Другая сторона

      Кто из нас любит больницы? Никто. Несмотря на то, что спортсменам необходимо их посещать постоянно, выполняя не самые приятные процедуры, контролируя свое здоровье, любовь от этого к медицинским учреждениям сильнее на становится. И вот сейчас я еду в больницу. Не делать рентген или мрт, не сдавать анализы, а еду к близкому человеку, который сейчас там.       Такси едет медленно. Слишком медленно, а Москва встала в пробки. Но на метро и с пересадкой будет еще дольше. Такси — первое, что пришло мне в голову, поскольку было хоть каким-то действием и хоть какой-то иллюзией движения вперед.       — Долго еще? — я лишь назвала водителю адрес, сама я плохо представляю, куда мы едем.       — Скоро, девушка, скоро, сами понимаете, Москва — город больших возможностей…—таксист пытается шутить, но мне совсем не до шуток.       Чтобы унять дрожь в руках, я прячу их в беспорядочном просмотре одних и тех же страниц в телефоне. Сообщение о том, что я не смогу прийти на День Рождения отправила. Хорошо, что меня поймут.       Просматриваю журнал вызовов и вижу, что до звонка с незнакомого номера был еще один вызов — от Этери Георгиевны. Странно. До этого у нее был выключен телефон, а тут звонок? А спустя несколько минут уже звонок от врача.       Больше всего пугает то, что я не знаю, что произошло. Богатое воображение рисует слишком реалистичные картины. Я представляю Этери Георгиевну, сломавшую конечности и найденную где-то на задворках Москвы. Не менее правдоподобно выглядит и изнасилование. При этой мысли я вздрагиваю. Почему-то всплывают кадры из когда-то увиденного фильма с массовым и жестоким надругательством над женщиной. Прочь, прочь…       Звонит телефон и врач уточняет, скоро ли я приеду. Я отвечаю, что уже на подъезде.       — Вас к какому зданию, девушка? — вопрос от таксиста.       — Не знаю…— я чувствую растерянность. — Сказали, нужно в процедурное отделение.       Таксист тоже не знает точно, какое из множество зданий на территории больницы является процедурным отделением, где сейчас Этери Георгиевна, поэтому высаживает у крайнего входа. Процедурное. Может, все не так страшно?       Я быстрым шагом преодолеваю расстояние от забора до первого здания. Внутри вижу охранника и кидаюсь к нему с вопросом. Он указывает мне направление. Я перехожу почти на бег, не в силах держать в себе чувства. Меня подгоняет страх, усиливающийся с каждой секундой. Как бы я ни старалась себя успокоить, я боюсь, что каждая минута на вес золота. Самое страшное — неизвестность. Она накрывает меня своим удушающим плащом, перекрывая кислород.       Административное здание. Не туда. Пара врачей на улице. Налево и прямо по дорожке вдоль забора? Хорошо. Кто придумывает эти лабиринты без указателей?       Наконец влетаю в светлое здание с бирюзовыми стенами внутри. Это какое-то полуподвальное помещение. Я отчетливо слышу запах плесени и сырости. Мне не по себе здесь. Потолки низкие, краска в некоторых местах облупилась и слезает со стен жалкими лохмотьями. На полу старый линолеум, затертый до дыр со следами крови и рвоты, которые за столько лет слишком плотно укоренились в бежевой ткани на полу.       На входе окно регистратуры.       — Мне звонили…врач…сказал прийти, — я задыхаюсь, пока спрашиваю.       — Это вам в Процедурный кабинет. Комната номер одиннадцать.       Я иду по узкому коридорчику, вчитываясь в таблички на каждой двери. «Кабинет дерматолога», «Кабинет терапевта», «Рентген». Где же этот процедурный кабинет? Сердце словно в силках, дышать все труднее. Я задыхаюсь от отчаяния. Пробегаю до конца так и не вижу этого кабинета. Выдыхаю и собираю остатки сил в побелевший кулак.       Навстречу мне идут медбратья, руки у них в перчатках, на перчатках кровь. Я снова представляю себе операции, переломы, ножевые ранения. Медбратья, совсем молоденькие, веселы и смеются, а от их синей формы мне становится дурно. Как они могут быть столь веселы, если в их руках человеческие жизни?       Возвращаюсь назад уже спокойнее, еще пристальнее глядя по сторонам. Замираю возле одного из кабинетов, который привлек мое внимание еще в первый раз. За его дверьми я услышала смех. Этот смех мне показался знакомым. Но смех услышать я не ожидала и не обратила внимания на номер. Одиннадцатый. Пропустила. Но нашла. Медбратья или кто они на самом деле скрылись именно за его стенами. От этого предательски сосет под ложечкой. Я решаюсь постучать.       Внутри я вижу стол, врача и медсестру. Этих ребят. Все отчего-то веселятся и смеются. Медбратья стоят и явно забавляются, словно даже показывают пальцами на что-то. Я вижу, что их позвали сюда, но никакой операции нет. Может, и руки в крови мне показались?..Но то, что я вижу впереди у окна мне не кажется. Этери Георгиевна.       Она лежит на кушетке, вытянувшись в полный рост, иногда подгибая ноги и прижимая их груди. Ее тело сотрясает безудержный безумный смех, отражающийся пугающим эхом от стен. И пробуждающий ужас у меня в крови. Но жива. Жива… Только этот смех совсем не веселый, несмотря на то, что все врачи ведут с ней диалог и явно смеются от ее слов. Или над ней. Я чувствую поднимающуюся во мне ярость. Насколько могу вежливо, обращаюсь к медперсоналу:       — Здравствуйте, я — Женя, — сглатываю. — Вы мне звонили.       — А, подруга? — врач давит смешок. — Сейчас, обождите и заберете подружку.       Меня просят обождать в коридоре и я выхожу, чувствуя, как ноги становятся ватными. Сажусь на старое деревянное кресло с потрепанной коричневой кожей на сидении, и облокачиваюсь на изношенные стены. Прикрываю глаза, чтобы этого не видеть. А еще больше хочу прикрыть уши, чтобы этот безумный смех не проникал мне в голову.       Смеющиеся медбратья и медсестра выходят спустя некоторое время. Я быстро оживаю и спрашиваю.       — Как она? С ней все в порядке?       — А что с ней не так? Ждите. — снова смешок, от которого я готова взорваться.       Я начинаю ненавидеть их за этот смех.       Когда медсестра идет обратно, я вновь окликаю ее. Она также просит ждать и задает неудобные вопросы.       — А она правда известная? Рассказывает, будто знаменитый тренер.       — Правда, — твердо смотрю в глаза, стараясь не показать свою растерянность и не выдать страха от вопроса, который следует дальше.       — А давно она пьет?       Я стараюсь замять эту тему, оправдывая словами об усталости и тяжелом периоде в жизни. Но я сама себе не верю, кого я пытаюсь убедить?       — Она правда совсем одна? — неловкий допрос продолжается, а у меня нет сил ругаться. — Рассказывает, что у нее есть муж, но он в командировке.       — Одна. — при одной мысли об Илье я вздрагиваю и говорю то, что чувствую — не муж, так, друг, - уже довольно резко отвечаю. — Временный, — не могу не добавить то, на что так надеюсь.       — Берегите ее, — медсестра оглядывает меня очень внимательно. — А собственно, вы кто ей?       Мне хочется сказать, что это не ее дело. Я уже ненавижу их всех за это глумление и за их смех. Но я сдерживаюсь.       — Подруга. Как дочь.       Меня заставляют ожидать еще около получаса. Я слышу, как смех постепенно затихает. Я стараюсь успокоиться, но выходит плохо. Я знаю, что моя Этери Георгиевна совсем близко. Я каждой клеточкой чувствую, что ей страшно. Одними губами шепчу: «Я рядом, я рядом». Услышит... Услышит.       — Забирайте подружку, — наконец мне разрешают войти.       Я аккуратно подхожу к этой кушетке, на которой лежит моя Этери Георгиевна. Оглядываю ее внимательно, аккуратно осматриваю руками: цела. Немного помятая одежда, брюки в пыли. Ноги босые, но отмечаю туфли, валяющиеся в углу.       Этери Георгиевна лежит бессильно опустив руки и ноги, словно повешенная кукла. Мягко беру ее лицо в ладони и одними губами говорю: «Женя здесь». Она смотрит на меня так, что внутри переворачивается все. В этом взгляде смесь страха, ужаса, бессилия и стыда. От кончиков рта стекает тоненькая прозрачная слюна. Я бережно и неуловимо вытираю ее одними пальцами.       Я чувствую волны ее страха, которые я пока никак не могу утихомирить. Ни здесь. Ни при этих варварах, называемых врачами. Ее беззащитность на удивление наполняет меня силой. Я задаю вопросы и получаю ответы.       — Какие нужны лекарства?       — Пусть отдохнет.       Не реагирую, в очередной раз туша яростные огоньки в глазах. Беру со стола врачей телефон Этери Георгиевны и кладу в ее сумку, которая завалилась между кушеткой и окном. Внимательно осматриваю пол в поисках других предметов. Вроде, все. Помогаю ей присесть и ловлю ее взгляд. Хватаю за руку и одними глазами прошу ее успокоиться.       Помогаю Этери Георгиевне надеть обувь. Ноги стерты и изранены. Не хочу даже думать, что было с ее ногами. Подаю руку, чтобы она могла встать. Этери Георгиевна хватается за нее так крепко, что я боюсь, что упаду и не выдержу нас двоих. Но я выдерживаю. Киваю врачам, вежливо благодарю. Мы уходим.       Этери Георгиевна находит в себе скрытый резерв, который помогает ей быстрым шагом выйти на улицу. Она держит меня за руку так крепко, что мне больно. Там я лишь обнимаю ее, как самое дорогое, что есть в моей жизни. Воздух дает нам возможность вытолкнуть этот дурман из легких, смахнуть мерзкое ощущение и выкинуть его в кусты.       — Женька, — выдыхает куда-то в макушку. — Женька…я чувствую ее дрожь. — Как стыдно, Женька.       Я обнимаю ее еще крепче, вкладывая в это объятие всю любовь, и помогаю идти к выходу с территории больницы. Он ближе, чем мне казалось, когда я бежала сюда.       Сейчас для нас главное вернуться домой. Оказаться подальше от этого места.       Вспоминаю взгляд Этери Георгиевны, на миг зажмурившись, чтобы обрести внутренние силы: он по другую сторону от реальности. И я понимаю, что ее хрупкий баланс между реальным миром и миром, где есть алкоголь нарушен. Все пограничные пункты стерты. Пропуск больше не нужен.       Я распрямляю плечи и поднимаюсь, несгибаемо и твердо. Закидываю голову, чтобы заглянуть в глубину глаз моей Этери Георгиевны и вижу. Я ничего не вижу. Она по другую сторону. Другая сторона победила.       Но это лишь сегодня. Ведь иначе зачем моя рука?