Другая сторона

      Я приезжаю раньше остальных гостей. Первое, что я замечаю, что неотвратимо бросается мне в глаза — это необычайно яркий макияж глаз Этери Георгиевны. Вместо легкой туши и едва заметных стрелок, лишь очерчивающих миндалевидную форму глаза, на веке яркие сине-фиолетовые тени. Они дешево отдают перламутром, уже немного скатались и осыпались. Это вызывает во мне чувство легкой брезгливости. Я слишком привыкла к идеальному внешнему виду Этери Георгиевны: опрятному, аккуратному, безукоризненному. Эти тени явно чужеродны и мне хочется их смыть.       Этери Георгиевна разговаривает по телефону. Я с тоской отмечаю, что она уже немного выпила: это выдает ее чрезмерно эмоциональный голос, громкие высказывания и чересчур крепкие объятия, подкрепленные словами любви в мой адрес. Всего слишком много, чтобы я поверила, что это правда.       Я одними губами спрашиваю разрешения и получив утвердительный кивок, быстро иду в спальню за ватными дисками и каким-нибудь средством для снятия макияжа с глаз.       Илья дома, но сегодня он трезв и спокоен. Во всяком случае пока. Он двигает стол, расставляет блюда и убирает беспорядок дома, оставленный со вчерашнего вечера. Я же тем временем забираюсь на кожаный диван с ногами и набираю на ватный диск мицеллярную воду.       — Прикройте глаза, я аккуратно, — тихо прошу.       Этери Георгиевна послушно прикрывает глаза, продолжая говорить по телефону. Я аккуратно подношу диск к лицо, бережно и нежно смываю тени с одного глаза, а потом с другого.       — Не открывайте, еще не все, — с улыбкой шепчу и продолжаю убирать блестки и тонкую полосу смазанных теней.       То, что предстает моим глазам, заставляет меня ойкнуть, а сердце ухнуть куда-то вниз: синяк. Багрово-фиолетовый, он растекался по всему верхнему веку и был замаскирован тенями в тон. Попытки скрыть и спрятать.       — Что это? — я быстро спрашиваю, чувствуя, как сердце отплясывает какой-то свой бешеный ритм. — Это он вас ударил?       — Нет, ты что, — Этери Георгиевна неловко улыбается. — Это все давление, сосуды лопнули.       — Аааа, — только и остается, что вымолвить мне.       Я не говорю ничего. А что тут сказать? Мне вчера уже дали понять, что мое мнение не имеет значения, указали направление, куда с ним можно пойти. Так что я лишь пытаюсь заново нанести макияж, не выпячивающий и не акцентирующий внимание на синяке. Немного пудры. Легкий румянец. Никаких теней.       — Так будет лучше, — твердо говорю Этери Георгиевне, и она не возражает.       Вечер проходит спокойно. В сборе семья, друзья, стол действительно вкусный.       — С Женькой вчера готовили, — хвастается Этери Георгиевны, вырывая меня из своих мыслей.       А я действительно витаю где-то. Только это явно не облака. Это набухшие тучи, готовые разразиться потоком воды. Хотя может это мои глаза, в которых скопилось слишком много невыплаканных слез, волю которым я не могу дать в стенах этого дома?..       Комплименты для Этери Георгиевны. Истории из детства. Мой вымученный смех. Шампанское. Детские игры. Илья в платке Этери Георгиевны. Илья в пальто Этери Георгиевны.       — Пошел вон отсюда, — слова Этери Георгиевны.       — Не горячись, Этери, — попытки успокоить от родственников. — Он у тебя хороший.       — Да, он у меня замечательный, — с нежным придыханием подтверждает Этери Георгиевна.       Молча уношу еду со стола. Выношу чистые тарелки. Загружаю посуду в посудомоечную машину.       — Ты очень много делаешь, Женя, — ласковый голос кого-то. — Иди отдохни.       — Слишком много, — гнусавый голос в ответ.       Машина. Я еду домой. Меня подвозят.       — Женя?       Я выплываю из потока мыслей.       — Скажи только одно, Илья пьет?       — Вы хотите правду? — спустя небольшую паузу спрашиваю собеседницу.       — Конечно.       — Да, — отвечаю честно одним единственным словом. — и сегодня вы видели хорошего Илью.       — Хорошего? — женщина на переднем сидении автомобиля ищет слова, желая что-то спросить, но предупредительный жест — рука ее мужа, что ведет машину, заставляет ее остановиться.       Я усмехаюсь. У всех своя жизнь. Может, и мне не стоит лезть?       Ударяю кулаком по сиденью автомобиля. Бессильно. Бесшумно.

***

      Пришел декабрь, и Этери Георгиевна все активнее тренирует Алину. Им предстоит выступление на финале Гран-при и скорый отлет в Японию. Я же лечу ногу, стараюсь не думать о больной спине. Я хожу в Хрустальный как на работу, с тоской, стараясь делать хоть что-то. Но невозможность тренироваться в полную силу вызывает во мне приступы отчаяния, сменяемого то тоской, то гневом, то безразличием.       Самыми страшными являются вещи, которые не зависят от нас. Есть мы, есть наши решения, определяющие дальнейшее течение нашей жизни. Есть внешние обстоятельства, под которые нужно адаптироваться, к которым нужно приспосабливаться, которые нужно принимать или не принимать.       Я не могу заставить тело работать как раньше. Оно устало и измотано. Но я не могу дать ему отдохнуть. Только не сейчас.       Я не могу прервать конвейер молодых спортсменок. Я не могу просить возрастного ценза и мечтать о том, чтобы Алина осталась еще на год в юниорах. Тогда бы и я не стала двукратной Чемпионкой Мира и Европы.       Я не могу заставить Этери Георгиевну расстаться с Ильей. Это ее решение, ее выбор.       И это все так сложно, что я с удивлением вспоминаю о временах, когда прыжки щелкались как орешки, не вызывая боль при каждом приземлении, когда я была единственной спортсменкой, которой в спину не дышала целая скамейка голодных до побед юных фигуристок, когда я могла в любой момент получить тепло Этери Георгиевны без оглядки и без всяких «но».       Перед отлетом Этери Георгиевны и Алины я захожу на каток пожелать им удачи. Я искренне желаю им хорошо выступить, понимая, как это важно для них обеих. От Алины я никогда слышала плохого слова и сейчас поддерживаю ее, зная, что в глубине души ей очень страшно. И Этери Георгиевне я желаю удачи, потому что соревнования для нее как глоток свежего воздуха, шанс вырваться из сковывающий ее цепей, которыми она себя сама заковала.       Но Этери Георгиевны нет.       По дороге домой я звоню несколько раз, но телефон молчит. Я отправляю сообщение в одном из мессенжеров.       «Где вы? Как самочувствие, как настрой? Видела Алинку, она держится молодцом».       Дома включаю любимое аниме и растворяюсь в нем на несколько часов. Хорошо бы лунная призма дала бы сил и мне справиться со всем этим.       Когда уже позже беру телефон, он оповещает о новом сообщение. Смахиваю вверх и читаю, перечитывая несколько раз. Воздуха не хватает, я глотаю его жадно.       «Избитая и в синяках»       Я незамедлительно пишу ответ. Мои пальцы дрожат, пока я пишу сообщение, а из головы быстро испаряются все герои аниме, вся звучащая музыка и мысли о вкусном ужине.       «Кем избитая????????»       «Дома» — ответ приходит очень быстро.       «Вас Илья избил?»       Отправляю и привожу мысли в порядок. Надо ехать! Надо срочно ехать…       «Да».       Я быстро набираю номер и звоню.       — Этери Георгиевна! Я сейчас приеду! — прижимаю телефон к уху и параллельно натягиваю джинсы. — С вами что-то серьезное?       — Ничего, Жень…— слабый голос меня останавливает. — Не надо, не приезжай. Пожалуйста.       — Но как же? Он еще у вас? — я понимаю это по фоновому голосу, гнусавящему нечто нечленораздельное.       — Да, но это ненадолго…я приняла решение.       — Я приеду к вам! — я уже стою почти готовая и решительная.       Мой страх выдает лишь отражение в зеркале. Большие испуганные глаза, бледная кожа и дрожащие губы.       — Не надо, Жень.       И я подчиняюсь. Снова. Потому что не умею иначе. Я только надеюсь, что она примет правильное решение. А я…я буду ждать.