Другая сторона

      Возможно, когда-нибудь в не столь отдаленном будущем, нашу память, а может и целиком нашу личность можно будет записать на чип, подобный флешке. Так мы сможем жить вечно и перерождаться заново. Еще у нас наверняка будут джойстики, которые позволят прокручивать прошлые воспоминания, визуализировать их, создавая полноценные объемные проекции. И, конечно, мы сможем выкидывать ненужные биты данных словно книжки, стирая и забывая неприятные ситуации, истории, людей и все, что с ними связано.       Пока что это ничего не придумали, и вычеркивание сводится лишь к психологическому блоку. Блок, наверняка тоже станет дальше гораздо большим, чем возможность игнорировать ненужные сообщения или звонки. Блокируя людей, мы сможем их не видеть, не слышать в реальном мире.       Я занимаюсь замещением. Неприятных воспоминаний прогулками, шумными встречами и поездками. Рефлексию превращаю в работоспособность, не знающей усталости. Мысленно фильтрую то, что мне не особо приятно, сосредотачиваясь на полезном и эффективном. Именно поэтому, прилетев в Россию на открытые прокаты, я смотрю что на аэропорт, что на Москву из окон такси, что везет меня домой, совершенно новым взглядом. Привычный кофе в Старбаксе утром, без ненужных пояснений, сколько и чего добавить. Знакомые улицы и желто-зеленые заборы во дворе. И воздух — он другой. Я дома, я в России.       Именно поэтому я свежа и сосредоточенна. Слишком важен этот этап, чтобы показать всем, что Женя Медведева не сломалась, что она продолжает бороться, она меняется, ее последнее слово на льду еще не сказано.       — Женя, не жди сразу больших результатов. Шаг за шагом. На тебя давит твой авторитет в России, но ты начинаешь все заново и будь готова, что все будет иначе, — давал наставления Брайн перед прокатами.       Я сосредоточенно киваю. Правда, отформатировать жесткий диск и записывать все заново.       Я радостно встречаю девочек, а особенно - Симу. Мы много болтаем перед прокатом короткой. Мне особенно важно показать именно здесь и сейчас другую Женю. Я перевоплощаюсь и кокетничаю, а Брайн улыбается и хлопает - я это вижу, пока проезжаю мимо.       На произвольной программе сложнее. Целая арена, толпы болельщиков с плакатами. Я выхватываю сектор Алины, а на другом конце - свой. Улыбаюсь про себя необузданному желанию фанов доказать, кто из нас лучше.       Выходит странно, что я выезжаю одна из калитки. Я не обращаю на это внимание, только разминаюсь. Программа еще слишком сырая и я волнуюсь. Поэтому то, что Брайн закрыл глаза по итогу и покраснел, улыбаясь, принимая меня с катка - это меньшее, на что он способен. Я и сама обескураженна, стучу себя по голове и прячу смущение своим смехом. Ну и что? И так тоже бывает.       Своего бывшего тренера, я, конечно вижу, хотя и делаю вид, что нет. Я в душе улыбаюсь, как она расписывается и раздает автографы, пока не начались прокаты. Отмечаю бледность ее лица. Она еще сильнее похудела. Здесь не время и не место, поэтому мне проще делать вид, что она у меня заблокирована. Я делаю так, как проще, чтобы не жалеть о том, что сделала в ущерб.       Уже после того, как все закончилось, расслабив пучок на голове, распустив волосы, я отпускаю и себя. Наедине с собой в раздевалке, пока никого нет, я кусаю губ, учусь дышать заново и борюсь с подступающими слезами.       Уже на выходе с катка после обсуждений программ с Федерацией, отдельным разбором с Татьяной Анатольевной, я вновь сталкиваюсь с Этери Георгиевной. Точнее просто вижу ее издалека. Она снимает с сигнализации машину, возле которой ее ждет Илья. Я лишь отхожу в тень, чтобы не быть незаметной, наблюдая издали, забыв обо всем, лишь ощущая, как внутри все сжимается от никуда не ушедшей нежности и лишь на время выключенной боли, которая готова при малейшей возможности выскользнуть, чтобы ударить меня вновь.       Я не слышу разговоров, но вижу, как меняется лицо Этери Георгиевны. Она злится на то, что говорит Илья. Илья...я не видела его несколько месяцев и даже забыла, насколько он ужасен. Он стоит спиной и я различаю его силуэт, но уже это отзывается во мне острой неприязнью, не такой жгучей, как раньше, более притупленной.       Как в замедленной съемке я вижу, как Илья толкает Этери Георгиевну, она толкает его в ответ. Голоса громче, но гул ветра заглушает сказанное. Через некоторое время они садятся в машину и уезжают.       Они уезжают, а я думаю, как было хорошо в Торонто. Даже тосковать ночами легче, чем снова видеть все это.       Именно поэтому, я позволяю себе вечером очередную глупость, о которой наверняка пожалею. Уже дома, закрывшись в комнате, я вставляю в уши наушники и включаю грустную музыку. Руки сами свайпают по экрану, прокручивая галерею все выше и выше, пока я не открывая фото и не начинаю на них смотреть, завороженно, нежность, с горечью в сердце. Я касаюсь пальцем экрана, словно провожу рукой по щеке, но фотография сменяется белкой из Торонто. Какая ирония - я улыбаюсь - ускользает и здесь.       С каждой минутой мне все грустнее. То молчание, которое держала все это время, становится настолько невыносимым, что я плачу. Плачу и пишу. На одном континенте, в одном городе, так близко - ближе, чем все эти месяцы, я не могу не говорить. Ведь по-прежнему дорогой человек тоже молчит, равнодушно и холодно. Все рвется из меня болью. Мне хочется надеяться, но надежды нет.       Мне так жаль. Нет больше моей Тери, которая любила меня больше всех на свете, для которой я была любимой дочерью. Кто вы? Я не знаю. Я так хотела поговорить...все это время. Но у вас своя новая реальность, которую вы придумали и зомбируете себя на существование в ней. Вы не поняли? Вы не только дочь потеряли, но и последнюю ниточку - связь с внешним миром. Ваш сожитель не будет за вас бороться - его все встраивает. Вы не нужны ему сильной и здоровой, потому что он никто и не сможет самоутверждаться на вашем фоне. Но был бы он с вами, если бы вы не были тем, кто вы есть? Вам надо начинать бороться, иначе вы потеряете все. Только нет у вас желания бороться, нет мотивации. Меня вы не хотели и не хотите видеть - я говорю не то, что вам хочется слышать, я не жалею вас. Медленное самоубийство - а это именно то, что вы делаете - оно тоже самоубийство. В рай к Дише вы не попадете. Я жестока? Потому что я вас люблю. Не верьте - так же проще. Я готова была сражаться за вас до последнего, если бы вы только захотели. Не хотели. Не хотите. Не нужна вам поддержка, и сердце мое вы выкинули. Кто вы? Неужели то, что не видит весь мир, но в чем живете вы - это то, к чему вы стремились? Вы, открытая, харизматичная, интересная, горящая внутренним огнем? Еще можно все поменять. Столько людей вас любит, вы стольким нужны. И Дише больно смотреть на то, что происходит с ее мамой. Но только вы можете все это прекратить. Если бы вы только поняли, что я говорю и почему, как я сильно вас люблю...это самое светлое чувство в моей жизни - было и есть. Можете ругаться, можете ненавидеть - мне все равно, лишь бы в итоге вы снова смогли жить.