Другая сторона

      Победа представляет собой довольно сложный механизм. Это как механические часы: правильный запуск спускового механизма приводит в движение всю систему шестеренок — и вот уже маятник колеблется, процесс запущен. Запуск фигуристки на вектор победы — это еще более сложный механизм, с которым не каждому по силам справиться: сложная система тренировок, постоянное давление со стороны внешнего мира и непрерывное движение вперед. Неизвестно, когда механизм придет в движение, неизвестно, когда решит остановить свой ход.       Победа на Финале Гран При, победа на Чемпионате России, победа на Чемпионате Европы…а если вспомнить — победа на финале юниорского Гран При, Первенства России среди юниоров, Чемпионата мира среди юниоров.Механизм уже был запущен довольно давно и не давал сбоя. Спасибо за это моим мастерам — моим тренерам, прежде всего — Этери Георгиевне — моему главному часовому мастеру… Меня нельзя было назвать неблагодарной, моя благодарность выражалась на тренировках на льду, в зале, в упорстве и трудолюбии, в улыбках и взглядах. В тот момент, после возвращения из Братиславы, я ощущала острую потребность какого-то праздника. Не знаю, было в том Чемпионате что-то особенное. Возможно, это было пусть и не первое появление на мировой фигурной арене, но первое, заставившее мир фигурного катания посмотреть на меня не как на очередную девочку-однодневку, а, быть может, что-то большее. Я больше всего на свете боялась стать однодневкой. Уже тогда я знала, что пришла в мир фигурного катания надолго, и не только ради побед. Все было гораздо проще: фигурное катание — это моя жизнь. Правда тогда я еще называла это просто любимым делом, которое хотелось делать максимально хорошо.       Этим самым чувством нового осознания себя мне захотелось поделиться с Этери Георгиевной. Я знала, что она меня сможет услышать и понять, потому что только она чувствовала лед так же, как и я. Для нас он был живой, он дышал, он светился и давал нам не только скорость скольжения, силу прыжка, но и чувство внутреннего полета. Только на льду душа могла петь, даже если в жизни медведь хорошо потоптался где-то в радиусе ушей.       Утром в наш общий выходной день, который мы все же позволили себе дать, несмотря на взаимный фанатичный трудоголизм, я поехала к Этери Георгиевне. Что можно подарить своему учителю из чувства искренней благодарности и признания? Разумеется, букет. Но обычный букет — это слишком скучно. Я заказала букет из разных фруктов, с бананами, клубникой, киви, яблоками, и конечно физалисом — мы обе его так любили.       — Женька, заходи! — я открываю дверь квартиры, стряхиваю с ног ботинки и быстро впархиваю в гостиную.       Букет произвел впечатление. Мы даже не удержались и вместе слопали несколько его цветков. Маленькая шалость, которую мы обе заслужили.       Я забралась на диван с ногами и крепко обняла Этери Георгиевну, заключила в кольцо своих рук. Это было немного страшно — прикоснуться к ней и быть так близко. Но это было чертовски правильно и настолько живым, что иначе было просто нельзя. Красноречие меня покинуло, но меня и так поняли без слов.       — Моя девочка, — слышу теплый голос и нежный чмок куда-то в висок. Становится так тепло, что хочется, чтобы время остановилось.       Как оказалось, в тот день я была не единственным гостем. Я собиралась уйти, но Этери Георгиевна хотела, чтобы я осталась. Пришли несколько ее близких подруг с детьми, друзья семьи. Мы дружно общались. Все вокруг пили вино и были на какой-то волне расслабления. Только вот с Этери Георгиевной творилось что-то странное. Она была немного простужена — голос охрип сильнее обычного, горло явно давало о себе знать. Простуда — вечный спутник хранителей льда. Однако я заметила, что сегодня всеобщий праздник и теплая атмосфера не делали ее счастливее, словно наоборот. Нет, она была заводилой этого веселья — такая строгая и сдержанная на работе и перед камерами — в своем кругу она позволяла себе быть собой, улыбаться и смеяться. Но в этот раз веселье было каким-то нервным, напряженным, вымученным. Я никак не могла понять произошедших перемен, будто в человеке что-то надломилось, и он просто-напросто прячется за маской. Мне показалось? Или я действительно почувствовала?       Играл Фрэнк Синатра и она, закрыв глаза, тихо подпевала: «When i was seventeen, it was a very good year…». Было все же хорошо. Хорошо. Или все же нет?       Время близилось к вечеру, гости постепенно расходились. Я уже давно намеревалась уйти вместе со всеми, но Этери Георгиевна не пускала. Воздух был наэлектризован, что-то явно было не так. Надвигалась гроза. Стало очень темно, хотя на улице по-прежнему светило солнце. И вот я уже сижу, а у меня на руках лежит Этери Георгиевна. Она будто бы спала, но нервный шепот выдавал ее возбуждение, происходящий с ней кошмар наяву. Я силюсь ее успокоить, вложить в свои руки всю нежность, что я испытывала к ней в тот момент.       — Диша, нет, нет, — ее нервный шепот становится все громче, словно она стоит на краю пропасти и отчаянно борется с невидимыми врагами.       Стараюсь подложить руку под голову, чтобы ей было удобнее, не разбудив. Продолжаю успокаивающе гладить, закрываю глаза. Как оказалось, мы еще не совсем одни. Друг семьи Семен еще был в квартире. Он приносит из другой комнаты теплый плед и укрывает ей ноги.       — Верная ученица, — говорит он и уходит, закрыв за собой дверь.       Верная? Разве это была верность? Убаюкиваю, нежно целую в лоб, будто от этого легкого прикосновения зависит победа над чем-то страшным в том мире, в котором она существовала.       — Не бросай, не бросай меня….меня нельзя бросать, — она вдруг открывает глаза и крепко сжимает мою руку.       — Не брошу. — сжимаю крепко в ответ.