"Красавица" для чудовища

      Конюшня находилась возле западного крыла, и вход в неё был как из дворца, так и с улицы. Лошади стояли в стойлах и смотрели на Коннора какими-то чересчур спокойными и мудрыми глазами, глубокомысленно жуя сено. Сам же Коннор стоял среди них в полном одиночестве, щёлкал суставами в пальцах и пытался представить, как Каре удалось угнать хотя бы одного из этих гигантских скакунов.       Конюший — низкорослый и поросший жёсткой щетиной мужичонка, — заглянул в конюшню и ухмыльнулся, жуя чёрт знает откуда взявшуюся травинку.       — Ты, юноша, даже не думай о том, чтобы свалить. Никому не удавалось отсюда сбежать с самой той поры, как хозяин чудищем стал. Условия проклятия.       Коннор повернулся к нему, глядя во вполне добродушное смуглое лицо.       — Вы застали то время, когда его прокляли? — спросил он с любопытством вполне искренним. Ни один из обитателей замка ни разу не рассказал ему о том, что здесь случилось — никто ничего не знал, или делал вид, что не знал. Кто ему расскажет тайны хозяина, когда сам хозяин ни разу о них не говорил с самой той поры, как перестал быть человеком? А был ли он когда-то человеком вообще?       Конюший покачал головой.       — Не-а. А даже если б застал, не рассказал бы тебе ничего. Больно вы, молодые, дотошные, — он подозрительно прищурился, и Коннор, тяжко вздохнув, вновь посмотрел на лошадей. — Девчонка — лекарка наша — пыталась сбежать как-то. Лучше б тебе не видеть, какой её хозяин в замок принёс.       Коннору даже представлять не хотелось, но воображение услужливо подкидывало картины одну страшнее другой.       — Чуть ли не в клочья изорванную, — продолжал говорить конюший, поравнявшись с Коннором и глядя на лошадей. Ростом он едва доходил юноше до плеча. — Я уж готовился копать могилку на заднем дворе, но выжила она. Правильно о ней в городе говорили, что она ведьма — Люси её чудом выходила. Даже не представляю, как — на ней ведь места живого не было.       — Кару обвиняли в колдовстве?       — О да. Прям до ворот замка пригнали. Сначала хотели сжечь, но какой-то умник предложил принести жертву чудовищу, чтобы то на город не нападало. До сих пор помню её глаза, когда она только пришла. Бедняжка, сколько пережить ей пришлось…       Коннор прикрыл глаза. Чем больше он выслушивал историй от здешних слуг, тем больше воображаемых седых волос прибавлялось на голове. Самое страшное — слушать подобные рассказы от малых детей. Холодные мурашки бежали по телу, когда ребятня рассказывала об обещании противной старухи насадить их головы на вилы, или о том, как их гнали в лес чуть ли не кнутом, крича, что они станут едой для лесного монстра. Коннор слушал их, и слушал, и слушал, и всё думал об одном — а что, если он тоже принимал в этом непосредственное участие, только сам об этом и не помнил? Как не вспомнят о нём спустя несколько дней после убийства родителей и принесения его в жертву, как никто не вспоминал ни об одном из здесь живущих людей?       — Как здесь оказались вы? — спросил он, открыв глаза и повернувшись к конюшему. Тот поправил свою шапку из загрубевшей и местами облезшей шерсти.       — Да так же, как и все остальные. Приехал почтенный господин, представившийся охотником на ведьм и колдунов. Я в то время увлекался ядами, и в городке все это знали. Тут одному моему конкуренту — противному аптекарю в лавке напротив — пришло в голову отравить весь скот и обвинить в этом именно меня. Да-да, не смотри так. И ему поверили, представляешь? У меня нашли такой яд, которого у меня отродясь не было, и которым я даже не пользовался, а потом открыли шкаф с микстурками, которые я до того продавал проезжавшим мимо купцам и лордикам почти за бесценок. Так и повязали меня, а потом судили. Ну и почтенный этот, чтоб его труп в земле черви жрали, господин сказал, чтобы принесли меня местному чудовищу в жертву в назидание остальным, — Коннор молчал шокировано, жадно и внимательно вслушиваясь в каждое слово. — Что? Поразительно знакомая ситуёвина, да?       Он поспешно кивнул. Слов на то, чтобы выразить все свои эмоции, у него попросту не было.       — Пацан, — конюший положил ему руку на плечо, обращая на себя внимание. — Мой тебе совет — не пытайся ты отсюда свалить, пока проклятие не снимется.       — А оно снимется когда-нибудь? Что для этого нужно?       Мужчина посмотрел на него косо, но ничего не сказал.       — Как тебя звать, говоришь?       — Коннор.       — Одноглазый Том. Очень приятно, и всё такое.       — Почему одноглазый?       — Один глаз стеклянный.       Коннор присмотрелся к щетинистому лицу, испещрённому нечастыми, но глубокими морщинами.       — А так сразу и не скажешь, — пробормотал он, скорее подумав вслух, чем на самом деле собираясь это сказать. Том ухмыльнулся.       — Согласен. Меня так сильно отхерач… в смысле, избили, что я глаз потерял. Тут мне стеклянный предоставили. Сидит как влитой, так сразу и не подумаешь, что ненастоящий. Люси была просто волшебница.       Коннор кивнул неопределённо и, наверное, не к месту. Нужно было бежать отсюда как можно быстрее, или хотя бы пытаться бежать. Все как один говорили о проклятии и о том, что его условия запрещают жертвам монстра покидать территорию замка, однако сам он в эти слова не хотел верить. Может быть, он просто надеялся, что у него, единственного из всех, получится всё-таки преодолеть этот невидимый барьер, не позволяющий людям выбраться отсюда. Какая-то его часть страшилась будущего и того, что ждёт его за пределами этого мрачного, наполовину брошенного места. Другая стремилась выбраться отсюда как можно скорее.       У него с собой не было ни денег, ни каких-либо вещей кроме тех, что ему дал Саймон по прибытии сюда. У него не было идей, куда он мог пойти помимо своего города, в котором о нём наверняка уже все забыли. Что, если он вернётся туда? Его вспомнят и принесут в жертву ещё раз, а то и вовсе убьют? Или будут встречать, кто настороженными взглядами, а кто приветливыми улыбками? И всё повторится сначала?       Куда дели тела его родителей? Не тела, повторял он себе бесчисленное количество раз — пепел, что остался после гигантского костра. Прах развеяли по ветру или втоптали в землю? Или тот вельможа, что вынес приговор, забрал его себе и использовал в своих никому не известных (возможно, даже алхимических) целях? Либо поставил себе на полку в качестве трофея — Коннор слышал, некоторые охотники на магов и ведьм помышляли подобным делом.       Он попрощался с Одноглазым Томом и вышел из конюшни под его долгий изучающий взгляд.       Выходить из замка не воспрещалось, а вот за ворота ход Коннору — да и не только ему — был закрыт. Чудовище повесило на них огромные цепи и замок, само патрулировало территорию, бродящее без сна и покоя уже много лет подряд, и, выходя по вечерам подышать свежим зимним воздухом, Коннор не раз видел вдалеке его огромную фигуру, бродящую в одиночестве. По ночам монстр любил бродить по коридорам замка и мимо спален слуг. Юноша частенько просыпался среди ночи, когда луна выходила из-за туч и ещё только начинала озарять мир своим бледновато-серым свечением, и слышал его тяжёлые шаги. Страху места не осталось — он лишь напрягался иногда, когда шаги останавливались близко от его незапертой двери, и прислушивался к тишине, охватившей пространство. Под тишину эту, ставшую его постоянным спутником, он и засыпал снова, уже ничем не тревожась больше.       Помимо главного входа в замок было множество запасных ходов и тайных дверей. Через одну из таких все и выходили во двор, гуляя по улице. Как только снегопады закончились, ребятня под радостный боевой клич выбежала на улицу и начала лепить тут и там гигантских снеговиков, играть в снежки и делать снежных ангелов в глубоких сугробах. От самих сугробов уже на следующее утро после их игр ничего не осталось. Том разгонял их сначала, стараясь почистить снег, чтобы более взрослым слугам было удобнее гулять, но потом и сам стал играться с малышнёй, впадая в детство. Коннор наблюдал за их играми из библиотеки некоторое время, но потом всё же тоже вышел, не в силах смотреть со стороны. Так в детские игры и веселье влились постепенно и все слуги — даже ворчливая Норт, не особо жаловавшая детей, пару раз резвилась в снегу с радостной улыбкой на лице. Саймон, главная жертва здешних ребятишек, с совершенно непроницаемым лицом командовал двумя армиями, бросавшими друг в друга снежки (стоит ли говорить, что по окончании войны все закидали снежками его?), Кара помогала лепить снеговиков, которыми территория замка была унизана потом сплошь и рядом. Сам Коннор частенько пытался высмотреть в такие минуты фигуру чудовища — ему казалось, из окон западного крыла за ними наблюдала массивная серая фигура с рогами на голове. Граф Хэнк Андерсон не принимал в их забавах участия. Может быть, потому, что дети его боялись.       Не так сильно, но всё же. Кто бы не боялся страшного чудища с угрожающим холодным взглядом? Сам Коннор частенько настораживался, стоило увидеть силуэт чудовища вдалеке, а уж о том, чтобы ближе подойти, и речи не было вовсе. Он понимал детей, правда. Но в то же время в голову закрадывались мысли разного рода о том, что Андерсону может быть…       Одиноко?       «Глупости. Ты думаешь о полнейших глупостях, Коннор. Лучше думай о том, как сбежать — полезнее будет».       Он открыл одну из дверей, ведущих в замок. Чудовище бы в дверной проём не вместилось, а вот обычный человек — вполне. Коннору всё же иногда пришлось пригибать голову, чтобы не удариться макушкой о верхнюю её часть.       Внутри замка царил мрак, холод и тишина — ничего нового, Коннор привык к подобной картине. Он неспешно вышагивал по коридорам, стараясь на этот раз не заблудиться, свернув не туда, и одновременно запоминая дорогу. Саймон говорил, что, хорошенько изучив замок, заблудиться здесь не представляется возможным. Может быть, он был прав.       Здесь было много закрытых на замок залов и комнат, портреты и пейзажи висели повсеместно, нагоняя тоску своей мрачностью. Пейзаж за окном ничем не уступал — заснеженный и мрачный, он нагонял либо жуть, либо сон, либо скуку. Однако в такую погоду было хорошо сидеть на подоконнике в библиотеке и читать, опираясь спиной на одну из диванных подушек и отрешившись от мира тёмно-зелёной шторой. Здесь всегда было тихо — ни шумов из коридора и соседних комнат, ни музыки, ни голосов. Все тихонько занимались своими делами и проводили время по отдельности. В библиотеку заходили редко, может быть, стесняясь чужого присутствия или пугаясь пустоты западного крыла. Каждый тут проводил время в одиночестве, не особо стремясь контактировать с остальными слугами.       Пожалуй, кроме Норт, Саймона и Кары Коннор ни с кем не разговаривал дольше пяти минут.       Он повернул в сторону лестницы, ведущей в покои слуг, и остановился. Саймон сидел на подоконнике и смотрел в окно почти невидящим взглядом. Дворецкий, кажется, даже не заметил, что за ним наблюдали — не шевельнулся и не повернул головы, продолжая смотреть на улицу с совершенно спокойным видом. По его лицу, однако, было видно, что он о чём-то задумался.       Странно. Коннор видел его обычно постоянно выполняющим свои обязанности и бегающим туда-сюда по всяким поручениям. Редко когда дворецкий оставался на одном месте больше получаса, редко когда он сидел просто так и думал о чём-то своём. Эта часть замка пустовала часто — неудивительно, что Саймон выбрал именно это место, чтобы побыть одному. Коннор понаблюдал за ним пару мгновений и решил не нарушать временный покой юноши, поэтому быстро развернулся и пошёл прочь, к библиотеке.       Он не хотел здесь оставаться.       Он хотел почувствовать ветер свободы в волосах и дорожную пыль под ногами. Хотел увидеть другие города и даже страны, хотел быть где угодно, но не здесь. Библиотека ему нравилась, но весь остальной замок пугал — неизвестный, запутанный и мрачный; как и хозяин, мучившийся проклятием, которое не снять, и слуги, не желавшие открывать тайны этого места (а может быть, и сами не знавшие их). Коннор осматривал это место и его окрестности и понимал, что ему не было здесь места.       Нужно было хотя бы попробовать сбежать.       План наметился в тот же вечер.       «Нечего медлить, — думал Коннор, закрывая библиотеку на ключ и вслушиваясь в тишину. — Это рано или поздно должно случиться. Нечего оттягивать момент. Волки, болота… не страшно. Я пережил ночь, когда меня принесли в жертву, выживу и в этот раз».       Путь его лежал сначала на кухню — в желудок не попало ни крошки с раннего обеда, к тому же, следовало набраться сил перед побегом и обдумать план действий ещё раз. Норт и её маленькие помощницы болтали — когда Коннор вошёл, все они осмотрели его с ног до головы любопытными взглядами и захихикали; сомнений не было, говорили они о нём.       Он взял со стола свой ужин и направился в столовую для слуг. Там было тихо и темно, как и всегда. Редко сюда приходили обедать все вместе, каждый был сам по себе, сторонился остальных, и Коннор сейчас был этому рад — нужно было подумать в тишине, не отвлекаясь на посторонние шумы. Ветер завывал за окном, но вечер был светлым и лунным — так даже к лучшему. Вдалеке виднелись перекорёженные верхушки голых деревьев, угольно-чёрные на тёмно-синем небе, усыпанном звёздами. Коннор глядел туда, и на мгновение ему показалось, что в криках ветра, истошных, жалобных и почти плачущих, он услышал волчий вой.       «Хватит. Всё будет нормально. Угомонись», — подумал он и уставился в тарелку. Аппетит отчего-то пропал.       Двери столовой скрипнули, и внутрь прошмыгнула Норт. Коннор дёрнулся, никак не ожидая увидеть её здесь. За дверью послышались шепотки, принадлежавшие, несомненно, Алисе и Эмме — девочки наверняка заглядывали в дверной замок и наблюдали за происходящим.       Норт подошла к столу и села напротив, пристально глядя в глаза. Коннор приподнял брови вопросительно, глядя на неё в ответ.       — Что-то случилось? — спросил он сам, так и не дождавшись от неё ни слова.       — Сдаётся мне, ты что-то задумал. Больно вид у тебя загадочный, — девушка неприятно ухмыльнулась и наклонилась вперёд, положив руки на стол, как если бы хотела схватить его за запястья и удержать.       — Не понимаю, о чём ты, — Коннор сумел сохранить невозмутимое лицо, но её это вряд ли убедило.       — Ты хочешь сбежать — сам же орал об этом на каждом углу. При господине это говорил, причём не один раз. Думаешь, мы все здесь идиоты? Только дурак бы не понял, что ты собираешься сделать. У тебя на лице всё написано.       — Норт, — он постарался сделать как можно более убедительное лицо. — Я не собирался сбегать. Не сегодня, по крайней мере. Может быть, тебе показалось?       Она всё-таки схватила его за руку, когда он собрался встать, так и не закончив свой ужин — её пальцы сомкнулись вокруг запястья плотным кольцом. Смотрела она без всякой улыбки на лице.       — Мы все когда-то пытались, понимаешь? Я, Кара, Саймон… все мы. Дети, разве что, не пробовали, в силу возраста, но это только пока. И все мы без исключения — те, кто выжили — принесли обратно в замок шрамы, Коннор. Кара яркое тому доказательство. Мы ещё легко отделались, но она…       — Я знаю, — Коннор как можно мягче высвободил свою руку из её хватки. — Всё будет хорошо, Норт, вот увидишь.       Она смотрела, не веря ни единому слову. Её губы поджались — она поняла, что его не переубедить       — Я же о тебе беспокоюсь, идиот, — проговорила она с горечью и резко встала. Секунда — и скрылась за дверью, оставляя после себя лишь лёгкий запах выпечки. Знакомый до боли. Навевающий воспоминания о доме.       Коннор отодвинул тарелку и поднялся. Медлить было нельзя.       В комнате его покоился меховой плащ, который он надевал, когда выходил на улицу вместе с остальными. Схватив его, Коннор стремглав выскочил за дверь комнаты и закрыл ключ, лишь один раз повернув его в замке. В коридоре никого не было — из комнат доносился чей-то смех, да и только. Он прошёл по коридору, освещаемому слабыми огоньками канделябров и свернул на лестницу, ведущую вниз. Собственные шаги казались самым громким топотом, который он когда-либо слышал, но, может быть, ему просто так казалось. Сердце стучало даже не в груди, а в ушах, пульсировало в голове, но он продолжал быстро идти, рискуя рано или поздно сорваться на бег. На улице гудел ветер — это было слышно даже в стенах замка. В итоге через парадный зал, тёмный, холодный и неприветливый, он пробежал галопом, не особо беспокоясь о том, что его кто-то услышит. Затем скользнул в боковой коридор, в конце которого располагался выход прямо в конюшню. Припав к двери ухом, Коннор всем богам (в которых уже, честно говоря, не верил) молился, чтобы Одноглазый Том уже спал.       Коротко выдохнув и попытавшись унять дрожь в руках, Коннор приоткрыл дверь. Конюха не было.       Отлично.       Лошади не забеспокоились, увидав его в конюшне — наверняка привыкли за то время, когда он приходил сюда и иногда подкармливал. На самом деле, о том, как он будет пробираться через ворота, Коннор не знал. В панике он вспомнил об этом только сейчас - они же закрыты и скованы цепями, чёрт возьми.       Дело дрянь.       Наверное, чудище, услышав о намерении Коннора свалить отсюда, решил предотвратить попытку побега. Да и волки, которые водились в лесу и иногда даже подбирались близко к воротам… отличная мера безопасности, ничего не скажешь. Коннор чертыхнулся и достал из кармана небольшое яблоко, которое утащил с кухни ещё утром, дал его ближайшей лошади и погладил по голове.       Может быть, в ограде есть брешь?       Вряд ли. Он столько раз выходил на улицу и осматривал окружавшее замок железное кольцо, и ни разу не заметил дыры, через которую можно было ускользнуть. Лошадь тем более не протащишь. К тому же… неизвестно, где хозяин сейчас находится — бродит ли по замку или слоняется под полной луной, не в силах уснуть? У Коннора сердце сжалось — совершено не к месту, — но он заставил себя выйти. Одноглазый Том нашёлся почти у самой двери, и от него сильно несло вином. И где достал только?       Коннор аккуратно открыл дверь и вышел на мороз, пробирающий до самых костей.       Пусто и тихо, как на кладбище. Вдалеке — луна и чёрные верхушки деревьев, впереди угольный, словно дотла выгоревший лес. Позади — замок, в который можно вернуться. Но Коннор возвращаться не собирался. Он запахнул плащ плотнее и двинулся вперёд, навстречу своей свободе… или погибели, если слуги не врали о невидимом барьере.       Он лишь надеялся, что, в случае чего, смерть будет быстрой. Хоть и сам не до конца в это верил.