Вложить душу
1.
- Согласно постановлению архитектора Кагренака и Договору Обмена вы все являетесь здесь гостями полиса Нчулефтингт. “Примени ум самый дикий к вопросу сложности наиболее высшей, и иногда получишь ответ неожиданный и простой, какой сам не выдумал бы и за многие годы, всё потому, что новый рассудок идёт неведомыми путями”, говорит Тональный Жрец. Потому заключили мы договор с мерами следующих кланов... Перечисляет распорядитель не очень долго - список краток, - но донельзя занудно. Информация, что он излагает, всем известна, но церемониал требует повторить её в точности и малейших деталях, дабы никто не вздумал потом возмущаться. Рудрат и Керен Фиры стоят на балконе, где собрались родственники кандидатов, но вниз, на отпрыска Керена, не глядят - заняты беседой с господами Инару Телванни и Схантой Дагот. Стыдно это - переживать за своего ставленника, даже если это ваш собственный отпрыск. -...о предоставлении своих сыновей и дочерей не старше тридцати лет для испытания. Те кандидаты, что успешно разрешат заданные им задания и загадки, получат исключительное право на протяжении десяти лет обучаться в качестве подмастерьев в ведущих цехах Нчулефтингта! Полученные ими знания и умения будут являться собственностью дома Двемер, так же как и всё, произведённое за время процесса обучения; приобретенные навыки могут быть использованы только для применения в личном кругу. Порядок обжалования... Фиров всегда двое. Испокон веку старшего и младшего у них нет: две ветви рода стараются одновременно заключать брачные союзы и воспитывать наследников. Дивайт, сын Керена, увы, один. Зато вертится - за троих: кандидатов вызывают за закрытую дверь по очереди и наружу не выпускают (может, там есть проход куда ещё, а может их едят, как шутит один из ожидающих. Хотя двемеры - это не клан Эрабенимсун). Кандидатов в этот раз много, штук двадцать, а выберут всего пятерых. Дивайт быстро окидывает взглядом конкурентов. Редоранцев и Дрес можно сразу списать со счетов, чародеи они никудышные, от Телванни на этот раз пятеро, это проблема, как и трое Даготов. И еще трое из малых домов. Скампы в мешке... - Я прочёл все “Парадоксы тонального молчания” Мзанбара Мзинча, - хвалится один из Телванни. - Наверняка задачи будут оттуда. - Брешешь. Новые не придумывают каждый раз, - морщится девица из Мора. - Мой кузен так учился. И рассказал мне, как его испытывали. Так что попрощайтесь с видами на своё место. - Кто ответит неверно, тех кинут в чрево горы, и их сожгут огненные атронахи-гиганты! - пугает всех Дивайт. - Вы что, не слышали? Это было в правилах! Двемеры не такие дураки, чтобы выпускать тех, кто много знает! - Ну вот ещё, - надувается пухленький красавчик Хлаалу. В кармане у него купленная матерью бумажка с какими-то знаками. Её должно хватить - а то в голове пусто, как на прилавках Балморы после праздника середины года. - Им не нужно, чтобы вы знали ответ на загадку, - подаёт голос невысокого роста тихий мер, всё это время читавший пачку довольно замызганных кодексов. - Им не нужно то, что у них и так есть. Это же двемеры. - ...им интересно, как мы найдём ответ, - осеняет Дивайта. - Глупость какая-то, - фыркают брат и сестра из Редоран. Дивайт с ними не спорит, хотя очень хочет. Возможностей поспорить у него вообще не так много: с отцом и дядей не дозволено, с учителями - бессмысленно, со сверстниками - скучно, а с матерью… ну её. Он подсаживается к тихоне с бумажками. Те все исписаны двемерским. Дивайт какое-то время читает, бесцеремонно суя в них нос. Текст донельзя скучный и касается метафизики времени. - Ты сейчас официально где? - А? - поднимает взгляд от бумаги тихоня и моргает. Зрение, видимо, ни к скампу. Да и всё остальное. Дивайт уверен, что если ему дать пинка, тот улетит за колонны. - Никто из Домов не будет рад, зная, что сильные чародеи притащили своих отпрысков к двемерам. Договор Обмена вообще-то тайна. Для двемерской черни - тоже. А то все решат, что мы тут шпионами обмениваемся. - У каждого дома велоти свои отношения с окрестными полисами, - тихоня близоруко осматривает Дивайта с головы до ног. Есть на что посмотреть. Для кимера он не так уж высокоросл, но и не низок; отрастил щегольскую бородку, волосы ради случая заплёл накосо, вставив обсидиановое украшение, напоминающее длинную многоножку с золотыми глазами. Одет со вкусом: Фиры любят всё по-настоящему дорогое и до сих пор не ушли от меретической велотийской моды с её двутонными растительными орнаментами в одежде и многослойными одеяниями. Редоранцы в кричащих нарядах кажутся рядом с ним дикарями, Хлаалу - подражателями, а кочевники - и вовсе позором Боэты. Сам тихоня, судя по гербу - из дома Сота, одет очень просто, в белую мантию с бронзовой оторочкой, за что на него неодобрительно косятся все три даготских кандидата. Для них белое - это траур. - Вот именно. Так что большинство наших сопроводителей наврали всем с три короба, что повезли нас охотиться, или лечиться, или проводить семейный ритуал в горы, а не притащили в Нчулефтингт. Я вот например... - Я сам пришёл, - пожимает плечами Сота. И опять утыкается в свои тексты. Что с ним случается, Фир не знает - его лично вызывают первым, и оказывается, что все загадочные загадки - сущий пустяк. Смотрят действительно на то, как кандидат выкручивается. Как в квадратной по периметру комнате-камере, наверху которой что-то вроде смотрового окна, забранного непроницаемым стеклом, уничтожает центуриона. Как потом лихорадочно вытаскивает из него детали, чтобы починить прибор, который иначе взорвётся через определённое время. Как при помощи этого прибора вызволяет себя из помещения, потому что в нём начинают съезжаться стены. - Когнитивные способности 30/41. Коэффициент Бтарка 50. Уровень интеллекта приемлемый. Вы распределены в семью Багарн. Ожидайте, - слышит он в зале, куда вываливается, слегка дымящийся, но донельзя довольный собой. В зале пусто и никого нет, только уходят в темнеющую высь колонны, а очень хочется похвастаться победой. Дивайт осматривается, понимает, что на высоте трёх его ростов есть галерея, схожую с которой он видел из зала кандидатов. Немного любимых в его семье заклинаний прыжка в сочетании с обнулением веса - и он там. Площадка, полностью пустая, проходит над камерой испытаний и действительно выходит балконом на предыдущую залу, где всё ещё ждут претенденты. Дивайт усаживается на перила и с огромным удовольствием показывает всем дулю: редоранские близнецы от этого начинают ругаться и даже пытаются дошвырнуть в него комками бумаги, а Хлаалу тихо творит заклятье, от которого у Дивайта лопается одно из креплений на поясе. Ну и плевать, два осталось. Жалко, Соту не видно - видимо, как раз его очередь. Дивайт надеется, что у него всё будет хорошо. А пока развлекает себя тем, что призывает из Обливиона червеножек и кидает их вниз, причем от каждого призыва заунывно пищит сигнализация, установленная двемерами на случай применения велотийцами даэдрических чар. Охрана прекрасно видит, что происходит, потому особо не дёргается. Бесценно выражение, с которым Керен, отец Дивайта, на всё это смотрит с галереи напротив: повлиять на неугомонного сына он уже не может никак. И не сказать, чтобы ему так не нравилась идея с червеножками… просто последнее время Дивайт стал решительно неуправляем. После учинённого им скандала с дочерью редоранского Советника пришлось думать, куда его деть на время с глаз общественности долой, и Нчулефтингт оказывается почти идеален. У клана Фиров не так много наследников, особенно теперь, когда из самого младшего поколения остался только Дивайт, и нужно беречь всех, даже если по молодости у него самого не хватает ума думать о безопасности - вся кровь далеко не у мозга. Официально Дивайт Фир отбывает наказание за недостойное поведение, назначенное главой клана.2.
Отобраны пятеро: по одному из домов Дагот, Телванни, Сота и Фир… а ещё какой-то эшлендер. Вообще ничего удивительного, кроме последнего. Но спрашивать придёт время после, а пока что Фиру приходится в довольно быстром темпе следовать за рабом, который ведёт его, наверное, туда, где предстоит провести ближайшие лет десять, если не выставят раньше. Всё в подземном городе в новинку. Искусственное освещение, архитектура, пусть пока видны только узенькие и запутанные улочки, стены, обшитые металлом. Раб молчит, и когда Дивайт начинает уже совсем наглеть, оборачивается и открывает рот. Языка у него нет. Ну что ж… приходится продолжать путь в молчании, зато лучше слушать и смотреть. Когда коридорчик, где едва могут разойтись двое, выводит в огромную подземную залу, Дивайт едва сдерживается, чтобы не ахнуть. Внутреннее солнце-реактор заливает пещеры искусственным светом; город-завод поднимается ввысь амфитеатром, полный сияния и движения, словно неизмеримо сложный механический муравейник. Рассмотреть все ярусы и восхититься ему не дают - раб мычит и весьма нелюбезно тянет его за руку, а прохожие - мужчины и женщины в диковинных одеяниях - смотрят с любопытством и брезгливостью. Велотиец! Дикарь с поверхности! Дивайт впервые видит подобные взгляды, и на всякий случай принимает вид, с которым его отец обычно появляется на приёмах в Скаре: прямая спина, надменная физиономия и чары, добавляющие харизмы и устрашения. Раб почему-то смотрит на него, как на кагути, вздумавшего лазать по деревьям, но что-то такое мелькает в осанке Дивайта, что глаза немой двемер немедленно опускает. Может, и велотиец, но чуется в нём - господин… Дом, в который Фира приводят, расположен почти в самом нижнем кольце построек, у центра пещеры. Ниже, вероятно, только производственные помещения. Дивайт слышал, что для двемеров чем ниже ты живёшь, тем выше статус, так что спуск по какому-то зверскому количеству лесенок его скорее радует. Бронза, медь, латунь, трубы, узоры, завитые бороды, белый лён, механические тележки и ассистенты, катающиеся за каждым вторым граджанином-инженером Нчулефтингта - всё это сливается в сплошную кашу из впечатлений. Дома представляют из себя однотипные ряды дверей в стене - над которой, ярусом выше, другая такая полоса построек. По крыше нижнего яруса проходит улица верхнего, и так далее. Видны какие-то рельсы и швы, наверное, здания могут перемещаться или перетасовываться неким образом, но Дивайт даже предположить не может, для чего это может понадобиться. За дверью в два мерских роста, которую приходится открывать, нажав некую комбинацию символов на створке, оказывается внутренний дворик, освещённый лампами, с бассейном посередине и расписанными стенами. Двемерская живопись кажется Дивайту слишком линейной, скучной - нет в ней загадки, наоборот, всё предельно детально и понятно. Не над чем медитировать. Раб оставляет его у единственного предмета мебели - стола с двумя раскладными стульями, - жестом велит ждать и удаляется. Дивайт бродит туда-сюда, вздыхает. Растений нет. Есть зато решётки, из которых идёт воздух. Вода какая-то неживая. Свет слишком яркий. Неуютно. И стулья жёсткие. Интересно, используют ли двемеры подушки, или с их точки зрения это тоже - дикарство? Из внутренних помещений появляется женщина. Дивайт тут же впивается в неё взглядом - двемерки почему-то предпочитают не высовываться из поселений, и их почти никто не видел. Женщина средних лет, на вид усталая и далеко не красавица. Носатое острое лицо, очень длинные уши, причёска, похожая на улей мух-сборщиц. Всё то же простое одеяние из льна, что популярно и у мужчин, что Дивайт видел на улицах - мантия не мантия, но закрывает почти всё тело, перехваченное поясом на талии. Пояса, правда, аж три - один с кучей кармашков и коробочек. - Добро пожаловать, бфита. Зови меня госпожой Ркундадт Багарн. Чтобы тебе сразу было ясно: никто из нас не рад видеть в Нчулефтингте велотийские рожи, - устало сообщает женщина. - Жить будешь здесь. И в цехе. Больше тебе никуда ходить нельзя, пока не позовут. Делать тоже можно только то, что скажут. Напишешь список того, что тебе нужно. Бумага, книги, прочее. Отдашь мне. - Что такое “бфита”? - “Поверхностный”. С поверхности и тупой одновременно, да. То же, что н’вах, если тебе нужны все семантические параллели. Кимерский у неё ужасный, Дивайт едва узнаёт слова - их словно на наковальне выковали. Смысл ему тоже не особенно нравится. Дома можно было то же самое: ничего с привкусом “того, что велено”. И в этих условиях они ожидают, что какой-то там свежий разум решит их великие проблемы?! Конечно, Дивайт знает с дюжину способов, как сделать самую регламентированную жизнь интереснее. С тех пор, как его двоюродный брат весьма неудачно попал в засаду враждебного клана и не отбился, за Дивайтом следят не только родной отец с матерью и куча слуг, но и дядя, и все его приближённые, а это такое количество глаз, что навыки скрытности развиваются сами. Но из огня да в полымя - не самое приятное, чего можно было ждать. Госпожа чего-то там Багарн удаляется, а Дивайт отправляется исследовать дом. Первым же делом напарывается на механического паука, спотыкается, влетает в какую-то комнату и вписывается в стол, заваленный инфо-цилиндрами, роняя всё на пол и производя дичайший грохот. Сидящий на полу и раскладывающий листы рукописи по порядку двемер поднимает на Фира взгляд и вздыхает. - Вы, сэра, определены по Договору Обмена? - Угу, - Дивайт пытается всё собрать. Что-то в руки, что-то телекинезом, тот ещё недоотработан, и некоторые цилиндры падают на пол. - Добро пожаловать в дом Багарнов. Моё личное имя Ягрум, технический специалист высшего звена в корпусе Когнитивного Преуспеяния. Вот у этого кимерский отличный. Дивайт наконец сваливает проклятущие цилиндры в кучу и садится на стол, стараясь казаться непринуждённым. - Дивайт из дома Фиров. Может, ты знаешь, что я вообще должен делать? - Наверное, прежде всего починить Скерцо, которому ты повредил вертлугу, - двемер немного рассеянно смотрит на свои листы, которые опять смешались. Дивайта почему-то мучает совесть, хотя в обычное время он бы ещё и наподдал бумажкам. Паук в коридоре хромает и пытается протаранить стену. Это его зовут “Скерцо”?.. Вот ведь... - Так. Двемер с дурацким именем немногим старше Фира. Какой-то отрешённый. Типично двемерский горбатый нос, вывернутые губы и бледная “жреческая” кожа. Глаза в тёмных кругах, выразительные, с золотой радужкой. Волосы убраны под шапочку с обозначением цеха, а борода пока собрана только в три жгута. Или не “пока”. Никто не в курсе, мода у двемеров на это дело или есть особые правила. Разговаривать этот тип не настроен, потому Дивайт интересуется, где инструменты, ловит треклятого паука и садится рядом с Ягрумом на пол - разбираться и разбирать.3.
Ягрум Багарн - всего лишь технический специалист высшего звена в корпусе Когнитивного Преуспеяния. А ещё - личный ассистент своего отца, Ркундадта Багарна, приближенного Тонального Архитектора самого Кагренака. Это значит, что утром он трудится, как и все, в коллегии, а вечером входит в портал, перемещается в Нчулефт и таскается за Ркундадтом и Кагренаком, записывая всё, что они говорят, даже если не понимает ни слова. Почему бы не поручить эту работу автоматону, он уже спрашивал. Кагренак редко доверяет своим секретарям полностью, потому в каждую сферу своей деятельности посвящает лишь кого-то одного, и все равно использует лишь живых секретарей. Механических легко перепрошить, легко испортить или заставить подслушивать. Верность живых получить куда проще: Багарны - хороший род, старый. Им нет резона совершать деяния, ведущие к потере наследования. И отец, и сын, и мать это знают. Им не нужны неприятности, да и интриги среди глубинных меров-жрецов скорее редкость. Потому приходится терпеть любые прихоти действующего Высшего Тонального Архитектора, например, совершенно кошмарную затею с кимерскими чародеями-студентами: была бы воля генералов, их бы ещё на стадии экзамена всех перерезали и были счастливы, что лишили потенциального противника хороших кадров. Но нет! Кагренаку вздумалось устроить интеллектуальное перемирие, а последствия разгребать кому? Правильно. Багарнам, Мзинчам, Аркнтандам, Бтаркам и Стунгтцам. Последним проще всего - те и так давно породнились с домом Дагот и не видят в велотийцах проблемы, но другие... Кагренак пытался и Роуркенов приставить к делу, но получил такой скандал, что даже он не вынес: старик Роуркен, запатентовавший щитовые чары Безмолвия, имеет право говорить “нет” кому угодно. Остальные терпят. Придумывают, куда запихнуть “бфита” так, чтобы те не мешались, ничего не разнюхивали и ещё и остались хоть немного довольны - пользы от них всё равно не получить, будь они хоть трижды умниками. Почему? Вот этого им как раз знать и не следует. Подсказка одна: сам Кагренак и иные его… нововведения. Ритуал Сонастройки Пятнадцати и Одного Тона, например. Неисчислимо количество каст, наполняющих двемерское общество. За первую неделю пребывания в полисе-заводе Дивайт успевает понять, что пристроился в тёплое местечко. Четыре основные страты - граждане-инженеры, рабочие, воины и “содействующие”, а в промежутках чего только не… так вот, семья Багарн - выше даже “граждан-инженеров”, и именуется архаично - жрецы. Хотя на деле если можно себе представить кого-то, наиболее далёкого от почтения к эт’ада, то это как раз двемерские “жрецы” - Дивайт далеко не считает себя образцом благочестия, но тут у любого велоти глаза бы полезли на лоб. Живут жрецы ниже всех; выше всех, на поверхности, обитают не очень-то уважаемые “содействующие” - фермеры, в основном, а ещё воины, но если “содействующих” считают почти бфита, то воин - звание неплохое. “Глубинные” и “выходящие-на-солнце” отличаются даже внешне: воины более рослые и смуглые, а те, кто избавлен от необходимости подниматься наверх - бледные, невысокие, с почти просвечивающей кожей и большими глазами самых странных цветов. Жрецов, впрочем, мало: лишь обладающие наиболее изощрённым интеллектом и тонкими магическими способностями попадают наверх - то есть, для двемеров, “вниз”, и получают право на заведение рода... В этом еще одна особенность глубинных меров: у них есть семьи, даже что-то вроде кланов… но не у всех. Большую часть населения представляют из себя общинные дети - рожают таких в чётко запланированном порядке и сразу отдают в специальные дома, где те живут и обучаются сперва до первого совершеннолетия, а затем распределяются в цеха и прочие места, где работают примерно до возраста, который кимеры считают возрастом “дозволения речи”, после чего имеют право участвовать в репродуктивном цикле. Родственников своих не знают, постоянных жён не заводят, и, к изумлению Дивайта, совершенно не чувствуют себя обделёнными. Более того, все они какие-то, по его мнению, одинаковые и тусклые, хотя про свои шестерёнки разговаривают весьма бодро и даже смеются чему-то… лишней скобке в уравнении, например. Женщины здесь вровень с мужчинами, по большей части и одеваются, и наряжаются так же, только вместо бород заплетают и укладывают в высокие причёски волосы на голове, которые мужчины носят почти всегда собранными вниз. Получить право на род могут только граждане: инженеры и воины. Жрецы всегда родовиты. У Дивайта от этого всего голова пухнет - поди запрети кимерам пересчитывать родню! Да будь последний кочевник трижды повелителем квам-вшей, косой, хромой и горбатый, предков он будет помнить аж до Саммерсета и рассказывать тебе, что его прадед лично получил в глаз от Велота, вздумавши спорить с ним о том, где свернуть у выхода на Стоунфоллз. Может, если особенно пристать, и самого прадеда вызвать, покопавшись хорошенько в родовом призрачном пределе и выудив из пыли и пепла какое-нибудь кольцо или печатку, рассыпающиеся в прах - или отведёт к его мумии, страшной, как поцелуй огрима. От призрака вряд ли получишь доброе слово, но он хотя бы реален, и глаз у него и правда отсутствует даже в посмертии… а это вот - что?.. Ерунда какая-то.4.
Велотийский бфита совершенно не интересует Тонального Архитектора Ркундадта Багарна, потому Дивайта сдают на поруки Ягруму. Ягрум старше его всего на десять лет, и как оказывается, о жизни за пределами Нчулефтингта осведомлён на уровне сказок о том, что айлейды едят людей (неправда: они всех едят), кочевые кимеры - сплошь приносят в жертву даэдра соплеменников (враньё! Только пленных, да и то не все кланы!), а осёдлые кимеры все как один только и заняты, что непристойностями, колдовством и некромантией. На последнее Дивайт даже не знает, что возразить: разговор заходит вечером, в домашней мастерской Ягрума, поскольку утром Фиру приходится посещать школу для двемерских подростков, а днём - делать заданные там задания и страдать от скуки. - Некромантию мы не практикуем, - бурчит он, в третий раз пытаясь завинтить крышку сенсорной панели того самого паука и получая пружиной по пальцу. Скерцо, оказывается, что-то вроде семейного питомца - собран ещё Ркундадтом в школьные годы и потому крив, как член Малаката, но отключать его никто не намерен. - Как же иначе назвать то, что велоти поклоняются предкам и вызывают их души? - Ягрум собирает что-то столь тонкое, что приходится пользоваться гогглами с пятью увеличительными стёклами, что придаёт ему схожесть с большим тощим насекомым. - Никто не пытается управлять телами. Или насильно менять волю душ. С ними просто разговаривают! И несут они ту ещё блажь, - Дивайт вспоминает, как был в назидание заперт в склепе деда и чего от него наслушался, и хрюкает. - То есть, как потомок, ты можешь обеспечить энергетический канал, позвать зовом крови... Душа предка тебе ответит. Может, даже придёт через предмет, что хранит её эманации. Твой зов и жертва дадут энергии. - Хм. А можно ли так спросить о том, что твой предок знал при жизни? - Можно. Только вряд ли ответит. - Почему? - Слушай, это вы все двинутые. Вызови меня кто после смерти только чтоб спросить, что я там изобрёл, я бы эту штуку на голову надел спросившему. При жизни надо было интересоваться и лизоблюдствовать! - Что означает лизоблюдствовать? - Подсасывать. Лебезить. Жопу лизать… Ну… Делать то, что твой папаша, судя по всему, исполняет перед этим вашим Кагренаком: ходит на задних лапах, как дрессированная никс-сучка, и не смеет слова поперек сказать. Ягрум какое-то время молчит. - Сэра Дивайт, я не могу предположить что ты плохо знаешь собственный язык или что невоспитан, потому что ты уже проявил свою осведомлённость в наших обычаях, насколько это было для тебя возможно. Хочешь ты взять назад свои слова или нет?.. - Если тебе так важно… пф, беру. Только толку в том, чтобы вступаться за папашу? Не очень-то ты его жалуешь. - Не суди всех по себе, бфита. - Сам ты н’вах! - обижается Дивайт и где-то около двадцати капель клепсидры ковыряется в механике молча. - И за что тебя “сослали”? - интересуется Ягрум. - Меня… откуда ты взял, что “сослали”? - Догадался. - Пф… хорошо, слушай. Забрался я как-то в окно к одной сэре… Ягрум слушает. Сказки велотийца - совершеннейший абсурд, но работается под них споро. Даже возникают какие-то аналогии и идеи… кимеры, оказывается, пользуются десятеричной системой счисления! Это довольно удобно в некоторых случаях. Но вот их социальное устройство - настоящий хаос… Багарн-младший даже затрудняется уяснить, что именно его поражает больше всего, отсутствие хоть как-то регламентированной системы перехода из касты в касту или религиозное мракобесие. Брачные ритуалы, о которых Дивайт рассказывает довольно много, и вовсе вгоняют его то в краску, то в бледность: ну нельзя же… так! Производство следующего поколения - ответственный процесс, к которому стоит подходить с умом, а не с горящим членом. Тщательно выбирать пару, корректировать генетику, а если речь идёт о функциональном потомстве - допустим, партии воинов, предназначенных для патруля в Скайриме, где очень холодно, - им следует приживить некоторые особенности, полезные для данной территории. Везде - расчёт и пунктуальность, идеально вообще пользоваться золотым яйцом. А то, о чём говорит этот дикарь, этот… бфита… ужасно. Совершенно, неестественно, поразительно ужасно, аж завораживает. Неудивительно, что живут велотийцы кое-как, в грязи и пороках ума.5.
Дивайту скучно, хоть вешайся. Необычная чужая культура была интересной, пока не приелась. Что толку со всего этого, если низшим кастам с тобой говорить воспрещено, высшие не желают сами, всего возможных маршрутов для прогулок не больше, чем у автомата, что на заводе вделан в колею на полу и перемещаться может только по ней: от дома Багарнов до цеха или от дома собраний до дома Багарнов. Стоит сделать шаг в сторону, откуда-то вылезает центурион-сфера и направляет на тебя раструб, из которого недвусмысленно торчит дротик. Ещё есть Сад, но туда ходить часто нельзя, а то и он остодоеет. Дивайт ждёт три дня, чтобы тоска стала уже совсем хорошо оформившейся, самовольно отлучается с занятий по калибровке тонических модуляторов и идёт. Сад - круглая искусственная роща на самом “полу” пещеры, снабжённая беседками и подобием декоративного лабиринта - пустует. Двемеры не особые любители прохлаждаться во время рабочей смены. Их вообще можно встретить слоняющимися без дела крайне редко: всех тунеядцев, если такие заводятся, быстро выставляют на поверхность. У подземного города нет ресурсов кормить иждивенцев. А наверху… Будешь бесполезен, отправишься в пустоши, где кимеры освежуют тебя заживо и сделают из черепа и шкуры чучело, чтобы отпугнуть от стоянки своих же соплеменников, да. Ещё могут угнать в рабство и заставить сажать батат. И полоть. Руками. Безо всякой автоматики. Найдя себе скамейку, Дивайт устраивается на ней читать. Читать, снова. Нет, знания - это отлично, но здесь все на них помешались. Вроде сделаны из плоти, вроде даже ходят в термы и носят украшения - только вот зачем, если любое прикосновение вызывает вежливое недоумение? Или невежливое. Поставленный одной симпатичной сэрой, собиравшей осцилляторы, синяк до сих пор болит, и болит премерзко, словно центурион стукнул. К полудню, после Ритуала Полуденной Настройки, в Сад приходит Ягрум. Фир знал, что скорее всего так и будет: он уже достаточно хорошо выяснил расписание своего компаньона и то, какие в оном графике возникают иногда лакуны. - Не получается ничего, - сообщает двемер Дивайту, устраиваясь на дальнем конце полукруглой скамьи. Он уже привык иногда говорить вслух и даже ждать, что кимер что-то ответит. Скорее всего, глупое, но мысль это немного расшевеливает. - Что не получается? Жить, как нормальный мер? - Мистериальный дефлектор режет всё, что сквозь него проходит. Чем больше скорость движения потока энергии душ при изменении поперечного сечения канала, тем меньше статическое давление в этом сечении. Так? Так. Тогда почему… - Слушай, Ягрум. Ты сколько над ним сидишь? - Три месяца, пять дней и шесть часов. - Кхм… Гм. Угу. У тебя за это время хоть раз баба была? - Была… что? Ах, Дивайт. Опять твои шуточки. Двемер выглядит так, словно его никсы пытались выпить целой стаей - осунувшийся и совсем несчастный. Снимает головной убор с номером, утирает им лоб. Дивайт прикусывает губу. И отводит взгляд. Потом опять смотрит. И снова отводит. Нельзя не отметить, что лёгкая растрёпанность Ягруму идёт. Посмотреть бы, как волнистые от постоянного заплетения кос волосы чуть шевелит ветер, которого здесь нет, заставить улыбнуться... - Что там ваш Кагренак говорил, зачем я там нужен? Давать твоим мыслям неожиданное русло? Я готов. - К чему? - Копать русло. Ну-ка, поднимись. Ему и правда интересно, что будет. Конечно, мерзенький голосок внутри намекает, что кому-то опять хочется схулиганить, а ещё честное лицо Ягрума очень располагает - да только вот... ...Дивайт притискивает его к себе за ожерелье из отрезков металла разной длины и от души целует. Как положено: раздвигает языком губы, кусает за нижнюю - двемер от изумления пытается что-то сказать, но открыв рот, делает своё положение ещё хуже. Не вырывается хоть… а нет, вырывается. Но Дивайт всё равно смотрит осклабившись, как недский зверь волк. - Ты… ты что себе позволяешь?!. - в голосе Ягрума скорее изумление, чем настоящее возмущение. - Неслыханно… - Подумаешь. Этого не было в твоём графике, вот досада-то, - язвит Фир. Настроение резко портится. Во-первых, с мужчинами он ещё дела не имел - вне рамок того стандартного для кимеров просвещения, которое получил в храме Боэты во время ритуалов совершеннолетия. Во-вторых, воздержание последних недель ударило в голову и в… другие места. В-третьих, краснел проклятый инженер так забавно, что хотелось дразнить его ещё. И ещё. Возможно, до тех пор, пока не начнёт орать, швыряться чарами, драться и настаивать на немедленной высылке Фира на поверхность. - Неслыханно, - Ягрум кое-как пытается надеть головной убор обратно, запихать под него волосы. Уходит торопливыми шагами, ничего не сказав больше. Дивайт кидает в него книгой, но не попадает. Злится остаток вечера. Слушает, как ходит по дому хозяйка - своего имени у нее нет, только имя мужа - как возвращается хозяин - как он опять куда-то уходит - как приносит Ягрума. Позднее, чем обычно. Как мать охает и интересуется, где это он набрался и по какому поводу. Алкоголь у двемеров, конечно, есть, да только в основном у воинов - жрецам туманить свой ценный ум положено лишь по особым случаям. - Фелектор. Деф...лектор. Собрали. Работает. Передаёт, - сообщает матери Ягрум и идёт в свою комнату спать. Фир вертится на неудобной кровати в помещении напротив, полночи развлекается тем, что изобретает, как создать чары холодного пламени - чтобы горело, но не сгорало. Получается пока что только заставить беднягу Скерцо светиться зелёным и ходить восьмёрками, не натыкаясь на углы. Сна ни в одном глазу. Под утро - вернее, смену света внутреннего солнца на более интенсивный - Дивайт всё-таки заявляется к Ягруму в покои. Он бы и раньше пришёл, да только вот дверей у двемеров делать не принято, и все помещения нараспашку. Уединиться негде… а перед рассветом жена Ркундадта уходит в свой цех. Дивайт впервые видит двемера - и этого конкретного, и вообще - спящим. Кровать скупа и представляет из себя раму с железными полосами и ремнями; подушки нет, только какой-то подголовник, с виду каменный. Лежать на такой можно только на спине, будто ты уже труп. Самому Дивайту хотя бы матрас выделили… Ягрум подголовник спихнул, а сам развалился кое-как, раскинув конечности и едва прикрывшись тонким куском льна, совершенно не скрывающим банальный утренний стояк. Воняют двемеры, как оказывается, не хуже и не лучше всех остальных меров, особенно спьяну. Удовлетворившись этим открытием, Дивайт берёт со стола чистую бумажку, прожигает в ней двумя пальцами дыру, рисует вокруг дыры велотийский орнамент и надевает эту бумажку на тот штырь, который столь недвусмысленно угрожает потолку. Не зная, зачем это ребячество, он удаляется - и волочится спать на занятия по очередной полупонятной лабуде. Двемерский он знал раньше только письменный, теперь начинает бойко разбирать и использовать устный, да только настроение уже - полное нетчево непредсказуемо летающее дерьмо.6.
Вечером пресловутая бумажка оказывается у него в комнате - не снабжённая, увы, никакими новыми элементами. Видимо, когда все народы воровали у Лорхана чувство юмора, двемеры изобретали механического автокрада, и когда допаяли, все запасы уже кончились, а данмеры успели взять двойную порцию. Фир чувствует, что очень хочет дать кому-то пинка, потому Скерцо обходит десятой дорогой, и вместо положенных расчётов долго и старательно рисует во весь лист голую бабу. Какую положено - с красивой, но не очень большой грудью, с крутыми бёдрами, с татуировкой в интересном месте и с метками Боэты - может, даже жрицу… - Можно войти? - интересуется кто-то на пороге, и конечно же, входит, не услышав ответа. - Отвали! - подскакивает Фир. - Я занят. Очень. - Прошу прощения, сэра. Но кажется, стоит поговорить. - Я занят. Заданиями. Которые совершенно бестолковые. - Если хочешь, я помогу разобраться... - Уйди уже, Ягрум. Я бы тебе сразу сказал, что ваш Шеогоратом трахнутый дефлектор надо было всего лишь направить по обратной метаскалярной оси, и сразу бы стало ясно, что происходит, но я же бфита, потому иди-ка ты нахуй и твоя лаборатория вся вместе с тобой. Оставь меня в покое и дай просчитать эту Малакатову срань. Я не тупой. Никто из велоти не тупой. А из вас не тупой, видимо, только этот Крабгренак, будь он неладен. Ягрум молчит. Потом вдруг делает неслыханное: кладёт ему руки на плечи. Фир аж замирает. Так и проходит какое-то время. Слышно, как в клепсидре капает. - Это что? Фир выворачивается, встаёт, хмуро смотрит на двемера. Понятия не имеет, что с ним делать, но глубинный вдруг пробует поцеловать сам - неуклюже, неловко, словно из них двоих не он старше. По мере взросления десяток лет становится сущей безделицей - но пока ещё значим, заметен. Фиру одновременно неловко и жарко. Становится ещё более неловко и жарко от того, куда Ягрум пытается деть руки - в основном велотийцу под одежду, и Боэта видит, что одному из сынов её приходится нелегко… - Может отвалишь всё-таки, - Дивайт шипит, сверкает глазами, злится, но особенно сопротивляться мешает банальное любопытство. А потом думает, что жизнь одна, и десять лет провести под землей он не хочет - и начинает отвечать. Вернее, скорее перехватывает инициативу - но так, чтобы бородатый дурак думал, что это всё его идеи. Например, подтолкнуть кимера к столу и начать избавлять от лишних шмоток - зачем вот наверчивать на себя столько ткани, кости и прочего?.. - потом развернуть спиной. ...Когда до Ягрума доходит, чего ему хочется, останавливаться как-то поздно. Может, это какие-то кимерские чары? Говорили же, что они невоздержаны. Предупреждали. И что не брезгуют “грехом сиюминутного расслабления плоти”. И “грехом пронзания второго отверстия”. И “грехом”… Да только не хотелось ничего и никогда так сильно, как попробовать. И шанс - вот он. Кимер - бфита, чужак, едва ли кому расскажет, да ещё и сам напросился. Получается всё довольно быстро, неловко донельзя, стыдно, отчасти больно - Дивайт ругается сквозь зубы, терпит, пока не находит как прогнуться так, чтобы хоть что-то вышло. Ждёт, пока двемер охнет и ослабеет. Потом додрачивает себе. Н-да. Ягрум оставляет его в покое и опирается рядом на стол. Тупо таращится в смятые листы с цифрами, на рисунок с бабой. - Никто не будет рад тому, что мы... - говорит он. - Достаточно того, что нам неплохо. Обязательно всем рассказывать? Ягрум качает головой. - Ты не понимаешь. Всё равно узнают. - Как именно? Соседский паук потрепаться любит? Дивайт кое-как разгибается, ищет свою мантию. Натягивает без белья. Наверное, всё это надо было делать сильно иначе, но не всё ли уже равно? Хотелось - и сделали, как смогли. Мефала учит, что если струна натянута, то приспусти её немного, а то она лопнет и рассечёт тебе кожу. - Как ты думаешь, чем мы заняты каждый день во время ритуала Сонастройки? - продолжает осознавать произошедшее Ягрум. - Понятия не имею. Думал, что выходите на улицу, таращитесь на солнце, слушаете какую-то музыку и молчите, как будто с вами Шеогорат разговаривает. - Н...нет. Я не имею права тебе всё рассказывать, потому что знаю больше, чем должен. Но показать кое-что - могу. Прежде, чем Фир успевает ещё что-то ляпнуть, двемер касается его висков. Мир темнеет, а потом оказывается виден с какого-то странного ракурса. Город-завод дышит. Сердце его пульсирует. У всех двемеров одно сердце. Один тон, разделённый на пятнадцать каст; один тон, управляющий пятнадцатью Лордами, один тон, как один ритм, и отблески его, проходящие через… “Ты должен меня услышать. Ты слышишь?” “Чего?” Дивайт, конечно, понимает, что такое ментальный диалог. Но прикидывается дурачком - вспышка вИдения, мелькнувшая сперва, интересует его куда больше, чем душевные терзания Ягрума. Оказывается, лишь касте воинов дозволено “расслабляться плотью” и потом источать соответствующую энергетику. Им вообще нужно иногда раскачивать психику. Учёным же это не дозволено, зазорно… следует сосредотачиваться на ином. Потому любой неверный тон будет тут же заметен на общем собрании. - Ты сын Тонального Архитектора, - фыркает Фир. - Придумаешь что-нибудь. Ягрум рассказывает немного больше о системе, и Дивайт понимает, что лучше уже круглосуточно спорить с отцом, дядей и всей их челядью, чем находиться под ТАКИМ контролем и вниманием. Он не удивлён, что высшие касты способны общаться без слов: скорее изумлён тому, что это могут не только они, а вообще все глубинные меры. Конечно, никто не пускает его в общую сеть - даже то, что Ягрум показывает ему, и та связь, которую даёт с собой, в обход правил. Но дотошный двемер хочет знать, что всё под контролем. А потом как-то, когда дома снова пусто, приходит ещё. И ещё. И снова: контролирует эманации тем лучше, чем больше кимер показывает и позволяет ему... И Багарн-младший ходит так к своему ассистенту до того момента, как мать ставит его перед фактом, что Ягруму уже сорок и пора заводить первую жену. Конечно же, ему приходится согласиться.7.
День, в который Ркундадт решает взять подопечного своего сына на осмотр нового цеха, становится вовсе не днём усекновения кимерской гордыни, что Тональному Архитектору бы хотелось устроить. Поначалу всё идёт гладко - Ркундадт идёт первым, рассказывая то, что можно доверить велотийцу. В основном похваляясь мощностями орудий, что здесь, в новом помещении, будут изготавливаться, и непрозрачно намекая, что ждёт тех, кто нарвётся непосредственно на применение. Ягрум и Дивайт идут следом. Гулко раздаются шаги по металлическим мостикам, паузы заполнены почтительным молчанием. Некоторые расчеты для конструкций этого цеха выполнил Дивайт. И изящное решение крепления второго реактора - на самом деле его идея. Ягрум говорил об этом отцу, но тот предпочёл проигнорировать. Ркундадт напыщенно вещает. Велит запускать метафизический концентратор и всю систему. Проверку она прошла, всё должно быть хорошо. В том числе и автоматоны, что призваны завершить второй этап наладки цеха. Ягрум дёргает рубильник, Дивайту достаётся честь потянуть второй. Всё вроде хорошо... можно продолжать осмотр. Силовые линии светятся, механизмы приходят в движение. Ркундадт хлопает сына по плечу и выходит на небольшой балкончик, который даёт прекрасный обзор помещения, пока пустоватого, но обещающего чудесные перспективы… Дивайт задерживается очистить сапог от капли масла, задумывается, откуда бы ему капнуть, поднимает голову вверх и только потому всё замечает. Второй реактор остаётся на месте, а вот излучатель не должен так изгибаться. Металл вообще не должен изгибаться, так? У Дивайта нет времени обдумывать своё решение. Он бежит, прыгает даже вперёд, одновременно накладывая щиты и сталкивая одного из двемеров с пути. Второго сбивает падающей махиной перегревшегося за секунды излучателя, а Дивайт, сдерживая брыкающегося первого, падает вниз, больно ударяясь спиной… Конечо же, он выбрал Ягрума. Тот не получает повреждений. Вскакивает, бежит по лестнице к ревущей автоматике, проплавляющей дыру в мосте, смотрит, что там с отцом, превратившимся в кучу костей, металлических обрезков и окровавленных тряпок… Суетятся рабочие, кто-то кричат... Дивайту не особенно хорошо, наверное из-за обрезка трубы, пропоровшего ногу. Или из-за того, как он приложился головой. Но он потерпит. Что угодно потерпит, пожалуй. Пять лет из десяти. Неплохо продержался. Он прекрасно знает, на кого всё свалят.8.
Суд проходит быстро, вернее, настолько быстро, насколько вообще возможно ускорить такие вещи. Расследование у двемеров не задерживается благодаря ментальной связи: довольно просто просмотреть события, если имеешь доступ к сотням наблюдавших глаз. Сложнее принять решение. Конечно, все понимают - бфита не виноват. Конечно, все понимают - как только бфита выйдет из тюрьмы, где за ним присматривают и врачи, и стража, он отправится наверх. Хочется уязвить больнее, хочется устроить показательное аутодафе, но вмешивается сам Кагренак. Для него всё, что связано с Договором Обмена - почти лично значимо. Отчёты и разработки велотийцев он просматривает, не жалея времени, ищет в них нечто - может, и находит. Стоя в амфитеатре зала Правосудия, ослеплённый прожекторами, сдерживаемый специальным центурионом-стражем, Дивайт смотрит на Высшего Тонального Архитектора - быстрого, нервного, неприятного мера с колючими глазами и манерой постоянно потирать запястья - и гадает, что Кагренак принесёт своему народу. Слишком сложному. Слишком простому. К южной стороне амфитеатра Дивайт даже не поворачивается. Не хочет. Знает, что там увидит. Рядом с Ягрумом в первом ряду сидит женщина - такая же усталая и длинноносая, как его мать, только моложе. За те недели, что Дивайт провёл в карцере, видимо, госпожа Багарн подсуетилась подсунуть сыну утоление печалей. Отвести подозрения. Лучше смотреть на памятного центуриона - есть, оказывается, у двемеров обычай… мертвецов они не хоронят. Помещают их души в камни душ, а те - в наиболее любимые теми творения. Душа Ркундадта теперь питает огромного боевого центуриона, увитого белыми цветами. Интересно, на кого его спустят? Дивайт понимает, что несправедлив, но выходя из зала - к лифтам, что поднимут на поверхность, прочь из Нчулефтингта - награждает Багарна, теперь уже старшего - одним долгим взглядом. Где-то в глубине души он уверен, что Ягрум мог что-то сделать, отменить высылку. Настоять. Нажать. Потребовать. Но не сделал. В Обливион города-заводы - и их жрецов вместе с ними.9.
Напроситься в состав не самого важного посольства в Тель Арун - задача для изобретательного ума. Ягрум Багарн, безусловно, изобретателен в высшей мере, недаром сам Каргенак отмечает его лично. Найти, где в Тель Аруне поместье Фиров, если до того ты был на поверхности раза два, а теперь не хочешь привлекать к себе внимание расспросами - задача для ума нетривиального и смелого. Ягрум Багарн, безусловно, нетривиален, а смелость - скорее необходимость, если желания так сильны, что застилают глаза. Кимерские башни уходят в небо, а не в землю. В них тоже полно лестниц, но вверх, и сквозь окна проходит воздух, свежий, напоенный тысячами запахов. Невозможно не думать о его нестерильности, но он завораживает, и, поднимаясь наверх, Ягрум впервые думает о том, что мир не ограничивается Нчулефтингтом. Старших из клана нет дома, и слуги Фиров его пропускают - внимая повелению того, кто дома присутствует. Точнее, сидит в своём кабинете - на полу, поджав ноги, за столиком, рассчитанным на такую позу, и работает. - Меня посвятят в действительные тональные архитекторы, - говорит Ягрум вместо приветствия. - Я очень рад. Дивайт не отрывается от записей, которые делает двумя руками одновременно. Поток его внимания идеально распараллелен. - Я подумал, может, ты захочешь присутствовать на церемонии. - Благодарю, не стоит. Молчание похоже на поворот шестерни, в которую попал песок. Может время хрустеть на зубах? Обдирать поверхность сердца? - Дивайт. Я… во имя всех проклятых ваших даэдра, оторвись. Кимер бросает на него косой взгляд, дописывает строчку и только потом кладёт перо. Даэдрик паршиво поддаётся скорописи, потому Дивайт давно уже придумал свою систему записи. Быстро, просто, ни скампа не понятно посторонним. - Что я изменю, если приду? Твои соотечественники будут тебя же презирать, если в момент твоего возвышения рядом появится дикарь с поверхности, “убивший” твоего отца. Если бы знали, чем занимавшийся ещё, то испепелили бы на месте. - Дивайт. - Что ты заладил повторять моё имя?! Что ты от меня хочешь?! Убирайся к своей жене. Не о чем нам говорить. Мой клан спит и видит, когда я наконец сам притащу кого-то в дом не затем, чтобы развлечься. Двемер подходит ближе. Заходит ему за спину, наклоняется, кладёт руки на плечи. Дивайт прячет лицо в ладонях. Всё уже перепуталось. Не может быть между ними ничего, что было, не должно и даже возможностей не представляется - похолодание отношений между системой полисов дома Нчулефт и почти всеми, всеми кланами кимеров - это не сказки. Прошло лет пять со времени смерти Ркундадта, а политическая обстановка накалилась до предела. Дивайт поднимается, оборачивается. Он уже не юный идиот, что нёс околесицу и готов был скакать по всем поверхностям, если был шанс добраться до интересного. Да и Ягрум выглядит иначе. Времени у них нет. Ничего нет, кроме возможности раздразнить себе тело и сердце. Через десять дней Дивайт Фир отбывает на Артеум.10.
“Не знаю, зачем и почему решился писать тебе через две почти сотни лет. Дивайт, мой разум действительно повреждён и возможно, высказанное покажется тебе сомнительным. Знай, что ради этого сообщения я рискую всем. Положением, десятилетиями работы, может быть, даже жизнью - своей и своей дочери. Отнесись к этому со вниманием. Я знаю, что ты состоишь в общении с членами Совета Ресдайна. Предупреди тех из них, кого сочтёшь нужным. Кагренак сошёл с ума. Его планы чудовищны и грозят опасностью самому существованию Нирна. Я по-прежнему не верю во всю мистическую чушь, что вы, велотийцы, несёте, но энергия бога, настоявшего на создании этого плана бытия - как созидательная, так и разрушительная игрушка. Кагренак намерен создавать инструменты для формирования бытия под свои нужды. Его знание тонов безупречно, но я всё равно испуган. Я - второй его приближенный, и сейчас я, возможно, совершаю предательство, оповещая тебя, но берегитесь. Гора родит чудовище, и весьма скоро. Я отправил такое же письмо Ворину Даготу, но переписка Консула просматривается, и я не уверен, что тот сможет и захочет разгадывать шифр. Или успеет разгадать до того, как станет поздно. А писать открыто я не могу. Дивайт, я не знаю, что ты или Ворин должны сделать. Я могу только молиться (кому бы? случаю?), чтобы хоть одно из писем достигло адресата, и тот совершил верные выводы. Внутри жреческого круга у меня не будет поддержки. Я уже сделал несколько вещей, которые существенно затормозили ход исследований, но остановить их я не могу. Не ищи меня; скорее всего, моё отступничество вскроется, и я буду вынужден скрыться там, где ментальная связь моего народа не действует - за пределами Нирна уж точно. Да сохранят нас Ану и Падомай, Дивайт, потому что больше некого было бы просить о заступничестве перед небытием, лишь саму Пустоту.11.
Двемеры исчезли. Со временем это выражение входит в кучу фразеологизмов, каламбуров, плохих и хороших шуток. Замыливается, теряет смысл, становится общим местом, плоским фактом, предметом досужих домыслов и вполне трезвых исследований. Фир не знает, что чувствует. Двемеры исчезли. Живы, или мертвы, или обрели какую-то точку существования, отличную от подобных характеристик. Письмо приходит к нему слишком поздно, но до Консула, судя по всему, добирается в срок. Что толку? Ворин ничего не успевает изменить: нельзя сказать, что война начинается из-за предупреждения Ягрума. Скорее всего, Ворин догадывался, просто получил подтверждение. Было ли что-то правильное, что они все могли сделать? Впоследствии пишут, что Азура прокляла кимеров за убийство Неревара, и кожа их в одночасье стала пеплом. Врут. Фир гостит на Артеуме, когда всё происходит - ищет совета, помощи, так как чувствует грядущую бурю, - и его кожа не меняется ни на оттенок. Узнав о случившемся, он выбирает вернуться. Не отстраняться. Выбирает - жить в самой гуще… всего этого. Смотреть, как кожа сереет, глаза - становятся всё более красными от излучений, что источает уязвлённое Сердце в центре Красной Горы. Как Ресдайн разваливается, тонет в междоусобице и воскресает - благодаря трём Трибунам, которых он помнил иными. Дивайт даже не знает, кому сочувствует больше. Альмалексии, дочери даэдра, которую рок уже даже не ведёт на поводке - тащит, и она смирилась с ним, ухитрившись перестать бороться и именно так оседлав бурю. Вивеку, острому на язык потому, что душа его слишком уязвима - поверь в это, и будешь уязвлён сам, да в такое место, что и не думал, что кому-то приоткроешь. Аландро Сулу, который ослеп не от драконьего Крика, а от боли - и ещё не скоро вновь обретёт зрение, ведь Азуре так хочется выкачать из велоти побольше крови. Сота Силу… с которым отчаянно хочется поговорить, но будет ещё время. Будет - потом. У них всех так много дел. Пока что приходится смотреть дальше. Смотреть, как топят в крови Дом Дагот, теперь - Шестой Дом, Лишенный Имени и чести, лишённый половины сил только потому, что все полукровки двемеров тоже исчезли. Некоторые даже с четвертью крови, что были подключены к “общей сети” - тоже. Смотреть в реки крови - и видеть своё отражение, потому что ПРОСТО смотреть Фиры не могут. Они всегда были вне политики, но не вне жизни. Отец Дивайта погиб на войне Первого Совета. Дядя отдаёт жизнь на одной из операций после, помогая дому Индорил зачищать детям Даготов мозги. Не могут кимеры убивать детей, просто не могут - слишком редко они стали рождаться. Даже проклятая кровь должна иметь шанс. Дивайт… выживает. Не принимает ничью сторону. Лечит тех, кто хочет быть исцелёнными, да и только. Слишком много было войн и мало - лекарей. Дивайт становится единственным хозяином поместья - и немедленно перевозит всё в велотийскую башню подальше от Тель Аруна, а потом и почти перестаёт принимать кого-либо, откликаясь лишь на сложные случаи. Так много дел, воистину. Может быть, слепота не такое уж проклятье, если ей были подвержены все вокруг. Дивайт так и не знает до конца лишь трёх судеб - и все они внушают ему печаль, страх и недоверие. Но спросить не у кого. Ни о Учителе, ни о Друге, ни о Том, кто утрачен. А гадать - воистину, варварский способ приближаться к истине. 12. Существо, что попросту вываливается из портала посреди его кабинета в месяц Дождя не очень-то похоже на мера или человека, хоть и носит одежду с капюшоном. Скорее на дремору, попавшего никс-волу, обожжёного кислотой и полупереваренного, или на атронаха из плоти: настолько пропорции тела искажены и перекошены. Дивайт сперва хочет метнуть молнию - да затем опознаёт. - ТЫ?! Существо усмехается, скидывает капюшон - лицо у него почти на месте. Фир видит много таких за последнее время. Вернее, как наткнулся на первого, так стал собирать все подобные случаи, и количество ему не нравится. Болезнь ведёт себя по-разному с разными расами, даже с данмерами обходится неодинаково. Но здесь… Что это, дурной сон, издёвка Вермины? Он не ссорился с нею. Но мер перед ним, определённо, из плоти и крови, даже из большего их количества, чем стоило бы. - Почему ты не пришёл сразу? - собственный голос дрожит. - Искал ответы. Должен был найти. Фир хватает его за руку, но существо отшатывается. - Не трогай меня! Это заразно. Дивайт не опускает. Создаёт вокруг поражённой болезнью плоти щит на самой поверхности кожи, и всё равно - трогает. Гладит. Чувствует, как хотел бы сорваться - не будь всего этого, он бы уже прижал проклятого архитектора к стене. Надавал по шее. Или по лицу. Или… - Это корпрус, Дивайт. Благословение божественной самореплицирующейся плоти. Я бы сказал тебе, кто его разработал, да ты и так знаешь. Что ж, вот два ответа из трёх, что были утрачены. Всё знание приходит в своё время, да только цена у него - щёлочь в порезы, кислота, соляный раствор… - Не бывает неизлечимых болезней. Я не самый лучший врач, но я им стану, если понадобится… Ягрум. Оставайся здесь, не ищи другого места. Я позабочусь, чтобы никто не искал тебя. - Фиры всегда прыгают выше головы, да? - усмехается двемер. - У меня нет другого выхода, вероятно. Придётся жить у тебя в подвале. Последнее подземелье для последнего двемера. Дивайт всё-таки заезжает ему по лицу. Псиджиковская выдержка - полное ничто перед кипучестью кимерской крови. Быть Фиром - это с самого детства жариться на костре дебильных каламбуров о клане Фиров и кланфирах, например. И не реагировать сильнее, чем огненными шарами. Дивайт царапает и колотит созданный собою же щит - изуродованному Багарну от этого ни холодно, ни жарко, но он ценит. Если бы не… всё это, встреча началась бы иначе. - Брось, - усмехается двемер. - Всё это судьба. Мы виноваты во многом из того, за что никто не получил возмездия. - Ты веришь в судьбу? - Мне приходится. Иначе мне придётся поверить, что такой умник как я гулял по развалинам без респиратора. - Это, воистину, невозможное событие. Багарн ловит его за запястья, заставляет отойти от себя. Грузно опускается на стул. - Я хочу жрать, Дивайт. Ты удивишься, сколько эта хворь требует от тебя пищи и как сильно отупляет. Слышал ты от меня когда-то такие слова? Нет. Но Дивайт слышит и эти, и многие другие, когда спустя пару дней проводит первую операцию и удаляет самые мешающиеся лишние наросты на чужом теле. 13. - Что ты считаешь главной ошибкой? - спрашивает он у Багарна, когда тот вымыт, исполосован, забинтован и кое-как приведён в порядок. Мантия одного из бывших пациентов Фира ему не идёт, но поделать нечего: тряпки худого кимера крепкому - и больному - Ягруму малы. Он рассматривает светло-серую кожу Дивайта и жалеет, что тронуть уже не удастся. Осталась ли она такой же чувствительной даже к дыханию?.. Осталось ли хоть что-то в этом мире, что не сломано, не испорчено и не разбито... - Кагренак был амбициозен, - Ягрум пытается пить из чаши, не пялиться на Дивайта и есть не руками, хотя голод мучителен. - Мы же никак не остановили его. Бтунд только радовался одержимости, а я… что я? Слишком много соглашался?.. Пятнадцать и один чистый тон застили наш разум. Теперь Сердце Лорхана ранено и истекает снами на весь остров, поёт для Даготов отравленную песню, хочет получить и весь мир. Неудивительно, что я заражён. Но что стало с данмерами - ты знаешь? - Мы были под покровительством трёх даэдра. Одна из них решила проглотить кусок, что не смогла переварить - и её дары испортились внутри нас. - Вот как. - Неревар мёртв, Ягрум. И Ворин тоже. - Ворин мёртв. А вот ур-Дагот - нет. - Что ты видел там, расскажешь? - Не сейчас, пожалуй. Не сейчас. У нас ещё будет время. Они говорят обо всём этом редко, вскользь, едва упоминая факты, особенно где именно Ягрум сумел скрыться от ментальной всепроницаемости Зова. Нет смысла даже мыслями трогать то, что застряло драконьей костью в плоти мира. Ответь так или иначе - фиксируешь её в какой-то момент, и возможно, именно так не сможешь дышать. Дивайт прекрасно усвоил науку Артеума. Бесполезную, по большей части, потому что ПСЖЖЖЖЖ уже случился и лишь разворачивается - не может стать другим звуком, лишь менять обертона. 14. Дивайт Фир никогда не держал свой ум в праздности, но с появлением Багарна начинает учиться и искать с силами и энергией троих, четверых одержимцев. Осваивает профессии, которые были ему неинтересны, области магии, до которых едва добирался. Пишет книги о том, что узнал. Но это - не главное. Дом Телванни предлагает ему почётное покровительство, и Фир соглашается. Он всё равно останется Фиром. Это - тоже не главное. Он выращивает грибную башню, чтобы сойти за еще одного эксцентрика; велит расширить систему пещер, что расположена под ней. Устраняет некоторые недочёты местности. Называет получившуюся арену “Корпрусариум” Работает. Ищет. Пытается обставить монстра с сердцем и безумием бога, знаниями поколений даготских колдунов и возможностями нескольких городов-заводов, умноженными на искажённое плодородие непрекращающегося порождения. Он - только лишь Дивайт Фир, вторит ему - лишь второй после Кагренака, и о ходе работ знает лишь второй после Ворина. Это, на самом деле, тоже не главное. Светло-серый превращается в тёмно-пепельный. Первая эпоха сменяется второй. Третьей. 15. Ягрум Багарн всё больше использует разум и всё меньше - то, в чём разум находится. Со временем он теряет возможность нормально двигаться и проектирует конструкцию, при помощи которой изуродованное корпрусом тело ещё сможет перемещаться. Дивайт делает всё, чтобы плоть последнего двемера не отторгла металлические части. Совершает саму операцию. Ноги приходится ампутировать: передвигать те глыбы плоти, в которые они превратились, невозможно. Вместе с ногами отправляется в корзину для корпрусного мяса и многое другое. Часть кишечника, репродуктивные органы, огромные шматы опухолей, которые никогда нельзя вырезать целиком, потому что тогда они начинают расти рядом с потрясающей скоростью - о, у Дивайта было время изучить все аспекты поведения божественного недуга! Всё это унизительно. Уже не тело - оскорбительная клетка для ума, когда-то заключённого в более приемлемую оболочку. Дивайт работает более суток без перерыва: отрезает, зашивает, пытается спасти, что можно, но в итоге понимает, что Ягрум, как обычно, прав, и придётся подходить ко всему с разумом инженера, а не врача. Нужно просто заставить всё, что может жить - жить наиболее эффективным способом, периодически очищая от лишнего. И не заботиться о том, как это выглядит. Он уже ничего не чувствует, когда срезает кожу и ненужные мышцы, когда соединяет артерии с трубками, кости сращивает с механическими протезами. Он знает, что через какое-то время плоть нарастёт снова, и её придётся удалять,чтобы она не затопила собой металл. Он работал усердно - веками, но всё равно не успевает, - и проигрывает. Выйдя из операционной, он швыряет в огонь всю одежду и садится на пол перед камином, обнажённый и отчаявшийся. Нужно вернуться и убрать там всё, сжечь корпрусное мясо, о происхождении которого он не хочет думать, но не может перестать. Сота Сил переселяет души Святых в тела автоматонов, и те сходят с ума. Дивайт бы спросил, как он это делает, да разум Багарна хрупок: даже чёрного камня душ может оказаться недостаточно, чтобы сохранить целостность. Дивайт вспоминает вещи, которые более невозможны. Его собственное тело стареет очень медленно - можно было бы запретить ему вовсе, но надо как-то отмечать соответствие духа и его оболочки. Его разум отказывается принимать необратимость как саму концепцию. Он будет работать дальше. Если двемер когда-нибудь устанет и попросит его прекратить… об этом Дивайт думать не хочет тоже. Может быть, он лишь Дивайт Фир, но он уже смог больше, чем почти любой из его народа. Нет хитрости в том, чтобы скопировать старые чертежи. Или раз в год сжирать ломоть плоти мертвеца. Или выдаивать из себя вычурные слова. Хитрость - роскошь незнающих, а знание обязывает к чёткости и предельной честности восприятия. 16. Время - лишь цифры, что меняются слишком быстро. Время ничего не значит, если умеешь им распоряжаться: не оно твой властелин, но ты его мудрый управитель. Серо-пепельный становится почти чёрным. Иногда Дивайт отрывается от исследований, чтобы освежить голову, найти другой подход к проблемам. Он знает, как важно отвлекаться и искать дикий разум, что даст ответ неожиданный, который вы не могли и предположить, и потому иногда по паре десятков лет не возвращается к основному вопросу... Он довольно редко спускается вниз. Им с Ягрумом достаточно ментальной связи. Иногда они не общаются сутками, но этот канал никогда не притушен. Даже когда Дивайт находит себе те развлечения, которые недоступны больше двемеру: о, он иногда позволяет себе комментировать, и, признаться, Дивайт этого ждёт. Хотя настроения всё чаще нет. Они оба стареют. Больше всего Ягрум Багарн скорбит о том, что теряет ясность ума. Тело уже давно утратило бы свою годность; корпрус продлил ему жизнь едва ли не вдвое, но он начинает забывать вещи. Забывать ощущения. Забывать, как попал сюда и был ли когда-то тем самым Архитектором, которым Фир ещё помнит его. Фир в любом случае остаётся ориентиром, и, выпадая из очередного медитативно-болезненного “нигде”, Ягрум хочет ошибаться, потому что прекрасно осознает, в какой именно Вопрос вложил Дивайт свою душу. Старый погребальный ритуал приходит на ум сам, и это неуместно: воистину, камень душ в сердце центуриона, Сердце Бога в груди металлического истукана, сердце живого в оковах судьбы того, кто не успел удалиться за пределы мира вместе со всеми, с кем следовало… всё это так близко и так далеко. Рассыпающийся на обертона источник. “Это того не стоило”, - говорит Багарн проходящему мимо корпрусному монстру. Тот что-то вяло бормочет, подбирает с пола камень и трёт им нарост на локте. Способы исцеления, которые Дивайт Фир ищет, уже лет пятьсот не включают в себя сохранение физической оболочки, и Ягрум Багарн ему благодарен. Он очень устал. Но он никогда не попросит о смерти: пока Дивайт работает, надежда есть. Если не для него, то для тысяч таких вот изуродованных бедняг, что вообще ни в чём не виноваты. На что именно надеется Дивайт Фир, не знает даже последний из двемеров: если знаний, собранных за четыре тысячи лет, недостаточно - что тогда окажется ключом, и что именно ключ откроет, ведь не подошёл даже Скелетный? Тайна, и тайна тайн, и Отец загадок, говорящий шёпотом, и тихое гудение первоначала: в Тель Фире тихо, очень тихо, но тишина должна быть услышана, чтобы породить откровение первого звука.