А завтра будет рассвет. Часть 2

      В комнату мама вошла неспешно, ответив на мою улыбку своей. Вставать прямо сейчас было лень, и за приближением мамы я наблюдала лёжа, по-прежнему ни о чём не подозревая. Впрочем, даже заподозри я хоть что-то, это никак бы не спасло меня от всего того, что произошло дальше.       Мама приблизилась к моей кровати, и мне было очень хорошо видно выражение её лица – очевидно, что у мамы отличное настроение. Радуется пятнице и скорому наступлению выходных?       — Как спалось, Ангелиш? — спросила мама, не переставая легко улыбаться. И мне было крайне приятно честно ответить:       — Хорошо, мам.       Лениво потянулась, наслаждаясь покоем в душе, которого не бывало, когда я просыпалась от кошмаров, и отсутствием необходимости куда-то вставать, а затем слегка недоумённо посмотрела на всё сидящую на моей кровати маму.       — А… а тебе разве не нужно на работу собираться?       Мама легко кивнула.       — Нужно. Сейчас пойду.       И не двинулась с места, безмятежно глядя на меня. Я подождала некоторое время, поразглядывала её уже полностью накрашенное лицо и поторопила:       — Так… может, пойдёшь? Опоздаешь ведь.       Мама не вздрогнула, не подскочила поспешно с кровати с причитаниями об истекающем времени, а так и осталась сидеть на месте с улыбкой.       — Не опоздаю, — всё с той же феноменальной лёгкостью произнесла она. — Я уже собралась, а до выезда почти полчаса.       Это несколько противоречило её предыдущему утверждению, якобы ей нужно собираться, и внутри меня зазвенели первые тревожные звоночки.       — Х-хорошо.., — протянула я, отметив наконец то, что её причёска в полном порядке, и сама мама уже полностью одета. — А зачем… ты сидишь на моей кровати?       Мама улыбнулась шире, и от этой улыбки тихий звон тревоги в моей голове стал сливаться в полноценную мелодию.       — Хотела тебе сказать, что завтра к нам в гости приедут Смирновы, — просветили меня наконец, и от этого известия мне захотелось с головой уйти под одеяло. — Мы довольно давно не виделись, — добавила мама.       Угу, и впрямь давно. И лично мне этот факт душу грел. Я уже упоминала, что не люблю гостей, поскольку среди них всегда чувствую себя некомфортно, и возникает желание куда-нибудь спрятаться, забиться в самый дальний угол, чтобы не нашли, и просидеть там до тех пор, пока гости не уедут. Таким уголком для меня стала моя комната. В ней я хоть как-то могла дышать, но всё равно полностью меня отпускало только тогда, когда последний гость покидал наш дом.       Конкретно Смирновы частенько бывали у нас в гостях по той причине, что Екатерина, единственная женщина в этой семье при муже и сыне, была мало того что школьной подругой мамы, так ещё и лучшей подругой мамы, и оставалась таковой по сей день.       — Они надолго? — как можно более нейтрально спросила я, уставившись взглядом в потолок. Только бы без ночёвки, только бы без ночёвки, только бы без…       — Не знаю, как получится, — пришёл ответ, и я мысленно вздохнула. Не совсем то, что я хотела услышать, но это всё же лучше, чем стопроцентное «да».       — Ладно, — кивнула я, постаравшись сделать голос не очень тоскливым. Левая бровь мамы чуть иронично приподнялась, что служило показателем неудачности попытки. Но продолжила мама как ни в чём не бывало:       — Приедут все вместе, Пашка тоже, — это она произнесла так, словно бы я должна была как-то на это отреагировать. И я могла бы понять, куда ветер дует, если бы этот разговор состоялся хотя бы днём, а не через пару минут после моего пробуждения, когда голова ещё не очень хорошо соображает.       — Хорошо, — чуть пожала плечами я. Паша был сыном Екатерины и её мужа Ивана, не глупым, но и не прям чтоб умным парнем, младше меня более чем на год. В гости к нам он приезжал нечасто, и лично мне никогда не было из-за этого грустно.       В те немногие разы, когда он всё же приезжал к нам, или когда мы приезжали к ним, я с Павлом, конечно, перекидывались парой слов, вроде приветствий и элементарных вопросов вроде «как дела?», но дальше этого разговоры никогда не шли. Причина была простой, и крылась даже не в незначительной разнице в возрасте: у нас совершенно не совпадали интересы.       Но это было ещё полбеды. Почти сразу же, когда мы с ним только познакомились, выяснилось, что у нас даже взгляды на многие простые, далеко не философские вещи серьёзно различались. Так что почти полное отсутствие общения друг с другом было и своеобразной формой предохранения от возможных ссор, которые непременно возникли бы, начни мы говорить с ним более живо.       В общем, интересно ни мне с ним, ни ему со мной не было, в присутствии друг друга мы обычно сидели молча, и от известия, что он приедет, мне было ни холодно, ни жарко. Хотя, если меня вдруг заставят общаться с ним, потому что невежливо давать гостям скучать… Ох, не хотелось бы.       Я как раз собиралась спросить об этом, когда мама произнесла то, отчего у меня едва не отвисла челюсть:       — Пашка редко к нам приезжал, да и вы маленькие тогда были. Теперь же вы сможете спокойно друг с другом пообщаться и познакомиться поближе. Уверена, вы найдёте, о чём поговорить. Конечно, милая, если ты не будешь зажиматься и не отпугнёшь его…       Рот я всё-таки открыла. Потом закрыла, снова открыла… Словно рыба, выброшенная на берег, я открывала и закрывала рот, только в отличие от рыбы, я не ловила им воздух – дышать я в те секунды вообще перестала. А когда же способность говорить ко мне вернулась, шепотом уточнила:       — Мы… что сможем?       Мама взглянула очень выразительно, мол, не порть мне с утра настроение.       — Пообщаться, дорогая, пообщаться, — довольно терпеливо повторила она. — Ты, как я вижу, не оказываешь никакого рвения в плане знакомства с мальчиками, поэтому твоей маме приходится брать дело в свои руки и…       При этих словах я резко вышла из ступора. Молнией пронеслись в голове слова Ярила, завопило сиреной дурное предчувствие, молчавшее все эти дни, и я, мгновенно принимая сидячее положение, воскликнула:       — Так ты это ради моего общения с ним Смирновых в гости позвала?!       — Тихо, — шикнула на меня мама, чуть поморщившись, — не кричи, тем более с утра. Мне и так тебя слышно. Я их позвала потому, что давно не видела подругу, но так как наш с тобой разговор неделю назад очень сильно меня обеспокоил…       — ...Ты решила одним махом поймать двух зайцев? — язвительно закончила за неё я. — Сама будешь общаться с родным для тебя человеком и параллельно контролировать мою личную жизнь? Браво, мам, супер. Высший пилотаж.       Редко, крайне редко я так разговаривала с матерью. Хотя бы потому, что мне никогда не позволяли в таком тоне разговаривать с родителями. Но сейчас мне было плевать.       — Смени тон, Ангелина, — строго велела мама, но я и бровью не повела. — Ты с матерью разговариваешь.       — Я заметила, — мрачно буркнула я. — И ещё заметила, что эта мать с чего-то вдруг решила влезть в моё личное пространство. Ничего не смущает?       — Это для твоего же блага, — отрезала мама и вдруг встала, не давая мне поспорить с этим утверждением. — Достаточно, мне ещё работать сегодня. Не хочу омрачать настроение неблагодарностью собственной дочери.       А затем она развернулась и быстро вышла из моей комнаты. Не оглядываясь.

* * *

      Корабль десептиконов       Старскрим бесился. Да, пожалуй, «бесился» – было самым лучшим определением его нынешнего состояния.       Недавно испытываемое и захватывающее его полностью чувство триумфа испарилось, как не было его. А всё потому, что произошло неожиданное и совсем им, Старскримом, непредвиденное: никто на корабле десептиконов так окончательно и не признал его лидером.       Нервные расхаживания тощего трансформера по его отсеку начались с самого раннего утра и не прекращались до сих пор. Сикер рычал, сжимал кулаки и размашистыми шагами продолжал носиться по отсеку.       Нет, конечно, десептиконы ему подчинялись. Не могли не подчиняться, но это происходило и тогда, когда Мегатрон был ещё жив, ведь Старскрим являлся заместителем лидера десептиконов, его правым манипулятором, вторым трансформером после повелителя. А теперь он, Старскрим, сам стал повелителем, лидером.       Формально он им стал. А по факту…       А по факту десептиконы его не уважали. Для них он так и остался всего лишь заместителем лидера. Заместителем, которого, если и стоит бояться, то далеко не так сильно, ведь их лидер, Мегатрон, гораздо страшнее.       О, чего только за прошедший со дня взрыва моста месяц Старскрим уже не перепробовал! Пытался быть жёстким, куда жёстче обычного. Рычал на всех, сыпал угрозами, иногда даже мог и ударить подчиненного, если тот совсем, по его мнению, отбивался от манипуляторов. Пробовал новый лидер и иной метод: сыпал торжественными и вдоховенными речами, призывал десептиконов к действию, дабы уничтожить наконец всех автоботов и закончить войну. Отчаявшись, он даже заговорил о мести за Мегатрона, предлагая теперь покончить с соперниками во имя благородного возмездия. Напоминал о вероломно предавшей их цели и идеалы Хранительнице, которая повела себя совсем как Александрина много столетий назад, показав тем самым всю гнилую суть Хранителей и необходимость уничтожить этот проклятый род диктаторов, которые неспособны защищать трансформеров.       Эту часть речи Старскрим всегда произносил с ещё большим вдохновением, чем все остальные. Просто потому, что сикер сам желал поквитаться с проклятой девчонкой, умудрившейся связать его и отправить в офлайн. Юникронова выскочка!       Но, как бы Старскрим не старался, что бы он ни делал, десептиконы так и не поверили в него и оказались не готовы нести хаос и разрушения во славу его имени. А значит, проку от этого, несомненно, большого количества воинов не было никакого.       А совсем недавно было обнаружено кое-что, что привело Старскрима в самое настоящее бешенство: один из подчинённых, хорошо знакомый ему Фаст – тот самый, что всё возился с обхитрившей их всех девчонкой, – недавно взлетевший до небывалых высот из-за, казалось бы, блестяще выполненной операции по обману Хранительницы… бесследно исчез.       Известно об этом стало не сразу, от осознания чего Старскрим впадал уже в ярость: а если к нему на корабль заявятся автоботы, он когда об этом узнает? Через неделю?! До или после того как они этот корабль взорвут?!       В итоге вехиконы, на которых Старскриму пришлось очень сильно наорать, спешно подняли записи с камер видеонаблюдения и выяснили то, что было и так в принципе понятно.       Фаст никуда не исчез и не пропал. Он дезертировал.       Причём не просто дезертировал. Этот поганец посмел сбежать с корабля как раз тогда, когда их прежний (точно прежний!) лидер Мегатрон официально был объявлен погибшим, а он, Старскрим, провозглашён новым главой десептиконов.       Так сказать, правление сразу началось с неприятного инцидента. Только дурных примет Старскриму для полного счастья и не хватало!       Разумеется, узнав о дезертирстве, сикер мгновенно отправил небольшой отряд на поиски беглеца, а сам, тем временем, произнёс ещё одну речь. На этот раз на тему трусливого и бесчестного поступка тёмно-зелёного трансформера. Постоянная практика ораторского искусства дала о себе знать, и Старскрим так разошёлся, что умудрился даже ненавязчиво намекнуть, что дезертирство десептикона (точнее, “бывшего десептикона, ибо их благородной фракции не нужны предатели”) вполне может быть связано с его постоянным общением с Хранительницей, которая могла сбить несколько настроек в его процессоре. И конечно же, это является очередным подтверждением того, что девчонку нужно уничтожить.       Но на этом месте его прервал подчинённый, задавший логичный вопрос: “А как уничтожить ту, что бессмертна?” — за что тут же получил затрещину.       А сам Фаст найден так и не был.       Вспомнив об этом, Старскрим снова зарычал и плюхнулся на платформу.       Нет, это невыносимо! Просто немыслимо! И почему Мегатрону так легко это удавалось?..

* * *

      Эвелина       Злилась ли я? О да, я злилась. Настолько сильно злилась, что, даже встав с кровати и успев нарезать несколько кругов по комнате, так и не вышла из неё, пока видимая мне из окна машина родителей не уехала. Лишь тогда спустилась вниз, чтобы позавтракать.       Но чревоугодие нисколько меня не успокоило. Не успокоилась я и через полчаса после этого, так что на базу автоботов переместилась жутко раздражённая и всё такая же злая. Нет, я не огрызалась и ни на кого не рычала – в произошедшем утром никто из моих друзей виноват не был, это я помнила – но я не улыбалась, как всегда делала это обычно, да и вообще желание веселиться отсутствовало полностью.       На базе автоботов царила уже привычная мне тишина – почти все снова уехали на разведку, а из присутствующих были только Рэтчет и Джеймс. Последний при виде меня улыбнулся – явно радовался, что ему больше не придётся помирать от скуки, – но я не смогла ответить на его улыбку и лишь приветственно кивнула.       Это был один из немногих случаев, когда я пожалела, что с уборкой мы вчера закончили – от постоянно всплывающих в памяти слов мамы мне хотелось беситься и рычать, что свидетельствовало о срочной необходимости отвлечься. Уборка вполне могла мне с этим помочь. Но в этот момент Джеймс предложил сыграть в видеоигру, и я согласилась, почти не раздумывая. Глядишь, легче станет.       Но мне не становилось. Пусть Джеймс и не думал мне поддаваться, игра не захватывала, и желание выиграть не появлялось. Играла я почти механически, а мысли то и дело сворачивали в сторону маминого самоуправства и завтрашнего приезда Смирновых.       Мне предстояло вынести не только приезд гостей, но и общение с Павлом, а также сам факт того, что меня вынуждают с ним общаться. Да и не просто общаться, а сблизиться!       Злость ударила в голову огненным ударом; вмиг нагревшиеся пальцы дёрнулись, и мой автомобиль резко свернул на обочину, чтобы почти тут же врезаться в столб. На финишной прямой.       Джеймс не стал смеяться или радоваться моему такому дурацкому проигрышу. На самом деле, после всего того, что случилось в прошлую субботу, мы как-то резко перестали состязаться, подначивать и бесить друг друга. Неожиданно оказалось, что мы можем совершенно спокойно общаться, и теперь было крайне сложно поверить, что ещё неделю назад мы друг друга не переносили и находились в состоянии извечного противостояния.       Парень остановил игру и повернулся ко мне, недоуменно хмурясь.       — Ты в порядке?       Я резко отложила в сторону джойстик и приложила пальцы к вискам, призывая себя к спокойствию. Но мне не удавалось взять себя в руки, хотя бы потому, что я и не хотела успокаиваться. Я хотела жаловаться и хоть в суд идти, доказывать свою правоту и неприкосновенность моей личной жизни. Какое тут вообще может быть спокойствие?!       Послышались шаги Рэтчета, и мы с Джеймсом невольно оглянулись на бело-красного бота. Оказалось, что тот куда-то пошёл. Кажется, в коридоры?       — Эй, ты куда? — спросил его Джеймс, и медик ответил, не замедляя шага:       — Кое-что взять, сейчас вернусь.       Почти без брюзжания ответил, надо же.       Когда шаги Рэтчета стали затихать, я поняла, что в главном зале мы с Джеймсом остались вообще одни. Кажется, явное улучшение наших взаимоотношений все члены команды Прайма тоже заметили, и никто не боялся, что мы, опять из-за чего-нибудь поругавшись, разнесём ползала. Как я отметила это в таком злом состоянии – непонятно.       Рэтчет скрылся в коридорах, а Джеймс снова повернулся ко мне и со вздохом сказал:       — Ладно, рассказывай давай. Что-то случилось?       Я продолжала хмуро смотреть прямо, и лицо Джеймса видела лишь краем глаза. Глухое раздражение отчего-то не позволяло повернуться к нему.       — Нет, — буркнула я в ответ на его вопрос и откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза на миг. Ну и на кой чёрт вру? Не хочу делиться?       Джеймс иронично поднял брови – это движение даже краем глаза разглядела, – и я всё же не удержалась, перевела на него взгляд.       — Угу, так я и поверил, — саркастически кивнул парень мне, и я осведомилась:       — А с чего такие выводы? Глаза мои вроде не светятся.       Тот хмыкнул.       — Думаешь, мне, чтобы понять, что человек злится, нужен столь откровенный намёк?       Хм… пожалуй, что нет.       — А ты сейчас явно злишься, — закончил Джеймс и снова спросил: — Так что случилось?       Я тяжело вздохнула, отталкиваясь от спинки дивана, скрестила руки на коленях, уставилась взглядом в пол. И заговорила:       — Скажи, твои родные когда-нибудь подрабатывали сводней?       Слова вдруг полились рекою, и я поняла, что, несмотря на обманчивые ощущения, что были несколько секунд ранее, я отчаянно хотела выговориться. Хотела, чтобы хоть кто-то сказал, что поддерживает меня, что он на моей стороне и пожелает мне сил пережить завтрашний день. А то и послезавтрашний.       Но Джеймс, выслушав меня до конца (рассказ всё же вышел довольно коротким, и Рэтчет даже ещё не успел вернуться), не сделал ни того, ни другого. Он вдруг сам задал мне вопрос:       — И что, ты так всё это и оставишь?       Я хмуро глянула на него.       — А чего конкретно ты от меня ждёшь? Объявления байкота? Голодовки?       — Было бы неплохо, — фыркнул Джеймс, но, наткнувшись на мой мрачный взгляд, посерьёзнел: — Да нет, конечно, не этого. Но просто я думал, что вас, Хранителей, трудно вот так заставить что-то сделать против вашей воли.       Опять он упоминает о том, что я Хранительница…       — Есть основания так полагать?       Джеймс чуть пожал плечами.       — Я видел тебя в стрессовой ситуации и могу сказать, что да, основания есть.       Тихо вздохнула и, подперев голову упираюшимися локтями в колени руками, не стала ничего отвечать. Да и нужно ли было? Трудно или нетрудно, но я понятия не имела, как мне из этой ситуации выкручиваться.       Мы молчали несколько секунд, пока как гром посреди ясного неба не раздалось немного ленивое:       — Впрочем… Знаешь, я бы мог тебе помочь.       Я отняла голову от рук и с удивлением взглянула на него.       — Как?       Тот криво улыбнулся, и эта улыбка вдруг резко преобразила его черты лица. В этот момент я совершенно неожиданно для себя заметила то, что стоило заметить ещё в первый день нашей с ним встречи.       Тонкие, но ровные губы, высокие скулы, прямой лоб, твёрдая линия подбородка, серые глаза… Парня смело можно назвать привлекательным. И ещё… он становится крайне обаятельным, когда так улыбается…       Но эти мысли затерялись где-то в моём сознании, когда Джеймс рассказал, как именно он может мне помочь.       Выслушав его до конца, я посмотрела на парня совершенно обалдевшим взглядом.       — Ты.., — произнесла недоверчиво. — Ты это сейчас серьёзно?       Джеймс кивнул.       — Да, я абсолютно серьёзен. Если ты этого хочешь, конечно. Но, как я понял из твоего рассказа, знакомиться с каким-то хлыщом из семейства маминой подруги тебе не особенно-то хочется.       — Я не называла его хлыщом!       — Ой, да какая разница, — скривился парень и поторопил: — Ну так что? Ты согласна или как?       В глубине коридоров раздались тихие шаги, быстро набирающие громкость.       — Ну… я даже не знаю, — неуверенно протянула я, следя взглядом за только что вошедшим в зал Рэтчетом. На нас он кинул короткий взгляд, а затем пошёл дальше, и я вновь посмотрела на темноволосого парня. Тот снова пожал плечами.       — Как хочешь, решать тебе. Я тебе свой номер дам, если надумаешь, позвонишь. У меня специальная услуга подключена, так что звонок мне, даже если я буду в Штатах, будет обычным…       Когда он закончил диктовать мне свой номер, я, подумав немного, дала парню свой. Мало ли чего, вдруг случится что-то такое же внезапное, как и нападение скраплетов, и ему резко понадобится связаться со мной. Когда же и мой номер был записан, Джеймс взглянул слегка недоумевающе:       — Я, если честно, не понимаю, почему ты сомневаешься. Ты же вроде от действий твоей мамы, мягко говоря, не в восторге.       Я тихонько вздохнула.       — Ну да… Но, знаешь, — мой голос повеселел, и я продолжила, с каждым словом говоря всё увереннее, — я сегодня вечером ещё поговорю с мамой. Уверена, мне всё же удастся до неё достучаться.       Джеймс взглянул с огромным сомнением, и я поспешно сказала:       — Ну так что? Сыграем ещё разок?       Он посмотрел на меня ещё пару секунд, но согласился, и прерванная игра продолжилась. Однако на задворках моего заметно успокоившегося подсознания мелькнула мысль о том, что всё же не стоит заниматься столь откровенным самообманом.