Все, что блестит

Что? Серьезно? "Ничего не изменилось, и, возможно, никогда и не изменится?" Что за полный идиот такое сказал? О, верно, это мы и сказали, когда наблюдали за тем, как двое из лучших с Бейкер Стрит ведут себя, как идиоты, с их расплывчатыми взаимонедопониманиями; фразами, которые намеренно не произносились; добровольной тупостью; мозгами, помутненными от робости и гормонов, и, да, еще их сбил с пути довольно плохой совет от некоего черепа, который пожелал остаться неизвестным. Да в жопу все это. Пора заканчивать с фигней и к чему-то наконец прийти. Поскольку началось все с Блеска, то чертовски верно, все с Блеском и закончится, тут уже точно можете к гадалке не ходить. Но погодите, мы забегаем вперед, не так ли? Тогда ладно, давайте немного отмотаем назад, и пересмотрим некоторые моменты, да? Первое: Шерлок отправился в поездку в Глазго и умудрился оставить за собой по всей квартире не только свой запах (неосмотрительный негодяй), но и целый гардероб одежды. Как только Джон Уотсон споткнулся о тот факт, что он влюблен в своего соседа по квартире, одно неизбежно привело к другому, и случилась мастурбация с использованием серого шарфа, самоудовлетворение с привлечением фиолетовой рубашки, и сперма в таких частях квартиры, которые никогда прежде ее не видали. Звучит многообещающе, верно? Да, так и есть. Идем дальше. То, что случилось после этого, было в равной степени значительным, а именно Шерлок Холмс рано вернулся домой и застал почти обнаженного доктора в собственной одежде, а затем обнаружил самого себя летящим навстречу весьма запоздалому сексуальному пробуждению, такому количеству стояков, что он в итоге потерял им счет, и закравшемуся подозрению, что доктор, его доктор может не только быть в него влюблен, но и наделен исключительно большим пенисом. Это становится лучше и лучше, на самом деле. Так что еще раз, идем дальше. Одно цеплялось за другое, и наконец весьма скоро эти два психа ужинали в ресторане, оба настолько заняты, танцуя недурное танго с собственным влечением друг к другу, что они совершенно забыли, знаете ли, сказать друг другу о своих чувствах. Честно говоря, для двух мужчин, нашедших свое место в жизни с существенным уровнем успеха, Джон и Шерлок действительно порой кажутся круглыми идиотами. Ладно, в любом случае, идем дальше. То, что так многообещающе началось, быстро вылетело в трубу, когда перевозбужденный!Шерлок превратился в негодяя!Шерлока и потребовал, чтобы Джон «перестал дышать» или сказал что-то подобное грубое с тем же эффектом, а Джон, вместо того, чтобы просто сказать, «Черт тебя побери, ты такой привлекательный мужчина, поцелуй меня», ушел и тосковал, пока не уснул, в то время как детектив нашел одинокий джемпер и в быстрой последовательности превратился в виноватого Шерлока, страстного Шерлока и затем спящего Шерлока. К этому времени все стало напоминать мыльную оперу, не так ли? Ну а будет еще хуже. Вперед. Ну и мы подходим к части нашей программы на самом деле? вы, двое, серьезно настолько тупые? в которой доктор слишком много ходит вокруг да около, детектив просыпается с еще одним стояком и нервишками, и вместо того, чтобы наконец-то спокойно сесть и использовать слова, эти двое начали метаться по квартире, пытаться следовать фиговому совету черепа, использовать ступени в качестве реквизита для еще одного недопонимания и, если мы будем честны, а мы будем, на этой стадии все это уже начинает утомлять. Так что давайте двигаться дальше, запустим саундтрек, и в конце концов к чему-нибудь придем. После фиаско на лестнице Джон собирался удариться в драму и освободить помещение раньше, чем это успеет сделать Шерлок, но не справился с этим. Не сделал этого, на самом деле, и Шерлок. Причиной тому было то, что для начала никто из них не хотел уходить на самом деле, так что вместо того, чтобы покинуть квартиру и бродить по улицам как беспризорники-переростки, оба просто забаррикадировались в своих комнатах, яростно размышляя. Мысли Джона были достаточно просты и, в какой-то степени, нехарактерны для Джона: Твоя очередь, Шерлок. Серьезно. Если ты видел, как я танцую голым, с развевающимся на семи ветрах членом, и обнимаюсь с твоей одеждой, то я свою часть выполнил, дружище, и реально, реально теперь твоя очередь. Я выложил свои карты на стол, психованный ты детектив, серьезно, пора тебе раскрыть твои. Мысли Шерлока были немного иными: Это было нечто вроде ба-дум-ба-дум. Нет, что-то вроде эй, эй. Черт, это не было ни то, ни другое. Это скорее было что-то вроде – погодите-ка, я могу просто позвонить. Указать время и дату. Они будут знать. Конечно, они будут. Это их работа. О, это идеально. Да. Разумеется, так и есть. А теперь…иди сюда, ты, полосатый джемпер. Что случилось дальше, так это Джону потребовалось пописать. Разумеется, ему понадобилось, он пьет, наверное, пятнадцать чашек чая в день, попробуйте сами, тоже будете ходить в туалет как по расписанию каждый час. А затем раз уж он вышел из комнаты и все равно шлялся по квартире, он принялся вспоминать о том, как вчера, прямо перед тем, как Шерлок вернулся домой, он был таким счастливым, просто зажигая, думая о своем соседе …и влюбляясь. Джон вздохнул, глядя на свое отражение в зеркале над камином, развернул плечи. Ладно. Хорошо. Хорошо. Если кому-то нужно было быть выше этого, то тот, кто ниже ростом, решил подняться и стать выше. Да, Джон собирался сказать Шерлоку, что он его любит, и он…о, Господи Иисусе. Джон ухватился за край камина, потому что в считанные секунды его коленки превратились в желе. До этого момента он и понятия не имел, что можно начать нервничать настолько сильно так быстро. Будучи занят небольшим сердечным приступом, Джон сперва даже не расслышал ясного, хорошо поставленного голоса. А потом услышал. В тебя стреляли, Джон. "Что?" Твои руки побывали в чужих кишках—в то время, как человек был еще жив. "А?" Можно ведь подумать, что стресс, с которым ты столкнешься при одном крошечном объяснении, бледнеет в сравнении с подобными вещами, не так ли? Джон уставился на череп. (В отличие от Шерлока, он редко его касался, что печалило череп, но Элспет/Соломон был горд и не стал бы умолять.) "Разве тебе вообще положено начинать первым разговоры? Это вообще возможно? Я хочу сказать, ты же часть моего воображения, ты должен подождать, пока я начну говорить с тобой, нет?" Мы уходим от темы, Джон. Задай себе вопрос: Почему ты нервничаешь? (Череп когда-то был терапевтом, мы не упоминали этого?) Джон открыл рот, чтобы ответить. Закрыл его. Снова открыл. "Отказ. Разумеется." Он отказывает тебе каждый день. Брови Джона взлетели на лоб. "Ну, это действительно так." От чашек чая до его мнения во время расследования, Шерлок всегда отвечал, "Нет, спасибо," на что-то, что предлагал Джон. Так в чем разница-то тут, малыш? (Мы не упоминали, что это американский череп? Переехал сюда в двадцать втором году. Открыл свою терапевтическую практику возле Королевского Суда. В любом случае, сейчас разговор не о черепе. Это совсем другая история, на самом деле. Скоро расскажем.) "Для британца я на самом деле не считаюсь маленького роста, знаешь ли." Череп промолчал. "Правда. Все дело в том, что Шерлок особенно—к черту это. Я спорю с самим собой по поводу того, насколько я высокий. Это смешно." Джон вздохнул, снова расправил плечи, повернулся и направился к комнате Шерлока. Если бы он помедлил у каминной полки еще хоть мгновение, он бы начал открывать вебсайты, чтобы доказать, что он вообще-то среднего роста, и показывать их черепу. Тому самому, у которого, как вы знаете, нет глаз. Джон прыснул. "Думаю, это место сводит меня с ума." На этой чудной ноте, как раз когда Джон пересекал коридор в направлении комнаты Шерлока, он услышал это. Это звучало громко. Очень, очень громко. Джон встал, как вкопанный, его кровь мгновенно заледенела, а потом разлилась жидким пламенем. Боже мой. Добрый доктор закрыл глаза, почувствовал, как его дыхание в один миг становится неровным. А потом его накрыло, влечение, желание, настолько сильное, что его колени превратились в желе (тут, в 221Б, куча слабых коленок, вы заметили?). Джон уставился в темный коридор, в стену звука, в стену Блеска. Твоя очередь, Шерлок. Ну что ж, казалось совершенно очевидным, что детектив услышал эти мысли. С пересохшим горлом и, да, вы правильно догадались, с уже наполовину вставшим членом (потому что, очевидно, отныне именно такой навсегда будет его реакция на «Рок-н-ролл, Часть 2»), Джон дрейфовал вперед, его сердце колотилось как крылья колибри, дыхание было поверхностным, руки нервно сжаты в кулаки и вытянуты по швам. Завернув за угол, Джон увидел, что дверь в комнату Шерлока была открыта, но Шерлока он сперва не увидел. Доктор остановился в коридоре, теперь с широко расставленными пальцами, словно нащупывая невидимый поток. Потому что Джон знал, что прямо здесь и прямо сейчас все изменится. К лучшему или к худшему. Доктор шагнул к спальне Шерлока и заглянул внутрь. И практически сразу же его сердце разбилось на дюжину частей. Потому что сидя на кровати, плотно прижав коленки к груди, а лоб к коленкам, Шерлок Холмс так похож на ребенка, который терпеливо ждет, пока ему сделают больно, босого ребенка в фиолетовой шелковой рубашке, сером шарфе и черных брюках, крепко обнимающего полосатый джемпер, словно в нем одном спасение. "О, Шерлок." Детектив услышал тихое восклицание, как если бы это был крик. Он поднял голову и посмотрел на Джона, и то, что доктор увидел в этих серых глазах чуть не заставило его расплакаться. Сомнение, страх, одиночество, и дюжина других вещей, которые Шерлок ежедневно тщательно старался скрывать, игнорировать, отрицать. Инстинкт заставил Джона рухнуть на колени прямо там, в полудюжине футов от мужчины на постели, и инстинкт бросил Шерлока к нему, заставляя обвить руками мужчину пониже, чтобы успокаивать, бормотать ласковые слова, даже гладить его по голове…вещи, которых Шерлок Холмс ровным счетом никогда не делал на протяжении всех своих тридцати четырех лет. И в этом весь смысл. Если бы Джон—намного более сильный мужчина, чем Шерлок, практически во всех смыслах, и не стоит в этом сомневаться—взял инициативу в свои руки и коснулся Шерлока, ну, такое касание, неважно насколько нежное или медленное, было бы чересчур, слишком наполнено смыслом, немного неправильным, каким бы правильным он на самом деле ни был. Но это, это было правильным во всех смыслах. Обнимать его Джона, утешать его, притвориться, пусть ненадолго, что он сильнее, мудрее, добрее…это дало ему мужество там, где мгновениями раньше у него не было ничего. Мужественный Шерлок куда смелее, чем тот, что вальсирует со старыми страхами, старыми сомнениями и даже старым одиночеством. О, да, это так. Он поднялся на колени и поднял другого мужчину вместе с собой, держа его лицо в ладонях. Он наклонился, достаточно близко для поцелуя, но он не поцеловал его, он просто вдыхал Джона с открытым ртом и закрытыми глазами, пробуя на вкус каждое его дыхание, перекатывая на языке вкус каждого выдоха, замечая—как он мог не заметить—что вкус изменялся вместе с тем, как дыхание Джона становилось быстрее, а потом еще быстрее. Он повернул голову, прижал висок к виску Джона, зарылся носом в свежевымытые волосы Джона и глубоко вдохнул и тут, осознавая, что этот запах уже был настолько знаком ему—из тех моментов, когда они ужинали за крошечными столиками в ресторанах, крались плечом к плечу по узким переулкам—что одного этого было достаточно, чтобы все его тело содрогнулось. И какой чудной и восхитительной загадкой это было—величайшей загадкой, что смог разрешить его ум—как этот мужчина, кто так много отдавал и так мало брал, кто хранил мягкое молчание, когда должен был бушевать в гневе, как он мог полностью лишить самообладания человека, который никогда, ни разу в жизни не хотел перестать владеть собой. "Но так и есть," выдохнул Шерлок в ухо Джону, потом еще раз в мягкое тепло его шеи, "Ты сводишь меня с ума, разрываешь на части." Джон выгнул шею, выдохнул стон, сжал руки в кулаки на бедрах, чтобы они прекратили дрожать, потом еще раз застонал, когда ощутил, как кончики пальцев Шерлока осторожно скользнули по его горлу, исследуя, открывая, изучая его изгибы, его тепло, точки, где бьется пульс. Когда Шерлок погладил впадинку между его ключицами самым кончиком очень горячего длинного пальца, Джон зарычал сквозь сжатые зубы. Но Джон все равно не поднял рук, а Шерлок все равно не поцеловал его, вместо этого прижавшись лицом к шее другого мужчины так, словно он уже делал это тысячу раз, словно там был дом. И, Боже мой, дышать оказалось настолько категорически не скучно, да и как это могло быть так, если твои легкие наполнялись воздухом, который стоил того, чтобы дышать, впервые в жизни, когда одно то, что ты его вдыхал переполняло тебя, заставляло тебя чувствовать себя целым, нормальным и правильным? Шерлок немного отодвинулся, только чтобы взглянуть на Джона и снова его погладить, и насколько же это странно, что этот мужчина, который вообще на самом деле не касается других людей, делает нечто настолько детское, как гладит мягкие волосы другого человека, потом его покрытые светлой щетиной щеки, веки и губы? А потом он не остановился, не захотел останавливаться, потому что было так много всего, что нужно было восполнить, слишком много прикосновений, которые он упустил, и он прикасался к каждому дюйму лица Джона, всему лицу полностью, снова и снова, своими руками—пальцами сквозь волосы, по изгибам обоих ушей, вдоль челюсти, и брови, и носа, а потом собственным лицом—щекой прижавшись к щеке, носом к носу, лбом ко лбу, а потом трепещущими ресницами к трепещущим ресницам. И теперь я всегда буду знать твое лицо, подумал он, и разумеется он действительно будет, ведь так работает мозг Шерлока, он яростно цепляется за те вещи, что хочет (а иногда за те вещи, что не хочет), а он никогда ничего не хотел так сильно как хочет Джона. Так что теперь, с сегодняшнего вечера, с этого часа, он будет помнить все и будет узнавать Джона по одному прикосновению, запаху, звуку, разумеется, виду и наконец…Шерлок наклонил голову и прижался губами к шее Джона…по вкусу. И наконец Джон Уотсон коснулся Шерлока Холмса. Джон прочел в жизни ровно два любовных романа, оба, когда ему было семнадцать, надеясь на откровенное описание секса, а если не откровенное описание, то просто существенный намек на секс, а если не подразумевающийся секс, то, может быть, немного волнения или стимуляции или хоть что-то, что могло его разгорячить и возбудить. Вместо этого оба романа оказались в старомодном стиле как у Барбары Картленд, где все, что вы можете получить – это многоточие, где три точки заменяют пот и раздвинутые ноги, и толчки, и стоны, и сперму повсюду, так что в итоге вы оказываетесь не намного лучше информированы, нежели когда начали, и возбуждены ровно настолько, чтобы отчаяться, но не прийти к завершению. Почему мы упоминаем об этом? Потому что только так можно объяснить, почему разум Джона совершенно зафонтанировал восторженностью, когда он наконец прикоснулся к Шерлоку, почему его мозг взорвался романтически тонкими и нежными фразами типа "мягкий, как лунный свет" и "хрупкий, как стекло" и почему он не хотел надолго оставлять руки на каком-то одном месте, настолько он боялся оставить синяк, сломать кость или разбить вдребезги сердце. К счастью, мозг Джона не был единственным участником, его тело тоже было вовлечено, и оно хотело обхватить голову Шерлока, и держать, держать, прижимая к шее, где мягко касались губы, где пробовал на вкус язык, и нежно прикусывали зубы, и потому это он и сделал. До тех пор, пока он не сделал кое-чего еще, а именно нежно отодвинул Шерлока от своего горла, потому что он уже знал, что, если не вмешаться, Шерлок сосредоточит внимание, зациклится на одной точке, пока не выжмет из нее все, что только можно получить. А потому едва касаясь кончиками пальцев остро очерченной челюсти, Джон поднял голову Шерлока, заглянул в эти странные дымчатые глаза и подался навстречу ему ровно настолько, чтобы тот понял. И…он понял. И именно тогда шестнадцать дюймов стали восемью, восемь превратились в четыре, четыре иссохли в два и он встретил Джона на полпути, их губы встретились впервые, и если вы спросите Джона, кто тогда застонал, он скажет, что это был Шерлок, спросите Шерлока, он скажет, что это был Джон, и оба будут правы. Они были нежны, оба, этот поцелуй был из тех мягких и заставляющих задыхаться, медленных и нежных, и ни один бы не смог сказать, как долго он длился, только когда один чуть отодвигался назад, второй следовал за ним, снова захватывая территорию, пока губы снова не касались губ, а потом прижимаясь плотнее, пока все не начиналось снова с крошечного отступления и нового захвата. В конце концов, когда Шерлок вплел пальцы в волосы Джона, так сильно сжав их, что было больно, страх доктора, что это слишком бледное, слишком тонкое создание было слишком хрупким, начал улетучиваться, и он не раздумывая резко опустил голову, зарылся лицом в шею Шерлока и впился зубами достаточно мягко, чтобы доставить удовольствие, но достаточно сильно, чтобы другой мужчина зарычал. Что заставило Шерлока внезапно отодвинуться, сесть на пятки и посмотреть на Джона со слегка ошеломленным выражением лица. Вот и все, залопотал мозг доктора самому себе, я все испортил! Я так и знал! Я знал, что я его сломаю, сделаю ему больно, зайду слишком далеко. ГлупыйДжон, глупыйДжон, глупый— "Джон?" Шерлок снова наклонился ближе, вплел пальцы в волосы Джона и произнес у самых его губ, "Пойдем со мной в постель. Пожалуйста, пожалуйста, пойдем со мной в постель."