Gallium & Yttrium / GaY

      Проснувшись на следующее утро, Эмма почувствовала, что её тело ломит и всё затекло. Из окна бил яркий свет. Она проворчала, пытаясь не обращать внимания на мучительную головную боль, на то, что лифчик врезался в грудь. И что это? На ней всё ещё джинсы? Не самая удобная одежда для сна.       Она решила перевернуться на другой бок и ещё немного поспать, но не развалилась звездой на мягком матрасе, нет, а с грохотом приземлилась на пол.       Точно. Диван Руби.       Проморгавшись, Эмма некоторое время немигающим взглядом смотрела на потолок, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Потом провела рукой по лицу и покосилась на две любопытные мордашки. Одна, усыпанная веснушками, принадлежала её сынишке, а вторая — мохнатой серой собачонке по имени Тото. Генри широко улыбался, и Эмма мысленно отругала себя за то, что, заявившись сюда под утро, первым делом решила снять контактные линзы. У неё разве есть при себе очки? Тото громко гавкнул.       — Ма! — зелёные глаза Генри с любопытством изучали её — без сомнений — помятую физиономию. — Почему ты у тёти Руби?       Эмма облизнула губы. Они были потрескавшимися, почему-то имели металлический привкус, и на это казалось бы простое движение лицо тут же отозвалось болью.       — Мамочка не заснула бы одна, поэтому и пришла сюда после работы, — объяснила Эмма, вспомнив, как Мулан, решившая, что у неё может быть сотрясение мозга, велела ночевать у Руби. Она хотела согласиться, а потом пойти домой, но хитрая Мулан показала ей сообщение, в котором рассказывала Руби обо всём произошедшем в баре. Стало понятно, что обманывать друзей себе дороже.       Когда Эмма, едва переставляя ноги, переступила порог квартиры, Руби уже не спала. Она пообещала присмотреть за ней, а спящего Генри бережно перенесла в спальню, где устроила его на огромной кровати рядом с Дороти и Тото.       Сын продолжал беззастенчиво разглядывать её. Легко было представить, как крошечные шестерёнки крутятся в его маленькой голове, и не в первый раз Эмма задалась вопросом, в кого он уродился таким проницательным.       — А чего твоё лицо фиолетовое?       Эмма не очень-то хотела рассказывать пятилетке про агрессивных придурков. Она протянула руку и взъерошила его каштановые волосы.       — Сколько времени, малой?       Дружелюбный Тото лизнул ей запястье.       — Пора вставать! — закричал Генри и, прежде чем Эмма догадалась, что произойдёт дальше, он кубарем скатился с дивана, плюхнулся ей на живот и, обхватив ручонками за шею, уткнулся носом в подбородок. Тото с любопытством наблюдал за ними.       Эмма коснулась губами его волос, прикрывая глаза, вдыхая аромат святого невинного детства и прицениваясь к весу. Время было неумолимо. Но в её памяти ещё было свежо то, как она тряслась от страха на протяжении всей беременности, как пыталась принять, что ей придётся делать это одной. Она вспомнила бессонные ночи, попытки свести концы с концами, скорое возвращение к активной работе и полную зависимость от доброты друзей, в частности Дэвида и Мэри-Маргарет.       Генри определённо того стоит. Он восхищал каждой частичкой своего маленького, но такого невероятного мира. И Эмма часто ловила себя на мысли, что она ошеломлена осознанием того, что пацан — её кровь, что она вынашивала его, что вообще могла подарить жизнь совершенному созданию. И это она-то! Конченная раздолбайка, брошенная родителями на обочине дороги, которая только и делала, что лажала да нарывалась на неприятности. Но всё-таки Эмма это сделала, она не только родила идеального до безобразия Генри, но и сумела не напортачить с его воспитанием. Пока что. Желание преуспеть придавало ей сил справиться с безумной рабочей круговертью. Времени на себя почти не оставалось, но Эмма не унывала, а каждую свободную минутку старалась проводить с этим удивительным парнем, который прямо сейчас, усевшись на неё сверху, вырисовывал пальцем круги на её предплечье.       — Ты поранилась на новой работе? — Генри поднял голову и серьёзно посмотрел на неё. Просто поразительно, до чего были похожи их глаза, будто в зеркало смотришься. Генетика — стрёмная штука.       Эмма коротко кивнула и обняла сына ещё крепче. Сегодня на нём была пижама, состоящая из штанишек и футболки, усыпанных изображениями пожарных машин. Генри получил этот комплект в подарок на Рождество от любимых тётушек и души в нём не чаял. Пожарные сейчас были в топе.       — Да, произошёл несчастный случай, малыш. Не переживай, с мамой всё хорошо, — широко улыбнувшись, она слегка поморщилась от острой боли, пронзившей переносицу и отдавшейся в висках.       Генри покачал головой.       — Руби говорит, нам надо в больницу!       Вот ещё! Меньше всего на свете ей хотелось ехать в какую-то там больницу. Но если Руби вбила что-то в голову, она ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. И потом, Эмма ещё не имела счастья лицезреть себя в зеркале, чтобы прикинуть нанесённые повреждения.       — А теперь она что говорит? — насмешливо осведомилась Эмма и, приподнявшись, стала щекотать сыну живот.       Генри завизжал, застучал ногами в попытке высвободиться, и вскоре к общему веселью присоединился Тото, который, подскочив на диване, залился громким лаем.       Громкий хохот Генри, помноженный на собачий лай, привлекли внимание Руби, возившейся на крохотной кухне.       — Что за шум? — волосы подруги были собраны в небрежный пучок, за правым ухом торчал простой карандаш, и Эмма предположила, что они помешали ей учиться. Но голос её звучал весело и непринуждённо, без намёка на раздражение.       — Мамочка щекочет меня! — хохотал Генри, не прекращая извиваться на коленях у Эммы. Он почти задыхался, но мордашка его светилась чистой радостью, когда он исподлобья взглянул на любимую тётушку из материнских объятий.       Руби приподняла бровь. Затем опустилась на колени и медленно поползла к ним.       — Неужели? Раз так, может быть, я помогу ей?! — вытянув руки, изогнув пальцы, как когти, она бросилась на Генри, отчего тот завизжал ещё громче. Втроём они устроили шуточную борьбу прямо на полу квартирки Руби, подбадриваемые оглушительным лаем Тото, которому тоже не терпелось поиграть со всеми. Должно быть, шум был прекрасно слышен в закусочной, находившейся на первом этаже, впрочем, ничего нового.       Иногда Эмма ловила себя на мысли, что не отказалась бы влюбиться в Руби и построить с ней совместное будущее. А почему нет? Генри любил Руби, она сама любила Руби, да и взгляды на многие вещи у них совпадали. Её бабушка была близкой подругой Дэвида и Мэри-Маргарет, и Эмма знала Руби с четырнадцати лет, когда в первый раз приехала жить к Ноланам. Но не повезло. Между ней и Руби не было сексуального влечения. Они пришли к этому выводу сами, в шестнадцать, когда ещё не до конца определившиеся в своей ориентации дурачились. А теперь у Руби есть Дороти, милейшая деревенская девчонка из Канзаса, похитившая её сердце тёмными косичками, саркастичным складом характера и очаровательной собачонкой. Кстати, о ней.       — Господи, ребята! — из дверного проёма на них смотрела Дороти. Удивлённая, растрёпанная спросонья, она ещё и тапочки умудрилась надеть не на ту ногу.       — Прости, детка, — смущённо ответила Руби, пытаясь выбраться из-под ног Эммы. — Но Генри надо было хорошенько пощекотать.       Генри сложил губы трубочкой. Даже это получалось у него идеально.       — Нет!       Эмма засмеялась.       — Прости, Канзас, — встретившись глазами с Дороти, она почесала Тото за ухом.       Дороти ахнула.       — Чтоб тебя, выглядишь ужасно!       Эмма пропустила волосы сквозь пальцы, пожала плечами:       — Работа у меня такая. Кстати, именно поэтому я здесь, — она взглянула на Руби, которая рассеянно гладила Генри по спине, пока тот возился с кулоном в форме волчонка, висевшим у неё на шее. — Мулан сказала, мне нельзя домой, потому что у меня может быть сотрясение мозга.       — Мулан — умная женщина, — Дороти внимательно разглядывала лицо сидевшей на полу Эммы. — Едем в больницу? — она покосилась на свою подругу.       Руби нетерпеливо кивнула.       — Да, — и вскочила на ноги, да так неожиданно, что Генри повис на её руке.       Эмма застонала.       — Да ладно?! Мне просто надо умыться, собрать ребёнка и всё. Вы меня больше не увидите.       Руби покачала головой. Переубедить её было невозможно.       — Нет, Эмма, — она помолчала. — Вот что, ты приводи себя в порядок, а мы соберём Генри. Перехватим что-нибудь внизу, а потом отвезём тебя в больницу.       — Бабулины блинчики! — завопил Генри и, отцепившись от Руби, припустил в спальню, где Эмма накануне оставила его рюкзак. Тото пошуровал за своим лучшим другом, смешно переставляя короткие лапы.       Эмма не без усилий поднялась на ноги и слабо улыбнулась Руби. Если у неё и закружилась голова, то из-за того, что она ещё не отошла от шутливой борьбы, а не из-за последствий ночной потасовки. Она показала подругам поднятые вверх большие пальцы.       — Не позволяйте ему лить много сиропа, ладно?       Руби сверкнула волчьей улыбкой.       — Но сегодня суббота, Свонни!       — Он — растущий ребёнок, — подхватила Дороти и, развернувшись, тоже скрылась в спальне.       Когда Эмма обречённо застонала, Руби поравнялась с ней и ласково потрепала по щеке.       — Я просто хочу убедиться, что с тобой всё хорошо, Эммс, понимаешь? — она без тени улыбки смотрела ей в глаза. — Генри нужна здоровая мама. Проверить надо.       Эмма толкнула Руби плечом.       — Понимаю, Рубс, — прошептала она, в который раз испытывая безграничную благодарность судьбе за свою лучшую подругу и единомышленницу. — Спасибо.       — Утри кровяку и не думай, что у тебя получится отмолчаться, потому что я ипать-копошить хочу знать подробности, — бросила Руби, прежде чем присоединиться к остальным в спальне, где Генри что-то увлечённо рассказывал, а Дороти время от времени одобрительно хмыкала.       Ухмыльнувшись, Эмма развернулась в противоположную сторону и направилась прямиком в ванную комнату.

[X]

      Насытившись бабушкиными блинами (а в случае Эммы — нравоучениями, дескать, надо быть осторожнее и поискать место поспокойнее), они дожидались своей очереди в приёмном покое. Тото остался скучать в специально отведённом ему уголке в закусочной, а «Жук», чудом не развалившийся на части после излюбленной манеры вождения Руби, остывал снаружи. Генри, рассевшись прямо на полу, рисовал в альбоме под чутким руководством тётушки Дороти, как и всегда, ответственной за все творческие начинания.       Эмма не возражала, напротив, она предвидела такой поворот. Её травмы не требовали незамедлительного врачебного вмешательства. Да, голова болела адски, но у неё ничего не было сломано. Просто лицо опухло и приобрело фиолетовый оттенок, а боль при ходьбе почему-то отдавалась в ноге. Эмма мысленно прокляла вчерашнего парня и его тупую безымянную задницу. Какого хрена он возомнил, что может подкатывать к женщине, которая в нём явно не заинтересована, да и вообще не по мальчикам? А потом не принимать отказа. Признаться честно, Эмма не жалела, что вмешалась, пусть это и стоило ей полной болезненных ощущений ночи и пары не самых приятных часов в приёмном покое больницы.       Куда больше собственных повреждений её занимали мысли о Реджине Миллс. Глупой, привлекательной Реджине Миллс, не удосужившейся сказать банальное спасибо или признать её вмешательство разумным. Глупой, невероятно привлекательной Реджины Миллс в обтягивающем платье, с идеально уложенными волосами и потрясающе красными губами. Она слишком много думала об этих губах, буквально каждую минуту, когда Генри отвлекался на кого-нибудь другого.       Не то чтобы она много рассказывала Руби о произошедшем. Ограничилась поверхностным: получила по физиономии, но Мулан не растерялась, быстро выставила недоумка и парочку его приятелей из бара.       Руби естественно не купилась. Её душа требовала подробностей.       — Допустим, — она задумчиво провела пальцами по рыжим прядям, очень гармонично смотревшихся в её каштановых волосах. — На кой ты влезла? Что он вытворял?       Эмма закусила губу.       — Он… — она помолчала. — Доставал одну женщину. Лапал её, вёл себя неподобающе. Вот я и обратила внимание.       Руби в замешательстве наморщила нос.       — Но… — она осеклась и задумчиво уставилась на Эмму. По её лицу было видно, как крутятся шестерёнки у неё в мозгу.       — Смотри, не задымись от напряжения, — пошутила Эмма.       Руби показала ей язык.       — Она была горяча? — вкрадчиво пропела Руби, которая, очевидно, в некоторых моментах знала Эмму получше самой Эммы. Вот почему её было так просто не провести.       Эмма передёрнула плечами.       — Не знаю. Я просто делала свою работу, — отмахнулась она и перевела взгляд на Генри и Дороти, стараясь не обращать внимания на жар, заливший её щёки. Может, повезёт, и подруга ничего не заметит?       — Она была очень горяча! — прошептала Руби, украдкой посматривая на свою подругу и названного племянника, не желая привлекать их внимание. — Божечки, Свонни, ты такая лесбиянистая, что пипец, так и рвёшься помогать всем красивым девочкам!       Эмма, сама того не желая, покраснела ещё сильнее.       — Заткнись, — прошипела она. — Я просто работала, ясно? И сделала бы это для всех, а не только для красивых девочек, — она прикусила губу. Ни капли лжи в её словах не было. Она очень серьёзно относилась к своим рабочим обязанностям и ненавидела недалёких засранцев. Такие вот дела. Но и подозрения Руби нельзя было назвать беспочвенными. Есть в Реджине Миллс что-то особенное. — И она не просто смазливая девочка, — добавила она нехотя: — скорее, невероятной красоты женщина.       С губ Руби слетел смешок.       — Женщина? Серьёзно? — она изогнула бровь.       — Да, — Эмма скрестила руки и позволила себе немного расслабиться, насколько это вообще было возможно, учитывая, что они сидели на неудобных пластиковых стульях. — Она вроде как немного постарше меня. Одна из богатых лесбиянок, над которыми мы с тобой всегда ржали, ну, на высоких каблуках, при помаде и дорогущих дизайнерских сумочках.       Руби небрежным движением убрала волосы за плечо. Выпрямилась.       — Ясен красен, но слушай сюда… — подруга выдержала паузу. — Она тебя влечёт? Не кипишуй, ничего страшного, у тебя просто давно никого не было, — подытожила она. — Как её зовут?       Реджина Миллс.       — Не знаю. Не запомнила. — Эмма отвела глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. — Что-то там на Р.       — Руби? — не унималась лучшая подруга, а потом, скрестив лодыжки, довольно хохотнула. — И чё? Спасла ты девицу в беде, а дальше? Что было дальше?       Эмма пожала плечами. Она не горела желанием рассказывать Руби обо всём. Особенно теперь. Проанализировав произошедшее в баре, она поймала себя на том, что и сама не понимает, почему Реджина Миллс всё утро не выходила у неё из головы. Женщина была первоклассной сукой, которой было впадлу сказать примитивное «спасибо». А вот её очаровательные спутницы, напротив, всячески подбадривали Эмму и предложили салфетки. Так почему именно Реджина, а не одна из этих чудесных женщин, не выходила у неё из головы? Господи, как это похоже на неё! Эмма решилась рассказать чуть больше.       — Она меня выбесила.       Мгновение Руби молча смотрела на Эмму, будто пыталась определить, что у неё на уме. А как только поняла, что подруга серьёзна, разразилась таким громким хохотом, что Генри и Дороти с любопытством оглянулись на них.       — Хоспади! — выдохнула Руби, согнувшись пополам от смеха. — Божечки, типичная ты, Свонни, вечно западаешь на бестий!       Эмма смерила подругу нечитаемым взглядом. Повернулась к сыну.       — Не обращай внимания на тётю Руби, малыш, на неё напала икота, — заверила она. Генри снова взялся рисовать. Дороти ничего не спрашивала, но, прищурившись, наградила их с Руби подозрительным взглядом. Эмма ответила ей ободряющей улыбкой.       А Руби всё не успокаивалась.       — Что она сказала?       — Что ей не нужна была помощь, что она прекрасно справилась бы сама, — Эмма надавила пальцами на виски. Теперь она хотела, чтобы её голову проверили по возможности скорее. Может, врачи и не избавят её от головной боли, но по крайней мере они с Генри смогут вернуться в свою тихую квартирку, поиграть в игры или заняться чем-нибудь не менее интересным. — Она не поблагодарила и не предложила мне помочь.       Руби присвистнула.       — Ни фига себе, а она — упрямая штучка.       — Да, — согласилась Эмма, возвращаясь мыслями к тому моменту, когда карие глаза Реджины Миллс вспыхнули страстью. Когда во время спора она оказалась так близко, что Эмма почувствовала аромат её духов: яблоко с корицей. Господи, да ей даже шаг не надо было делать навстречу, чтобы впиться в красные губы поцелуем. Не то чтобы она на самом деле это сделала бы. Ни за что. Эмма всегда считала себя профессионалом, но даже она не могла отрицать почти электрическое напряжение, пронёсшееся между ними. Которое, кстати говоря, никуда не исчезло, когда она вышла из лаунж-зоны.       Руби похлопала её по руке.       — Может, всё-таки подумаешь о смене работы? — прошептала она, покосившись на Генри. — Я понимаю, тебе хочется отвезти сама-знаешь-кого-сама-знаешь-куда, но… — пожала плечами. — Стоит ли оно того?       Эмма думала об этом. Много. Идея и дальше работать залоговым поручителем, а по совместительству вышибалой не очень-то вязалась с желанием воспитывать ребёнка. Эмма думала, чем ещё могла бы зарабатывать на жизнь, но её больше ничему не научили. Да, она чертовски хороша в своём деле, и на этом можно было бы сыграть. Но ей никогда не стать настоящим полицейским офицером, как Тинк или Мулан, потому что у неё есть приводы. Возвращение в школу ей тоже заказано. С Генри это просто нереально. Как, спрашивается, найти что-нибудь другое, если у неё за душой нет даже диплома об окончании старшей школы?       Эмма повернула руку Руби ладонью вверх, сплела пальцы с её пальцами.       — Не стоит, наверное, — признала она шёпотом, — но, Рубс, я не знаю, чем ещё могла бы заниматься. Я просто хочу для него всего самого лучшего.       Руби с минуту обдумывала услышанное.       — Я всё понимаю, но может… может, тебе стоит поменять профессию в долгосрочной перспективе? Даже если с деньгами придётся туго. У тебя замечательный ребёнок, — увещевала она, и Эмма знала, что это чистая правда, потому что у неё самый лучший сын во всём белом свете. — Любому, даже самому крутому дню каникул, он предпочтёт проводить больше времени с тобой.       Конечно, Руби говорила дело, но никакие слова не могли повлиять на желание Эммы организовать поездку в аквапарк. Сама она в детстве нигде не бывала и ненавидела возвращаться в школу после летних каникул. Бывало, что иногда она по счастливой случайности ездила в летний лагерь для сирот или бесплатно посещала музеи вместе с другими ребятами из семейного дома, но по большей части… Эмме нечего было рассказать одноклассникам. Она не хотела такой участи для Генри. Она хотела подарить ему весь мир.       — Но… Что я ещё могу? — Эмма вздохнула. Во-первых, не было никакой гарантии, что ей понравится заниматься чем-нибудь другим. Во-вторых, она понятия не имела, чему хотела бы посвятить свою жизнь.       — Может, выкроишь немного времени на исследование? — предложила Руби. — Ты могла бы прислушаться к себе, попытаться обзавестись новыми знакомствами, не знаю даже. Как другие находят работу?       — Не все могут позволить себе учиться и работать в бабушкиной закусочной, — поддразнила Эмма, но это было любя. Бабушка возьмёт её на работу, не моргнув глазом, если ей не нужно будет мотаться за преступниками по всему штату, но официанткой много не заработаешь. Особенно, если на тебе двухкомнатная квартира, «Жук» и щекастый Генри, который, похоже, растёт не по дням, а по часам.       Почувствовав, что её тянут за штанину, Эмма посмотрела вниз и увидела Генри, лицо которого в ту же минуту приобрело лукавое выражение. Щека у него была перепачкана красным маркером, а глаза сияли озорным блеском.       — Мамочка, я хочу писать! — заговорщически прошептал он, как будто доверяя ей самый большой секрет.       — Давай-ка, я тебя отведу, — Руби вскочила со своего места. — Мамочка должна оставаться здесь, её могут вызвать в любой момент, понимаешь?       — Хорошо, — ответил Генри просто. Пожал плечиками, поднялся на ноги. Он был — и, наверно, всегда будет — маминым мальчиком, но тётя Руби была вторым любимым взрослым в его небольшом списке, с ней даже поход в туалет превращался в небольшое приключение.       Эмма поцеловала сына в макушку.       — Слушайся тётю Руби, хорошо?       Генри с возмущением уставился на неё.       — Я всегда слушаюсь! — развернувшись, он схватил Руби за руку и потащил за собой.       Эмма вымученно улыбнулась подруге, прошептала «спасибо», а когда они ушли, откинулась на спинку стула. Когда Дороти плюхнулась рядом, она зажмурилась, проваливаясь в какую-то блаженную тишину, которой и в помине не было в многолюдном приёмном покое. Последние события окончательно добили её. Эмма безумно устала, при том, что проспала всего пару часов, пока Генри не разбудил её. Всё тело болело из-за неудобного дивана, лицо пульсировало. Действие аспирина, который Мулан затолкала ей в горло буквально силой, давно сошло на нет. Сегодня вечером ей не светила смена в баре, но что-то подсказывало, что Мулан и без неё это знала. Эмму накрыло осознанием, что её первая попытка сделать что-то хорошее для Генри обернулась самым настоящим крахом.       — Ты изведёшь себя, — услышала она голос Дороти.       Эмма приоткрыла один глаз, чуть повернула голову и взглянула на подругу. Та сидела неподвижно с таким видом, будто констатировала нечто очевидное, но вот незадача — Эмма и так это знала.       — К чему ты клонишь, Канзас? — тем не менее осведомилась она.       Дороти фыркнула, но во взгляде её голубых глаз читалась искренняя симпатия.       — Я не могла не услышать, — выдохнула она, отворачиваясь: — хотя пыталась…       Эмма с деланным возмущением ахнула.       — … но тебе без шуток надо найти другую работу, — закончила Дороти. На этот раз она повернула голову, чтобы встретиться глазами с Эммой, и несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. — Так не может продолжаться долго, Свон. Ты не сможешь вечно убегать, преследовать преступников по всей стране. Мы с Руби любим Генри и всегда рады посидеть с ним, но ты же понимаешь, у нас тоже есть работа и учёба, правда?       Эмма виновато опустила глаза. Она знала, что последует дальше, и понимала, что Дороти права.       — Руби слишком хорошая, она ничего не скажет, — продолжила Дороти с задумчивой улыбкой. — Она готова на всё ради тебя, но ты знаешь, что на прошлой неделе она пропустила три занятия, потому что ты ловила того парня в Нью-Джерси?       Об этом Эмма не слышала, стало быть, снова ошиблась. Дороти могла рассказать ей что-то такое, чего она не знала.       Дороти протянула руку и ласково сжала колено Эммы.       — Ты ведь знаешь, что мы обе готовы ради тебя на всё, да?       — Знаю, — прошептала Эмма. Накрыла руку Дороти своей.       Дороти кивнула, убрала длинную каштановую косу с плеча.       — Руби говорила, что попросила меня переехать к ней? — спросила она и в ответ на удивлённый вздох Эммы продолжила: — Да, ясно. Я тоже ещё не говорила Мулан. Не представляю, что она будет делать, ей придётся найти новую соседку.       Эмма не очень хорошо знала Мулан. Между ними только-только зарождались дружеские отношения. Но даже ей было сложно представить, чтобы Мулан с кем-то откровенничала или впускала в свой внутренний мир.       — Тото будет жить с вами?       Дороти кивнула.       — Да, Рубс любит собакена не меньше моего.       — Значит, вы на самом деле решили съехаться? — иногда Дороти и Руби выглядели конченными дурашками, обожающими игры и пивасик, но Эмма нутром чувствовала, что девочки предназначены друг другу судьбой — прямо как в одной из сраных сказок, преследовавших её всё детство — и они созрели для создания семьи.       При мысли об этом голубые глаза Дороти вспыхнули любовью и безграничной привязанностью. Она подарила Эмме легкомысленную улыбку.       — Да, — подтвердила она. Убрала руку и принялась нервно теребить край своей клетчатой рубашки. — Как бы там ни было, не думай, что я завела этот разговор, чтобы похерить тебе настроение. У меня есть предложение.       Эмма вскинула голову.       — Предложение?       — Да, — ответила Дороти, ещё и кивнула зачем-то. — Я много думала о твоих лучших качествах, назовём это так, и их применении, — она замолчала, чтобы удостовериться, что Эмме действительно интересно. Эмме было очень интересно. — Мулан рассказывала, что они с Тинк и другими кадетами в среду поедут в молодёжный центр, повезут свои информационно-пропагандисткие программы, вот я и подумала…       Догадавшись, к чему ведёт Дороти, встрепенувшись ещё больше, Эмма почувствовала, как её сердце забилось ещё быстрее.       — Ты хочешь, чтобы я проводила разъяснительные работы?       Дороти пожала плечами.       — Это всего лишь идея.       Эмма закусила губу и, откинувшись назад, задумалась над словами Дороти. Не самая паршивая идея. Напротив. Очень хорошая. Эмма хорошо ладила с детьми, а с подростками — ещё лучше. И она лучше, чем кто-либо другой знала, как тяжело бывает пробиться в этой жизни, когда у тебя нет перед глазами достойного примера. Может, и нет ничего страшного в том, чтобы рассказать другим, чему она научилась, пока скиталась по приёмным семьям и семейным домам? Да, она встретила Дэвида и Мэри-Маргарет, но это произошло в сознательном возрасте. За плечами были неоднократные попытки сбежать и жестокое обращение. А кончилось всё тем, что полицейские нашли её и ещё одну девочку — Лили — замерзающими в заброшенном здании.       Теперь, когда Эмма вспомнила обо всём этом, работа с детьми, попытка наставить их на путь истинный историями из собственной жизни, не казалась ей плохой идеей. Она действительно хотела бы этим заниматься. Не факт, конечно, что получится. У неё были приводы, а людям не очень-то нравится, когда среди испорченных детей крутятся испорченные взрослые. Но она ничего не потеряет, если проведёт небольшое исследование.       — А ты не совсем тупая, Канзас, — чуть склонив голову, она посмотрела на Дороти.       Подруга выглядела очень довольной, но самодовольства в выражении её лица было больше.       — Ой, вот только не надо удивляться, Свон.       В тот самый момент, когда в приёмный покой вернулись Руби и Генри, появилась медсестра и выкрикнула имя Эммы.       Руби вздохнула с облегчением.       — Чёрт! Наконец-то! — и плюхнулась на освободившийся стул.       Эмма поцеловала Генри в лоб, а потом последовала за медсестрой в свободную палату.       «Чёрт, наконец-то!» — и, усевшись на больничную койку, сразу пустилась в объяснения, как заработала фиолетовое лицо и распухший нос.