На самом деле Кейта не может вспомнить дня, когда Едам в последний раз улыбался кому-то искренне.
Они практически не общаются между собой, совместные тренировки ограничены временем и объемом работы огромным настолько, что плакать хочется. Через день меняющийся состав группы радует только тем, что на место Бана не претендует никто другой. Кейта позволяет себе смотреть на него в зеркале танцкласса и понимать, что неидеальный мальчик нравится ему куда сильнее чем образ, живший в голове последние несколько лет.В настоящем Едаме жизнь угасает так же стремительно, как тлеет сигарета в его же пальцах.
Увидев мальчишку курящим впервые старший не находит в себе сил на возмущение. У того с зажигалкой подружиться все никак не получается, ведь руки дрожат от холода и зуб на зуб не попадает. Маленький дурак решил войти в эту зимнюю ночь скорее раздетым,чем наоборот, а Кейте смотреть на это больно и зябко. Он накидывает на чужие плечи куртку свою и забирает, буквально выпутывает из тонких пальцев сигарету. Пару минут держит её, рассматривая и разминая табак в тонкой бумаге, прежде чем все таки поджечь её зажигалкой- тоже у Едама отобранной. Курить ему не впервой, отвратительная избитость красного Мальборо дерет горло крепостью своей и даёт понять у кого младший эту чертовщину стащил. Сделав пару затяжек Кейта передает сигарету в пальцы инициатора этого маленького бунта на корабле.Бунтарь из Едама выходит так себе. Сделав одну затяжку он заходится кашлем и поднимает полные слез глаза на свидетеля своего позора.
Кейта сигарету не докуривает. Тушит об подошву кроссовка и бросает куда-то в сторону, от рук воняет нещадно и хочется смыть этот запах с кожи при первой возможности. Со стороны слышится смех скрипучий, тихий, парень оборачивается к Бану и смотрит вопросительно. У того слёзы ручьем, и даже по виду судя все куда более, чем паршиво. - Я её у Бёнгон-хёна украл, думал поможет из зоны комфорта выйти или лучше сделает. Он вот говорит, что сигареты успокаивают.- оправдывается неловко мальчишка, вытирая слёзы рукавами чужой куртки - Да вот только не помогает ничерта, ни чаи Сынхуновы на травках, ни чтение, ни сигареты- ничего. Едам плачет горько, Кейта мёрзнет то ли от беспокойства, то ли от зимы его за плечи обнимающей. Его мелкая дрожь пробирает и самому ничерта не хорошо и не весело, а младший все не унимается. Говорит скорее сам собой о том, как виноват и бесполезен, что лишь место чужое занимает и мотивацию даже мнимую потерял уже давным давно. Что лучше бы следом за Мидамом шоу покинул и сидел бы себе дома спокойно, в школу ходил и оценки подтягивал.Говорит о том, что жить совсем не хочется.
Кейта слушает молча. До сжатых кулаков и выступивших на шее вен- слушает, терпит. Очень хочется вытрясти дурь из чужой головы совсем не дружеским способом. Даже не поддержать- просто глаза открыть на то, что заигрался мальчик в великомученика. Едам слабый, когда Кейта впечатывает кулак свой в заплаканное лицо- он даже не сопротивляется. Падает задницей своей в снег и смотрит глазами полными удивления и негодования. Из разбитой губы тонкой струйкой идёт кровь горячая, а слёзы по щекам уже не стекают.Шоковая терапия работает просто прекрасно даже на таких непробиваемых, как он.
Кейта рядом с ним на корточки садится, смотрит зло и как-то даже не думает о том, чтобы руку своему солнцу подать и помочь подняться. Едам слова не может вымолвить- хватает разбитым ртом морозный воздух, словно рыба на берег выброшенная. Старшему от этого - смешно почти и очень разочарованно. Старший сам уже садится на снег рядом с горем своим и жалеет о том, что сигарету выкинул. Сейчас она пришлась бы как нельзя кстати. - Вот ты говоришь, что бесполезен и лучше бы сдохнуть, чем так существовать?- вопрос риторический горечью оседает на языке, позволяя Кейте прочувствовать его сполна. Голос его звучит до болезненного твердо и низко- без тени поддержки привычной всем остальным и Едаму особенно, ведь именно он в последнее время плакался всепрощающему японскому хёну о том, как все вокруг нестерпимо. До мокрых рубашек и отсутствия слов, которыми поддержать возможным кажется. Кейта со свистом втягивает в себя колючий воздух и, Едам почти чувствует, сам не плачет только собственными усилиями. - Какой же ты дурак, Господи. Своей мнимой, надуманной бесполезностью обесцениваешь чужие старания.- голос старшего звучит не совсем понятно, но больно почти физически. Кейта смотрит на него и Едаму хочется спрятаться от чужих прожигающих глаз. В тех - серьезность одна лишь и невыплаканная скорбь, блестящая в уголках. Он не понимает. - Ты, идиот, единственная моя причина находится в этой богадельне, держаться за этот шанс как за спасательный трос. Единственный повод заниматься музыкой, творить- это банальное желание с тобой заговорить хоть однажды. Старший то ли смеётся истерически, то ли плачет навзрыд- Бану смотреть и слышать все это откровенно страшно и непонятно. Он обнимает японца за плечи и чувствует, как чужая дрожь перебирается крохотными мурашками и на его кожу- тоже. Это все очень стыдно и больно выходит. Вместо тренировок и спасительного сна они, рискуя заболеть чем-то куда более серьезным, чем их неизлечимое отчаяние сидят на крыльце ненавистного здания до рассвета и даже после. Травки Сынхуновы ничерта не успокаивают, но немного помогают согреться, а одна на двоих куртка до смешного неловко заставляет их сидеть на снегу прижавшись друг к другу слишком близко. Кейта не знает, как спустя время будет младшему в глаза смотреть, но все равно позволяет себе прикоснуться к чужим губам- легко и почти невинно.Мальчик по имени Бан Едам улыбается ему ярким солнцем, и разбитая губа ничуть его не портит.