясь в написанные чернилами строки, игнорируя дрожащие ледяные руки. «Джейн, ты и представить не можешь, с каким трудом я вывожу эти буквы на треклятом пергаменте. Никогда не славился краснословием, потому не знаю, как все ясно изложить в одном коротком письме. Вот Робб умел, я — нет. Я всегда отставал от него и, признаться, скучаю по этому. В любом случае, я безмерно счастлив получить весть от тебя, пускай и спустя почти что три года. Сестрица, я знаю, для тебя не секрет, что Винтерфелл в руках врага. Я намереваюсь исправить это в ближайшем времени и, быть может, тогда у нас и получится встретиться там, дома. Я все еще в Черном Замке и Санса тоже со мной. Сердечно прошу тебя, береги себя. Не суйся в неприятности и оставайся в той шаткой безопасности, что имеешь. Я напишу тебе, как только смогу. Эта тьма, кажущаяся нескончаемой, закончится. Клянусь, скоро покажет себя рассвет, и мы воссоединимся, вот увидишь, сестрица. Твой брат, Джон». — Миледи? — голос Тириона казался далеким, словно он говорил сквозь толщу воды. Взгляд застыл на последнем слове, не желая отрываться. — Миледи? Я с трудом повернулась к нему, крепко сжимая пергамент в руках и прижимая его к сердцу. Горячая слеза скатилась вниз по щеке, оставляя после себя влажную дорожку, и упала на пол, разбившись. Джон. Это был он. Это правда был он. И Санса с ним. Боги… — Миледи. — вновь настойчиво повторил Ланнистер. Я вздрогнула, поднимая глаза. В горле в одно мгновение пересохло. Я не могла говорить. Я не могла шевелиться. Не могла дышать. Единственное, что крутилось в моей голове, была лишь одна фраза — «он жив». — Вы меня пугаете. Я моргнула. Медленно, ощущая как внутри меня растет непонятное чувство, из-за которого хочется рассмеяться и завыть одновременно. — Джон. — прошептала я, наблюдая как глаза Ланнистера округляются от удивления. — Он жив. И Санса тоже. Как-то раз папа сказал, что содержимое одного только письма может изменить ход истории. Тогда я ему не поверила, однако сейчас, стоя посреди тронного зала и с силой прижимая клочок пергамента к груди, ясно понимала, какую ошибку собираюсь совершить. И прежде, чем мужчина напротив успел что-либо сказать, я выпалила: — Я отправляюсь домой.