Другая сторона

      Сплю я плохо. Всю ночь меня терзают страшные мысли, мерещатся картинки. Фантасмагория какая-то. Вокруг взрываются замки как фейрверки, разлетаясь на множество брызг, фонтанируя как хорошо взболтанная бутылка теплого шампанского. Слоны бегут по мосту, который превращается в радугу, уходящую вверх, к солнцу. Я бегу за слонами и легко, без одышки поднимаюсь на самый верх. Там меня ждет голубой вертолет с пилотом-крокодилом. Мы взлетаем. Под нами проплывают облака, а за ними видна наша маленькая земля. Вдали горит золотом и изумрудами какой-то город. Мы приближаемся к нему. Я прыгаю с парашютом и рядом со мной возникает стая летучих обезьян. Они кричат, их лица искажаются от злобы и боли, трансформируясь в сотни лиц Ильи на мохнатых телах с крыльями.       Я вздрагиваю и просыпаюсь. Мне не хватает воздуха, и я дышу сильно-сильно, подбегая к окну. Там как раз сработала сигнализация у какого-то мерседеса — вот он, крик летучих обезьян, заставивший меня проснуться.       Залезаю обратно в постель, плотнее кутаясь в одеяло и отворачиваюсь от окна, в которое бьет луна. Но не могу больше заснуть. Я все думаю о том, что я с самого начала знала, чем это кончится, видела, какой Илья. Я пыталась донести это до Этери Георгиевны, но она же меня не слушала. Не хотела.       — Нечего было говно подбирать, сама виновата…       Не слушала, когда я в слезах стояла у нее под подъездом, впервые оказавшись с ним наедине дома. Уже тогда предчувствие говорило мне о том, что это конец. Я горько плакала потом в ее объятиях, а она целовала меня в нос и обещала, что я всегда буду в ее жизни. Ведь она любит меня больше всех. И если у нее будет выбор — она выберет меня…       — Какая же я дура…ну почему так, почему…       Теперь она плакала весь вечер мне в телефонную трубку. После того, как он ее избил, не в первый раз, но видимо, так сильно — никогда. А я не могла ничего сказать ей.       — Не бей лежачего, Женя…я и сама виновата. Я знаю.он же и пальца моего не стоит…       Перед глазами наши тренировки, смех. «Что ты как корова тащишься на прыжок»? Я замираю и со всей дури, на весь каток, что слышно было всем: «Муууууу». Толчки, усмешки, общие приколы. «Невыносимая девчонка, любимая девочка». А она — моя… Едем вместе на машине, с нами заигрывают мальчики в соседнем джипе. А мы только смеемся, пока ветер треплет нам волосы в открытые окна, да музыку погромче. Три прыжка в каскаде и легкий кусь в ухо, когда камеры не видят. Все наши вечера. Все наше. Все то, что кончилось.       — Я жила эти полгода почти как в сказке. Он закодировался. Он заботился обо мне…так страшно и плохо быть одной. Ты просто не понимаешь, Женя.       Не понимаю. И мне больно, что себя можно настолько не ценить и не уважать. Чтобы думать, что лучше — не будет. Как не будет, когда ты такая женщина? Но теперь есть шанс избавиться от него. Но уйдет ли он сам? Маловероятно.       Она не может физически ничего сделать. Она морально уничтожена и сломлена. Ей нужна помощь, но оттолкнув почти всех, она осталась почти совсем одна.       — Полиция? Да, приезжали.Но сказали — твой мужик, твоя баба — разбирайтесь сами. Мне страшно…       Ей страшно? А насколько мне было страшно все это время. Я всегда спала с телефоном рядом и лишь ее звонок мог прорваться сквозь режим «Не беспокоить». И ведь даже в Канаде я думала о ней и не забывала. Надеялась, что он уйдет, и я смогу вернуться. Не так, как раньше, но по-другому. Потому что мы не можем потерять друг друга. Лишь бы он ушел…       — Нет, он здесь., — сквозь рыдания говорит мне Этери Георгиевна, — он спит, я не могу его пока выгнать. Утром уйдет.       И вот я сплю и боюсь, что произойдет за эту ночь. Что принесет это утро. А лучше — пусть смоет все. Как бы мне хотелось проснуться хотя бы два года назад.       — Она пока в шоке. И стадии отрицания. И ее надо вытащить из этого ада. Если он ее избил, то это будет продолжаться, пока он ее не уничтожит, — пишет мне Дитя Марта.       Я соглашаюсь и лишь продумываю план действий. Этери Георгиевна только плачет и пьет, на нее рассчитывать нельзя. Одна я не справлюсь, мне нужна помощь. Но первое, что надо сделать — это ее увидеть. Она запретила мне приезжать вчера, но сегодня я намерена вопреки всем ее запретам попасть к ней в дом.       Я просыпаюсь рано, но жду приличного времени, чтобы случайно не разбудить, хотя неизвестность меня съедает заживо. Я настойчиво отмываю всю посуду в доме, перекладываю вещи, занимая руки и себя, чтобы ожидание скорее закончилось.       Вчера мы говорили каждый час, мне важно было удостовериться, что с ней все в порядке. И все эти ночные часы я терпеливо молчала, съедаемая собственными страхами.       — Он ушел? — я звоню около десяти утра.       — Да, — невероятно усталый голос. — Он снова меня избил. Я вся в крови…выставила его. Выкинула вслед паспорт.       — Я приеду?       — Нет…мне стыдно…       Она не слышит меня. Стыдится ситуации. Стыдится внешнего вида. Я настаиваю.       — Комплекс жертвы ни о чем, — констатирует Дитя Марта, которую я держу в курсе.       Долгие уговоры. Через час, попозже, дай мне поспать… Ругательства. Я терпеливо слушаю все. Доделываю свои дела и собираюсь после обеда ехать. Несмотря и вопреки.       — Ты где? — наконец после очередного созвона спрашивает она.       — Я еду…       Я собираю рюкзак. Туда летит все, что может пригодиться. Бинты, йод, валерьянка, лейкопластырь, аспирин, без которого Этери Георгиевна не может. Отдельно складываю домашнюю одежду и смену белья, вдруг придется остаться и заночевать. Зарядка от телефона и запасной бокс.       По дороге заскакиваю в магазин, закупаюсь минералкой и едой. Наверняка, голодная и ничего не ела.       Во мне растет волнение, которое усиливается по мере приближения к дому Этери Георгиевны. Такси едет медленно и плавно по полупустым дорогам, сердце же стучит так часто, что грудная клетка скоро разорвется от такого давно забытого забытого напора. Мне страшно и волнительно. Страшно перед своими ощущениями и тем, что я могу увидеть. Я боюсь не справиться. Это все равно что заходить на флип и уже воздухе осознать, что можешь столкнуться со стаей птиц, а приземлиться не на лед, а в пропасть.       Я выхожу из такси настороженно, оглядываясь по сторонам. Таксист по моей просьбе остановился у торца дома, чтобы у меня была возможность осмотреть окрестности. Я пробираюсь к подъезду, страшась встретиться лицом к лицу с Ильей. Я боюсь, что он сорвался с катушек и неадекватен и может меня убить. Этери Георгиевну он хотя в своем каком-то своем представлении любит, возможно, но меня он точно ненавидит.       Ильи нет, и я облегченно выдыхаю. Этери Георгиевна открывает мне дверь, и я захожу в подъезд. Вызвав лифт, я как героиня какого-то квеста, продолжаю проявлять бдительность. Нажимаю на кнопку этажа выше, чтобы опять же — не столкнуться случайно с Ильей.       И в этот раз интуиция меня не подвела. Лифт открывается, и я на ватных ногах подхожу к ступеням, что ведут вниз.       — Открывай, — Илья колотит в дверь. — Вот, твоя Женя приехала, — видимо, он услышал звук лифта.       Я замираю, не зная, что делать.       Его голос, этот стук, меня парализуют. Я бросаюсь к лифту и вскакиваю в него, едва открываются двери.       Выбегаю из подъезда и сажусь на лавочку, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями.       — Этери Георгиевна? — набираю номер и с нетерпением жду ответа. — Я не могу войти, он там…       — Поднимайся, я открою…       — Но тогда и он войдет.— я в замешательстве, ведь дело не только в страхе, просто я не могу допустить, чтобы Илья попал в квартиру обратно.       — Тогда уходи…справлюсь как-нибудь, — с безразличием говорит Этери Георгиевна, но я знаю, что у нее просто не осталось сил.       Я чертыхаюсь.       Оставить надежду и уйти сейчас? После всего того, что было пережито? Упустить возможность начать заново? Не воспользоваться шансом помочь, спасти, обрести? Оставить надежду именно сейчас?       Никогда.       Я слишком долго страдала... до…после…рефлекторно…собирая части.