Другая сторона

      И вот сентябрьская Москва с еще не тронутыми золотом верхушками. Я снова здесь. Стопы касаются земли, пока я иду, вдыхаю прохладный воздух и он мне кажется самым родным. Наверное, неосознанно это чувствовали солдаты и воины, что возвращались домой. Казалось бы, все то же, за исключением пейзажей, архитектуры, которых когда-то даже и не было. Но только тот, кто покидал Родину может сравнить запахи, звуки, вкусы. Здесь все иначе.       Вот уже завтра открытые прокаты. Утром я провела тренировку в ЦСКА, и теперь ноги буквально несут меня к Этери Георгиевне. Я шагаю по той же дорожке, что ходила тысячи раз. По этой аллее мимо деревьев, мимо рыночка и вдоль забора — в тишину спального района я бежала, в ожидании встречи, порой вышагивала медленно с чувством безысходности. Иногда меня вел страх, подгоняя и заставляя ускориться. И в последнее время слишком часто я шла с тяжелым сердцем, мужественно преодолевая себя и каждый метр длиною в вечность.       Сейчас, впервые за столько долгое время я испытывала чувство предвкушение, которое гораздо сильнее страхов и сомнений. В последний раз здесь шли дожди и я уходила от сломленной потерянной женщины. Сейчас меня направляла вера. За спиной вновь раскрывались давно заброшенные крылья, придавая легкость походке и открытость взгляду. Я улыбаюсь всему и впитываю, чтобы навсегда запомнить все детали сегодняшнего дня — он обязательно должен быть самым лучшим за последний год.       Знакомая дверь, в которую я звонила тысячи раз. Выходит сосед, я здороваюсь и ловлю его ответную улыбку. Мне кажется, это добрым знаком. Я пропускаю его и набираю домофон, предупреждая о своем появлении.       — Я здесь, заждались? — не могу сдержать смех, он вырывается веселым звоном.       В подъезде светло, и сейчас я не боюсь кого-то встретить. Я снова возвращаюсь домой. Выхожу из лифта — дверь открыта.       — Жень, заходи! Я сейчас! — раздается из ванной.       Я медленно захожу в комнату, в которой была столько раз. И меня встречают призраки прошлого. Как в «31 июня», где Сэм и Мелисента, девушка с редким именем, в наши дни посещают музей, который хранит в себе память о волшебниках, храбрых воинах и дворцовых интригах.       — Что ты видел, котик? — поправляю шляпку рыжему коту — моему подарку на 8 марта. — Расскажешь мне все?       Все предметы встречают меня там же, где я их и оставила. Кубик с настроением, флакончик духов, баночка с признаниями…- все здесь, словно я и не уходила. Да и я и не могла. Касаюсь пальцами, оглаживая взглядом все предметы, стараясь запомнить навсегда, восполняя фрагменты забытого паззла. С каждым прикосновением пытаюсь вдохнуть жизнь.       — Привет, ребенок, — теплые объятия обескураживают, застают врасплох. Я перестаю дышать, захлебываясь в нежности. — Я соскучилась.       Этери Георгиевна садится в свой привычный уголок на диване, а я просто стою и смотрю на нее. Я могла бы увидеть немного новую прическу или еще более выразительные скулы. Но даже припухшие губы не отвлекают, потому что я тону в глазах, по которым так скучала.       — Ты чего, Жень?       А я стою и смотрю на нее. Словно во сне подхожу медленно все ближе и опускаюсь на колени, не отрывая взгляда. Наощупь ищу руки, нахожу тонкие пальцы и хватаю их крепко.       — Глупая, ну ты чего? — теплый взгляд меня не обманывает, и я помимо своей воли начинаю плакать.       Тяжелые слезы ручьем льются из глаз, а я при этом смеюсь и улыбаюсь.       — Скучала, скучала, — подношу руки к губам и испуганно целую ладони.       — И я скучала, — Этери Георгиевна притягивает меня к себе, тоже не сдерживая слезы.       Мы обнимаем друг друга крепко. Сейчас не время просить прощения, давать обещания. Мы искали этот Звездный мост среди тьмы слишком долго, поэтому все еще страшно потеряться в мерцании звезд.       Мы проводим весь оставшийся день вместе. Как раньше — не получается, ведь мы стали другими. Но сохранялось ощущение семьи. Мы разговариваем и звоним друзьям, заказываем роллы и слушаем любимую музыку. Ильи нет, как и признаков того, что он здесь был. Во всяком случае я не вижу его ключей и одежды. Я очень надеюсь, что это правда.       — Откроете? — я достаю с полки шкафа свою баночку, в которой так и хранятся не открытыми сто причин моей любви.       Этери Георгиевна отрицательно машет.       — Я просто хочу, чтобы оно было так, — видя мой расстроенный взгляд, мягко говорит Этери Георгиевна. — Не обижайся. — все ухнуло вниз, но я молча возвращаю баночку на место.       Бывают такие особенные люди, которым не нужно ничего прощать, и которые никогда не потеряются в нашей памяти.       Когда становится уже совсем поздно, мы просто стелимся и собираемся ложиться спать вместе.       — Не выкинули мою пижаму? — ехидничаю.       — Проверь, — я недоуменно вскидываю бровь. — Ну я же барышня эмоциональная, — добавляет Этери Георгиевна, но пижама находится там, где я ее и оставила. Зубная щетка тоже осталась в ванной.       Когда мы укладываемся, я сначала не могу отделаться от мыслей, кто раньше лежал в этой постели. Вычеркиваю эти ощущения, наполняя себя настоящим, тем, что вокруг меня.       — Иди ко мне, — стирая границы после бокала шампанского шепчу Этери Георгиевне, притягивая ее к себе.       И на удивление, я не встречаю сопротивления ни моим словам, ни руке, касающейся плеча. Податливо и открыто, как в поиске защиты, Этери Георгиевна прижимается ко мне. Я неловко шевелю ногами, стараясь обнять ее еще крепче, но здесь она бездействует. Только через мгновение закидывает на меня ногу и улыбается, прикрыв глаза от моих ласк. Я невесомо касаюсь головы, зная, как она трепетно относится именно к таким прикосновениям. Тонко, забывая дышать, и начиная вновь, только чтобы стук сердца успокаивал ее дыхание, перебираю мягкие волосы. Мои поцелуи воздушны и не позволяют ей проснуться.       Укрываю оголенную кожу одеялом и мягко забираю в кольцо своих рук, позволяя себе закрыть глаза, но так не желая уснуть, теряя эти ощущения.       Ближе к утру она ненадолго выходит, а я поворачиваюсь на бок. Обнимет или нет? Между сном и явью устраиваю проверку. Этери Георгиевна возвращается и устраивается рядом, прижимаясь грудью к моим лопаткам. Я не могу не улыбнуться и не притянуть ее пальцы к губам, чтобы не поцеловать, аккуратно, не пугая. Она прижимается так крепко, как только можно, подминая меня под себя и утыкаясь носом мне в шею. Мы укрываемся одним одеялом, и от него, а еще от жара ее тела, мне невыносимо жарко. Влажное дыхание буквально обжигает. Но мы все еще на краю пропасти. Один неверный шаг — и можно сорваться. Я не двигаюсь и позволяю себе забыться, несмотря на жар и тяжесть тела. Проваливаюсь в сон абсолютно счастливой.       Это непозволительно прекрасно. И наконец-то — по-настоящему правильно.

***

      — Этери Георгиевна, вы лучшая! — доносится с трибун.       Этери Георгиевна прячет улыбку в волосах, а я не могу не улыбаться.       И правда же, лучшая.