Daddy Issues

      Адриан слышал от Нино легенды об асах, которые пьют всю ночь, пару часов спят, просыпаются пьяными и таким образом избегают похмелья. Слышал, но сам такими навыками не обладал, конечно. Тем более, сюда явно закралась как минимум одна логическая ошибка — это на следующее утро у них похмела не бывает, но когда-то же оно должно настигнуть? Ближе к вечеру, например — а вечером можно выпить еще раз, но это уже алкоголизм.       Адриан алкоголиком не был, поэтому свое первое похмелье переживал тяжело. На правой чаше весов лежали юный возраст, девственная печень и хорошая физическая форма, на левой — то, что спирт мешался не только с вездесущим углекислым газом, пузырьки которого ему моментально вдарили по мозгам и на пути домой отшибли крышу, но и с сахаром. Сахар, как известно, мозг любит, всасывает и распространяет по кровеносной быстрее, чем представители сетевого маркетинга свой продукт. К сахару цепляется, собственно, алкоголь, поэтому пьянеешь резко и быстро. А еще на левую чашу упала одна Текила Санрайз. Адриан её заказал чисто из вредности, а Габриэль чисто из вредности на это закрыл глаза: мол, утром проснется, прочувствует на себе все прелести алкоголизма, может, что поймет. Ну и мстительность какая-то мерзкая играла (думаешь, что можешь без меня? Без проблем, моги, не стану мешать).       Левая чаша перевешивала, как сердце серийного древнеегипетского убийцы перевешивает перышко Маат.       Коварство женских коктейлей кроется, подумал Адриан, в этом триединстве сахара и СО2 с алкоголем: шипуче, сладенько, но после трех порций девчонка закономерно улетает. Умные крепкие мужики бросают друг другу снисходительные ухмылочки, потягивая свой скучный Джек Дэниелс, который они пьют уже десять лет подряд. Что с них взять, бабы (извините, культурный контекст, les mademoiselles). Пить не умеют, со слабой мешанины в ноль убираются — но вообще-то, дай мужику подряд слабенькую Пина Коладу, слабенькую Голубую Лагуну и ну очень слабенькую цитрусовую Текилу Санрайз, он сам слабенький станет. И не поймет, почему: спирт-то закамуфлировали все эти ананасы, Блю Кюрасао и апельсиновый сок.       Как можно понять, в теории Адриан все осознает, но на практике все равно берет не виски или хотя бы сухое вино, а самое сладкое шампанское и заедает его куском торта, пирожным и каким-то ягодным муссом. Почему? Потому что эффект маятника: столько лет запрещали, в ежовых рукавицах держали, а тут на контакт пошли. Все, оттепель, эйфория, мир сразу радужный, и...       Нет, Адриан, проснись и не оправдывай себя психологическими концептами, про которые один раз прочитал в книжке. Ты просто дурак с отсутствующим самоконтролем. Он это и сам признает, когда "еще пять минуточек", отведенные на сон, проводит за бесконечной рефлексией своего легонького по современным меркам, но катастрофического по собственным, алкотрипа. И вылезает из кровати совершенно разбитый: мир кружится, от него несет перегаром, а внутри нехорошо. О такой штуке, как похмелье, Адриан знает исключительно из массовой культуры: фильмы там, сериалы, и на этот ад его похмелье не похоже. Внутренности вывести на прогулку наружу не хочется, голова не косплеит Гранд-Каньон, но как-то и руки, и ноги, и вообще все тело тихонько постукивают в мозг и сообщают, что нехорошо. А где, почему — непонятно. Не болит ничего даже, и не смертельно это все, но приятного мало.       После завтрака ему в целом становится полегче: круассаны, джем, овсянка и два шота эспрессо из минуса выводят настроение в плюс, взгляд отца осажает и возвращает на землю так, чтобы стрелочка задрожала возле нуля. Все равно лучше, чем с утра, так что жаловаться тот права не имеет. Да и не собирается.       — Ну? — наконец спрашивает Габриэль. Атмосфера натянутая, и Адриан не совсем понимает, чего от него хотят: он уже вставать собирается, но вместо этого берет еще один круассан, разрезает его пополам и, зачерпывая ножом то персиковый джем, то сливочный сыр, продумывает ответ. От того, что сыночка одним и тем же ножом лезет в разные вазочки и все мешает, у Габриэля между бровей залегает складка, которую не получилось бы разгладить, даже если кончики бровей к вискам оттянуть. Адриан это видит, незаметно дергает углом рта и продолжает сооружать себе десерт.       Вроде дошло, что надо сделать: покаяться во грехах, конечно. Это и логично (накосячил — признал, что так делать нельзя — повысил авторитет в глазах отца — achievement unlocked), и отцу понравится, и правдиво. Он еще долго пить не будет.       Но вообще-то так все говорят.       Адриан понимает, что ему нужно сделать, но проблема в том, что он подросток, и среди множества путей к независимости он выбирает дорожку... Ну не белую, которую кредиткой прокладывают, это уж совсем ужас, но кривенькую. У него, блин, гормоны шалят и юношеский максимализм на максимум выкручен, какие логичные решения?       — Ну, — зеркалит он, — мне понравилось. Хорошо, что похмелья нет.       — Я не то хотел... — Габриэль сам осекается, откидывается на стуле и скрещивает руки на груди. Если бы кто-то из хейтеров решил его забросать яйцами в этот момент — просто сэкономил бы на электричестве и пожарил бы себе яичницу.       Ему вроде сорок, но средний психологический возраст находящихся в комнате — лет четырнадцать. И то потому, что Натали еще не совсем вышла, остановилась у порога и повысила планку. "Я не то хотел услышать" — естественно, он хотел, чтобы ребенок сказал что-то в духе "Пап, алкоголь — это зеленый змий, а как писано в Библии, книге, законам которой я всецело подчиняюсь, змия нужно давить, да и вообще от змей ничего хорошего не бывает — грехопадение вон сплошное. Никогда ни капли спирта в рот не возьму, обеими руками за возвращение сухого закона, ты был прав, ты был прав, ты был прав". Но человеку почти семнадцать, и...       Да, он сам впервые напился годом раньше, и отнюдь не тремя бокалами шампанского, а потом, чтобы родители не заметили, просто всыпал в себя горсть обезболивающего, антипохмела и еще пачку кальция во время занятий. Сидел-жевал, как какие-нибудь витаминки-мультитабсы. Вернулся домой свежий и якобы "чуть-чуть уставший поле уроков". Да, нельзя от человека ожидать полного соответствия своим долбанутым стандартам — он же не робот, чтобы по программе шпарить. Да, лицемерно, да-да-да-да-да.       — Да знаю я, что ты не то хотел услышать.       — Я не то хотел спросить, — выкручивается Габриэль. Поглядите на него. Он ни разу не человек, фотографию которого можно лепить в психологический справочник напротив статей об одержимости и проблемах с доверием. Он сбалансированная личность — только вот что он хотел спросить? Надо придумать. И побыстрее. Ответ находится сам собой.        — Мы поговорить собирались о...       — Не срослось как-то.       — Да.       — Да.       Оба синхронно чешут затылки, и Натали очень не хочется прерывать этот спектакль. Вживую было бы круче, но, увы, роль тактичной ассистентки заставляет подняться наверх и подглядывать через камеры. Тем не менее, она спускается вниз, стучится в столовую и сообщает, что у них до выхода Адриана есть максимум минут пять. Оба с облегчением выдыхают, оба скашивают друг на друга глаза, и обоим становится стыдно.       — Пап.       — Пять минут, ты слышал, — и пожалуйста, Адриан, не начинай про... инцидент.       — Вчера я совсем напился, — осторожно начинает он, и Габриэль сразу понимает, что да. Речь про инцидент. — И текила эта еще. Я Текилу Санрайз взял, пока шеф с тобой фотографировался.       — Правда? Как-то мимо моего внимания, значит.       — Да блин, пап. Ты-то не напился, все помнишь... Я к чему.       — Ты? К чему?       — Да ты издеваешься, — восхищенно-возмущенно выдыхает Адриан.       Габриэль смешливо фыркает в чашку и пьет свой кофе. Когда ситуация неловкая для обоих и оппонент не имеет перед тобой преимущества, собраться куда проще, а там уже и многолетний опыт подключается. Но он все равно понимает, что в простом "Да, помню, присядь рядом — обговорим" смелости было бы куда больше, чем в его увиливаниях.       — Предположим.       — Короче так, пап, — Адриан складывает руки за спиной и смотрит на сидящего отца сверху вниз. Почему-то превосходство установить не получается, и он досадливо хмурится. Габриэль делает вид, что этих ужимок не замечает и пьет свой кофе. — Во-первых, это не здорово, что я тебя могу обнять, только если проспиртуюсь. Во-вторых, я помню, что ты не отодвигался, и хвалю тебя за это.       — Еще вспомни, что за языком надо следить.       "Хвалю" очень похоже на печеньку, которую бросают эмоционально-отсталому животному за правильную реакцию. А Габриэль себя в таком контексте категорически отказывается рассматривать.       — Я слежу, — отмахивается Адриан. — Мне понравилось, а ты... Не знаю, потерпишь, потому что с сегодняшнего дня будем обниматься. Но не на людях и недолго, я не знаю, потому что это как-то странно, но будем. Потом в привычку войдет, а потом твои гребаные комплексы...       — Ты в этом доме не командуешь, и психологического образования у тебя нет. Поэтому-       — Поэтому я не могу дойти мозгами до того, что тактильный контакт — это важно. Понял, пап. Ты меня записывал на психологические тренинги, я до сих пор к той женщине хожу, так что у меня больше опыта.       — Давно хотел освободить Олив от своих обязанностей.       — Мне же лучше, — находится Адриан. И я тебя попрошу расчистить вечер, надо как-то устаканить, почему ты город терроризируешь и год не можешь с двумя подростками справиться. Серьезно, пап, тебе нужен нормальный сайдкик.       Габриэль уже отставляет чашку в сторону, но Адриан пулей вылетает из столовой, съезжает по перилам лестницы и запрыгивает в такси.

***

      Первые двадцать минут урока литературы уходят на то, чтобы успокоить тремор в руках и обдумать свое поведение. Спасать людей почему-то легче, чем перечить отцу, но Адриан из его же увещеваний помнит, что те, кто идет по пути наименьшего сопротивления, поставленных целей не достигают. Другое дело, что как-то слишком топорно все это вышло — ультиматумы эти, ужимки подростковые... Можно было бы и элегантнее.       Но отрицать, что ему понравилось спорить с отцом, Адриан не может. Особенно радовал факт того, что ссора не закончилась тем, что он выл у себя в комнате, вжавшись лицом в подушку. И то, что общий тон был какой-то... Расслабленный. Обычно разговоры с отцом напоминали ему официально-деловые электронные письма.       Уважаемый мсье Агрест!       Считаю своим долгом сообщить, что я, Адриан Агрест, приходящийся вам кровным сыном, за день употребил указанное количество калорий, посетил все необходимые учебно-развлекательные мероприятия и готов приступить к здоровому сну.       Адриан Агрест, sent from: my IPhone, 9:13 pm.       Уважаемый мсье Агрест-младший!       Информацию получил.       Габриэль Агрест, sent from: не твое дело, Адриан, 9:15 pm.       То, что случайная пьяная обнимашка в голове отца превращается в "инцидент" — это, наверное, клиника. Адриан был в гостях у Маринетт, когда её родители, пританцовывая и посылая друг другу воздушные поцелуи, пекли пироги, Адриан стабильно ставил лайки в Инстаграме Альи, треть фотографий в котором составляли снимки с ползающими по ней девчонками-близняшками, и Адриан, наконец, был лучшим другом Нино Лейфа. Нино уважал его личные границы и палку не перегибал, но все равно исправно обнимался и отказывался начинать школьный день без секретного рукопожатия. Оно состояло из десяти движений, и Лейф всерьез планировал его доработать.       Адриан прекрасно понимает, что "инцидент" — это не его попытка сблизиться, а условия, в которых он живет. Или жил. Папа его энтузиазма не разделил, но прямого сопротивления ведь тоже не выказал, поэтому... Со всем этим "можно и нужно работать", цитируя Олив. Только попытки отработать на отце психологические приемчики с треском проваливались: он сразу чуял подвох, какую-то ненатуральность, присущую групповым тренингам, где все садятся в кружок и рассказывают, чем же так хорош человек слева от них.       Но не сработало одно — сработает другое. Помимо всех комплексов и заморочек отец вбил ему в голову еще и то, что сдаваться после первого поражения — моветон, Агрестам не присущий.       — Адриан! — мадам Бюстье склоняет голову чуть вниз и, когда ей наконец удается поймать его взгляд, ощутимо расслабляется и дарит ему спокойную улыбку. Видимо, он за своими размышлениями совсем из реальности выпал. — Ты не хотел бы высказаться?       — По поводу?       Справа слышится тоненькое хихиканье, и Хлоя с умилением смотрит на него, прежде чем "понимающе" кивнуть и, изящно подперев щеку рукой, начать наблюдение за его попытками выкрутиться. Мадам Бюстье ругаться и нотаций читать явно не собирается: она привыкла к тому, что Адриан на каждом занятии в рядах дискутирующих самый первый. Отдыхать тоже когда-то нужно.       — Король Лир, проблема отцов и детей.       Адриан еле сдерживается, чтобы не расхохотаться, но складывает губы трубочкой и внимательно ищет ответ на потолке. Замкнуться и пробурчать что-то в духе "Извините, не готов, этот урок травмирует мои нежные чувства" хуже, чем... Как бы ни называлось то, что он сейчас делает.       — Эта проблема — это... Проблема. Взаимоотношение всех отцов со всеми детьми раскрывается очень... Ярко. Очень ярко. Особенно хороша та часть, где... Где все играют на лирах, — подытоживает он. — Всем советую прочитать эту книгу.       — Блистательно, — кивает мадам Бюстье. — Если бы ты так готовился ко всем моим занятиям, цены бы тебе не было. Твой звездный час, — тепло иронизирует она.       Если у него и были какие-то сомнения, то они полностью развеялись, и Адриан твердо решил, что ради мадам Бюстье проблему отцов и детей он дома обязательно разберет. Странно, кстати, что поговорить он изначально хотел не об "инциденте", а о том, что ужин, конечно, прошел замечательно — беседы о Хитчкоке и о том, что на съемках "Психо" вместо крови он использовал шоколадный сироп, хотя и не остановили Адриана от второй порции мороженого, но неплохо расширили кругозор. Это было действительно здорово. Если не вспоминать о том, что изначально это планировалось как раскрытие всех карт, знакомство с трагическими предысториями и ответ на вечный, не подлежащий исчерпанию вопрос:       (Пап, какого черта?)