А завтра будет рассвет. Часть 2

      Россия       Яркое дневное солнце ласковыми лучами освещало большой, но отнюдь не дремучий лес, играя светом на листьях высоких, крепких деревьев, уже окрашивающихся во всевозможные оттенки осени: от бледно-жёлтого до почти пунцового. Конечно, ещё оставались и изумрудные листки, но и они совсем скоро пожелтеют, не в силах поспорить с природой.       Неподалёку, в одном из домов находящегося в непосредственной близости от леса посёлка царила лёгкая суета, и неудивительно: хозяева этого дома ждали гостей.       Высокий светловолосый мужчина стоял у окна и молча наблюдал за своей женой: та как раз заканчивала проверять поверхности на наличие на них пыли. Его жена, Мария, бесспорно была красавицей. Она была ею ещё со школьных времён, и продолжала оставаться таковой. Сегодня, в честь приезда гостей – а тем более, лучшей подруги – Мария принарядилась в лёгкое голубое платье (благо погода пока радовала теплом), сделала едва заметный, но освеживший её макияж, а свои потрясающие каштановые волосы оставила распущенными.       Игорю всегда нравилось даже просто смотреть на неё, но сегодня было кое-что, что мучило его всё утро. Нет, пожалуй, это мучило его со вчерашнего вечера, но Игорь, отлично знавший характер жены, не решался начать разговор.       Минуты шли, и время, к которому их гости, согласно навигатору, должны были приехать, приближалось. Когда же до ориентировочного приезда осталось около десяти минут, Мария с лёгким недовольством взглянула на часы и громко крикнула:       — Ангелина, где ты?       Звуки с первого этажа на втором обычно не слышны, но их дочка каким-то образом услышала оклик матери – раздался звук открываемой двери и спокойное, едва ли не равнодушное:       — Иду, мам.       Ангелина спускалась по лестнице немного медленнее, чем делала это обычно – как правило, по ступенькам она прыгала – и это усилило сомнения Игоря в правильности происходящего.       Свою дочь мужчина обычно понимал, порой даже лучше, чем понимала её мать, и вот сейчас он отчётливо осознавал, что Линка не хочет того, что устраивает ей сегодня Маша. Ему и самому, если уж на то пошло, это не нравилось. Игорь понимал, что его дочь уже совершеннолетняя, но что-то внутри противилось осознанию, что его малышка уже успела стать взрослой.       Однако в тот миг, когда Ангелина спустилась на первый этаж, её отец едва не потерял дар речи.       Перед ним стояла… нет, отнюдь не девочка, девушка. Взрослая и… и очень красивая.       Ангелинка не была внешней копией ни одного из своих родителей, но всё же большинство родственников (сама Мария в том числе) сходились во мнении, что внешностью девочка пошла больше в отца, чем в мать. Самому ему всегда казалось, что причина такого мнения – один в один совпадающий у них с дочкой цвет волос.       Вот и сейчас в лице Ангелины он ясно видел и черты Марии, и свои собственные. Их дочь удивительным образом унаследовала самые разные черты родительских лиц и выросла при этом настоящей красавицей, ничуть не хуже, чем её мама.       Лина вяло кивнула на тихое приветствие отца и плюхнулась на диван, спокойно уставившись на противоположную стену. И угрызения совести сильнее забеспокоили Игоря. Это для других его дочь казалось спокойной, но мужчина знал: она отнюдь не спокойна. Отцовское чутьё не могло сказать точно, но Ангелина напоминала сжатую пружину – в любую секунду могла выйти из этого «спокойствия» и снова, как вчера, поразить родителей непривычной непокорностью.       И когда его дочка успела стать такой? Такой… взрослой?       Мария окинула окружающее её пространство финальным взглядом и не сказала, а – не мог не заметить Игорь – потребовала:       — Ангелина, иди на улицу. Встречай гостей. Как они приедут – позовёшь нас.       Вчера, когда Мария решила указать дочери, что ей делать, Лина мгновенно ощетинилась, не потерпев подобного, а потому Игорь был абсолютно уверен, что сейчас вчерашняя ошибка Маши станет тем самым катализатором, что сметёт всё видимое спокойствие Ангелины, и их дочь сделает что-то такое, чего не сделала бы никогда. Однако…       Лина молча поднялась с дивана и, ни на кого не глядя, вышла на улицу.       Это стало последней для Игоря каплей. Он кинул на последок взгляд в окно и, чувствуя себя тем самым, последним зелёным листком, вздумавшим идти против природы, заговорил:       — Это уже перебор, Маш.       Жена, кажется, не ожидала такого и в первый миг непонимающе нахмурилась. А потом нахмурилась сердито.       — Перебор, Игорь? — зашипела та. — Перебор? Ей восемнадцать лет, а она ведёт себя как десятилетняя! Сидит в своей комнате и…       — Это не повод заставлять её встречаться с Катиным сыном, — спокойно, но с едва уловимым нажимом произнёс Игорь. Он редко в таких вопросах спорил с женой, но не потому что боялся, а потому что переубедить её обычно было невозможно. Мужчина и сейчас прекрасно понимал, что его слова ничего не изменят, но его вчерашнее нежелание спорить с Машей вылилось в серьёзные угрызения совести. Он ведь даже не попытался помочь дочери…       — Зато у неё, как я погляжу, есть прекрасный повод хамить матери, да? — едко осведомилась Мария, на что Игорь тут же заметил:       — Со своей матерью в её возрасте ты разговаривала куда хуже.       Щёки жены едва заметно покраснели.       — Но она – это не я! И так поступать.., — поспешила воскликнуть та, но Игорь не дал ей договорить:.       — Вот именно, Маш, что она – это не ты. Почему же ты об этом забываешь?       Мария открыла рот и не нашлась, что ответить. А может, просто не успела, потому что секунду спустя раздался оклик Ангелины:       — Мам, пап. Они здесь.

* * *

      Эвелина       Ночь перед приездом Смирновых прошла тяжело и дёргано. Пусть я приняла решение и была твёрдо намерена не отступать, эмоции – от ярости до обиды – не желали отпускать меня, и засыпала я с трудами, несмотря на то что ночь была уже в самом разгаре.       Кое-как всё же умудрившись уснуть, я, конечно, тут же попала во вне пространства, но была в таком состоянии, что не до тренировок было. Может, мне всё же стоило попытаться отвлечься, но я не могла выносить обеспокоенного взгляда Ярила.       Не знаю, чего я так опасалась. То ли того, что он вдруг примет сторону моих родителей, пусть даже ещё совсем недавно он поддерживал именно меня, то ли того, что поймёт, что я решила сделать, то ли того, что попробует отговорить.       Разбираться во всей этой смеси чувств у меня тем более не было сил, и я лишь пообещала Ярилу, что обо всём ему расскажу. Только завтра. Когда это всё закончится.       Буквально вчерашним утром, когда я только-только узнала о приезде Смирновых, мне до ужаса хотелось сбежать к Ярилу и пожаловаться ему, но теперь… теперь я вдруг поняла, что не могу. Нет сил. Желания тоже.       Друг, конечно, переживал за меня, но к просьбе отнёсся с пониманием и позволил мне просто проспать остаток ночи. Уже в самый последний момент я вспомнила о риске возвращения кошмаров, но они и сегодня меня не побеспокоили, и во мне начала расти хрупкая надежда, что они покинули меня навсегда.       Спокойное пробуждение – не от кошмара в смысле – было одним из немногих плюсов сегодняшнего утра. Ещё одним, пожалуй, можно назвать то, что несмотря на относительно недолгий сон, чувствовала я себя вполне нормально. А вот несколько рассеянное состояние, которое потом перешло в какое-то кидание в крайности, назвать плюсом нельзя было никак.       Я то впадала в некое состояние апатии, когда мне становилось совершенно пофиг на происходящий дурдом, то начинала по-новому злиться из-за такого самоуправства матери… а то начинала нервничать.       После умывания и завтрака, которые я провела, переживая вспышки этих эмоций одну за другой, моё состояние в конце концов более или менее устаканилось, и теперь я…       Только нервничала.       Это стало неожиданностью даже для меня. Сама я ожидала от себя либо ярости, либо равнодушия, но за этими эмоциями я как-то упустила тот факт, что никогда прежде не делала того, что собиралась сделать сегодня. Это всегда казалось немыслимым для меня… для той, прежней меня.       Для той, кто никогда не встречала трансформеров. Для той, что никогда не была Хранительницей и не оказывалась на грани гибели просто потому, что так было угодно случаю, приведшего Ярила к беременной мною матери.       До сих пор я почти никогда не разделяла себя на «до и после». Не думала, что мой характер так сильно изменился с тех пор, как я стала Хранительницей, но вчера поняла:       Я нынешняя и та девушка, только-только закончившая школу и радующаяся долгожданному лету, – это две разные девушки.       Прежняя я никогда, как бы сильно не бесила её ситуация, не стала бы столь откровенно перечить матери как я сделала вчера, не стала бы кричать, требуя услышать её, и уж тем более она бы никогда не согласилась на предложение Джеймса.       Да и та, кем я являлась теперь, тоже бы, скорее всего, не согласилась. Верно, вчера меня трясло от чувства непокорности, но я не понимала его источника. Пожалуй, при желании мне бы всё же удалось с ним совладать, но вчера мама произнесла одно слово. Всего одно единственное слово, которое разом объяснило мне, откуда взялось это странное, доселе не испытываемое мною чувство протеста, и навсегда закрыло мне путь назад, заставив принять предложение Джеймса. И это было слово «заставить».       Никому не нравится, когда их заставляют. Мне тоже это никогда не нравилось, но это было до того, как я узнала, кем являюсь.       Я думала, что справилась с этим. Думала, что поборола в себе воспоминания о почти целом месяце страха и отчаяния, но это было не так. Я помнила. Всё помнила. Но самое главное было в том, что я не выбирала тогда этого. Это потом Ярил спросил меня, согласна ли я стать Хранительницей. И пусть даже мой отказ стоил бы ему жизни, выбор мне предоставлен был. Тогда. Однако почти месяц я прожила, не желая умирать, желая жить.       Но кто ж меня спрашивал…       Меня выбрали против моей воли и против неё же сделали Хранительницей. Поставили на кон мою собственную жизнь, и всё это ни разу не спросив меня!       Одним словом… заставили.       Меня заставили бороться. Заставили начать искать пути, чтобы выжить. Заставили выбирать сторону. Заставили стать заодно с врагом, снова рискнуть, лишь бы получить больше шансов на выживание. Я рисковала там каждый день, но у меня не было иного выхода. Потому что… заставили.       И потом уже меня заставили снова. Заставили выбирать между своей, казалось бы, уже никогда недоступной свободой и жизнью Ярила. Все последующие решения я принимала сама, но мне хватило и предыдущих. Казалось, я забыла об этом, но стоило произнести матери слово «заставить», как меня будто окунули в лаву из накопленной тогда ярости и отчаяния, смешанных с острым чувством того, что на мне будто вся несправедливость мира сошлась клином.       Я не винила Ярила. Не могла его винить и за причинённые мне боль и страх простила. Но я больше никогда и никому не позволю себя заставлять.       Никогда и никому.

* * *

      — Надень что-нибудь поудобнее. И да, желательно – максимально закрытое.       Так сказал мне перезвонивший – и уже более бодрый, чем десять минут до этого – Джеймс. Мы обо всё договорились ещё ночью, и сейчас я просто воспроизводила в памяти наш разговор, выбирая себе одежду.       «Удобное и максимально закрытое» нашлось довольно быстро, и я сейчас вертелась перед зеркалом, проверяя, как сидит одежда (а заодно и хоть немного успокаиваясь). Сегодня мой выбор пал на узкие тёмно-синие джинсы с высокой талией и тонкий свитер молочного цвета.       Закрытое, удобное, но не слишком тёплое – самое то для сегодняшней погоды!       Завершающим штрихом станут высокие кеды, а пока что я возилась с причёской: плойкой делала на концах лёгкие волны. Волосы у меня длинные, соответственно тяжёлые, но несколько часов должно продержаться.       Не думала, что окажусь способна в таком состоянии думать об этом, но я поняла, что совсем не против привести себя в порядок. Помимо этого, моё прихорашивание – дополнительная декорация моего спектакля, в котором я соглашаюсь дать матери право заставлять меня делать то, чего я не желаю.       Ну и, как выяснилось, накручивание волос отлично успокаивает нервы.       Ближе к приезду гостей я почему-то на некоторое время расслабилась и, подумав немного, нанесла на губы прозрачный блеск. Ну а нужна ли ещё косметика, если кожа безупречная?       Можно было бы, конечно, припудриться, но я не стала.       Заряженный телефон был убран в карман джинс, и я как раз рассматривала результат своего внешнего вида в зеркале – не буду врать, он мне понравился – когда позвала мама.       А мне снова стало страшно.       Я застыла перед зеркалом, вгляделась в своё лицо.       Неужели я действительно собираюсь это сделать? Я правда делаю это?       Память услужливо напомнила обо всём, что произошло вчера; накатила злость, и глаза девушки в зеркале замерцали, словно догорающие угольки. В этих глазах я нашла ответ.       Кивнула этой девушке и пошла вниз.       Страх никуда не делся. Вообще, это был не то чтобы страх, скорее, я просто нервничала, но всё же мне стоило больших трудов держать на лице маску спокойствия, близкого к равнодушию. Вот и снова мне пригодился накопленный на корабле десептиконов актёрский опыт.       Буквально через несколько секунд моё состояние изменилось вновь – я опять злилась, но неожиданно оказалось, что прятать эту злость под внешним равнодушием куда проще, чем нервозность. Но злость была непостоянной, меня снова мотало из крайности в крайность – но теперь каждые две секунды – и когда мама велела выйти на улицу, дабы встретить гостей, я с облегчением послушалась, даже умудрившись забить на её приказной тон.       А ждать пришлось недолго – каких-то две минуты, и я услышала шум двигателя.       — Мам, пап, — я приоткрыла входную дверь с улицы и спокойно сообщила: — Они здесь.

* * *

      Чёрный седан медленно подъезжал к дому, когда телефон в кармане известил о прибытии смс-ки. И после её прочтения злости у меня не осталось – осталось лишь осознание, что теперь у меня точно нет пути назад.       Машина припарковалась, и из неё почти сразу выпрыгнула Екатерина – стройная женщина немного низкого роста со светло-каштановыми волосами. Она широко улыбнулась уже несущейся ей навстречу маме, и они обнялись с счастливым писком.       Следом из машины вышли очень похожие друг на друга Иван и Паша – единственное, чем сын отличался от тёмноволосого отца были его светло-рыжие волосы, которые, как упоминала однажды Екатерина, были у её матери, бабушки Павла соответственно.       Лёгкий ветерок лениво погладил мои щёки, а затем, как бы невзначай, шепнул мне звук рычания двигателя. Сердце забилось быстрее, и волнение вернулось. Я знала, откуда доносится этот ещё пока никому не слышимый рёв.       Следующая минута прошла для меня как в тумане. Я невольно взглянула на Пашу и поняла, что его самого никак не «обрабатывали» – он, кажется, вообще не знает, зачем сюда приехал. Рыжий лишь спокойно поздоровался со мной и больше навязывать своё общество не пытался. Значит, инициатива целиком принадлежит моей маме.       Ну да… кто ещё кроме неё мог до такого додуматься?       Биение сердца всё ускорялось. Я поздоровалась с родителями Паши, а до моего слуха долетало уже довольно громкое рычание двигателя. Кажется, теперь оно было уже достаточно громким, чтобы его могли слышать обычные люди.       — Ну что мы стоим? — весело спросила мама у гостей. — Давайте, заходите в дом!       Для встречи Смирновых мы вышли с участка на дорогу, и теперь наша компания из шести человек потянулась к калитке. Рычание казалось уже совсем близким, я оглянулась, уже заходя на территорию дома, и сердце пропустило-таки удар – источник рычания теперь был виден.       Все шли, весело переговариваясь, а я прошла несколько шагов, сделала глубокий, как перед прыжком в воду вдох и громко, решительно позвала:       — Мам!       Видимо, голос прозвучал даже слишком твёрдо, поскольку не только мама, но все присутствующие прервали обсуждения и удивлённо повернулись ко мне. Я же неотрывно смотрела на родительницу, чьи серые глаза угрожающе расширились – мол, только посмей!       Увы, мам. Уже поздно.       — Я вчера тебе всё сказала, — несмотря на волнение, произнесла я это довольно громко, чтобы слышали все. — Абсолютно всё, что думаю по этому поводу. Однако раз ты…       — Достаточно, Ангелина, — оборвала меня мать. — Мы вчера уже всё обсудили, и я…       Но я перебила её. Хватит уже ей обрывать меня на полуслове – моя очередь:       — Но раз ты, — нарочно громко сказала я, чтобы мама замолчала, — не хочешь меня услышать… то у меня нет иного выхода. Я никому не позволю выбирать за меня мою судьбу.       Голос так и не дрогнул, но я не уверена, что мне удалось удержать невозмутимое выражение лица. Кажется, там всё-таки отразилась лёгкая паника от осознания, что я делаю, но, как бы там ни было, с этими словами я стремительно развернулась и кинулась в сторону калитки.       — Ангелина, немедленно остановись! — практически взвизгнула обалдевшая от моих действий мама. За мной явно погнались, я слышала бег за своей спиной, и сейчас для меня было главное бежать достаточно быстро, но в то же время достаточно медленно, чтобы не выдать своей нечеловеческой природы.       Я распахнула калитку и выбежала на дорогу – на ней, уже развернувшись, стоял чёрный мотоцикл, на котором сидел высокий парень в шлеме. Меня снова окликнули уже с нотками страха от непонимания моих действий, но в кровь брызнул адреналин, и я понеслась быстрее, вскочила на мотоцикл, едва успев крепко обхватить сидящего на нём парня, когда двигатель взревел и мы унеслись далеко от того места, где родные мне люди пытались сделать мой выбор за меня.       Они пытались, а я не позволила им так поступить – я тоже сделала выбор. Свой выбор. И пусть я не знаю, чем это для меня в итоге обертнётся…       Я крепче вцепилась в Джеймса и запретила себе думать о том, что будет дальше. Главное, это то, что происходит в настоящем. Здесь и сейчас.