Другая сторона

      Сегодня утро нового дня, но вчерашняя ночь буквально выбила мне землю из-под ног.       Вчера.       Мама и бабушка уехали к родственникам, так что на пару дней я осталась одна. Мне уже давно хотелось пригласить Этери Георгиевну в гости, показав, как я живу, но в присутствии родных этот визит носил бы скорее формальный характер, погружая в состояние неловкости нас всех. Мне же хотелось побыть в роли хозяйки, хоть раз ответив на всю ту теплоту и радушие, которые каждый раз встречали меня в доме Этери Георгиевны.       Она приехала ко мне вечером, захватив подарки и гостинцы. Я с увлечением показала свой дом, провела небольшую экскурсию, и мы расположились в гостиной, где я накрыла стол: заказала наши любимые роллы с угрем, приготовила легкий салатик, небольшую закуску из сыра и фруктов — клубники и физалиса.       Этери Георгиевна приехала. Но приехала она в разобранном состоянии. Я поняла это практически сразу, как мы сели за стол. Ее лицо выражало радостное возбуждение, когда она осматривала квартиру, восхищалась уютом, созданным нашей семьей, хвалила меня за мой вкус в оформлении моей комнаты. Однако, она была резка, порывиста, неспокойна.       Я с удовольствием съедаю свою порцию роллов, в то время как Этери Георгиевна практически не притрагивается к еде. Зато она просит налить ей выпить. Я наливаю бокал виски, смешав его с колой, уже понимая, что этот бокал — отнюдь не первый сегодня. Она уже пьяна, достаточно сильно и довольно давно.       — Что случилось? — я пристально вглядываюсь ей в лицо. Оно белее снега. Кожа неровная, глаза отекшие. Что произошло за это время?       Видно, как ей не хочется портить настроение нашей встречи, как она старается держаться из последних сил, ведь мы так долго планировали ее визит. Она не могла позволить себе заплакать. Она храбрится, но я ее читаю как открытую книгу и вижу, что за бравадой и нарочитым воодушевлением прячется что-то нехорошее, опустошающее ее.       Умер ее давний друг. Его можно было назвать любовником или несостоявшимся мужем, как Этери Георгиевна сама любила говорить. После смерти Ди, каждая смерть, столкновение или одно упоминание о ней оглушали и перекрывали кислород. Только ее внутренняя сила позволяла ей подняться, но прежде она теряла равновесие и… падала — в никуда. Она не могла не приехать ко мне, но сейчас она находилась в этом самом полете. Она рассказывает мне о нем, о том, как они проводили время вместе и каким удивительным человеком он был: сильным, решительным, тонко чувствующим. Даже немного ясновидящим.       Я поддерживаю ее по возможности, внимательно слушаю, крепко держа за руку, буквально не давая упасть и сорваться. Я знаю, она хотела бы упасть и разбиться. Лишь бы этот мучительный полет закончился. Она не позволяла никому видеть ее такой. Но падать в звенящей тишине ей тоже было страшно.       Этери Георгиевна неловко сидит у меня на диване, не зная, куда себя деть. Я вижу как меняется ее мимика, сменяя противоборствующие эмоции на ее лице. Она благодарит за встречу, выдавливая из себя подобие улыбки.       — Я поеду или, — она быстро допивает стакан с виски, жестом показывая налить еще, — или я останусь у тебя.       От этих слов у меня внутри все замирает. Мне слишком больно смотреть на нее. Она как оголенный нерв в эти мгновения.       — Оставайтесь, мой дом — ваш дом, — я сажусь на ручку дивана и беру ее лицо в свои руки. Нежно, бережно, мягко. Смотрю в растерянные глаза, стараясь передать свою силу.       — Я вся твоя, слышишь? — в ее голосе я слышу все больше страха. Отвечаю ей спокойно, стараясь разгладить голосом волны отчаяния, пронизывающие воздух вокруг нас.       — А я — ваша, — я улыбаюсь и чувствую, как ее руки обнимают меня за талию. Я сижу выше и ей удобно спрятаться у меня на груди. Мы обнимаемся очень крепко. Я глажу ее по голове, с каждым прикосновением отдавая каплей за каплей веру в жизнь и ее продолжение. — Оставайтесь, если хотите.       Чувствую, как она качает головой:       — Нет, я поеду лучше или…       — Оставайтесь.       Она смотрит на меня со смесью неуверенности, страха, благодарности, неловкости. Дарить заботу гораздо проще, чем принимать. Особенно, позволяя кому-то быть тебе поддержкой в минуты слабости. Сильные этого не умеют. Не позволяют.       Я еще раз прикасаюсь к ее лицу. Мои пальцы…и почему вы не можете исцелить ее, залечить раны?       Я отправляюсь в другую комнату за постельным бельем. Там заправляю запасную подушку в наволочку, одеяло — в пододеяльник, как обычно ныряя полностью в него, чтобы расправить края. Когда я возвращаюсь, Этери Георгиевна уже свернулась на краю дивана и кажется уснувшей. Бутылка почти полностью опустошена, колы тоже не осталось. Я аккуратно раздвигаю диван. Застилаю простыней свободную часть.       — Подвиньтесь чуть, я постелю простынь, — стараюсь ее не сильно потревожить.       Она раскрывает глаза, смотрит на меня с удивлением. Пытается встать, вырваться, но я успокаиваю ее, баюкая, укладывая обратно. Отпустить ее домой и оставить одну? Не могу. Никогда.       — Жень...ляжешь со мной? — она просит. — Ложись рядышком.       — Сейчас, надену пижаму и лягу.       Я тем временем убираю со стола, мою посуду. Пока я хожу туда-обратно, она продолжает меня звать. Закончив, я переодеваюсь в домашнее, приношу еще одну подушку и плед, укладываюсь рядом.       — Наверное, я поеду, — она словно бредит.       — Все хорошо, мы уже растелились. Спите, — я обнимаю ее со спины и глажу по руке, — Женя рядом.       — Хорошо….       Этери Георгиевна затихает. Через некоторое время она снимает с себя джинсы, стягивает свитер — я помогаю — и сдавливающий грудь бюстгальтер. Она остается рядом такой трогательной, такой беззащитной. Я переполнена нежностью. Аккуратно поправляю одеяло, прикрываю ноги, слежу, чтобы прохлада от приоткрытого окна ее не продула. Вроде она совсем успокаивается. Я ее не отпускаю, еще крепче держу в своих объятиях. Обнимаю ее поверх одеяла, чтобы не смущать прикосновениями к обнаженной коже. Целую в висок.       — Спокойной ночи, мое солнышко, — я не могу назвать ее по имени, но обращение по имени-отчеству, когда мы лежим так тесно прижавшись друг другу, когда я буквально чувствую, что в моих руках — не только ее сон, но и жизнь, которая мне вверяется на эту ночь — слишком странно.       Телевизор я не выключаю — она без него не может спать. Он светит нам в спину. На заднем фоне играют какие-то советские фильмы, звук легкой музыки съедает опасность тишины.       — С ума сойти, я не дома, в объятиях другой женщины, — слышу резкий шепот. — Мне надо уехать.       — Не женщины, а дочери, - аккуратно поправляю ее. — Спите. — нежно касаюсь губами лба. Она не сопротивляется больше.       Сон прерывистый. Я почти не сплю, балансируя между сном и реальностью. Этери Георгиевна то погружается в недолгий сон, тогда и я позволяю себе выпасть из реальности на некоторое время. Иногда она вздрагивает, и я обнимаю ее еще крепче. Она просит выпить крепкого. Я не хочу, но она уговаривает.       — Это как снотворное — я буду лучше спать. — Мне ничего не остается, кроме как поддерживая ее голову, вливать в нее небольшими глотками алкоголь.        У нее болит спина, очень. Она вздрагивает и просыпается от этой боли. Я массирую ей спину, сначала аккуратно руками, но потом все жестче, почти бью, сжимая ладони.       —Да, Женечка, да….— она стонет от боли. Мои удары позволяют ей спрятать ту боль в боли от ударов моих кулаков.       В моих объятиях чужая жизнь, чужая боль, чужие страхи. Чужие. Главное, про это не забыть и не раствориться в них. У меня не вышло бы уснуть, даже если бы я захотела. Сейчас я ночной страж. Я не позволила ей уехать и остаться одной, наедине с собой, и я не имею права оставить ее сейчас.       Мои мысли внезапно прерывает ее движение. Она берет мою руку, и я чувствую, как она облизывает мне палец. Я столбенею, не смея двинуться и не понимая, что происходит. С ее губ срывается тихий стон. Крепко держа мою руку, она начинает вести ей вдоль своего тела.       — Не надо, — я вырываюсь из оцепенения. Не ухожу, но отворачиваюсь на другой бок.       Интересно, сколько времени?..       Она смеется немного и я понимаю, что это какой-то инстинкт. Понимает ли она, что это я лежу рядом с ней? Не знаю. Мне кажется, нет.       На какое-то время я засыпаю. Когда я в следующий раз открываю глаза, на улице уже стало светлее. Этери Георгиевна ровно дышит и крепко спит. Я вычеркиваю ее порыв из своей головы и аккуратно прижимаюсь к ней, чтобы чувствовать, что она рядом и она жива.       — Иди к себе, Женька, — ее голос уже нормальный и похож на обычный, — я ворочаюсь, поспи хоть чуть-чуть.       Я ухожу к себе и правда засыпаю.       Когда я окончательно просыпаюсь, на часах уже 10. Пора вставать. Несмотря на безумную ночь, у меня хорошее настроение. Я отправляюсь готовить завтрак, пока Этери Георгиевна еще спит.       Новый день — время чего-то нового.