Другая сторона

      Отпуск закончен, началась подготовка к олимпийскому сезону. Очень непросто вновь собрать себя и поймать правильный настрой. Мысли, мысли, мысли… Мы начинаем набирать форму, рассматриваем и пробуем варианты новых программ. И вроде бы все как обычно, но грузом ответственности висит предстоящая Олимпиада. Разве не этого я хочу? Конечно, да, это цель, к которой я стремлюсь весь олимпийский цикл и всю свою жизнь. Это и страшит и вдохновляет одновременно.       Когда внезапно Этери Георгиевна зовет сходить в кино, я радостно откликаюсь. Учитывая наше отдаление, инициатива с ее стороны меня воодушевляет. Тем более, что последние дни она была на разных советах, участвовала во множестве встреч, что ее порядком измотало. На мне лежала большая ответственность. Но каково было ей? Меня она не сильно посвящала в эти вопросы, но я слышала тихие разговоры других тренеров и понимала, что все не так просто. И Этери Георгиевне нужно выстоять каждую встречу, что наверняка истощает ее, отнимая множество внутренних сил и резервов. Это мое дело просто кататься, а ей предстоит подготовить фигуристов к главному старту последних четырех лет. А в этом замешано слишком много людей и слишком много денег. Слишком многое стоит на кону.       Мы встречаемся в холле. Я приезжаю немного с задержкой, но Этери Георгиевны все еще нет. Билеты не покупаю, а то мало ли что может быть. Этери Георгиевна приезжает к началу сеанса, но при этом разговаривает с кем-то по телефону, мне кажется, это Горшков. Она жестом показывает, что пока не может прервать разговор и мы присаживаемся.       Этери Георгиевна говорит очень эмоционально: то в ее голосе явственно звучит ледяная сталь, то мягкость и нежность. При этом она сжимает руки в кулаки, что на ладонях отпечатываются полумесяцы ногтей. Она закусывает губы, что выдает крайнюю степень ее взволнованности. А еще дышит прерывисто. Но это вижу только я, собеседнику на том конце провода неведомо, какие эмоции испытывает один из главных тренеров России. Я глажу ее по руке и смотрю в глаза, периодически их прикрывая, словно говоря: «Все хорошо. Я здесь». Я понимаю, что это действительно Горшков и он явно ставит какие-то условия. Этери Георгиевна еле сдерживается, но все же смягчает тон разговора и наконец прощается.       — Ну как ты, Жень?       — Я хорошо…— а каким еще может быть ответ? Заглядываю ей в лицо и вижу не ее глаза. — Мы уже не успеваем на сеанс, может, пока по роллам? Ну пожааааалуйста, — я прошу игриво и делаю те самые глаза котенка из Шрэка.       — Да, сегодня можно…— Этери Георгиевну одолевает столько эмоций, что мне кажется, она может взорваться от этой бури внутри.       В кафе пока мы ждем заказ, она несколько раз созванивается с Ильей. При этом я лишь поджимаю губы, но сдерживаю себя от лишних слов. Мне неприятно, но что толку?       — Жень, не будь так категорична, — Этери Георгиевна обращается ко мне и заставляет смотреть ей в глаза. Она смотрит так пристально, что мне даже хочется убежать от этого взгляда. — Ты не знаешь многого, а он так сильно меня любит…— я не могу подавить усмешку. — Жень, ты не понимаешь, как это — долго быть одной…— я откидываюсь на диван и смотрю куда-то в сторону, полностью отключаясь.       Она считает меня маленькой девочкой, которая ничего не понимает. А я понимаю гораздо больше, чем она думает. Я понимаю, что лишь страх одиночества и потеря веры в себя как в женщину руководит ею в этих отношениях.       — Да, он не красавец, — Этери Георгиевна продолжает. — Но я желаю тебе встретить такого мужчину, который был бы намного красивее, но заботился бы о тебе так же… Жень, — я все больше начинаю ощущать отчаяние в ее голосе. — Жень, дай мне руку.       Я же сижу, далеко откинувшись на диване, крепко скрестив руки на груди. Все мои силы направлены на то, чтобы не высказать все, что я думаю. Это не мудро и ничего не даст. И лишь станет яблоком раздора уже не только в наших личных отношениях, но и в отношениях тренер-ученик. Шутка ли, десять лет вместе. Было бы глупо начать выяснять отношения и говорить то, что я думаю сейчас. Это помешает. А у нас впереди целый сезон. Поэтому я терплю и молчу. Сейчас мной правит лишь холодный расчет.       — Жень, пожалуйста, — в голосе Этери Георгиевны слышится такая мольба и нежность, что я невольно выдыхаю и не успеваю заметить, как вкладываю свои руки ей в ладони. Я не могу противиться магии ее голоса, тем более, когда она так она так просит.        Этери Георгиевна принимает мои руки и сжимает их мягко и нежно, словно обозначая нерушимую связь между нами.       — Я люблю тебя, Жень, — эти слова заставляют меня вздрогнуть. Прошло немного времени, а теперь столь естественное признание мне кажется дождем посреди засушливого лета, — Ты моя самая любимая девочка, слышишь? — это живительные слова, которые будто наполняют влагой мое иссушенное и истосковавшееся сердце. — Ты моя половиночка, — глаза Этери Георгиевны увлажняются слезами. — Скажешь что-нибудь? — я вижу, как она открыта передо мной и как ей действительно важно то, что я скажу.       — Я тоже вас люблю, очень, — при этих словах я наклоняюсь ближе к ней.       Этери Георгиевна приближает мою руку к своим губам и целует, а потом прикладывает к щеке и позволяет мне пальцами поймать ее улыбку.       — Знаешь, чего я хочу? — нам принесли уже третий бокал вина для Этери Георгиевны. — Когда будем сидеть в кино, на пятнадцатой минуте фильма ты повернешься ко мне, а я к тебе и мы поцелуемся — ее голос дрожит при этих словах — Не по-дружески.       Я не нахожусь что ответить и мягко вытягиваю свои руки обратно.       — Вот вы затейница…— стараюсь перевести тему, — а что вы думаете о программе Загитовой?       — Да ерунда это все, — она допивает вино и машет рукой.       До сеанса еще есть время и мы отправляемся по магазинам. Но успеваем зайти лишь в парочку, затем Этери Георгиевна просит посидеть.       — Я так устала, Жень, — мы присаживаемся на лавочку и она кладет голову мне на плечо.       — Я знаю, моя хорошая, — приобнимаю ее. — Я знаю, как сделать вам лучше. Женя знает, что вы любите.       Достаю из кармана телефон с наушниками, отдаю один ей, а второй оставляю у себя, включаю Синатру. Мы сидим и слушаем, пока не заканчивается песня. Этери Георгиевна словно успокаивается, мне даже кажется, что она задремала. Я лишь целую ее в лоб.       — Жень? — она оживает от моего прикосновения.— Это ты, Жень?       — Да, моя любимая, да, моя хорошая…— я продолжаю гладить ее по спине, не выдавая ни одним мускулом, как мне страшно за нее. — Может, вы хотите домой?       — Нет, кино, значит кино! — она быстро поднимается и воодушевляется от своих слов. — Только прежде давай зайдем, коктейльчик выпьем.       Перед сеансом мы заходим выпить коктейль в небольшое кафе. А в баре кинотеатра Этери Георгиевна покупает себе пиво. Немного подумав, я прошу взять мне тоже.       Мы садимся в кресла, трейлеры уже закончились и идет фильм. Я с опаской жду, что будет и готовлюсь к разному. Этери Георгиевна уже много выпила, и я не удивлюсь, если она просто заснет, тогда я просто обниму ее и согрею, давая окунуться в мои полные любви объятия. А если она начнет выплескивать свои слезы? Тогда я просто уведу ее. Я верю, что смогу. Однако, Этери Георгиевна выбирает совершенно иной сценарий.       С началом первых кадров она тянется ко мне и я ей не отказываю в объятии.       — Что, так можно? — удивленно спрашивает Этери Георгиевна, когда я убираю перегородку между сидениями.       Она лежит у меня в руках, такая беззащитная и хрупкая. Я ловлю ее руки, глажу по голове, обнимаю ее и стараюсь вновь успокоить. Но в ее крови бушует алкоголь, он возбуждает и не дает расслабиться. Она резко поднимается и начинает комментировать фильм, я смеюсь с ее острых комментариев. Умение подмечать детали и высмеивать действительность всегда были при ней. Фильм смешной, и это нас раззадоривает. Я тоже смеюсь, шепчу ей на ухо свои мысли и она вторит моим словам смехом. Я отпиваю немного из бутылки, но все слишком смешивается.       Я не понимаю, в какой момент рука Этери Георгиевны оказывается у меня на бедре. Она гладит меня по ноге и я чувствую легкие волны возбуждения, которые пронизывают мое нутро. Останавливаю ее руку, накрывая своей. Раз.       Она вновь тянется ко мне, ее пальцы устремляются к моему лицу. Я чувствую, как она проводит ими по моим губам. В них чувствуется нетерпение, а сама Этери Георгиевна блаженно улыбается. Я вижу это, когда вновь ловлю ее руку. Два.       Ее руки на моей ширинке. Благо, джинсы с высокой талией и пробраться дальше у нее не выходит. Что происходит? Я инстинктивно начинаю ерзать, сжимая покрепче бедра. Ее рука вновь на бедре. Три?       Она проводит пальцами по моей шее, спускается ниже, натыкаясь на плотно застегнутые пуговицы рубашки, блокирующие дорогу дальше. Четыре.       — Успокойтесь, я вас и так люблю,— я успеваю вывернуться и прижаться к ней, как прижималась всегда в поисках тепла и поддержки. — Что с вами?       Не сказать, что ее руки не вызывают у меня никаких чувств. Но у меня и не хватает духу ее оттолкнуть. Возможно, это малодушие? Но я все еще переживаю за ее взрывной характер, который может проявиться, если я не буду мягкой и деликатной. И не ошибаюсь. Неловкое слово — и вот уже полыхнуло.       — Я сейчас встану и уйду. Ты меня больше никогда не увидишь, — эта сталь в голосе слишком резонирует с происходящим. — Будешь искать себе нового тренера.       — Не уходите, — бессильно произношу я.       Этери Георгиевна слышит мои слова. Она немного опускает ворот своей кофты, направляя мою голову к своей груди. Я в полном смятении, но стараюсь никак не реагировать. Она замирает на несколько мгновений, а потом выпускает меня. Кажется, она разочарована.       Я уже потеряла время давно. Сколько прошло минут от начала фильма? Что там происходит? Мы порой стараемся отвлекаться на картинку на экране, но я думаю лишь о том, что ее рука вновь у меня на бедре, а моя рука у нее в руке. И я чувствую как увлажняются мои пальцы — она начинает их целовать и медленно посасывать. Это ощущение погружения в бездну ее рта дурманит. Это что-то невероятное. И страшное.       — Мне хочется пива, дайте мне руку, — я стараюсь найти повод, а пиво — прекрасный предлог.       Я борюсь с мыслями и желаниями. Я понимаю, что она пьяна, причем очень сильно. Я понимаю, что и я уже немного выпила. Но мой разум контролирует происходящее, в отличие от ее. Что с ней? Я знаю, что она меня любит и любит как свою родную дочь. И я знаю, что я ей больше чем дочь. И я люблю ее больше чем мать. Как это называется? Родственные души? Мне дорог этот человек, безмерно дорог. Я уверена в ее ориентации, учитывая сколько у нее было мужчин. У меня же не было никого, но я не уверена, что могу воспринимать ее в таком ключе. Так почему же я не встану и не уйду? Боюсь ее ранить? Но о чем думает она? Все так сложно, что я лакаю пиво словно голодающий младенец.       — Жень, посмотри на меня, Жень — ее шепот обезоруживает и я поворачиваюсь на него. — Прости меня, моя девочка…я не должна была.       Вот и все. Я киваю.       — Все хорошо, не волнуйтесь, я… все понимаю.       — Поцелуй меня, Жень.       Я наклоняюсь к ней и нежно целую в щеку. Большего мне и не надо. Этери Георгиевна целует меня в носик — горячо и влажно.       — Мой носик любимый, — ее шепот обжигает своим жаром мое лицо. Я отстраняюсь и вижу ее затуманенный взор. — А теперь меня в носик.       Я не могу сдержать смешок и целую ее в нос, легко, едва ощутимо.       — А теперь в губки.       Я на миг замираю. А потом еще меньше понимаю, что происходит. Потому что невесомо касаюсь ее губ своими губами. И не вижу в этом ничего неправильного кроме как выражение своих чувств. А я так по ней тоскую…       Этери Георгиевна смотрит на меня. Я опускаю глаза.       —Еще, поцелуй еще, — я не реагирую, и Этери Георгиевна сама целует меня.       Ее поцелуй мне кажется каким-то неистовым. Она буквально впивается мне в губы своими, что я начинаю задыхаться. Как там говорилось в кино и книжках? Носы не мешают? Правда, не мешают...       Тем не менее, я держу губы сомкнутыми, позволяя ей делать то, что ей так хочется. Она не останавливается, и я буквально в каждом выдохе чувствую ее нарастающее желание и азарт от того, что невозможно получить то, что ей так хочется. Я не могу назвать ее нежной или что нежностью наполнены ее поцелуи. Это безумие.       В какой-то момент я устаю сопротивляться. Я отбрасываю все мысли и слегка раскрываю губы, позволяя ей проникнуть немного глубже. Она пользуется этим и в тот же момент я чувствую, как ее язык проникает мне в рот. Затем я чувствую, как она слегка кусает мою нижнюю губу. Это так приятно, что у меня захватывает дух от этого покусывания. Все остальное странно и мокро, а это покусывание мне так нравится. Я не ожидала такого. При следующей ее атаке, я позволяю и своему языку сделать короткое движение ей навстречу. Когда наши языки встречаются, буквально одними кончиками, мы обе вздрагиваем. От степени близости, от запретности происходящего и от звука финальной песни на экране.       Мы медленно отстраняемся друг от друга, вытирая мокрые губы и подбородок. Также медленно встаем и идем по направлению к уборной. Я не нахожу слов, она тоже. Но за темными стенами кинозала я точно становлюсь обычной Женей. Сейчас я думаю о том, чтобы она не упала. Чтобы держалась.       Звонит Илья — он ждет на улице. Мы с Этери Георгиевной идем на выход, все также не глядя друг на друга. Она позволяет лишь себе бросить фразу куда-то в пространство.       — Моя девочка…боже, моя любимая девочка…       На улице возле такси я вижу Илью. Он сильно пьян и едва стоит на ногах, но принимает на руки мою Этери Георгиевну. На прощание она обнимает меня так крепко словно в последний раз. Я не слышу, что она шепчет. Ничего не имеет значение: она уезжает с Ильей.       Я иду домой и пытаюсь разобраться с тем, что было. Что накрыло меня? А что произошло с ней? Хотя какое это имеет значение, если любишь? Я пальцами прикасаюсь губам, стараясь запечатлеть в памяти этот первый поцелуй.