Gallium & Yttrium / GaY

      Всё утро Эмма разрывалась между двумя эмоциями. Сначала в такси, в компании очень болтливого водителя, пока ехала в квартиру Руби, чтобы забрать ключи от «Жучка». К счастью, подруга сладко посапывала в кроватке вместе с Дороти, и ей не пришлось с ними общаться. Потом в собственной машине, пока натягивала кроссовки, меняла контактные линзы на старенькие очки и ездила за Генри.       Первой эмоцией было счастье. Искреннее, ни с чем несравнимое. Части тела, годами не знавшие никакой активности, приятно ныли. Эмма не могла удержаться от глупой улыбки, когда садилась в машину, потому что безошибочно пахла Реджиной, а на бедре красовался след от укуса. Этой ночью она с Реджиной реализовала самые смелые фантазии, и — Господи — эта женщина была самым сексуальным человеком из всех известных Эмме. А что она вытворяла под простынями… словами не передать. Реджина Миллс была просто несравненна. Её стараниями Эмма кончила столько раз, что потеряла счёт, и когда они засыпали в обнимку, блестящие от пота и удовлетворённые, она была на седьмом небе от счастья. Она чувствовала себя уставшей из-за того, что совсем не выспалась, но в то же время невероятно благодарной и счастливой.       Из всех женщин, с которыми Реджина могла переспать, она без раздумий выбрала Эмму. И это не какой-то там одноразовый секс, по крайней мере, воспринимался он совсем иначе. Реджина была откровенна и честна. Чувствовалось в ней что-то естественное и расслабленное. В её улыбке, движениях, в том, как целовала грудь…       А потом пришло утро… чёртово утро. И вместе с ним пришла мать Реджины — Кора, нет, миссис Миллс, и совсем выбила Эмму из колеи. Со слов Реджины она знала, что её мать может быть жёсткой штучкой, которая возлагает на дочь очень высокие ожидания, но реальность всё равно превзошла все представления. Эмма повстречала в своей жизни немало плохих приёмных родителей, многих из которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям, но Кора Миллс показалась ей просто пугающей. И пусть Эмма не рассчитывала на радушный приём, произошедшее всё равно довело её до белого каления.       Главным образом из-за того, что Кора Миллс сочла её неподходящей партией для своей дочери. Это было видно невооружённым глазом. Она отказалась ответить на рукопожатие и весьма снисходительно отзывалась обо всём в жизни Эммы. Даже о Генри! Её очаровательном сынишке, которого все вокруг любили. Кровь закипала в жилах от одной только мысли о последнем. Никто не смеет трогать Генри. Чуть позже, когда Эмма поднялась в спальню, она не хотела подслушивать разговор матери и дочери, но они говорили слишком громко.       Кора всё повторяла, что Реджина найдёт более подходящего человека, соответствующего её стандартам и образу жизни. Спрашивала, чем плоха та женщина, с которой Реджина ходила на свидание. Кто бы сомневался, что именно Кора свела дочь с этой… Проклятье. Всё перечисленное совсем не помогало Эмме совладать со своими страхами и сомнениями.       Всего несколько недель назад Эмма считала, что она никогда не будет достаточно хороша для Реджины. Что она слишком молодая, слишком сложная с криминальным прошлым, ребёнком и низкооплачиваемыми работами. В какой-то момент Эмма даже смирилась, потому что всё виделось таким логичным… Эмма не стала бы винить Реджину, если бы она захотела связать жизнь с кем-то получше, но теперь… Реджина смогла убедить, что ей не нужны другие, что нет никого лучше, что она, Эмма, хороша сама по себе со всеми достоинствами и недостатками.       Просто оказалось, что это больно, — слышать свои худшие страхи, сомнения, самоучижительные мысли из уст другого человека. Вот почему вторую эмоцию было намного сложнее определить. Обида? Злость?.. Горечь? Противоречивые чувства бурлили внутри, требовали выхода, но времени не было. Следовало заехать за Генри, погулять с ним в парке и только потом позвонить Реджине.       «Нам нужно поговорить».       Эмма припарковала «Жук» напротив скромного жилища Дэвида и Мэри-Маргарет. Нервно прикусила губу, сжала рулевое колесо в попытке успокоиться. Она справится. Обязательно справится. И плевать на крутившиеся в голове слова Коры.       Генри — парк — Реджина — разговор.       «Давай, давай, давай».       Эмма вышла из машины, громко хлопнула дверцей и поднялась на крыльцо. Нажала кнопку звонка. Было бы неплохо, конечно, принять душ и переодеться, но ей пришлось уходить от Реджины в жуткой спешке. Во рту был отвратительный вкус, и это — минус, но от одежды чудесно пахло Реджиной, и это — плюс. Сложно негодовать из-за этого.       Эмма глубоко вздохнула и заставила себя улыбнуться. Она не хотела показывать свои истинные чувства. Счастливая улыбка — счастливая жизнь. Генри не должен ничего знать.       Дверь открыла Мэри-Маргарет. Она сразу догадалась, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Радостная улыбка, озарявшая её лицо каждый раз, когда приезжала приёмная дочь, померкла. Взгляд Мэри-Маргарет скользнул по ней.       — Милая? — голос женщины сочился нежностью. — Что случилось, Эмма?       Эмма не знала, почему она это сделала. Может быть, виновата усталость, или на неё так необычно повлияла встреча с Корой Миллс, но она шагнула в раскрытые объятия Мэри-Маргарет и обняла её. Эмма была выше, но, несмотря на это, она чувствовала себя маленькой девочкой. Мэри-Маргарет погладила её по спине. В этот самый момент Эмма поняла, что, возможно, не было ни обиды, ни злости, ни горечи… Всё дело в страхе. Эмма боялась собственных эмоций, которых никогда прежде не испытывала, боялась, что ей не ответят взаимностью. Эмма по уши влюбилась. Вопрос в том, сможет ли она когда-нибудь рассказать обо всём этом Реджине?..       Эмма не знала, сколько времени они так простояли, тридцать секунд или пять минут. Она совсем потеряла счёт времени.       — Эмма, — прошептала Мэри-Маргарет. Отстранилась и нежно улыбнулась дочери. — Хочешь поговорить об этом?       Эмма хотела схватить Генри в охапку и сбежать без оглядки. Она бы не справилась с предложением Мэри-Маргарет. Никогда не справлялась, и сегодняшний день не станет исключением. Но что если… дать приёмной матери шанс? Мэри-Маргарет выглядела очень обеспокоенной, а Эмма чувствовала себя такой маленькой рядом с ней, возможно, откровенный разговор по душам именно то, в чём она сейчас нуждалась?       Эмма кивнула. Мэри-Маргарет ободряюще улыбнулась, закрыла дверь и проводила дочь в гостиную. Генри и Дэвид играли в видеоигры. Старенькая приставка была подключена к телевизору, на экране соревновались две гоночные машинки. Они едва обратили на них внимание. Лишь когда Мэри-Маргарет подтолкнула Эмму к дивану и встала перед телевизором, закрыв им обзор, они встрепенулись.       — Ба! — Генри нажимал все кнопки разом на контроллере. — Я не вижу! Деда не должен победить!       Дэвид расхохотался.       — Я сделаю тебя, малыш, вот увидишь, — он толкнул его локтем. — Но вот правда, Мэри-Маргарет, отойди.       Мэри-Маргарет сложила руки на груди.       — Дэвид, поиграйте с Генри на улице.       В первое мгновение показалось, что Дэвид собирается возразить, но что-то во взгляде Мэри-Маргарет заставило его насторожиться. Она едва заметно кивнула на дочь, которая выглядела слишком уставшей и смущённой, хотя пыталась при этом храбриться. Дэвид понятливо бросил контроллер на пол и со вздохом поднялся со своего места.       — Ладно, Генри, дружище, нас ждёт игровая площадка! — склонившись, он без труда подхватил на руки шестилетнего ребёнка, выронившего контроллер. — Ботинки, куртка, в бой, — с этими словами он опустил Генри, и они наперегонки бросились прочь из гостиной.       Пока они собирались, Мэри-Маргарет хлопотала на кухне, а Эмма рассеянно наблюдала за бегающими на экране телевизора человечками. Она сбросила кроссовки, забралась с ногами на диван. Едва захлопнулась входная дверь, как в гостиной появилась Мэри-Маргарет, поставила на журнальный столик две большие чашки дымящегося кофе и — сюрприз — уселась в любимое кресло Дэвида, так, чтобы в упор смотреть на дочь.       — Итак, — Мэри-Маргарет чуть прищурилась. При этом в уголках её глаз появились мелкие морщинки. — Не хочешь рассказать мне, что происходит? Вы вроде бы собирались погулять и потанцевать? — иногда она казалась до невозможности наивной, из-за чего пропасть между ними становилась ещё больше, что Эмме совсем не нравилось. Даже в тринадцать ей казалось, что она смотрит на жизнь в разы реалистичнее приёмной матери, впрочем, в этом было своеобразное очарование. Было сложно немного не завидовать Мэри-Маргарет.       — Танцы удались, — в голосе Эммы слышалось привычное раздражение. Она покрутила в руках подол свободного Реджининого свитера, намотала на палец, а как он побелел, будто нехотя выпустила ткань.       Мэри-Маргарет вздохнула.       — Тогда в чём дело? Ты приходишь, вся такая грустная, в чужой одежде, — она помолчала. — Знаешь, Эмма, ты можешь мне рассказать.       Эмма откинулась назад, крепко приложившись затылком о спинку дивана, и зажмурилась. Ну, конечно, Мэри-Маргарет будет до посинения талдычить, что она может рассказывать ей обо всём на свете, а на самом деле?.. Эмма сомневалась, что приёмная мать, наивная и незрелая, вообще что-то поймёт. Во-первых, её мозг всё переиначит. Во-вторых, она будет ахать и охать от разочарования. Осуждать, осуждать, осуждать. Мэри-Маргарет всегда с поразительной лёгкостью осуждала других. Но всё-таки, несмотря на возможные последствия, она очень сильно хотела рассказать ей обо всём.       Эмма глубоко вздохнула.       — Ночью я поехала к Реджине, — вот и всё. Она это сделала. Осталось дело за малым — дождаться неизбежной реакции.       Ничего не произошло. Мэри-Маргарет молчала. Воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем дедовских часов, висевших в коридоре. Эмма даже дышать перестала. Возможно, следовало уточнить, что именно произошло этой ночью. Мэри-Маргарет вполне могла вообразить, что она всего-то навсего вырубилась на диване в гостиной. Приоткрыв один глаз, Эмма украдкой покосилась на Мэри-Маргарет, которая продолжала сидеть в кресле, забросив нога на ногу, держала в руках чашку и молча смотрела на неё. На лице — ни намёка на разочарование, злость или недовольство, что приводило в замешательство.       — Я поехала к Реджине, и мы всю ночь напролёт занимались волшебным, крышесносным, оргазмическим сексом, — с вызовом сообщила Эмма.       Мэри-Маргарет отпила немного кофе, громко сглотнула и произнесла:       — Чудесно. Разве ты не этого хотела с самого начала? По-моему, именно этого.       Эмма села ровно и во все глаза уставилась на неё. Не о таком разговоре с приёмной матерью она мечтала, но было что-то возмутительное в реакции Мэри-Маргарет, возможно, отсутствие таковой.       — И всё? Это всё, что ты можешь сказать?       Мэри-Маргарет промычала что-то невразумительное.       — Не могу сказать, что удивлена твоими словами, но… я в замешательстве. Мне казалось, вы давно… Просто… — она осеклась, подыскивая подходящее слово. — Вы так заботитесь друг о друге.       Эмма не представляла, чем закончится этот разговор, но решила идти до конца. Потянулась за чашкой кофе.       — Да… Она мне небезразлична.       — В чём же дело? — нежно спросила Мэри-Маргарет, а потом посмотрела на дочь таким взглядом, что та просто не смогла держать произошедшее втайне.       Мгновение Эмма завороженно разглядывала содержимое чашки. Правильные слова не желали подбираться.       — Я… Я поехала к ней домой, — повторила она, решив, что правильнее рассказывать с самого начала. — И мы… занимались…       — Безумным, оргазмическим сексом, да? — поддразнила Мэри-Маргарет.       Эмма застонала.       — Да, было здорово, но… — она осеклась и пригубила кофе. — Было в этом что-то несоизмеримо большее, понимаешь? У меня… Со мной никогда такого не случалось. Всё было очень интимно, а потом стало жарко, но очень… умиротворяюще… — она провела пальцем по кромке чашки. — И я чувствовала себя в безопасности.       Мэри-Маргарет кивнула. Она выглядела задумчивой. Эмма не возражала против помолчать, как не возражала против продолжения этого разговора. Чёрт его знает, что произошло, но Мэри-Маргарет не осуждала. Не говорила, как надо себя вести, не отчитывала её, словно маленького, непослушного ребёнка. Чувствовалось, что приёмная мать держится на равных, смотрит и разговаривает, и всё это так отличалось от прежних разговоров, что Эмма не знала, как должна реагировать. Но, что скрывать, ей было приятно.       — Но это же хорошо, правда? — поинтересовалась Мэри-Маргарет. — Безопасность — это хорошо. Тогда почему ты расстроена?       — Её мать заявилась, — прошептала Эмма и ещё больше заинтересовалась подолом свитера. — Утром. Я бы не сказала, что понравилась ей, как бы тебе объяснить… в качестве партнёрши для её дочери, — Эмма подняла глаза на Мэри-Маргарет. — Она возлагает очень большие надежды на Реджину, но сдаётся мне, что она по жизни не очень хороший человек.       Мэри-Маргарет медленно кивнула, сделала глоточек кофе.       — И что дальше? Переживаешь, что она сможет убедить Реджину не встречаться с тобой, или что? Не уверена, что понимаю, в чём проблема, милая.       Эмма застонала и поставила чашку обратно на стол. Дорого бы она дала, чтобы впустить Мэри-Маргарет в свой разум, что намного проще, чем пытаться объяснить бушевавший внутри ураган чувств.       — Нет!       — Ты должна поговорить со мной, — с этими словами Мэри-Маргарет поставила чашку на столик. Подалась вперёд и взяла Эмму за руку. — Я хочу помочь, правда, но тебе придётся объяснить, в чём дело.       — А что, если Реджина поймёт, что её мать права? Если решит, что я недостаточно хороша для неё, и что она может найти кого-нибудь получше? Я расслабилась, впустила её в свою жизнь, я не могу потерять её, просто… — она осеклась, почувствовав, как на глаза выступили слёзы. — Просто не могу.       Черты Мэри-Маргарет разгладились.       — Милая, — она ласково погладила руки Эммы. — Не думаю, что тебе стоит волноваться об этом, — поднявшись с кресла, протиснулась между столиком и диваном, пристроилась на самый краешек. Эмма, уткнувшись лицом ей в грудь, подумала, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда снова почувствовать себя ребёнком. — Даже дураку понятно, что ты небезразлична Реджине. Я вот осознала не сразу, но какая разница, что думают окружающие? Если она подходит тебе, Эмма… а она подходит.       Слёзы катились по щекам Эммы, но она нашла утешение в объятиях Мэри-Маргарет, тёплых и надёжных, чего не случалось раньше.       — Я — дура. Эта женщина, она проговорила все те вещи, которые я презираю в себе… Понимаешь? И если она смогла разглядеть их, что мешает Реджине это сделать?       — Эмма, — выдохнула Мэри-Маргарет и подцепила пальцем подбородок дочери. — Ты не дура, ясно? Ты — Эмма. И ты прекрасна.       — Но…       Мэри-Маргарет покачала головой.       — Никаких «но». Пусть я не очень хорошо знаю Реджину, но вчера мы немного поговорили, — она осторожно улыбнулась. — Такого человека я представляла рядом с тобой? Господи, нет, но Эмма… ты ей небезразлична. Видишь, с какой лёгкостью я сказала тебе об этом? А ты знаешь… — она снова качнула головой. — Я могу представлять всякое, но правда в том, что я желаю тебе счастья.       Эмма облизала губы.       — Серьёзно?       — Эмма, — Мэри-Маргарет поцеловала её в лоб. — Ты — моя дочь. Боже, я знаю, нам пришлось нелегко, но я прекрасно помню тот день, когда ты стала жить с нами. Генри, закреплённый за тобой социальный работник, привёз тебя в этот дом. Какой маленькой злючкой ты была… — она глубоко вздохнула и большим пальцем вытерла слёзы со щеки Эммы. — Я пришла подоткнуть одеяло, а ты сопротивлялась. Ты была такой агрессивной, но я знала… — она осеклась. — Чувствовала, несмотря на твоё поведение, что ты — наша дочь.       Эмма молча смотрела на Мэри-Маргарет. Она тоже плакала. Но Эмма не знала, что сказать или сделать, и просто смотрела на неё. На Мэри-Маргарет. На приёмную мать. Свою… мать.       Мэри-Маргарет улыбнулась сквозь слёзы.       — Всё, чего я хочу, Эмма, чтобы ты была счастлива, понимаешь? Что до Реджины… она делает тебя счастливой, правильно? Она обожает Генри и тебя. Чего большего может желать в этой ситуации мать?       Эмма сжала пальцами переносицу.       — Да, — выдохнула она, растроганная разговором, который на поверку вышел совсем не таким, как себе представляла. — Я… Я влюбилась в неё.       — Эмма! — Мэри-Маргарет прикрыла рот ладонью. Рассмеялась. — Это чудесно!       — Ага… — Эмма улыбнулась. Может, на этот раз стоит поддержать наивный позитив Мэри-Маргарет? Может, он пойдёт ей на пользу?       — Ты ей сказала? — поинтересовалась Мэри-Маргарет.       Эмма покачала головой и слегка отстранилась.       — Нет… вообще-то, нет.       — Может, стоит? — осторожно предложила Мэри-Маргарет. Она снова взяла Эмму за руку и легонько сжала. В большем та сейчас и не нуждалась.       — Может… — прошептала Эмма, не сводя ошеломлённого взгляда с их сплетённых пальцев. — Спасибо, — она подняла глаза на Мэри-Маргарет. На щеках пожилой женщины играл довольный румянец, а глаза сияли радостью. — Мама.       Мэри-Маргарет всхлипнула, шумно выдохнула и притянула Эмму в крепкое объятие.       — На здоровье, — прошептала в шею.       Эмоции зашкаливали настолько, что Эмма почувствовала себя немного неловко, впрочем, это было ещё из-за того, что она использовала то самое слово. На букву «м». Эмма никогда не называла Мэри-Маргарет мамой, поэтому решила не торопить события ещё больше. Она позволяла обнимать себя и крепко обнимала в ответ.       Эмма понимала, что ей не помешают любовь и забота, которые может получить от приёмной матери, потому что впереди ждёт ещё один до невозможного душевный разговор, и она втайне надеялась, что он тоже обернётся чем-то таким же прекрасным.

[X]

      Генри, подпрыгивая от переполнявших его чувств, постучал в дверь. Его крошечный рюкзак подпрыгивал вместе с ним. Эмма крепко сжала его ладошку. Она и сама нервно переминалась с ноги на ногу в тревожном ожидании. Реджина могла не открыть дверь, её банально могло не оказаться дома, потому что договаривались о другом. Они должны были созвониться и встретиться в парке, но Эмма не стала звонить, и это — определённо не парк.       Послышались приближающиеся шаги, и когда дверь распахнулась, шустрый Генри, не теряя времени даром, неожиданно ринулся вперёд и обхватил опешившую Реджину за ноги.       — Реджина! — он с обожанием взглянул на неё, а она в ответ ласково взъерошила его волосы. — Я соскучился!       — Генри… — Реджина выглядела удивлённой, но в её глазах читалась искренняя нежность. — Эмма. Что вы здесь делаете?       — Планы поменялись, — Эмма буквально ворвалась в квартиру, захлопнула за собой дверь. — Никакого парка не будет, — и, сложив руки на груди, быстро уточнила: — Это ничего?       Реджина нахмурилась, но вроде бы не рассердилась. Эмме показалось, что она вроде бы ничего не имеет против их с Генри присутствия. Это, наверное, хорошо.       — Конечно, я… Рада тебя видеть, — признала Реджина, и её губы — без помады — дрогнули в улыбке.       На мгновение Эмма позволила себе раствориться в тёмно-карих глазах. Ей безумно хотелось впиться в пухлые губы поцелуем. Она скучала по ним. Господи, прошло всего-ничего времени, а она уже так сильно соскучилась?.. — Парень, — она потянулась за рюкзаком Генри. — Не хочешь искупаться в ванной Реджины? Ты знатно перепачкался на игровой площадке. Заодно испытаешь новую акулу.       Глаза Генри заблестели от предвкушения. Он уставился на Реджину, надув губы, хотя в последнем не было никакой необходимости. У Эммы было предчувствие, что Реджина никогда и ни в чём не сможет отказать Генри.       — Можно?       — Конечно, — Реджина опустилась перед ним на колени. — Ты помнишь, где всё находится? Пробка и особенные пузырьки?       Генри кивнул.       — В шкафчике на самой нижней полке. Пробкой затыкаем ванну и добавляем одну ложку пузырьков, — он гордо выпятил грудь.       Улыбка Реджины стала шире.       — Молодец, — она легонько шлёпнула его по попке.       — Зови, если что-то понадобится, — крикнула Эмма вслед, но сын ей ничего не ответил. Забежал в комнату, откуда меньше чем через минуту послышался шум включённой воды.       Реджина повернулась к Эмме и прижала ладонь к животу в привычном нервном жесте.       — На какое-то время Генри занят, — она в два счёта раскусила попытку Эммы избавиться от сына. — Хочешь присесть?       Они сели рядом на диван, но не совсем близко, и Эмма провела вспотевшими ладонями по обнажённым коленям. После разговора с Мэри-Маргарет она решила любой ценой обсудить произошедшее с Реджиной, но никак не могла совладать с нервозностью. Да и с чего начать? Утром они расстались на не очень хорошей ноте. Не то чтобы в их отношениях что-то существенно изменилось, но из-за появления Коры события приняли неловкий оборот. При чём до того, как приехала эта мегера, никакой неловкости не было. Надо бы попытаться сосредоточиться на воспоминаниях о том, как проснулась в объятиях Реджины, да вот только сказать легче, чем сделать…       К счастью, Реджина не собиралась закрывать глаза на неловкое и необычное, сразу заговорила о главном.       — Поездка за Генри прошла без эксцессов? — она облизнула губы. — Мне очень жаль, если моя мать тебя расстроила, есть у неё привычка совать нос в чужие дела.       Эмма невольно улыбнулась.       — Да нет, просто… — она запнулась. В словах Коры не было ничего нормального. Эмма действительно расстроилась, да так сильно, что несколько минут рыдала в объятиях приёмной матери, заставившей её пообещать не спускать всё на тормозах из-за страха лишиться Реджины раз и навсегда. Она снова проговорила про себя, что может быть откровенной с Реджиной, что не нужно прятать переживания, и даже больше — она не хочет этого делать. Если они всерьёз решили сойтись, честность должна стоять на первом месте, и плевать на страхи. — Вообще-то, — предательское сердце бешено стучало в груди, — есть такое дело. Я немного расстроена.       Реджина распахнула глаза и произнесла беззвучное «о».       — Понятно… — она расправила плечи. — Не… Не хочешь рассказать, что именно тебя расстроило?       Эмма не хотела говорить об этом вслух, но понимала, что должна.       — Просто это тяжело… — она нашла в себе силы посмотреть Реджине в глаза. — Ну, слышать, как кто-то озвучивает твои собственные сомнения. Особенно в присутствии небезразличного тебе человека, мнением которого, скажем так, ты очень-очень дорожишь… — она осеклась, всей душой надеясь, что её сбивчивые объяснения не прозвучат для Реджины пустым звуком. — Ты меня понимаешь?       — Боюсь… — Реджина помолчала. — Хорошо, да. Понимаю. Ты про её слова о тебе? — в её взгляде читалось лёгкое недоумение, и кто бы мог подумать, что Эмме оно покажется успокаивающим. Реджина Миллс, которая никогда не лезла за словом в карман, говорила короткими предложениями и выглядела растерянной. Эмма всегда забывала, что Реджина мастерски скрывала эмоции, но именно под маской внешнего равнодушия обычно бушевали самые настоящие бури. Кажется, она научилась их распознавать.       Эмма взялась поправлять края свитера.       — Как бы… да… — она застенчиво пожала плечами. — По её словам я слишком молода для тебя, у меня нет будущего, зато есть ребёнок, и ты могла бы найти кого-нибудь получше. У меня из головы не выходит женщина, с которой ты ходила на свидание, и я начинаю склоняться к мысли, что твоя мать права. Понимаешь? Где-то там, — она кивнула на дверь, — ходит более подходящая партия для тебя.       Эмма облизнула губы. Мгновение смотрела на свои пальцы, потом скользнула взглядом по дивану, прежде чем встретиться глазами с Реджиной. Она до чёртиков боялась её реакции.       Реджина, слегка шокированная признанием Эммы, открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Послышался топот босых ног, а мгновением позже в дверном проёме появился Генри, обмотанный огромным белым полотенцем. Должно быть, он плохо вытерся, потому что за ним оставался мыльный след.       — Парень, ты в курсе, что вода должна оставаться в ванной? — усмехнулась Эмма.       Генри опустился на колени перед своим рюкзаком. Устало взглянул на неё. Если бы он умел по-взрослому закатывать глаза, наверняка сделал бы и это, потому что явно считал её «глупенькой».       — Я забыл акулу, — он порылся в рюкзаке в поисках игрушки, предусмотрительно спрятанной Эммой среди его безделушек. Остальные вещи по-прежнему лежали в багажнике машины. — Я буду в ванной, — сообщил он, прижимая игрушку к груди, и зашагал прочь с высоко поднятой головой.       Эмма закусила губу в попытке сдержать рвущийся из груди смех. Странное дело, но в выражении лица сына было что-то, подозрительно напоминающее Реджину, что даже немного пугало. Повернувшись, Эмма обнаружила, что Реджина тоже с трудом сдерживала смех.       — Он слишком много времени проводит с тобой, — подытожила она и всё-таки рассмеялась.       — Эй! — Реджина деланно обиделась, ведь было очевидно, что Эмма была права. Она тоже рассмеялась, умилившись детской непосредственности. — В расслабляющей ванне нет ничего плохого.       Эмма поиграла бровями.       — Я помню. Ты приготовила мне одну, забыла?       Реджина не переставала улыбаться, но атмосфера в гостиной переменилась.       — Эм-ма, — она накрыла ладонь Эммы своей. — Может быть, ты права, — и сплела их пальцы вместе. — Может, где-то там есть человек — формально — подходящий мне больше. Моя мать именно так и считает, — добавила она, и Эмма почувствовала, как сердце сжалось от страха.       Реджина осознала это в её отсутствие? Мать убедила её, что генеральная директорша не в пример круче необразованной вышибалы? Эмма не стала бы винить её за это.       — Но, — добавила Реджина и крепко сжала пальцы Эммы, — разве это важно, если мне нужна только ты? Формально мы можем быть совсем разными, но реальность такова, что мы во многом совпадаем… это самое главное, скажешь, нет?       Эмма позволила надежде заполнить сердце. Возможно, Реджина не водила её за нос, возможно, ей было плевать на мнение матери. Возможно, она просто хотела быть с ней. Возможно… возможно.       — Ты правда так считаешь? — растерянно моргнула Эмма. — Ты правда думаешь, что мы с тобой совпадаем? Мы не можем… — она помолчала. — Господи, мы слова-то с трудом подбираем.       Прикосновения Реджины обжигали, но в то же самое время утешали.       — Над этим надо поработать, да, — карие глаза светились искренностью. — Чем мы сейчас и занимаемся. В противном случае, у нас ничего не выйдет, но это касается любых отношений, Эмма. И… Я хочу быть с тобой. Остальное не имеет значения.       Эмма ясно видела, что Реджина откровенна. Во взгляде карих глаз отражались её собственные эмоции. Серьёзность намерений, решимость. И страх. Всё это было реально.       — Но как же… твоя мать? — задала Эмма вопрос, ставший одной из причин, почему она вообще затеяла этот разговор. — Как мы будем встречаться без её одобрения?       — Позволь мне самостоятельно разобраться со своей матерью, — попросила Реджина не терпящим возражений голосом. — Она не имеет права выбирать мне партнёров. И потом, ты ей понравишься, когда она узнает тебя получше. То же самое было с Уолшем. Он ей тоже сначала не нравился.       Эмма кивнула. Не самый идеальный вариант. Но неужели ей правда хочется, чтобы последнее слово во всей этой ситуации оставалось за матерью Реджины? Если самой Реджине плевать, а она прямым текстом сказала, что ей больше никто не нужен, то почему Эмма не может забить на обстоятельства? Она до потери пульса хотела быть с Реджиной, прошлая ночь была за гранью совершенства, и вот ей подтвердили — они могут встречаться, гулять в парках, ужинать вместе и коротать ленивые семейные вечера, целоваться в любое время и укладывать Генри спать. Зачем она, Эмма, сознательно подвергает всё это сомнению?       «А если она не выдержит и снова сбежит?»       Да, в этом была причина. Рано или поздно Реджина сорвётся — иначе быть не могло.       — И ты не сбежишь от меня? — Эмма пристально вглядывалась в лицо Реджины из-за очков. — Смотри. Вот если мы сойдёмся, чего мне очень сильно хочется, я должна быть уверена, что ты не кинешь меня. Не только ради Генри, но и… — она осеклась, передёрнула плечами и неуверенно улыбнулась. — Ради себя.       Реджина сглотнула. Пробежалась пальцами по руке Эммы, ласково обхватила запястье и потянула на себя.       — Обещаю. Я не хочу сбегать, — прошептала она. Скользнула влюблённым взглядом по Эмме и погладила её по щеке.       Эмма выдохнула.       — Хорошо.       — Правда? — с надеждой переспросила Реджина.       — Да, — Эмма улыбнулась. Она ничего не могла с собой поделать, ведь сидевшая напротив Реджина произносила совершенные слова. Эмма погладила плечо Реджины, поиграла с кончиками каштановых волос. Снова улыбнулась.       Реджина провела большим пальцем по её скуле.       — И не надо больше брать телефонные номера у сомнительных женщин, мисс Свон, — в её голосе звучали весёлые нотки, она вроде бы шутила, но Эмма уловила за внешней бравадой страх и беспокойство. — Я не очень хорошо умею делиться.       Эмма даже не удивилась.       — Мне не нужны их номера, Реджина, — она и у Жасмин номер не хотела брать, но каким-то образом треклятая бумажка оказалась в кармане, наверное, стоит позаботиться, чтобы впредь такого не повторялось. — Особенно теперь, когда у меня есть ты…       — Есть, — подтвердила Реджина.       Сердце Эммы забилось быстрее. Она понимала, что надо бы произнести слова, которые несколько дней подряд звучали у неё в голове. Даже больше. Она должна это сделать во имя откровенности и всего такого. Если так подумать, это будет даже приятно.       — Ты… — Эмма не в первый раз мысленно прокляла своё косноязычие. — Ты самая прекрасная женщина из всех мне известных. С нашей самой первой встречи я хотела тебя. Не только из-за соблазнительного тела, а оно… оно такое! — Эмма скользнула по ней мечтательным взглядом. — Ты и сама по себе прекрасна. Ты не выходишь у меня из головы.       Из груди Реджины вырвался ошеломлённый вздох.       — Эмма…       — Шшш… — волна дыхания обожгла кожу, и теперь Эмма пыталась собраться с мыслями. — Ты потрясающе относишься к Генри, заботишься о нём, заботишься обо мне, и мне никто больше не нужен, — она сделала акцент на последних словах, потому что знала, как это важно для Реджины. Отчасти из-за того, что та была неуверенна в себе, отчасти из-за тех слов, которые она собиралась произнести следующими. — Я люблю тебя, всю без остатка, это просто невероятно, и я понимаю, что нам во многом предстоит разобраться, но чёрт… я хочу разобраться в этом вместе с тобой.       Эмма улыбнулась. Она продолжала играть с волосами Реджины. Их лица разделяли считанные дюймы. Воздух как будто искрился от напряжения. Но Реджина ничего не отвечала. Просто сидела, не в силах даже пошевелиться, и смотрела на неё.       Сердцебиение Эммы замедлилось. Теперь, когда она выплеснула накопившиеся эмоции, стало намного легче.       Реджина открыла глаза, всего лишь на мгновение, но от Эммы не скрылось, что они блестели от слёз.       — Ты… — она выдохнула. — Ты любишь меня?       — Что? — переспросила Эмма, чувствуя, что если так пойдёт дальше, её просто разорвёт на части от волнения.       — Ты только что призналась мне в любви, — пояснила Реджина и снова открыла глаза. Она смотрела очень серьёзно, настолько, что Эмме захотелось сжать её в объятиях и никогда не отпускать. Но она лишь кивнула. Перехватила руку Реджины и, нежно перевернув, поцеловала тыльную сторону ладони.       — Да, потому что это правда, — она позволила их сплетённым рукам безвольно упасть на её колено.       Реджина нахмурилась.       — Ты не говорила…       Эмма, поборов желание рассмеяться, потому что Реджина была до невозможного очаровательна в своём искреннем недоумении, парировала:       — Мне это казалось очевидным.       Реджина резко вскинула голову.       — Нет, — и внимательно посмотрела на Эмму.       Эмма пожала плечами.       — Хорошо, я говорю теперь. Я тебя люблю, — она не переставала улыбаться, хотя и понимала, что выглядит полной дурой, но выражение лица Реджины окупало всё с лихвой. Ошеломлённое, озадаченное, но невероятно счастливое. Никогда раньше Эмма не видела её настолько красивой.       Сократив расстояние, Реджина склонила голову, поцеловала её и обняла за шею. Эмма улыбнулась ей в губы. Очки наверняка давили на виски, но она этого не замечала, зато чувствовала, как тёплый язык Реджины скользнул ей в рот. Из горла сам собой вырвался вибрирующий стон, и Эмма будто перенеслась в прошлую ночь, разве что теперь она была опьянена Реджиной, состоявшимся разговором и возможностями, уготовленными — божечки — будущим. Совместным.       Реджина зарылась пальцами в её волосы и отстранилась.       — Я тоже люблю тебя, идиотка, — пробормотала Реджина, прежде чем накрыть её губы новым поцелуем, не оставив возможности отреагировать. Эмме не оставалось ничего другого, кроме как вернуть поцелуй, вложив в него все невысказанные чувства.       Она была влюблена в Реджину. Реджина была влюблена в неё. Они были влюблены друг в друга.       В воцарившейся тишине громом среди ясного неба послышался всплеск воды, а следом прозвучал оглушительный вопль Генри. Реджина отшатнулась, словно обжёгшись, и Эмма подскочила с дивана.       — Я… — она слабо кивнула на дверь комнаты в тщетной попытке справиться с разгоревшимся огнём желания. — Проверю, не превратилась ли твоя ванная в бассейн.       Реджина улыбнулась, ничуть не смущённая перспективой делать ремонт, и сказала:       — Может, я сделаю нам всем чай, а потом, когда вытрешь и оденешь Генри, посмотрим все вместе фильм?       — Звучит потрясно, — по лицу Эммы расползалась глупая улыбка.       В тот же миг из ванной комнаты донёсся ещё один громкий всплеск, и она, сорвавшись с места, бросилась на шум.