Другая сторона

      Наверное, многие, кто видел Этери Георгиевну со стороны, например, на прокатах во время соревнований, на пресс-конференциях и других официальных мероприятиях, считали ее довольно грозной и закрытой, даже можно сказать неприступной, одним, а точнее двумя словами — «Ледяной королевой». «Ледяная королева» могла заморозить одним своим взглядом, даже не притрагиваясь, а стоило ей заговорить — вся душа будто вымывалась из тела, не оставляя за собой ни следа, ни послевкусия. Но кто такие эти «Ледяные королевы» и как ими становятся? От отсутствия любви — ответ простой, но что он таит в себе помимо того понимания любви, которое для каждого — свое? Невозможность полюбить? Моя королева могла — она любила свое дело, отдавая ему полностью свое время, вкладывая душу в программу каждой из учениц, определяя верный вектор: образ, музыку и сопричастность фигуриста с ними. Королева любила и своих учениц. Если королева была красивым сильным деревом, способным выдержать и засуху, и сильный зной, и порывы бушующего ветра, и задымленный воздух городов, и человеческую жестокость, то каждая из учениц была ее ветвью — ее продолжением и новым воплощением. Другой вопрос, любили ли «Ледяную королеву»? И вот, ответ — конечно, любили, берегли и защищали, настолько, насколько она позволяла. Это на первый взгляд за льдом нет ничего. На самом деле, стоило только прикоснуться к его холодным лишь в первое мгновение граням, он моментально начинал плавиться, открывая все то, что скрыто за его толстыми стенками. «Ледяную королеву» страшно любить: для этого нужно иметь смелость, отвагу. Но и «Ледяной королеве» тоже страшно любить — подпустить к себе и остаться беззащитной без своего верного ледяного щита, возводимого в течение многих лет.       Этери Георгиевна действительно непростой человек. Для тех, кто был на расстоянии она всегда была исключительно «Ледяной королевой». Но если тебе хватило решимости сделать шаг, наполнить искренностью свои слова и поступки, страх заледенеть отступал, и тебе открывался совершенно другой мир. Стоило ледяной стене рухнуть, и ты вступал в мир, двери которого никогда не закрываются и всегда нараспашку. Только и это порой было миражом, пусть и искусно созданным ей самой. Ведь стоило миражу рассеяться, внутреннему взору представала выжженная до костей реальность, которую — какая ирония! — поддерживал ее собственный внутренний огонь. Это был огонь ее внутренней непоколебимости, силы и энергии. Он не был опасен для меня и для кого-то либо, кроме нее. Она защищалась и горела изнутри.       Лед и огонь — противоборствующие сущности человеческой души. Что там было помимо них? Не меньшие противоположности: всепоглощающая нежность и безудержная страсть. Я знала Этери Георгиевну нежной, ощущая искреннюю заботу и тепло во взгляде, прикосновениях и поступках. Но была и другая сторона, мне, по понятным причинам неизвестная — страстная, пробуждающаяся в близких контактах с мужчинами.       Этери Георгиевна любила мужчин. Очень любила. Речь не о чувственной любви, например, любви к ее недоступному мужчине, которым приходилось дышать каждый день, разрываясь от тоски в недоотношениях на расстоянии, а об ее проявлении в животных инстинктах. Она любила удовольствие — как получать, так и доставлять. Она легко отдавалась, следуя за своими сексуальными импульсами. Она легко заводила случайные связи: уходила после банкета на очередном из турниров, приглашая нового знакомого из бара домой. Она особо не таилась, но и никогда не была уличенной знакомыми или коллегами в спонтанно возникших связях.       В минуты, когда она рассказывала, пусть и коротко, не вдаваясь в подробности, про свое очередное приключение, я чувствовала некоторую неловкость. Ее рассказы никогда не были детальными, ограничиваясь лишь забавными моментами или коротким резюме в стиле «Было хорошо» или «Было неплохо, но в целом-страстно». Меня это тоже никогда особо не волновало, потому что это не было стороной ее жизни, влияющей на работу и наши взаимоотношения. Это всегда была другая сторона. Я задавалась вопросом, зачем она рассказывает это мне. Невозможность что-то противопоставить, ответить что-то, поддерживающее разговор, меня немного угнетала, несмотря на всю комичность некоторых ее случайных знакомств и не менее легких и быстрых отношений.       Я была спокойна относительно себя — всему свое время и сейчас есть задачи поважнее. Но желание соответствовать и быть подругой на равных внутри меня скреблось сворой непрошенных котят.        — Одно другому не мешает, — Этери Георгиевна, даже будучи тренером, оспаривала мою нацеленность на одно фигурное катание, ведь на самом деле она жила чувствами. — И многие вещи будешь ощущать по-другому. Влюбленность, любовь — без них нельзя. В свое время ты это поймешь.       Я задавалась вопросом, не подменяет ли она понятия любви и секса, но так или иначе, и то и другое воплощают определенный человеческий опыт и знание.  — Ничего, Женька, войдешь в мир большого секса — дам тебе мастер-класс, — то ли подтрунивая, то ли подбадривая говорила Этери Георгиевна.  — Каждому горшочку свое время.       Сегодня за окном был туман и город по-прежнему спал, несмотря на то, что время уже подступало к полудню. Шла пора новогодних каникул. Правда, на катке у нас каникул не было, но сегодняшний день пришелся как раз на плановый выходной, необходимый для поддержания формы. Я еще в свободной пижаме стою у плиты и занимаюсь завтраком, думая о чувствах, их силе и возможности их воплощения. Такая большая палитра чувств мне еще не знакома и мной еще не сыграна, сыграть которую невозможно - только прожить самой. Гадкий утенок, спотыкающийся и неуверенно шагающий в короткой программе, уже превратился в юную девушку. Трагедия, унесшая жизни тысячи людей, также уже прожита мной на льду. Но это не моя жизнь, не мои чувства. Я их не знала. И несмотря на опыт Этери Георгиевны - это не мой опыт, не опыт моей души. Чувствую, как во мне рождается желание воплощения на льду чего-то зрелого и настоящего. Кто бы это мог быть? Скарлетт О’Хара? Наташа Ростова? Татьяна Ларина? Элизабет Беннет? Анна Каренина?..       Я тушу шпинат на сковороде и слежу за готовностью яиц. Кофемашина тем временем успешно справляется со своей прямой функцией — завариванием кофе.       Все готово. Беру поднос, сервирую блюдо: яйца пашот со шпинатом и тостом из зернового хлеба, чашечка кофе со специями — корицей и кардамоном. Беру поднос в руки и несу его в гостиную.       — Эй, соня, проснитесь, — залажу на диван с ногами и подползаю к свернувшейся калачиком спящей фигуре. Убираю выбившуюся прядь и шепчу в ухо, стараясь не вырвать из мира сна слишком резко. — Завтрак готов.       — Еще пять минуточек, — устало шепчет Этери Георгиевна, глубже прячась в одеяло.