***
В день короткой программы я просыпаюсь максимально мотивированной и собранной. Мне кажется, я не вижу и не слышу ничего вокруг. Главное, я не думаю об Этери Георгиевне. Словно за ночь я нашла рубильник и смогла его перевести в выключенное состояние. Во всяком случае сегодня для меня нет ничего кроме моей программы, а мое желание выступить после такого большого перерыва и показать, что Женю Медведеву еще рано списывать со счетов, горит обжигающим огнем у меня внутри. Самым сложным для меня становится выход на лед. Привычные руки, держащие мои ладони в своих. Глаза в глаза и глубокий выдох. Этери Георгиевна делает это как всегда, еще нежнее и трепетнее. Камера не видит ее глаз, но я читаю в них веру в меня, заботу и…любовь. Но мои руки напряжены, они натянуты словно струна, а глаза остекленело смотрят куда-то в пространство, не фокусируясь на лице Этери Георгиевны. Кивок и принятие последних указаний проходят на автомате. Я одна, я наедине со своей программой. А еще я понимаю, что я одна не только на катке, но и за его пределами. Я первая отпускаю руки, в то время как Этери Георгиевна продолжает их держать, сжимая все сильнее. Я еще раз киваю и твердо вырываюсь из плена, следуя вперед за своей мечтой — кататься и дарить людям радость. Это не ускользает от Этери Георгиевны. Я читаю ее напряженный и печальный, наполненный болью взгляд, который я уверенно игнорирую, выезжая на середину катка, улыбаясь публике в приветственном жесте и фокусируясь на программе. Вдох. Выдох. Душа. Наполняюсь. Полетели… После окончания программы, меня встречают лишь Дудаков и Даня — Этери Георгиевна готовит Алину. Я этому безмерно рада. Я не готова сейчас обнимать Этери Георгиевну, не готова попадать под прицелы камер. Я довольна прокатом, но я не хочу сейчас лишних ненужных эмоций. Этот день завершается для меня вторым местом, но я пока еще не чувствую себя побежденной. Это лишь первый шаг, самый трудный шаг, который я делаю в своем преодолении себя, своих болей и страхов, наполняясь верой и надеждой. По окончанию первого дня и всех сопутствующих процедур, интервью и пресс-конференции, дав ответы на все вопросы журналистов, я собираюсь в одной из раздевалок Мегаспорта. Волосы заплетены туго, и я оставляю их как есть. Косметику тоже пока не смываю — сделаю это уже дома. Я вторая. Алина первая. После проката Алины я больше не видела Этери Георгиевну, только издалека — что и к лучшему. Обессиленно сажусь, прислоняюсь головой к прохладной стене и прикрываю глаза. В голове пустота, что хорошо — это возможность очиститься, чтобы выйти на каток только Анной Карениной, за плечами которой нет груза моральных проблем Жени Медведевой. Сначала быть живой и настоящей, а потом умереть под колесами неотвратимо надвигающегося все четыре минуты поезда. С неразберихой в голосе и сердце Жени Медведевой, поезд прибудет слишком рано. Я усмехаюсь своим собственным мыслям. Смотрю на телефон — уже поздно, наверное, мама уже волнуется, да и бабушка ждет. И только я встаю, мне звонит Этери Георгиевна. Обычно мы разбираем мои программы после выступления. Этери Георгиевна анализирует каждое движение, каждый взмах руки, каждый жест, каждый взгляд — ничто не скрывается из поля ее зрения, ведь именно устранив малейшие недочеты, можно стать победителем — этому она учила меня с самого детства. Только когда я стала слишком самостоятельной, что позволяю себе игнорировать главного тренера своей группы? Как бы мне не хотелось избежать ее, я понимаю, что сейчас прятаться неправильно, более того — неконструктивно и даже чревато последствиями. Поэтому я смахиваю ползунок и отвечаю: — Да, Этери Георгиевна? — Жень? Ты где? — срывающимся голосом спрашивает она. — Я еще тут, собираюсь. — И я тут, в 28. Зайди, Жень. Пожалуйста. — Но, Этери Георгиевна…— я понимаю, что разговор пойдет не о моей программе. — Пожалуйста, Жень, — она просит почти сквозь слезы, я слышу их через телефон. — Пожалуйста. — 28? Иду.Держаться #5
20 июня 2019 г. в 18:09
К Чемпионату Европы мы с Этери Георгиевной подходим все в том же затянувшемся узле наших запутавшихся отношений. Мы работаем, отрабатываем программы, прогоняя их из раза в раз. Я уже не чувствую ног, гудящих каждый день. Даже ежедневный массаж не снимает эту усталость. Страха повторной травмы у меня нет, потому что у меня уже давно нет выбора. Я или иду побеждать или просто — не иду.
Единственное, что приносит радость и облегчение сейчас, так это осознание того факта, что не надо никуда лететь, проходить акклиматизацию и покидать родные края. Путешествия, новые страны — это здорово, и я бы очень хотела улететь из города, где в последнее время мне плохо. Но сейчас мне хочется минимизировать свои усилия, ведь и без того сил остается все меньше и меньше для прохождения этого марафона, финал которого все ближе и ближе, а Чемпионат Европы — всего лишь последний рубеж на пути к финишу.
Надо сказать, что сдержанность теперь все больше свойственна мне. И я не могу понять, это мои желания, мое управление и самоконтроль или просто реакция уставшего организма. Этери Георгиевна наоборот, все сильнее тянется ко мне, стараясь поймать аккуратно на льду, сказав какую-нибудь похвалу или как-то иначе проявляя внимание. Я же в ответ сосредоточенно киваю и мягко ускользаю, следуя режиму и распорядку, заведенному на катке, который я строго соблюдаю уже без малого десять лет.
Давая указания всей группе, я ловлю взгляд Этери Георгиевны, дольше всего задерживающийся на мне. Она словно пытается прочитать меня, а я закрываюсь и не позволяю ей этого сделать. Если мы встречаемся в коридорах или на выходе у катка после тренировочного дня, она обязательно говорит мне что-то несвязанное с катком, что позволяет мне сделать вывод о том, как ей не хватает моего внимания. Во всяком случае, мне хочется так думать.
— Вчера сестра приезжала, — ловит меня на выходе Этери Георгиевна, пока я надеваю перчатки, пряча руки от леденящего холода и снегопада, напоминающего ледяной дождь в свете фонаря у «Хрустального». — Мы очень беспокоимся о маме, ей все хуже.
— Я очень сочувствую, Этери Георгиевна, — поднимаю до этого опущенные глаза. — Мне правда жаль. Но Этери Петровна сильная и любит жизнь больше нас всех, она поправится, — придаю голосу чуть больше уверенности. — Она еще порадуется всем вашим победам.
— Да, Жень, мама тебя очень любит, — немного дрожащим голосом говорит Этери Георгиевна, касаясь рукой моего плеча. — Она бы хотела, чтобы ты ее навестила.
— Конечно, Этери Георгиевна, после Чемпионата я обязательно?, — напрягаюсь всем телом от прикосновения руки Этери Георгиевны. — Обязательно, — и ускользаю в ночь, пряча лицо в капюшон то ли от снега, то ли от пронзительного взгляда карих глаз, который я чувствую до тех пор, пока не скрываюсь за ближайшим поворотом.
Дыши, Женя, дыши. Смахиваю короткую слезу, не позволяя ей замерзнуть.