одиночество.

Сейчас Паше плохо. Мартовская погода подставила его аккурат перед съемками: сначала обманчиво поманила теплым солнцем, а потом вонзила ледяной ветер под куртку, сражая ведущего простудой и температурой под 39. Съемки — процесс трудоемкий и дорогой, перенести его из-за одного человека, пусть и почти главного, невозможно. Поэтому он закидывается колдрексом, умывается ледяной водой и считает медленно растекающиеся по площадке минуты до окончания мотора. — Как ты? — теплый шепот щекочет ухо, Паша прикрывает глаза и откидывает голову Арсению на плечо. — Нормально, — врет он, довольно улыбаясь. Арс целует за ухом, потом аккуратно в шею, словно боится потревожить. Паша и так горячий от простуды, а от прикосновений Попова и вовсе тает. Голова перестает соображать, и он тянется за поцелуем, совсем забыв проверить пустоту коридора. — Эй, — тихо усмехается Арсений, уворачиваясь. — Палимся, — смеется он ему в ухо шепотом, легко целует в мочку и делает шаг назад, пока Шеминов проходит мимо. Паша ежится, его знобит от температуры, а без Арса коридор кажется совсем ледяным. Арс это замечает и тут же снова обнимает, заключая в кольцо и нежно прижимая к себе. Воля думает, что в его жизни никогда не было столько нежности, сколько каждую минуту рядом дает ему Арсений. — Мой Цезарь, — бормочет Воля, вспоминая недавние шокеры и быстрый секс на троне в комнате с реквизитом после. — Мой верный слуга, — хмыкает Арс и сжимает Пашу крепче. — Да вы охуели совсем? Паша разлепляет глаза и не сразу осознает, что их застукали. Понимает, почему Арс не предупредил — Матвиенко и так про них знает, а его шаги Попов распознает издалека. Но все равно неловко. С Сережей у них сразу не заладилось. Как только Матвиенко узнал про отношения друга с ведущим, тут же обозлился на последнего: не разговаривал, огрызался, зло стебал и прожигал ненавистным взглядом. Паша сказал об этом Арсению, но тот лишь отмахнулся: Сережа, мол, сам не знает, чего хочет, поревнует и забудет. Но тот не забывал. Иногда успокаивался, но ненадолго — до первого попадания прикосновений Арса к Паше в его поле зрения. Вот и сейчас Воля уже предвкушал очередной поток мата и неприятных подколов в свой адрес; сил реагировать не было, поэтому он просто молча наблюдал за Поповым, принявшим удар на себя. — Сереж, не кипятись. Мы просто стоим рядом. Где-то внутри кольнуло. — Да мне-то похуй, — слишком экспрессивно для похуиста фыркнул Матвиенко. — А вот если кто из съемочной группы вас застукает, вам пиздец. — Тебе-то что? — начал выходить из себя Арс. — Мне? Не хочу, чтобы про меня говорили «это друг Арса-пидораса, который ебет знаменитого Павла Волю», — выплюнул зло Матвиенко. Казалось, он уже не замечает, что Паша находится рядом с ними. — Значит, я тебя как друг устраиваю только в качестве натурала? — Арсений сделал шаг вперед и сжал кулаки; Паша знал, что слова Сережи задели его за больное. — Да че ты заладил! Причем тут это! Ты же знаешь, какие у нас ебанутые гомофобы живут в стране, — Сережа тут же перешел из нападения в оборону, но на Арса это не подействовало. — Это так проявляется твоя забота? Матом меня будешь крыть каждый раз, когда я пытаюсь хоть как-то наладить свою личную жизнь и полюбить кого-то, кроме тебя? Повисла тишина. Матвиенко, похоже, опешил и потерял дар речи. Кинул странный взгляд на Волю, посмотрел куда-то в сторону и ушел. Арс пару секунд смотрел вниз, сделал глубокий вдох и сказал, избегая Пашиного взгляда: — Я пойду. Извини за эту сцену. У него бывает. Поправляйся, — смазанно поцеловал куда-то в уголок губ и ушел в противоположную от Сережи сторону. Воле было слишком плохо, чтобы пытаться осознать эту ситуацию, но одно он запомнил хорошо. Слово «полюбить». *** Паша всегда злился на Матвиенко после таких сцен ревности. Не потому, что ему было обидно: Арсений с ним, а не с Сережей, и ему в общем-то плевать. Но вот Арс ходил после этого пару часов сам не свой. Уходил в себя, отвечал невпопад, шутил рассеянно. Казалось, что он разбивался где-то внутри и каждый раз собирал себя по осколкам заново. Почти перед самой съемкой Воля с Сережей пересеклись один на один в коридоре. Матвиенко сантиметров на 20 ниже, но Воля слабее и почему-то чувствует от него опасность. Сережа сверлит его взглядом, потом гадко ухмыляется и качает головой. — Нахрена тебе это все? Ты женат, с двумя детьми. Че ты ему голову морочишь? Паша несколько секунд пытается подобрать слова так, чтобы они звучали твердо и уверенно; потому что никакой уверенности внутри себя он на самом деле не чувствует. — Он взрослый мужчина. Не мальчик. Сам разберется. Матвиенко только рассмеялся. — Ну конечно. Ответить-то тебе нечего. Потому что ты знаешь, что я прав. И ты бросишь его, когда наиграешься. Все бросают. Кроме меня, ясно? — Он подходит ближе и почти сталкивается с Пашей грудью. — Я никогда его не брошу. А вы все идиоты, которые не понимают, что упускают самого потрясающего человека на этой гребаной планете. Самого. Потрясающего. Тишина. Пашин смешок. — Тогда почему ты его упустил? Воля видит, как сжимаются его челюсти, хмыкает и уходит. На площадке ловит обеспокоенный взгляд Арса на себе, а потом на Матвиенко, идущего сзади, и незаметно для других показывает знак «Ок». Арс кивает, поджимает губы и садится на свое место, ожидая начало съемки. Перед «суфлером» Паша не сдерживается от того, чтобы дважды не выделить фразу «Ты бывшая», давая роль Матвиенко. Где-то в груди разливается злорадство оба раза, когда он произносит ее вслух. *** Арсений выискивает глазами Пашу, чтобы попрощаться до завтра — с тех пор, как они в отношениях, он снимает номер в гостинице и проводит по полдня между съемками с Волей. Первый раз, когда он сказал Сереже «Я в гостиницу» вместо того, чтобы привычно сесть в машину и укатить вместе в квартиру, тот молча кивнул и ушел с поджатыми губами. И Арс каждый раз чувствует неприятный укол в груди, когда видит провожающий взгляд друга в конце съемочного дня. Паша наконец объявился, уткнулся Попову в шею и промычал: — Прости, мой хороший, но я завтра не доползу до тебя. Я в ужасном состоянии. Арсений только усмехнулся и ласково провел по его волосам. — Все в порядке. Лечись, — поцеловал в макушку и посмотрел Воле в глаза. Взгляд Паши был грустный и потухший. Арс нахмурился. — Прости… прости меня, — бормочет Воля, снова утыкаясь в шею. Арсений чувствует, как ведущего знобит. — Да ничего страшного, увидимся еще… Паш… — успокаивающе шепчет Попов и поглаживает его по голове. — Я знаю, что вы спали с Лазаревым, — вновь поднимая голову, твердо произнес Воля. Арс опешил, но тут же взял себя в руки — в их отношениях не было условия спать только друг с другом — и просто приподнял брови в ожидании продолжения. Паша помялся, посмотрел вниз и спросил: — Тебе понравилось? — Секс с Лазаревым? Сам как думаешь, — попытался пошутить Арсений, но понял, что Паша спрашивал серьезно. — Почему ты спрашиваешь? И… стоп, откуда ты знаешь? «Чертов Лазарев», — подумал Попов, тут же поняв, что он все Паше и рассказал. Трепло. В следующий раз надо загнать ему поглубже в глотку, чтобы поменьше болтал. — Ты не ответил. — Ну… да, понравился. Нравится, — с нажимом на последнее слово ответил Попов. Паша как-то странно кивнул, потом взял ладонь Арса и сжал ее в своих пальцах. — Я должен кое-что тебе сказать. Но не сейчас. После съемок, в спокойной обстановке и без температуры. — Ладно, — рассеянно согласился Арсений, слегка напрягаясь. Но как только Паша обнял его обеими руками и положил голову на плечо, все неприятные мысли рассеялись. Арсу сносило башню от того, как Паша ему доверяет; как ластится, прижимается и раскрывается, когда они наедине: становится хрупким и уязвимым, таким, каким его никто и никогда не видит на публике. И от этого щемит в груди, от этого Арс чувствует себя особенным, избранным. Он целует Пашу в макушку, обнимает в ответ и прощается до субботы. *** — Тебя подвезти? Матвиенко стоит на парковке возле своей машины и смотрит на Попова, зависшего с телефоном в руке возле выхода из павильона. Тот пытался вызвать такси, но телефон глючил от холода и выключился на моменте ввода адреса. Арс поднял голову, оценил обстановку — ехать недолго, Сереже не придется делать ради него лишний круг — и кивнул, убирая отключившийся телефон в карман. — Чего это ты? — хмыкнул Попов, залезая в машину. Матвиенко вопрос проигнорировал и молча завел мотор. Арс покусал губы, сделал глубокий вдох и спустя пару минут молчания все-таки спросил то, что его волновало последние несколько часов. — О чем вы говорили с Пашей? Матвиенко резко затормозил на светофоре. — Ни о чем мы с твоим любовничком не говорили, — кинул он после небольшой паузы. Арс откинулся на спинку сиденья и уже пожалел, что согласился на предложение Матвиенко. — Он ни при чем. Отстань от него, пожалуйста. Это было мое решение. — Твое? — Матвиенко усмехнулся. — Ну конечно. Замутить с ведущим — отличная тактика. У Соболя научился? Арсений закатил глаза и провел ладонью по лицу. — Ну а что, респект! — продолжал Сережа, не замечая реакции друга. — Серьезно, Соболю это охренеть как помогло. Отсосать паре важных шишек в Камеди — и вот ты уже ведешь десяток говнопередачек на говноканале, который нахуй никому не сдался, — Сережа распалялся, пальцы на руле побелели от напряжения. — Останови машину, — прервал поток мыслей Матвиенко Арсений. Сережа посмотрел на него и выдохнул. — Да ладно тебе… — Останови машину, я сказал. Сережа притормозил на обочине. Арс, с трудом сдерживаясь от чего-нибудь злого в его адрес, уже собирался выйти, как почувствовал пальцы друга на своем запястье. — Подожди. Прости. Прости, просто я… — он делает глубокий вдох и прикрывает глаза, словно чтобы успокоиться. — Меня он бесит. Но обещаю больше ни слова про него не говорить. Окей? Арс вздохнул и вернулся на место. Иначе быть не могло. Он не умеет отказывать Сереже. Тот, кажется, обрадовался такому исходу, улыбнулся и тут же заговорил о чем-то веселом. Включил Prodigy, стал рассказывать о том, что собирается делать тюнинг на своей машине, потом про бургерную и новый шоурум недалеко от дома. Арс заслушался, отвлекся и подскочил на месте, осознав, что гостиницу они давно проехали. — Эй, стой! Гостиница… — У меня переночуешь, че уже разворачиваться… — отмахнулся Сережа, и Попов понял, что это и был Сережин план. Он вновь откинулся на спинку и прикрыл глаза, отпуская ситуацию. Надоело спорить и думать — будь что будет.