Место для шага вперёд

Какая же боль была на лицах тех, кто встречал меня у подножия лестницы башни, когда я спустился, держа её на руках. Я тут же оповестил всех, кого мог, об этой трагедии, используя телепатическую связь, и встречал меня весь взрослый состав Гнезда с настоятелем во главе. Видя, что руки мои начинают дрожать, Крис хотел помочь, но я сказал, что должен сделать это сам — отнести ушедшую в ту комнату крепости, в которую хочется входить меньше всего любому из нас, потому что… туда относят лишь тех, кого провожают в последний путь. Лишь положив тело матери на алтарь, я позволил себе упасть на колени и, взяв за руку, заплакать. Слезы лились не только из-за самого события, оно бы произошло рано или поздно, а потому что в тот момент я вспоминал, сколько боли причинил этой женщине своим появлением в её жизни… Не физической, а той, что много хуже. «Ничто не болит сильнее души матери, когда она переживает за своих детей», — уж что-что, а эта истина навсегда отпечаталась в моей душе, начиная с того как я впервые увидел её лицо с выражением крайнего переживания за моё здоровье, потом было бессчётное множество случаев, когда она всегда наблюдала за моим обучением бою, выхаживая после тяжелых травм и самым большим — как я возвращался домой после двенадцатилетнего отсутствия из-за морозной комы. С какими слезами, заливавшими лицо, Руфина выбежала из ворот Гнезда, услышав мой голос! Как сильно она обнимала меня и шептала: «Хвала создателям, я знала, что ты жив!» Как, видя её радость, тоже плакал и обнимал её, в ответ повторяя только одну фразу: «я вернулся, мама, прости меня…» Её знали многие и любили все, кто хоть раз встречал на своём пути. Через день во время церемонии прощания в Храме негде яблоку было упасть, потому что, бросив все дела, туда прибыл каждый дракондор, находящийся в радиусе сотни километров. Все они хотели отдать дань уважения и последние почести. После церемониального погребения — сожжения и развеивания праха, во время которого никто не проронил ни слова, только плакали, — в зале памяти настоятелем была сделана ещё одна надпись на драконьем языке: «Руфина из Англеса. 1567-1782. Прошла свой путь достойно как дракондор, целитель и мать…» Теперь, когда я всё это вспоминал, пальцы левой руки нащупали под рубашкой то, что всегда с тех пор теперь было со мной и осталось важным напоминанием о детстве и жизни вместе с ней — мамин крест, который ей самой достался ещё от бабушки — дракондора-ритуалиста Антуанетты. И который она почему-то решила оставить мне, а не старшему, тогда ещё живому сыну или кому-то из его детей. Астрид передала мне его на следующий после похорон день. Ей же как самой лучшей ученице, теперь ставшей наставницей целителей, мама тоже оставила свой прощальный подарок — синарийский веер. Красивая и символическая вещь, подаренная Руфине её другом во времена, когда она ещё совсем юной впервые побывала на далёком юго-западе. В детстве, будучи рядом, я быстро научился понимать эмоции мамы, если летом веер находился в её руках. Когда она, наблюдая за тренировками ходила по балкончику и быстро обмахивалась им — значит, всё в порядке, если частота движений была медленной — значит, её что-то беспокоит, если он сложен и она медленно крутит его пальцами — то сосредоточена и ждёт. Но, пожалуй, самым эффектным, что я видел — как она использовала его при обучении практическому бою. Ученики очень боялись её удара, который все называли «павлиний хвост» — за мощные потоки силы, что она запускала этим веером утолщенные и разветвляющиеся на концах. Красиво и страшно, по-другому не сказать. Мне же вместе с крестом Астрид передала и письмо, которое я хранил в ящике стола своей кельи Гнезда, но помнил наизусть. Для меня уже стало ритуалом перечитывать его каждый год, в день её смерти, сидя в зале памяти перед записью с мамиными инициалами, и окончание всегда растрагивало больше всего: »… а напоследок хочу, чтоб ты знал: я не носила тебя в животе девять месяцев, не носила на руках первое время твоей жизни, но с момента нашей встречи всегда несла тебя в душе и сердце как своего третьего сына. Женщина, что ты называл матерью — Руфина Англесская». Помню, как, впервые дочитывая текст, давился слезами, а от последних строк душа просто рвалась на части, настолько было тяжело. — Ты очень по ней скучаешь? — спросила Славя, видя перемену в лице и, конечно, понимая причину. — Не представляешь, насколько, — грустно кивнул я. — Смерть всегда утрата, — в тон мне сказала Славя, пододвигаясь ближе и кладя руку на моё правое плечо. — Но… говорят, что те, кого мы помним, всегда останутся живы в нашей памяти. — Да, — с горечью согласился я, задавая риторический вопрос в голове: «Но кто бы знал, почему лучшим из нас отпущено так мало?» Отпустив крест, я посмотрел на её руку и положил свою левую кисть поверх. — Спасибо тебе, — поблагодарил я девушку, от присутствия которой на душе становилось легче. — За что? — слегка удивилась Славяна. — Ты снова меня благодаришь, а я не понимаю… «За то, что ты есть», — хотел сказать я, но не мог, потому что боялся быть неправильно понятым. — Не знаю, как выразиться… — чуть улыбнулся я, что выглядело, наверное, глупо, ну и пусть, а затем, повернувшись на левый бок лицом к девушке, взял её руку обеими своими. — Просто поверь, что мне есть за что тебя благодарить. — Я… я верю, — тихо ответила она, глядя мне в глаза. Первым игру в эти гляделки проиграл я, не в состоянии держать взгляд этих голубых глаз. Вскоре мы уже снова просто лежали спинами на песке, нежась на солнышке и слушая плеск воды думали каждый о своём. Откинув в сторону волосы и отринув воспоминания, подложив правую руку под голову, я превратил зрачки в вертикальные щелочки и смотрел на здешнюю звезду. Эльдары, будучи гостями в нашем мире, после прибытия в него рассказывали, что когда-то давно, до того, как их народ избрал спокойный оседлый образ жизни, они могли путешествовать между миров. Содержание этих рассказов сохранилось лишь в храмовых библиотеках моего народа и не раскрывалось людям по просьбе тех, кто передал нам эти знания. «Пусть они изучают это сами, раз так к нам относятся», — так говорилось в самом начале, поскольку на большей части континента люди и правда относились к эльдарам с презрением и злобой, считая их… да кто кем. Одни — нежеланными гостями, другие — теми, кто слишком красивый (это говорили, в основном, обиженные мужчины, получившие от их женщин от ворот поворот), третьи — зазнайками, недотрогами и прочая, и прочая. Лишь на севере, где царило равноправие всех народов, они чувствовали себя хорошо, правда, жаловались на морозные зимы, несмотря на то, что вытребовали себе для проживания самый теплый уголок в краю. Остроухие называли миры планетами и говорили, что жизнь всегда возникает лишь возле тех что, кружат возле звезд, которые излучают сильное тепло. Там же, где мало тепла, миры пустые, а количество теплых звёзд очень невысоко, следовательно, и жизнь есть не везде. Ещё в манускрипте говорилось, что эльдары намекали на то, что приведший их в наш мир портал не единственный и что меж пустоты миров существует что-то вроде паутины, соединяющей их все. В общем всё было очень таинственно и ой как непросто. «Значит, здешний мир существует возле такой же звезды как наша. Цвет почти идентичен, но если присмотреться, то в нём чуть больше… белого, да, определенно, солнце этого мира чуть светлее по оттенку. Интересно, а как здесь с астрономией? Изучается ли она тщательнее чем у нас или ушла далеко вперёд? Может, попробовать выспросить насчёт книг в библиотеке?» — Кир? — позвала Славя, приподнявшись и глядя на меня. — Может, пойдём ещё искупа…— Она не договорила, а прекрасное лицо вдруг поразил испуг. — Что?! Что-то случилось? — оживлённо поинтересовался я, приподнимаясь на локте. — Г-глаза, твои глаза, — тихо произнесла девушка, — они… И тут я понял, что очень близок к тому, чтоб быть раскрытым. Несмотря на то что тёмный цвет радужных оболочек моих глаз выручал меня в обычной ситуации, то вот когда я лежал в горизонтальном положении, при падении света прямо в глаза радужка обесцвечивалась и можно было увидеть, что они отличаются от человеческих структурой зрачков. — Что с ними не так? — спросил я, приподнимаясь в положение сидя и надеясь убедить Славяну, что ей показалось. — Они у тебя как у кошки, — ещё тише произнесла она. «У дракона», — едва не поправил я. Каким по счёту человеком, обратившим внимание на данный факт моей анатомии, была эта девушка, я, к сожалению или счастью, не помнил. Почему? Да потому что мне ещё в детстве объяснили, что люди будут об этом спрашивать. Поэтому и вести подсчёт таких вопросов было бессмысленно. Однако сейчас объяснится, похоже, требовалось, причём как можно лучше избегая острых углов. — Вертикальные зрачки? — вздохнул я, понимая, что обратного пути нет. — Да… — всё также тихо ответила Славя. ~ «Ну что? Время проверить, подействует ли на неё магия внушения?» — спросил Гладий. «Может, и время, но поскольку девочка она хорошая и понятливая, возможно, удастся обойтись и без этого». ~ «Конечно, хорошая, вон посмотри чуть ниже, какие хорошие… ай!» «Нашёл время!!!» — грубо оборвал я его. Взяв руку девушки, дрогнувшую при прикосновении, я посмотрел ей в глаза и вежливо произнёс: — Славя, я… я понимаю твоё удивление. Это действительно очень необычно, но… могу я тебя попросить, чтоб ты не рассказывала об этом никому больше? Мне будет… — в эти слова я постарался вложить как можно больше убедительности и ни капли магии внушения, — неприятно, если кто-то узнает и тоже будет расспрашивать. — Конечно, — сглотнув и собравшись, твёрдо согласилась она, — я просто никогда такого раньше не видела у людей. «Потому что я и не человек…» — Я не могу тебе пока всего рассказать, здесь для этого не место, — всё также серьёзно сказал я, поднимаясь на ноги и показывая свободной рукой на окружение, — давай поговорим об этом позже? А сейчас лучше, как ты и хотела предложить, пойдём снова купаться! — Да, хорошо, — согласилась Славя, тоже вставая и не отпуская моей руки. Теперь мы зашли в воду уже спокойно и также спокойно поплыли вперёд. Девушка при этом, как я заметил, держалась уже не с таким игривым весельем, а более серьёзно. В общем, праздности в ней поубавилось, но не от испуга, скорей, новое открытие в виде узнанной особенности моей анатомии её сильно озадачило. Как биолога, открывшего новый вид. ~ «Или как отличницу и лучшую ученицу школы, — Гладий снова заговорил, но сейчас я был не против. — К гадалке не ходи, она такая и есть!» «Вероятнее всего, — согласился я. — Тебе, я гляжу, она прям симпатична?» ~ «Ну так она разве только слепому бы не понравилась, хотя нет! Слепому бы тоже понравилась — за доброту, ну и… на ощупь. — Не удержался от правдивой шутки он. — Помнишь вон, как сложилась судьба Гарольда Раквера? Ну, того ловеласа, который тебе часто на спор предлагал увести из вашей любимой ресторации любую бабу?» «У меня из-за твоего лексикона иногда такое ощущение, что в прошлой жизни ты был не эльдарскими воином, а человеком, причём простым дорожным сапожником, пьющим и часто сквернословящим», — вздохнул я. ~ «В твоей компании ещё не таких слов наберёшься, — парировал он, — ты меня с собой по каким только дырам не таскал и чего я только не нахватался». «Сатиаре за это спасибо скажи. Может, тебя вернуть ей? Или просто оставить где-нибудь в поле и снять с руки метку?» ~ «Эээ, не надо! — тут же возмутился он. — Мне не улыбается превратиться неизвестно во что, потому что меня найдет какой-то бродяга или тому подобный. Лучше уж в виде кригарского меча с тобой!» «Ну так и веди себя как мой компаньон». ~ «Лааадно, уговорил! — согласился он. — Но всё же Гарри такую точно бы не упустил, а?» «Не упустил», — согласился я. Мы обсуждали одного моего старого приятеля из Технограда, у которого я жил некоторое время. Он был большим бабником, не всегда удачливым, но на удивление избирательным. Любил хорошеньких юных девушек, однажды даже предложил мне поспорить, что за деньги с ним любая пойдет. Выиграл… и продолжил свои похождения, что итоге закончилось для него плохо в виде проблем со здоровьем — несколькими сломанными ребрами и правой рукой, которые ему повредили родственники соблазнённой красотки. Волей случая в ту ночь, когда парня измордовали, меня не было в Технограде, но его нашла и забрала в свой дом бедная девушка из нижнего города, тем самым спася ему жизнь. Она ещё, ко всему прочему, оказалась ещё и нелюдем, волколаком, если точнее, которых Раквер, как и подавляющее большинство родившихся и выросших в Иритании, не любил. Но вот насколько же всё-таки бывают причудливыми повороты судьбы! Он так привязался к доброй и простой девушке-ликантропу, что в итоге, как он выразился, «полностью раскаялся, понял, что был неправ», влюбился в неё по уши и предложил барышне выйти за него замуж. Окончательно поправившись и прислушавшись к моим доводам, что здесь его не ждёт ничего хорошего с таким выбором супруги, Раквер продал всё что имел и вместе с любимой уехал на север. Снова продолжив своё дело уже в Мерецке, а парень, на минутку, был мастером-портным, он стал ещё более известным, чем был в прошлой жизни, и счастливым отцом большой семьи. Когда я встретился с ним на пути домой после своего ухода из империи, он так делился радостью, рассказывая, что умница-жена недавно родила четвертого ребёнка… «Оказывается, для счастья нужно так мало», — сказал он тогда, показывая маленькую девочку с ушками волка, спящую в детской кроватке, а сам не понимал, почему в моих глазах тогда появились слёзы. ~ «Ты же за него выпил одну из чарок, перед тем как уезжать?» «Да…» — вздохнул я, вспоминая, что он умер два года назад, незадолго до этого встретившись со мной и поблагодарив за то, что я помог ему в жизни. ~ «Везло же тебе на такие дела раньше, — сочувственно продолжил друг, — многим помог, а сам столько перенёс, пока не стал вечным странником». «Угу», — всё также однотонно согласился я. ~ «Хотя вон та история с Калиостро закончилась вполне нейтрально. И Сатиара, когда отдала меня тебе, сказала, что это в том числе за то, что ты подарил надежду той, что отчаялась». «Было, — кивнул я и, желая закончить тему про смерти, сказал: — хватит уже об этом. Помнишь, как гласит наш кодекс? Долгое поминание оскорбительно для памяти усопших! Поэтому хватит уже на сегодня вот этого всего» ~ «Всё-всё, молчу. Лучше вон красавице скажи чего!» Вот как раз Славяне я и не знал, что теперь говорить. Она плыла немного впереди и не оборачивалась. Я следовал за ней, и вот мы доплыли до буйков, вот свернули налево и продолжали плыть, а она всё также хранила молчание. — Славя, — всё же позвал я. — Да? — девушка обернулась и взялась рукой за натянутый меж поплавков канат. — Я тебя чем-то обидел? — я решил идти в лоб, поскольку это снова был шанс форсировать происходящее. — Нет, — улыбнулась она. — Почему ты так думаешь? — Ну, — слегка улыбнулся я в ответ. — Ты молчишь, будто чем-то недовольна… — О нет! — Славя подплыла ближе, перебрав рукой канат. — Это не так! — А что случилось? — Просто чем больше я с тобой разговариваю, — девушка придвинулась ещё ближе и пояснила очень тихо, — тем больше убеждаюсь, что ты очень… необычный мальчик! ~ «Ой смотри, щас поцелует!» «Не каркай! Мне ещё этого не хватало!» Дабы не произошло такого поворота событий, я решил перехватить инициативу, взяв под водой её свободную руку и, подняв на поверхность, поцеловал кисть. — А я, — произнес медленно, глядя глаза в глаза, — я никогда не устану благодарить богов, что встретил тебя. Она снова меня обняла, так резко, что ничего и поделать-то было нельзя — просто повиснув на моей шее, руками плотно прижалась в своём тонком белье ко мне всем телом сердце к сердцу. — Я тоже буду их благодарить, — прошептала она мне в ухо и тут же, расцепив захват, слегка брызнула в меня водой уже почти крикнув, — догоняй! ~ «Ну давай, стремись за ней!» «Уже лечу!» — усмехнулся в ответ я и поплыл следом. Несмотря на задор, Славя плыла не очень-то и быстро, скорее уж делала вид, что торопится. Я без труда поравнялся с ней, и она, снова мне улыбнувшись, стала плыть размеренно. Когда мы уже были недалеко от берега, перед нами из-под воды резко выскочила Ульяна. — Бууу! — крикнула она, выныривая и брызгаясь, а потом, глядя на наши бесстрашные и даже весёлые лица, спросила: — Эй! А почему вы не пугаетесь? Мы со Славей лишь засмеялись в ответ. — Да ну вас, — притворно обиделась малышка, — скучно с вами! — Ах тебе скучно! — задорно ответил я и, поймав за талию в воде, начал щекотать. — Ой, хи-хи-хи, отпусти! — завизжала она, вырываясь, но я не отпускал. — На берег? — спросил я у Слави, которой явно пришлось по душе представление. Она кивнула и я, придерживая Ульяну одной рукой, встал на ноги и, когда вода была мне до груди, перехватив свой ценный груз обеими руками, посадил малышку на левое плечо. — Ну что, так не скучно? — спросил я. — Так лучше! — хохоча, сказала она, когда мы выходили на берег. Глядя на веселящихся на пляже детей, я подумал, что всё-таки здорово, что я пришёл сюда. Здесь было хорошо… Стоило только поставить девочку на песочек, как она, поблагодарив меня, помчалась играться дальше. — Любишь детей? — спросила меня Славя, когда мы шли к месту нашего привала. — Конечно — кивнул я, — а ты? — Люблю, — с ноткой нежности ответила она. — У меня три младших братика дома осталось. — Ооо, — удивился я, — должно быть, непросто, когда дома столько детворы? Да ещё и мужского пола. Они много хулиганят? — Бывает и так, — хихикнула Славя, — вы, мальчики, такие активные. За вами только глаз да глаз. — Согласен, — кивнул я, — хотя я в детстве был довольно спокойным. — А ты был единственный в семье? — Нет, — покачал головой я, — у меня есть старший брат. Ему уже… — я посчитал цифры в голове, чтоб выглядело достовернее, но понял, что правда лучше всего, — ну, в общем, он старше меня на двадцать три года. — Ооо, — лишь протянула Славя. — Тогда понимаю, почему ты был спокойным. Это всё его пример? — Да. — согласился я, вспоминая, что Крис действительно для меня был и братом, и отцом, не сказать даже, кем больше. Мы снова прилегли на песок, а девушка вновь расположилась рядом. На такой позитивной ноте я подумал о Кристиане, который, после того, как ушла мама, женился на Астрид и вместе с ней вырастил двух замечательных детей — сына Эдриана, избравшего путь ритуталиста, и дочку Диану, что стала арскотом и одним из лучших проводников северного края. Они жили в северном краю, в других странах почти не бывали. Наши пути периодически пересекались. С Дианой, например, мы не раз сопровождали вместе караваны. Меня так забавляет, что она до сих пор зовёт меня «дядюшка Кир» и любит, подкравшись сзади, повиснуть на плечах, а потом шутливо просит покатать её на спине, как в детстве, это особенно если учесть, что она моложе меня всего на пятьдесят семь лет. — Знаешь, — сказала Славя, снова всматриваясь мне в лицо и зная, что хочет видеть, — хоть твои глаза и необычные, но очень красивые. — Спасибо, — тепло ответил я, гладя её по руке, — у тебя тоже очень красивые глаза. «В их голубизне можно буквально утонуть». Она ещё сильнее придвинулась ко мне и легла на мою левую руку правой стороной лица, по-хулигански молча стрельнув глазами, словно спросив разрешения. За пятьдесят лет я уже забыл, как это приятно — быть не одному. Однако сейчас, глядя на девушку, холода и опасений, как утром, больше в душе не появлялось, словно само здешнее яркое солнце и золотой цвет её волос, находящейся так близко, отгонял всё плохое.