***
Меня выписывают через несколько дней. Время пролетает незаметно. Строгий распорядок дня, процедуры, физиотерапия и уколы. Упражнения, чтобы разрабатывать ногу и сразу исключить контрактуру. Самой требовательной оказывается повариха, заставляя съедать все до последней ложки. Да я и не жалуюсь, наконец можно есть, потому что так говорят врачи. Кроме того, на первом завтраке я знакомлюсь с футболистом, которому жена передает каждый день домашние продукты. Мы не скрывая, едим их вместе. Антон, так его зовут, заботливо делился со всеми. — Да тут и мама передала…и жена…не жалеют совсем меня, — разводит он руками. — Угощайтесь, ребята. Поэтому когда приходит время собираться домой, я даже немного расстраиваюсь. Нашей небольшой компанией, с Антоном и еще девочкой- гандболисткой Наташей, даром что не разнесли весь этаж, затевая вылазки на своих полусогнутых. Кажется, нас и любили, но и отчаянно желали избавиться от нашей неугомонной братии. — Нечего, нечего тут валяться, — прогоняют меня. — Молодая, здоровая, с тобой было хорошо, но чтобы мы тебя здесь больше не видели. — Не увидите, — смеюсь я, закидывая рюкзачок за плечи, спускаясь в лифте к ожидающему меня внизу такси. Я никогда, ни после одной поездки, так не радовалась возвращению домой.Рефлекторно #4
25 июля 2019 г. в 22:32
Я прихожу в себя, но тело не слушается, а мысли плывут.
— Женя, уже все, — голос доктора проникает сквозь разобранное сознание. — Перевернись, нужно тебя на каталку переложить…— разносится эхом.
Я не осознаю, что мне говорят и отчаянно силюсь понять, что хотят. Пытаюсь двинуться и перевернуться, но не выходит — дикая слабость не дает мне пошевелиться. Понимаю, что я совершенно голая, и на меня смотрит несколько мужчин, пусть и врачей, но я не владею собой.
Наконец с помощью я оказываюсь на каталке, меня прикрывают простыней и везут обратно в палату. Я так устаю от этих движений, что снова отключаюсь.
Когда я прихожу в себя, на мне уже надеты шорты и футболка. Вспоминаю, что их за мной следом принесла медсестра, когда меня перекладывали на кровать. Неслушающимися руками и ногами я все же смогла одеться, взглянуть на телефон, посмотреть время — прошло около двух часов — прочитать сообщение от Илоны: «Все в порядке, Этери дома, ее Илья все же забрал», увидеть несколько пропущенных от Этери Георгиевны, написать несколько сообщений: «Операция закончилась, все в порядке», прежде чем вновь провалиться в сон.
И потом наступают несколько самых страшных часов в моей жизни. Я не могу лежать. Мне больно в любом положении, но кроме положения «на спине» ни одно мне недоступно. Нога не слушается, я ее не чувствую, я не могу перевернуться. Я шевелю пальцами одного ноги и натыкаюсь на что-то странное. Не могу понять, ощупываю до тех пор, пока не понимаю, что это моя собственная, но другая нога — та, что была под анестезией.
Спину ломит так ужасно, что хочется выть. Такое чувство, что меня как куклу сломали надвое, потом неудачно склеили дешевым канцелярским клеем, а теперь пытаются играть как раньше.
Мне жарко, а потом резко бросает в холод. В какой-то момент на мне оказывается теплое одеяло и плед сверху, я попросила укрыть меня. Только вот не помогает, я пытаюсь глубже спрятаться в этот кокон, но все бестолку, зубы все так же стучат.
Самое ужасное, что сознание путается. Я хватаюсь за мысли, но ни одну из них не могу удержать. В этом пограничном состоянии, когда у меня болит голова и преследуют приступы тошноты, отчетливее становится страх, что я так и не почувствую свою ногу. Я ослабевшими руками, боясь уронить телефон, то и дело смотрю на время. Проходит полчаса, час….и только спустя полтора я начинаю чувствовать пальцы, могу пошевелить ими.
Я жду дальше, когда смогу почувствовать всю ногу. Доходит до колена и останавливается. Мне требуется почти четыре часа, чтобы полностью возвратить себе ощущение в ноге. И после этого становится легче, боль словно отступает.
Приносят поесть. Я голодна, но стараюсь меньше пить. Врач сказал, что утром я смогу сама сходить в туалет, но пока мне понадобится помощь. Почему-то этого я боюсь больше всего на свете. Я с опаской съедаю котлету и рис, к чаю не притрагиваюсь — лишь смачиваю рот, потому что внутри все пересохло.
Наконец, я могу перевернуться. Мне уже не так холодно, и я откидываю одно одеяло. Беру телефон и набираю Этери Георгиевну. Уже около семи.
— Ну как ты, ребенок? — я слышу в трубке мою Этери Георгиевну, на этой стороне.
— Все…хорошо, — меня это даже удивляет. — Слабость только дикая.
— Слабость? Ну отдыхай, Женечка, — ласковым голосом произносит Этери Георгиевна.
— Отдыхаю…
— Что-то болит? — обеспокоенность сквозит в каждом слове. — Что я могу для тебя сделать?
— Да ничего…мне просто надо это пережить. Анестезия тяжело отходит, — едва шевелящимися губами произношу я, чувствуя, что не могу держать больше телефон рядом.
— Я рядышком, Жень. Не бойся. Я рядом.
— Я знаю, это самое главное, — вспоминаю предшествующие события, пропуская их вновь через себя, но спрашивать не осмеливаюсь.
— Я рядом.
— Я вас люблю, — силы меня покидают.
— Я тебя тоже, — так и слышу мягкую улыбку, развеивающую все мои внутренние страхи, это просто магия, магия ее голоса.
В какой-то момент приходит медсестра — проверяет температуру, берет кровь, рассказывает, что завтра нужно сдать анализы. Предупреждает, что придет в семь утра. Я стараюсь заснуть и проснуться, когда уже будет семь утра. Сжимаю зубы и стараюсь не думать ни о чем.
Когда я просыпаюсь, уже почти полночь. Боли больше нет, только невыносимо болит голова. И сна больше нет, который мне так нужен.
Я лежу и думаю о своем будущем под звучание ясной звездной ночи. Кажется, еще и полнолуние, потому что лунная дорожка тянется от окна до самой двери, рассекая пространство на две части — светлую и темную. Во мне сейчас тоже происходит борьба, выбор стороны и правильного решения. И главный вопрос, который я себе задаю: что дальше? Не найдя ответа и измучив обессиленный мозг переосмыслением прошлого, сожалением незакрытых гештальтов, осознанием разрушенных надежд, я все же проваливаюсь в крепкий сон, позволяя ему забрать всю боль.
Внезапно я просыпаюсь. В комнате уже светло. Я с удивлением рассматриваю палату, словно я здесь в первый раз, прислушиваясь к собственным ощущениям. Голова — не болит. Спину — не ломит. Я чувствую обе ноги. Мне страшно пошевелиться, но я вспоминаю врача, который обещал, что уже утром я смогу передвигаться на своих двоих.
С опаской свешиваю ноги и касаюсь стопами холодного пола.
— О, уже проснулась? — в палату заходит медсестра. — Сейчас проверим температуру и кровь.
— Да…а можно встать?
— Конечно, можно, — улыбается милая девушка. — Смелее только, все в порядке.
И я аккуратно поднимаюсь. Делаю пару шагов, хромая, в страхе упасть. И когда этого не происходит, я расплываюсь в улыбке: такой счастливой я не была давно.