* * *
Россия. Эвелина — Так, смотри, — Джеймс положил руки на руль по обе стороны от моих, пока я со смесью восторга, интереса и осторожности разглядывала все рычажки и кнопочки, — это передний тормоз, — он показал ладонью на рычаг справа, — здесь газ, — взмах на правую часть руля, — это поворотник, — теперь в сторону маленького переключателя, — фары, аварийка, тахометр, спидометр… опять поворотник, зеркала... Ну и всё, в целом, — закончил он и убрал руки с руля, молча позволяя мне рассматривать мотоцикл. Не знаю, догадывался парень или нет, но один только вид рулевого управления вблизи приводил меня в восторг, а сидеть за рулём оказалось даже ещё более комфортно, чем на пассажирском, так что я едва сдерживалась, чтобы не начать восторженно попискивать, ограничиваясь счастливой улыбкой от уха до уха. Хорошо хоть Джеймс моего лица не видит. Хотя, судя по тихим смешкам позади – догадывается. Я провела рукой по поверхности руля и немного приподнялась, заглядывая в зеркало заднего вида – обычно сидящий на водительском Джеймс был выше ростом, а сбивать его настройки зеркала, подстраивая их под свой рост, когда крайней нужды в этом нет, я не хотела — поймала в отражении хитрый прищур серых глаз и поспешно плюхнулась обратно. Высоко в небе светило солнце, здорово грея макушку и плечи, спиной я ощущала исходящее от тела парня тепло, но всё равно едва не вздрогнула, когда через, наверное, минуту моих разглядываний руля левое ухо опалило горячим дыханием: — Почему у меня такое ощущение, что ты хочешь на нём покататься? Я подавила нервный смешок и отчего-то крепче вцепилась в руль. — А позволишь? Джеймс отстранился от моей головы, и заговорил чуть-чуть посерьёзнее: — На дорогу – нет. А тут немного проехать вполне можно. Если хочешь, конечно. — Хочу, — поспешно сказала я и услышала довольный смешок. — Только, — добавила тут же, оборачиваясь к насмешливо и всё же понимающе улыбающемуся парню, — чур заводить будешь ты. Брови Джеймса поднялись вверх. — И где тут справедливость? — с напускным возмущением и пробивающимся сквозь голос смехом вопросил тот. — Водитель ты, а заводить мне! — А ты себе представляешь меня, заводящую твой мотоцикл? — спросила я в ответ, подняв бровь, и Джеймс с фырканьем покачал головой. — Говорю ж, несправедливость. Ладно, слезай. Я поспешно спрыгнула с мотоцикла, и, отойдя на два шага, увидела, как Джеймс придвигается обратно на водительское место и одним движением ноги заводит мотоцикл. По поляне пронёсся звук заработавшего двигателя, и сразу стало непривычно громко, хотя в целом мотоцикл у парня был ещё относительно тихим. — Прыгай, — позвал Джеймс, отодвигаясь назад, и я снова села на водительское место. С работающим двигателем ощущения были чуть-чуть другие, но всё равно сидеть было по-прежнему удобно. Другое дело… чего-то мне страшно становится... — А ты не боишься, что с обрыва полетим? — спросила я громко (чтобы было слышно сквозь шум двигателя), снова поворачивая назад голову. — Нет, — с усмешкой ответил Джеймс, склонившись к моему уху, и вдруг обнял обеими руками за талию и прижался почти вплотную, обжигая теплом своего тела. — Не волнуйся, я же тут. Разогнаться не успеешь. Давай, стартуй, я тебе помогу. Парень говорил спокойно, даже буднично, в то время как я изо всех сил давила частые вдохи и пыталась хоть как-то унять быстро-быстро забившееся сердце. Видимо, Джеймса нисколько не смущал тот факт, что он прижимался ко мне вплотную и даже обнимал! Однозначно не смущал, ибо спиной я отчётливо ощущала стук его сердца — размеренный и гулкий. А вот моё неслось галопом, колотясь о рёбра, спирая дыхание и гоня по венам вспыхивающую обжигающим пламенем кровь. Я уже молчу о внутренностях, уже несколько раз совершивших кульбит не только от действий Джеймса, но и от его слов: «Я же тут… не волнуйся… Я тебе помогу». Ничего такого, но… Внутренности снова отправились в пляс. Те самые ощущения, о которых я столько слышала, но никогда прежде не испытывала в жизни. Волевым усилием заставив себя очнуться, я с лёгким волнением и робостью протянула ладонь и положила её на газ. Тёплая рука Джеймса тут же легла сверху, и я подавила рваный вдох, ощущая, как по телу побежали мурашки от его прикосновения. Теперь я даже не знала, что вызывало во мне большее волнение: тот факт, что я сейчас поеду на мотоцикле, или сам владелец это мотоцикла? Снова возвращаясь в реальность, я крепче, до побелевших костяшек сжала правую часть руля, выдохнула и с поддержкой реально горячей ладони Джеймса повернула газ…* * *
Неподалёку от камеры Скайсквейка Громко свистел ветер в аудиосенсорах; из жутких дыр, оставленных кулаками разведчика, валил чёрный дым; всё ближе была земля с каменистой почвой, и Бамблби крепче вцепился манипуляторами в крылья Скайсквейка, быстро оглядываясь по сторонам и понятия не имея, что теперь делать. Спрыгнуть? Куда, точно так же разобьётся. Сменить альтформу? Что это даст, результат будет тот же. А если он, Бамблби, сейчас умрёт… что ж, по крайней мере Скайсквейка он заберёт с собой. Осознание потенциальной дезактивации, даже несмотря на действительно быстро приближающуюся поверхность земли, доходило до разведчика очень медленно, как сквозь туман, и так и не дошло до конца, прервавшись неожиданным появлением второго истребителя, идентичного тому, в который сейчас вцепился Бамблби, только другой расцветки. И ещё — внутри этого истребителя сидел человек. — В любое время, приятель, — ответил на немой вопрос разведчика Фоулер, поймав его вопросительный взгляд, хотя Бамблби этих слов не услышал. Но смысл понял. Мгновенно прекращая готовиться к дезактивации, Бамблби сосредоточенно нахмурился, едва заметно кивнул Фоулеру… но прежде, чем спастись, он наклонил голову к неизбежно падающему Скайсквейку и, будучи не уверен, что десептикон услышит его сквозь ветер, с заметной горечью бибикнул: — “Мне жаль…” А затем одним движением оттолкнулся от дымящегося истребителя, взмывая в воздух, чтобы уже через секунду приземлиться на истребитель агента Фоулера. Именно с этого положения, уже не падая, а просто летя в воздухе, Бамблби смотрел, как Скайсквейк, чья альтформа, видимо, окончательно вышла из строя, стремительно потерял скорость и под уже почти прямым углом полетел вниз, скрываясь в чёрном дыму. Несколько секунд… и раздался взрыв. Огонь, дым и последовавший за ними небольшой обвал полностью скрыли происходящее внизу, а каменная пыль, в сочетании с тем же дымом заставили агента Фоулера отлететь немного в сторону, а разведчика – закрыть манипулятором оптику. Благо пыль оседала быстро. Дым же вскоре развеял ветер. Когда всё стихло, Бамблби спрыгнул с истребителя на ближайшую скалу и спустя ещё два длинных прыжка оказался на земле, в нескольких метрах от того, что осталось от Скайсквейка. Видимо, уже возле самой земли десептикон успел сменить форму, так как в обугленных кусках металла явно угадывался корпус трансформера. И что самое удивительное — Скайсквейк ещё функционировал. В самом деле он был по-настоящему могучим воином. Совсем не зря Мегатрон очень ценил таких, как он. Знакомый звук двигателя грузовика Оптимуса раздался где-то слева от Бамблби, но приблизившегося Прайма он увидел лишь краем окуляра – всё основное внимание разведчика было приковано к умирающему десептикону. Скайсквейк был силён… Но с такими ранами ни один трансформер не может выжить. Ни один. Десептикон явно слышал приблизившихся автоботов… но даже не смог найти их хотя бы взглядом. Не было сил. Клик, и ярко-алые окуляры Скайсквейка закрылись... навсегда. Бамблби с сожалением опустил голову. Ещё одна дезактивация. Глупая и бессмысленная. Как и вся их война. Оптимус сделал несколько шагов вперёд и с не меньшим сожалением, прерывая повисшую тишину, произнёс: — Если бы Скайсквейк отказался от пути своего повелителя, — в голосе Прайма звучали те же эмоции, что сейчас испытывал Би, — его бы не пришлось сегодня хоронить… Разведчик позволил себе закрыть на миг окуляры и сжать кулаки… А затем поднял голову и зашагал прямо к сгоревшему корпусу. Какими бы ни были Скайсквейк и его выбор, а похоронить десептикона следовало как положено.* * *
Россия. Эвелина — А-А-А-А-А!!! — раздавшийся громкий вопль был настолько неожиданным, что заставил меня саму испуганно взвизгнуть и резко отпустить газ. Мотоцикл тут же замер как вкопанный, и нас ощутимо и довольно неприятно тряхнуло. —ТЫ ЧЁ ОРЁШЬ?! — стремительно оборачиваясь, заорала теперь я, как только поняла, что никакой опасности поблизости не наблюдается и всё, блин, в порядке! — Куда так резко газ?! — голос Джеймса стал выше едва ли не на октаву. — Я думал, помру! — Это я тут сейчас с тобой помру! — огрызнулась в ответ я, мысленно уже покрывая Джеймса тройным слоем русского мата. Напугал же до чёртиков, скотина! — Зачем орать было?! — Мне страшно стало! — А нахрена ты сзади сидишь?! — страх постепенно проходил, и я спросила уже чуть спокойнее, хоть и не без сарказма: — Уж не для страховки ли? — Да знаю я! — рявкнул Джеймс, и вдруг резко втянул в лёгкие воздух, уже через секунду заметно расслабившись. Это я отчётливо ощутила, ведь парень продолжал прижиматься к моей спине. Джеймс вдохнул воздух ещё раз. — Знаю, — повторил он уже почти совершенно спокойно и снова обнял меня одной рукой (на этот раз воздух в лёгкие втянула я), продолжив: — Извини, не ожидал просто. Ты так резко газ повернула, реально страшно стало. Успев уже полностью успокоиться и даже простить слишком нервного русского американца, я – не обращая внимания на обнимающую меня горячую руку, не об-ра-ща-я! – спросила уже совсем мирным тоном: — А чего ты не сказал, как его поворачивать? — Поворачивала ты правильно, — ответил на это Джеймс, чей голос тоже стал совершенно обычным, без истеричных ноток. — Резко просто. Поворачивай плавнее, чтобы мотоцикл стартовал без дёрганий. Давай. Я обернулась обратно к рулю, невольно выдохнула, снова собираясь с духом… и Джеймс сбил весь мой настрой к чертям собачьим, обняв в этот момент крепче и придвинувшись чуть ближе. Его голова оказалась прямо над моим плечом, и ухом я слышала дыхание парня. Понимала, что он сделал это, чтобы видеть дорогу, но… А-а-а-а, что ж так сложно-то?! Мои одноклассницы ещё несколько лет назад начали всерьёз встречаться с мальчиками, и вряд ли дело там ограничивалось простыми гуляниями под ручку, так чего я так дёргаюсь?! Невольно разозлившись на Джеймса за то, что он меня отвлекает, я снова вцепилась в правую часть руля и, когда ладонь парня ожидаемо легла поверх моей, уже плавнее повернула газ. — А-А-А-А! — Ну что опять?! — в раздражении выпалила я, снова быстро останавливая мотоцикл и оборачиваясь к Джеймсу. — Резко! — голос опять стал высоким, едва не паническим, но в этот раз парень пришёл в себя быстрее, и следующую фразу произнёс почти нормально: — Прости. Всё, не кричу. Невольно поджав губы и послав Джеймсу предупреждающий взгляд, я обернулась к рулю, положила руку на газ, дождалась, пока парень позади примет правильное положение, и постаралась плавно – реально плавно и аккуратно! – тронуться с места. — А-А-А-А! — Слушай, ты издеваешься?! — взвыла я, желая отпустить газ ещё резче, чем возможно, и заодно стукнуть одного ненормального. — Б****, да а я не специально! — Нехрен материться, я не виновата, что ты такой нервный! — Я не нервный! — Нервный! — Нет! — Да! — припечатала его я. — Нервный и к тому же параноик! — Я не параноик! — Параноик! — А-а-а ладно! — чуть-чуть невпопад (или в знак согласия?) выпалил парень и вдруг зашевелил ладонью, практически перехватывая у меня газ. Выдохнул и опять заговорил спокойно: — Всё, давай я сам. Следи за дорогой. Я аж зубами скрипнула. Нет, ну надо, обставил всё так, будто это я такая лошара-блондинка, не могу газ нормально повернуть, а не он истерит на пассажирском, потому что не может спокойно сидеть, когда его мотоциклом другой управляет! У-у-у-у! Нервный, параноик и к тому же шовинист! Но возражать всё же не стала, тем более, что от воплей парня успела порядком оглохнуть, и услышать эти крики ещё раз не хотелось. Да и какая разница, я же всё равно за рулём! Газ повернулся, и мотоцикл плавно начал движение. Ну ладно, да, я резче стартовала, но всё равно это не повод так вопить! А потом я отвлеклась от этих мыслей и едва не начала визжать сама. Но уже не от страха — от восторга. Мы ехали медленно, можно сказать, ползли (если сравнивать с тем, как месяц назад гоняли мы с Арси), но это было потрясающе! Пусть на самом деле мотоциклом управлял Джеймс, моя ладонь, по-прежнему лежащая под ладонью парня, создавала ощущение, будто это я поворачиваю газ. А когда я – тоже не без помощи Джеймса, но всё же – немного повернула руль, объезжая яму, и мотоцикл послушно ушёл влево, все возмущения окончательно вышли из моей головы, оставив место только счастью. Я понятия не имела, почему мне всегда так нравилось сидеть за рулём и почему в такой восторг приводило само это ощущение управления, но те самые секунды, что мы с Джеймсом ехали, были для меня одними из самых счастливых в жизни. Мы остановились уже возле самой кромки леса, где ехать дальше было невозможно, но не успела я осознать это, как Джеймс круто повернул руль, поддал газу, и мы, успешно развернувшись, поехали обратно, уже заметно быстрее. Лёгкий ветерок, бьющий в лицо, и слегка повышенная скорость окончательно погрузили меня в ощущение кайфа, так что я всё же позволила себе повизжать. Тихонько так, но позволила. Когда же мы остановились, Джеймс благополучно отключил питание – вибрация сидения прекратилась – усмехнулся, отпустил мою правую, лежащую на газе ладонь и неожиданно похлопал меня по плечу. — Всё, любительница, слезай. Совершенно не расстроенная и улыбающаяся я послушно спрыгнула с мотоцикла и повернулась обратно к Джеймсу, успев увидеть, как слезает он сам, ставя мотоцикл на подножку. Затем парень повернулся ко мне и, оценив мой счастливый вид, сам улыбнулся шире и с усмешкой заметил: — Поездка сюда у тебя такого восторга не вызвала. Я кивнула, подтверждая. — Да. Сидеть на пассажирском – это вообще не то. — Не то, — согласился Джеймс, и мы обменялись понимающими взглядами. Я собиралась лишь благодарно ему кивнуть и отвернуться, но вдруг замерла, неотрывно глядя в серые глаза Джеймса. В их глубине я неожиданно нашла чёткое отражение собственных чувств и мыслей, не только тех, которые испытывала и о которых думала сейчас, но… всех. Вдруг показалось, что сейчас передо мной стоит человек, давным давно меня знающий и понимающий как никто другой. Не знаю, о чём подумал Джеймс, но в следующую секунду мы оба отвели взгляды. Я невольно вдохнула, пытаясь унять колотящееся сердце, и всё нашла в себе силы тихо сказать парню: — Спасибо… А затем я молча, прижимая руки к груди, пошла обратно к стволу. Неожиданное чувство смутило меня гораздо сильнее, чем все предыдущие прикосновения Джеймса. И сердце стучало быстрее, стоило мне вспомнить его взгляд. Когда я благополучно добралась до дерева и села на прежнее место, парень так же молча зашагал ко мне и сел рядом. А я в который раз за день подумала, что очень хочу знать, о чём он в данный момент думает. Тишина усиливала мои волнение и трепет, и так отчаянно захотелось прервать её, что я, переборов смущение, спросила: — Можно задать вопрос? Джеймс очнулся от своих мыслей и поднял на меня взгляд. Его лицо, буквально только что отрешённое, тут же вернуло прежний, привычный вид, и на его губах появилась кривая улыбка. — За сегодня ты их задала с два десятка. На это я покачала головой. — Не в качестве игры. Просто можно задать тебе вопрос? Джеймс кивнул. — Задавай. Я позволила себе коротко выдохнуть, а затем на одном дыхании выпалила: — Скажи, а ты раньше уже похищал девушек на глазах родителей? Слова вылетели быстро, почти без пауз, так как спрашивать это я почему-то стеснялась, но в то же время мне очень нужно было знать ответ. Джеймс же, будто издеваясь, ответил не сразу, а молчал некоторое время, уставившись на меня и не моргая. Наконец, с его губ сорвался вопрос: — Ты это сейчас на полном серьёзе спрашиваешь? Я поспешно кивнула, с каждой секундой чувствуя себя всё более неуверенно, но мне правда нужно было это знать. Джеймс снова не торопился отвечать. Серые глаза уставились на моё лицо, прошлись вниз, оценив мои нервно сжимающиеся пальцы, вернулись обратно к лицу, и лишь после этого их обладатель произнёс: — Чего угодно ждал, но не такого вопроса, — Джеймс выдохнул, повернув голову в сторону и проведя пятернёй по волосам. — И не в таких формулировках, — пробормотал он тихо, а затем снова повернулся ко мне. — Ладно. В общем… Да, но… не совсем. — В смысле? — не поняла я. — В смысле, что мне уже доводилось тайно вывозить друзей из их домов. Эвелин, не смотри на меня так! Как ты себе по-другому представляешь ночные тусовки с друзьями? Реально думаешь, что на них все мои друзья имели родительское разрешение? Я замялась, мгновенно поняв намёк Джеймса и отчего-то снова смутившись. Возможно, потому, что такая жизнь – гулянок ночью, походов в клуб, и, что уж там, пьянок – была знакома мне лишь в самой теоретической теории, а Джеймс… Ну, что ж, я не так давно его знаю, и, в принципе, он вполне может оказаться тем ещё гулякой, пусть даже внешне по нему не скажешь. — Короче, всякое бывало, — подтвердил он мои мысли. — До того, как мне этот мотоцикл подарили, я использовал тот, что у отца – его разрешение на использование у меня было, сразу говорю – и в наших «разъездах» за транспортировку я обычно и отвечал. Договаривались о месте сбора, и я всех по одному туда привозил. Но! — Джеймс выделил последнее слово и вдруг криво улыбнулся. — Прошу заметить, до этого момента я ни разу не увозил девчонок. Да ещё так нахально. Так что считай, что ты такая единственная. Уникальная. Я не смогла сдержать ответной улыбки. Да уж, как говорится, мелочь, а приятно. Реально приятно. И когда тебе так улыбаются – тоже. Поняв, что мысли опять сворачивают не туда, я едва сдержалась, чтобы не помотать головой. Но в этой же голове успел возникнуть вопрос, и я заговорила, не тратя времени на размышления: — А ты… в смысле, — голос начал сипеть от вновь нахлынувшей неуверенности, и я прокашлялась, — ты сам тоже не всегда… ну, имел разрешение… на прогулки? Джеймс взглянул на меня с очень явно сквозившей в его глазах снисходительностью. — Естественно. А ты разве… хотя нет, стой, — он поднял ладонь, — можешь не отвечать. Я уже понял, что нет. Я потупила взгляд. Впервые за довольно приличный промежуток времени меня кольнуло давнее и знакомое чувство отчуждённости, того, насколько я отличаюсь от всех и не вписываюсь в их стандарты поведения. Это чувство возникло у меня в ещё, наверное, младших классах, но тогда оно было мимолётным, неуверенным. Это позже оно стало набирать силу, едва не превратившись в комплекс, благо я вовремя успела осознать, что моё окружение – совсем не то общество, которому я хотела бы принадлежать. Пусть это звучит банально, старомодно, скучно или как-нибудь ещё, но я никогда не находила ничего весёлого в курении, в алкоголе, ночных тусовках в клубе, тупых шутках и постоянной смене парней, которыми так любили хвастаться мои одноклассницы. Ещё они, помнится, любили пройтись по тому факту, что, в отличие от всех них, у меня ни одного парня не было. Первое время меня это задевало. Заставляло чувствовать себя ущербной, какой-то не такой. Но потом в мой мозг каким-то чудом проникло осознание того, что все эти их «парни» (какие там парни в третьем классе, погуляли недельку, а потом: “Я с ним рассталась, он меня достал!”), гулянки и прочее – не более чем показуха. Да ещё совершенно идиотская, и раз они её используют – уровень их интеллекта весьма посредственный. Что бы девочки ни говорили, на тот момент реальных отношений с противоположным полом не было ни у одной из них. Они появились потом, но к тому моменту меня уже давно перестали трогать их насмешки, и одноклассницы вскоре отстали. Для себя же я чётко уяснила, что их образ жизни мне не близок, и я не желаю иметь такой же ни при каких условиях. А то, что самой просто погулять, посидеть в гостях, болтая о всякой ерунде, обсудить девичьи тайны и поделиться переживаниями действительно не с кем… Ну, я давно смирилась с мыслью, что среди одноклассников и прочих знакомых нужных мне людей нет. До вчерашнего дня я была уверена, что и мама это понимает. Видимо, я ошибалась. Поэтому я никогда не переживала из-за отсутствия у меня парня. Я не знала никого, кто даже хотя бы теоретически подходил бы мне на такую роль. А вот мама с чего-то вдруг начала считать это ненормальным… Поток нахлынувших воспоминаний и рассуждений потихоньку выпустил меня, и до моего сознания только сейчас дошло, что мы с Джеймсом уже некоторое время сидим в тишине. Я – потому что ушла в свои мысли, а Джеймс… потому что смотрит на меня? Парень слегка щурился, что, как я успела за этот месяц предположить, было признаком его задумчивости или того, что он оценивает то, на что смотрит. Или на кого. — Я уже понял, что на тусовки ты обычно не ходишь, — заметив мой вопросительный взгляд, с глубокой задумчивостью в голосе протянул Джеймс, — но всё же… Всё же я не пойму. Почему тебе никогда не хотелось сбежать из дома, раз поводы, как ты говоришь, для этого были? И может ты, ну не знаю, истерики устраивала… — Сбегала к себе в комнату – это считается? Глубокомысленное фырканье было мне ответом. — Понял. Ладно. И всё же… ты что, просто терпела? — Ну… да. Джеймс, ну я же сказала, что это трудно объяснить! — А у нас куча времени, — парень снова приподнялся на руках, зависая в таком положении (выпендрёжник), и медленно опустился обратно, — да и вообще… я никуда не тороплюсь. Не удержавшись, я закатила глаза. Не торопится он… Но вообще… А почему бы и нет? Прежде я ни перед кем посторонним душу не открывала (Ярил не в счёт), даже с мамой я не всегда была откровенна до конца, так почему бы не открыться перед Джеймсом? Хуже стать точно не должно. И я, вздохнув, начала рассказывать. Примерно обрисовала характер своих родителей, нормы поведения в нашей семье… и сама не заметила, как разговорилась. Каким-то образом умудрилась рассказать про то, как в детстве боялась темноты, как не любила выходить из своей комнаты, когда к нам приезжали гости. Рассказала про своих одноклассниц (на моменте, где я упомянула их любовные истории длиною максимум недели в две, Джеймс весьма выразительно пофыркал), одноклассников… и как-то так дальше. Нет, я не рассказывала обо всех событиях своей жизни… но всё же я открылась ему. Не кому-то родному, давно знакомому, а ему. Парню, который ещё неделю назад меня жутко бесил и раздражал, а теперь… А теперь я, кажется, и сама не знала, как отношусь к нему. Но точно не так, как прежде, до всей этой истории со скраплетами. Всё же удивительно, как резко переменился характер нашего с Джеймсом общения после того случая. Когда слова закончились и я внутренне сжалась, осознав степень своей откровенности и незащищённости, Джеймс посмотрел на меня задумчивым взглядом… и вдруг заговорил сам. Заговорил, а у меня внутри всё затрепетало. Джеймс говорил о себе. Точно как я только что раскрывала перед ним душу, он принялся раскрывать мне свою. Конечно, вполне возможно, что он открыл мне далеко не всё, однако моей признательности ему это не умаляло. Ни одной насмешки, только… ответная откровенность. Он рассказал о том, что его в детстве долго пугали шевелящиеся серые полосы на стене в его комнате, появляющиеся только ночами и напоминающие когти, пока не оказалось, что это были просто тени от растущих на улице деревьев и их веток. О своей жизни на две страны, с разными культурой и традициями, о том, что он с детства сначала отмечал Рождество в Америке, а затем со всей семьёй летел в Россию, уже на празднование Нового года. Исключений в этой традиции было немного, но Джеймс, по его словам, не очень-то и грустил по этому поводу. Перелёты, конечно, долгие и утомительные, но зато праздник кажется длиннее и подарков всегда было в два раза больше. Что ещё надо для детского счастья? В Америке Джеймсу было всегда легко, что и понятно: большую часть жизни он всё же провёл именно там. Но владение также русским языком в совершенстве позволяло Джеймсу общаться и с русскими сверстниками во время посещения России, и вот тут, как оказалось, было всё не так просто, как парень мне рассказывал буквально час назад. — Трудно объяснить маленьким детям, многие из которых даже в другой город никогда не ездили, что ты приехал из другой страны, даже с другого континента. Их непонимание моих слов и косые взгляды первое время здорово мне мешали и даже уязвляли. У меня из головы не шли мысли, что я какой-то не такой и со мной что-то не так. Но знаешь, самым трудным в общении с русскими сверстниками было моё имя, — Джеймс грустно улыбнулся воспоминаниям. — Это уже потом все привыкли, а поначалу меня много раз переспрашивали, коверкали имя… Были и те, кто пытался по этому поводу дразнить. Ну и… — Джеймс махнул рукой, явно собираясь закончить на этом фразу. Естественно, я, впечатлённая его словами, столь похожими на мои собственные, сделать этого ему не дала: — Ну и… что? — поторопила его. Парень коротко усмехнулся. — В какой-то момент они меня так достали, что я полез на них с кулаками. Их трое было, я один… но после этого они ещё недели две ходили с огромными фингалами на лицах, — Джеймс гордо улыбнулся, а вот я нахмурилась. — Ты полез в драку один против троих? — медленно переспросила я. — С ума что ли сошёл? Пусть они хоть трижды дебилы, но могли задавить тебя числом! Чем ты думал? Джеймс снова взглянул на меня с явной ноткой снисходительности, но сейчас это уже не выглядело обидно – чувствовалось, будто парень, тем не менее, ожидал от меня такой реакции и вовсе не считал её ненормальной или, наоборот, слишком правильной. — Как видишь, не задавили, — он даже слегка повертел головой, как бы говоря, вот, смотри, я целёхонький. Меня это не впечатлило. — Откуда я знаю, может, у тебя тогда было два перелома и фингал на скуле. И вообще, ты реально мог пострадать… — Ладно-ладно, не придумывай, — Джеймс замахал руками, прерывая. — Меня, конечно, тоже задело, но так, я скорее грязный был и вспотевший. А вот этим молодчикам досталось, можешь мне поверить. С этим проблем как раз не было, я верила. Правда верила, но не могла не спросить: — Так как тебе это удалось? Ты что, посещал курсы самообороны? Я бы не удивилась. Реакция на простой вопрос у Джеймса вышла немного странной. Он моргнул, словно на миг завис, и отвёл взгляд в сторону, запуская пятерню в волосы. — Повезло, наверное, — выдал наконец парень. — Я злой был очень. Ну и… крепкий. Я с сомнением оглядела его, прошлась взглядом по груди парня, перевела его на мышцы рук с отчётливо проступающими венами… и вспомнила, как именно эти руки много раз поднимали тяжёлый баллон огнетушителя неделю назад и… как держали меня. Так, будто бы я не весила вообще ничего. Стиснув зубы, давя желание покраснеть, я оглядела Джеймса ещё раз и пришла к тому же выводу, к которому пришла при первой встрече с ним: при всей своей лёгкой внешней худощавости парень вовсе не был слабым. Его и худым-то не назовёшь, скорее, стройным, но фигура, если приглядеться, излучала явную силу. Тот же разворот плеч у Джеймса был… что уж там, нехилый. И мышцы груди явно тренированные, пусть их и скрывала сейчас футболка. Парень снова повернул ко мне голову, и я поспешно перевела взгляд на его лицо. Почему у меня такое ощущение, что за сегодня я рассмотрела Джеймса лучше, чем за весь прошлый месяц? Он продолжил. Рассказал, что в его школе в Америке было много учеников разных национальностей, так что он, почти чистокровный русский, там не особо выделялся. Признался, что из уроков его всегда больше всего интересовали математика и физика, — на этом моменте я согласно закивала, и Джеймс улыбнулся, — и что с дядей Биллом (агентом Фоулером) он очень часто проводил время ещё в детстве, и в Россию иногда ездил с ним, так что мало помалу Уильям тоже заговорил на русском – на языке предков, так сказать, – хоть и с жутким акцентом, а совместные поездки с ним в Россию стали для Джеймса ещё одной традицией. И конкретно это место, где были сейчас мы, они с Фоулером нашли во время очередного посещения России. А потом Джеймс стал рассказывать про свои ночные вылазки с друзьями… и следующие несколько минут я хохотала до колик, слушая, как однажды они едва все не спалились перед чьими-то родителями и от страха улетели на мотоцикле в канаву, вляпались все в грязь и час не могли попасть домой, потому что ждали, пока она хоть немного подсохнёт. Джеймс сказал, что после этого случая он всегда возит в рюкзаке пачку влажных салфеток, и на этих словах я от смеха уже согнулась пополам. Весёлых историй у Джеймса было много, из чего можно было смело делать вывод: у парня и впрямь был большо-о-ой опыт в вывозе друзей из дома. Вот и ответ на вопрос, как Джеймсу удалось так легко всё организовать (заезд на заправку, еда, салфетки, стаканчики, пакеты для мусора) и как ему вообще взбрело в голову предложить мне эту авантюру. Осознав всё это, я окончательно расслабилась. Конкретно про еду, правда, выяснилось, что не далее как сегодня – или уже вчера, трудности часовых поясов – семья парня отправилась на шашлыки (ещё одна русская традиция, перекочевавшая к ним в силу происхождения), но, как это всегда бывает в совершенно типичной русской семье, они не рассчитали количество и всё приготовленное просто не осилили. А тут им весьма удачно подвернулся Джеймс, как раз сообщивший, что едет гулять с другом (воспользовался тем, что в английском языке «друг» не обязательно является представителем мужского пола, но мне, если честно, было приятно, что он назвал меня так), и милые родственнички, во главе с его родителями, благополучно сбагрили ему все оставшиеся контейнеры. И сок заодно. Со стаканчиками. И совершенно серьёзно сказали, мол, и сам покушаешь, и друга своего угостишь. Мы оба заулыбались, и я смущённо заправила за ухо прядь волос, снова ловя взгляд серых глаз парня. Заканчивал свой монолог Джеймс рассказом о том, как он, гуляя однажды с друзьями (уже при свете дня), в результате небольшой перепалки о том, кто сядет за руль (в тот день они были на машине, которую им одолжил старший брат одного из приятелей Джеймса), оказался атакован с трёх сторон… щекоткой, направленную на то, чтобы выдернуть из рук парня ключи. — В той честной битве за ключи вообще-то победил я, — гордо заявил темноволосый и продолжил совершенно трагичным тоном: — Но ребятам не понравился такой исход, и они решили объединиться против совершенно беззащитного меня… От безостановочного хохота у меня уже болел живот, и я, схватившись за него рукой и пытаясь отдышаться, спросила: — И что же сделал… бедный и беззащитный ты? Парень выдержал паузу, соответствующую «трагичности» момента. — А ничего! — Джеймс тряхнул тёмными волосами и сверкнул белозубой улыбкой. — На моё счастье, я никогда не боялся щекотки. — Везёт, — с лёгкой завистью заметила я и опустила голову, утирая выступившие от смеха слёзы и приводя в порядок дыхание. — Я вот боюсь. Ещё один вдох, выдох, и я подняла голову, в повисшей тишине взглянув в глаза Джеймса. Серый взор подозрительно сощурился, и я замерла в ощущении подвоха. И он случился. Миг, и парень накинулся на меня… с щекоткой. Настолько неожиданно, что я только и успела что взвизгнуть: “ДЖЕЙМС!” – и частично закрыть руками живот, прежде чем начать хохотать и извиваться, пытаясь уйти от щекочущих меня рук. Парень едва меня касался, но всё же от каждого его прикосновения было очень щекотно, так, что я едва не задыхалась, а громкость моего смеха просто зашкаливала. — Дж… Джеймс, хва… хватит! — кое-как выдавила я сквозь хохот, невольно наклоняясь вперёд и почти повисая на вытянутых руках парня. А-а-а-а, зараза, и как понял только, что живот – моё самое беззащитное против щекотки место? Меня не послушали, и Джеймс, злорадно при этом хихикая, усилил атаку, и возможности говорить у меня не осталось, выходили только бессвязные визги. Моё тело безвольно повисло на тёплых и крепких руках парня, и упашие вниз волосы полностью закрыли мне обзор. Кое-как, не оставляя попыток уйти от пальцев Джеймса, я заставила себя оттолкнуться от его рук и протянула свои, начиная щекотать парня в ответ, но он не врал: на мои действия не последовало ни одной реакции, кроме злорадной усмешки. А затем пальцы парня перешли на мои бока, и я, заливаясь новой порцией смеха, полетела на спину, но, желая удержаться, схватилась за руки Джеймса, и полетели в итоге мы оба. На моё счастье, парень вовремя среагировал и успел выставить в правильном положении руки, одной хватая под спиной меня, чтобы не ударилась о ствол дерева, а другую используя в качестве опоры, чтобы не упасть на меня самому. Щекотка наконец прекратилась, и я с облегчением замолчала. Так мы и замерли. Я, лежащая на дереве и тяжело дышащая после длительный атаки щекоткой, и Джеймс, нависший надо мной и тоже дышащий немного чаще обычного. Тепло от его тела и ладони, лежащей между моими лопатками, резко контрастировало с прохладой ствола, и меня едва не пробрало дрожью. Непривычной, волнительной… сладкой. Лицо Джеймса оказалось максимально близко к моему, и сейчас я могла как никогда чётко разглядеть его, каждую черту: лоб, скулы, подбородок, глаза… Распахнутые серые глаза смотрели прямо в мои, и на миг мне показалось, что кроме них я не вижу ничего. Лишь этот мрак грозового неба, полностью заполнивший собой всё пространство вокруг меня. Его горячее, почти обжёгшее меня дыхание коснулось кожи, шевельнуло несколько прядей, упавших на лицо, и заставило кровь на краткий миг вспыхнуть ярким пламенем. Серый, бесконечно серый цвет глаз пленял, поглощал... С моих губ сорвался короткий вдох. Джеймс моргнул, втянул воздух сквозь стиснутые зубы и, аккуратно вытащив из-под меня свою ладонь, оттолкнулся от ствола и потянул меня за плечи. Поняв, что от меня хотят, я послушно позволила ему себя поднять и вернуть в сидячее положение. Когда я закончила отряхиваться и снова посмотрела на Джеймса, он как раз задумчиво разглядывал что-то в телефоне. Затем поднял голову и сказал то, отчего моё сердце испуганно забилось: — Ты, Эвелин, не подумай.., — парень убрал телефон обратно в рюкзак, — но конкретно сейчас… по времени ты уже спокойно можешь ехать домой. Как домой? Уже?! СЕЙЧАС?! Я огляделась по сторонам и только сейчас поняла, что солнце заметно сменило своё положение с тех пор, как мы сюда приехали, а значит, проторчали мы здесь несколько часов как минимум! Как же быстро пролетело время… — Ты как, Эвелин? — продолжил парень, заглядывая мне в лицо. — Готова ехать или..? Конечно, я была не готова. Я в принципе не готова и вряд ли когда-нибудь вообще буду готова, ибо страшно мне, несмотря на всё то, что я сказала сегодня маме, перед тем как прыгнуть на мотоцикл, было до ужаса! Но ведь Джеймс не просто так поднял эту тему сам… Кажется, сегодня он вообще почти не спал, раз вчера он был на базе, потом у него был шашлык, а сегодня утром он уже обсуждал со мной мой побег, да и вообще мы уже давно здесь, и он, может, устал сидеть тут со мной, а его дома ждут какие-то дела… Я была ему очень благодарна, тем более, что Джеймс спросил меня, а не объявил, что всё, поехали. Но я никак не могла позволить себе воспользоваться этим. Так что ответ мог быть только один: — Конечно. Едем.* * *
Неподалёку от камеры Скайсквейка Стоящий на самой верхушке утёса Саундвейв, всё это время молча и безучастно наблюдавший за битвой между двумя автоботами и одним десептиконом, сейчас так же молча смотрел вниз, заканчивая записывать сегодняшний бой и его развязку. Скайсквейк всё же не смог одолеть автоботов и пал от манипулятора разведчика. За всё время пребывания здесь Саундвейв ни разу не вмешался в бой, выполняя роль молчаливого летописца. Сейчас причин вмешиваться не было тем более, ведь в данный момент автоботы беспокоили Саундвейва в последнюю очередь. Но приказ есть приказ, и связист терпеливо дождался окончания всех важных и требующих записи событий и лишь после этого трансформировался, спеша обратно на корабль десептиконов. К воскресшему лидеру.