А завтра будет рассвет. Часть 2

      Вне пространства и времени       Эвелина       Отчего-то просьба Ярила вызвала жуткое стеснение. Собственные действия, на которые я решилась спонтанно, в какие-то считанные секунды, даже мне теперь казались на редкость безрассудными и, чего уж там, совершенно мне не свойственными.       Снова запоздалой волной накатило облегчение от пережитого напряжения и лёгкие отголоски ужаса. Что я вообще наделала? Зачем вышла, КАК решилась на такое?!       Но я не жалела. Почему-то в тот миг… я точно знала, что поступаю правильно.       Послушно поднявшись на ноги, я приблизилась к Ярилу и дала ему увидеть в моей памяти, как именно я выступила перед целой десептиконской армией.       Снова неприятные ощущения чужого присутствия в сознании, будто кто-то основательно так копошится в мозгу, но я стерпела. Во второй раз это оказалось менее противно.       Ярил тщательно всматривался в каждое мгновение. Яркая вспышка белого света, сменившегося золотым, мой шаг из моста на корабль, голос, разлетевшийся по всей площадке, каждое моё слово, их взгляды на меня… оказывается, запоздавшее волнение частично смазало воспоминания, и конец вышел несколько оборванным, сумбурным. Но Ярилу хватило и этого.       Когда он отстранился, я не сразу поверила, что вижу в его взгляде… восхищение.       Друг заговорил так, как никогда не говорил на моей памяти:       — “Эвелина… кхм… Так, во-первых!” — он рвано, сипло вздохнул, будто ему не хватало воздуха от волнения. — “Это было очень опасно, и… да, я знаю, что тебе ничего грозить не могло, но что если бы не вышло?” — слова лились почти без пауз. — “Если бы десептиконы только сильнее ополчились против тебя и..,” — он резко замолчал, махнул рукой и выдохнул: — “ох, да кого я обманываю. Эвелина, это было ВЕЛИКОЛЕПНО!”       Я несколько зависла от такой разнополярной реакции. Оглядела Ярила очень внимательно… но он правда, кажется, верил в то, что сказал в конце.       Наконец я тихо уточнила:       — Ты… правда в этом так уверен?       — “Конечно, уверен, Эвелин, о чём вообще речь!” — горячо воскликнул Ярил, не сводя с меня восхищённого взгляда. Я лишь хлопнула ресницами. — “Ты сделала очень непростую, но очень важную вещь — поселила в искрах десептиконов сомнения! Это огромный шаг к окончанию войны!”       — Ты преувеличиваешь…       — “Ни на миг!” — Ярил активно помотал головой. Пламя от его эмоций заплясало быстрее, стало неровным, хаотичным и очень ярким. Взлетев выше, оно начало распространяться. Яр, заметивший это, на несколько мгновений замер. Затем неловко, комично, но очень быстро замахал руками, будто пытался потушить его… и огонь действительно немного успокоился, вернулся на прежнее место.       Лишь тогда Ярил поднял глаза обратно на меня. Сказал уже не так эмоционально, но куда серьёзнее:       — “Эв, ты, возможно, пока этого не понимаешь, но сегодня ты сотворила нечто невероятное. До сих пор… до сих пор никто не мог этого добиться, обе стороны затаили слишком много обид, которые зрели годами. Уже даже не важны изначальные причины, но десептиконы поубивали бессчётное множество автоботов, как и автоботы – бессчётное множество десептиконов. Они мстят друг другу, и каждый раз у них всё больше поводов для ненависти. А сегодня… сегодня ты дала понять десептиконам, что всё же есть и другой выход. Другой путь, который они так искали.”       Его слова отчего-то вызвали странный трепет, дрожь – проникли глубоко, куда-то под сердце. Перед глазами снова замелькали чужие фейсплеты, окуляры тех, перед кем я говорила сегодня, тех, кого убила на мосту, спасая родной мир, друзей, себя. Тех, кого уже не вернуть, и тех, кто всё ещё жив, но потерялся, отчаялся. Кто продолжал убивать, потому что не знал… другого пути.       Меня затрясло. Качая головой и сжимая кулаки, я шагнула назад.       — Я не верю, Ярил, — произнесла наконец я, с трудом разжимая губы. — Не верю. Как… как они могут? Почему просто не уйдут? Почему не могут… почему?!       — “Что не могут, Эвелин?” — устало спросил Яр. — “И куда они уйдут? Некуда идти, всё давным давно разрушено войной. Одна только война и осталась.”       Морщась, продолжая сжимать кулаки, я снова опустила голову, уставилась куда-то вниз. На меня начинало давить непередаваемое чувство безысходности. Стало труднее дышать.       — Разве они не устали, Ярил? — я подняла на него взгляд, ощущая возникающий в горле ком. — Разве не хочется им закончить наконец войну, которая уносит всё больше близких? Я смотрела в глаза Арси, в глаза остальных – они же устали, Ярил!!!       Мой голос сорвался на какой-то отчаянный крик. Друг болезненно поморщился.       — “Все устали, Эвелин. Все хотят это прекратить, и все не могут. Знаешь, каково им всем сейчас? Ты судишь с позиции человека, для которого мирная жизнь является нормой. Они же нормой уже давно считают жизнь в войне. У них весь смысл функционирования заложен в ней. Это уже работа подсознания, но причина в том, что они просто боятся того, что начнётся потом, если война закончится. Сейчас у них есть и цель, и смысл, и понимание”, — он вдруг вскинул голову выше, глаза сверкнули. И вопрос прозвучал резко: — “А что будет без войны? И будет ли без неё вообще что-то?!”       Он тоже крикнул. Но я знала, эти эмоции не его – это эмоции всех трансформеров. Их многолетняя боль, тупик. Тупик, выхода из которого быть не могло.       Я зажмурилась и закрыла лицо руками.       — Как это всё чудовищно… Зачем, Ярил? — я резко отняла от лица ладони. — Зачем им это всё сейчас? — я будто не слышала всех его предыдущих слов, мне нужно было выкрикнуть всё накопившееся. — Раса сократилась в несколько раз, тех, кто много лет назад были виновны во всём происходящем ужасе, уже нет в живых!       — “Так ли нет?” — вдруг остро поинтересовался Ярил, и я застыла. Голос, родной голос друга зазвучал совсем иначе. Впервые я услышала в нём яд. Непривычно жёстко он проговорил: — “В живых нет тех, кто входил в Совет, это верно. В живых нет многих высших, тоже верно. Большинства. Но осталось меньшинство. Всего ничего, я сам не берусь утверждать, сколько их, но погибли не все”. — Он шагнул ко мне. На глазах выражение его лица менялось, становясь всё жёстче. Никогда прежде я не видела его таким, никогда не слышала этих стальных, безжалостных ноток в его голосе: — “Знаешь, что осталось в их памяти? Как на их глазах резали родных, как по улицам текли реки энергона. Реки, Эвелина! Как в их дома вошли низшие, убивая всех, кто попадался им по пути! А низших как раз выжило много. Так кто же из виновных по-твоему мёртв?!”       — ХВАТИТ! — я заорала во всё горло, уже не скрывая рвущиеся из груди всхлипы, резко отшатнулась назад и, не имея возможности держать эмоции в себе, полыхнула пламенем. Ярким, мощным, болезненным. Таким, которое охватило меня всю, каждую клеточку тела, до самых кончиков волос. Я сама стала этим пламенем.       В нём я выразила всё. Ужас от слов Ярила, ярость, сочувствие, жалость, разрывающую тоску, страдание, боль от того, что видела в глазах многих трансформеров – тех, кому довелось пережить этот кошмар.       Впервые я не делила автоботов и десептиконов. Впервые для меня не было никакой разницы. Впервые мне стало больно… за них всех.       Огонь растёкся по внепространству, осветил его ярко-ярко и медленно померк вдали. Ярил на вспышку лишь прикрыл глаза – часть пламени мягко впиталась в него, будто это был вовсе не огонь, а так, омолаживающий лосьон в салоне красоты. Я же резко ощутила себя выжатой, даже пустой. Вспышка забрала не только горькие слёзы, но и силы.       Я медленно согнулась пополам, давя желание упасть на пол, обхватила руками живот. Сухость глаз вызвала странный дискомфорт. Горло сводило, но всхлипов больше не было.       — “Сейчас бы тебе пригодился Джеймс”, — очень спокойно, прежним голосом заметил Ярил, будто не он говорил со мной только что так жестоко, и я подняла на него всё ещё болезненный взгляд. — “В таких ситуациях его сила будет тебе идеальной помощью.”       — Не надо.., — сдавленно попросила я. — Не надо… сейчас… об этом.       Я больше ничего не хотела слышать. Я хотела домой.       Домой…       — “Есть ещё кое-что, Эвелин”, — глухо, но как-то снова очень жёстко произнёс Ярил, и я подняла на него взгляд, полный мольбы и ужаса. Не надо, хватит! Я не хочу, ничего больше не хочу знать!!!       Но он продолжил. Неумолимо. Жестоко. Тихо.       — “Тогда, когда случилась эта резня..,” — Ярил всё же запнулся, вздохнул глубоко. Собираясь с силами, потёр ладонью лицо, и лишь тогда, явно через силу продолжил: — “Я не хочу, чтобы ты видела её, это зрелище слишком… чудовищно. И страшно. Но ты должна знать. Ты ведь помнишь, когда она случилась?”       За что, Ярил… за что ты так со мной?..       Заставляя себя ответить, я чувствовала, как едва-едва шевелятся губы на онемевшем лице:       — Она.., — соберись, ну же, ты Хранительница! Я прокашлялась, но избавиться от хрипоты полностью не получилось. — Почти сразу после… после того, как свергли верхушку Совета. А верхушку свергли после того, как умерла Александрина.       — “Верно..,” — взгляд Ярила, как всегда при упоминании моей предшественницы, на миг стал отстранённым, пустым. Но он мотнул головой и снова заговорил чётко: — “Тогда, без Хранительницы, а теперь уже и без Совета, царила полнейшая анархия и вообще почти катастрофа. Почти, потому что настоящая катастрофа грянула после той жуткой ночи, когда началась война. Да только дело в том…”       Ярил снова запнулся. Посмотрел на меня, на мои уже практически снова мокрые глаза, на искривлённый в немой мольбе рот… его взгляд стал на миг болезненным… но он закончил:       — “Эвелина. В ту ночь высших резали не только низшие.”       Я медленно, очень медленно закрыла глаза.       Нет… у меня больше нет сил…       Но я должна… я должна…       Нет, прошу, хватит…       — Кто.., — голос прозвучал совсем глухо, эмоции в нём будто выжгли. — Кто, Ярил?       Он закрыл глаза.       — “Автоботы.”       Я не помню, как рухнула на пол. Помню отстранённую боль в коленях, свои руки, которые почему-то вдруг упёрлись в пол, глухой голос Ярила вдалеке, его тепло… горячие руки обняли меня, притянули к источнику тепла и света вплотную, прижали. Жизненная сила хлынула мощным потоком, отрезвила и согрела, расслабила и освежила, но даже так я долго сидела без движения, прижатая к Яру, уставившись в одну точку и почти ничего не слыша.       Как же это иронично. Я столько раз просила Ярила, ругалась на него, требовала, чтобы он открыл мне всю правду, перестал скрывать или, как он сам говорил, дозировать информацию… и вот сейчас я сама молила его остановиться. Правда обрушилась неполная, буквально крошечная её часть, хотя я и узнала этой ночью многое. И уже сейчас я хочу забыть, стереть из памяти всё, что услышала, не вспоминать!       Почему это так тяжело?..       — Что ты имеешь в виду? — тихо спросила я, когда всё-таки смогла начать дышать. И слышать.       Ярил мягко погладил меня по голове. Его грудь, на которой всё ещё лежала моя голова, завибрировала, когда он заговорил:       — “Не те, о ком ты подумала, Эвелина. Нет, никто из команды Прайма к этому не причастен. Ты готова слушать?”       Я потёрла уже сухие глаза, медленно отстранилась от Ярила – он не стал удерживать, разжал руки – и кивнула.       — Готова. — Голос после непролитых слёз стал слегка каркающим. Сил встать у меня не нашлось, и я осталась сидеть на полу. Друг, который сам предпочёл подняться, смотрел на меня, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, но я видела, как болезненно кривится уголок его губ.       И всё же он заговорил:       — “Как ты уже знаешь, конфликт после произошедшего с Александриной резко обострился, а после свержения верхушки стало ещё хуже. И всё же в тот момент далеко не все приняли сторону, очень многие сомневались, не хотели участвовать, пытались держать нейтральную позицию, ведь уже всем было ясно, что это может привести к гражданской войне. К войне, где альфа может пойти против беты… Сосед против соседа. В общем… ты это знаешь и так. И многие это знали, к тому же от происходящего все были в ужасе. Но вот только низшие… были не единственными, кто ненавидел высших.”       Я устало вздохнула.       Терпи. Ты сможешь.       — И кто ещё? — голос прозвучал почти равнодушно. Почти, потому что это было не так. Мне было очень больно.       — “Те, кто впоследствии стал автоботами. То бишь, в большинстве своём средние. Не все, Эвелин, далеко не все, не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное впечатление. Лишь некоторые представители, но… они были.”       Я высоко задрала голову, настолько, насколько позволяла шея. Прикрыла глаза.       — Причины те же?       Ярил сделал в воздухе неопределённый жест рукой – пламя зашумело, всколыхнувшись, затухая, и разгорелось вновь.       — “Ну почти. В случае низших было реальное угнетение. А в случае средних… зависть, Эвелин. Простая зависть и желание занять их место.”       Я со шлепком впечатала ладонь в лоб. Медленно опустила её ниже, снова потёрла глаза. Нет, это невозможно…       — На что они вообще рассчитывали? — тихо и устало поинтересовалась я. Желание обозвать их всех нехорошими словами буквально засвербило изнутри. Но я сдержалась.       — “На то, что в результате разрушения старого порядка освободившиеся места займут они”, — пояснил друг, равнодушно пожимая плечами, и мне стало ясно, что ругательства у него на языке те же. Как и общее мнение об этих… дебилах. Если мягко выражаться.       Я мрачно усмехнулась.       — Забавно, Ярил.., — потерев внутренние уголки глаз пальцами, я наконец отняла от лица ладонь, — трансформеры ведь и правда мало чем отличны от людей.       — “Верно..”, — отстранённо согласился он и, откашлявшись, продолжил: — “Кхм, так вот. Такой масштабной войны они, конечно, не ожидали и, в отличие от низших, которым было нечего терять, вряд ли бы, знай эти трансформеры последствия, пожелали бы идти до конца. Но уж как вышло. В канун войны эти… скажем так, выходцы пришли к заключению, что именно сейчас высшие – как и все они, впрочем – наиболее уязвимы, а определяться нейтральные трансформеры могут ещё долго. Соответственно события необходимо..,” — Ярил замолчал, подбирая слово; поморщился и всё-таки закончил: — “форсировать”.       Я в который раз не выдержала – закрыла лицо обеими ладонями. Нет, нет, нет, какой же это кошмар!!!       — “В архивах, конечно, про это не написано”, — Яр грустно покачал головой. — “Там утверждается, что всё сотворили исключительно низшие. На самом же деле, низшим бы не удалось провернуть всё это в одиночку, ну или хотя бы масштабы были бы совсем другими. Выходцы из средних тайно вступили с ними в сговор и..,” — голос его снова подвёл, и заканчивал предложение Ярил через силу: — “помогли им… сделать… это.”       Я зарылась пальцами в волосы, чуть оттягивая их, заставляя себя держаться, не выть в голос от отвращения, жалости, злости и ужаса.       — “В итоге, их план удался”, — друг будто не видел моих эмоций; сейчас, впервые за столько времени, на краткий миг он снова напомнил мне палача. — “Нейтральных больше не осталось. Высших – осталось, но очень мало, ничтожно мало, и все они скрыли своё происхождение, защищаясь. И началась война. Только никто даже представить не мог, насколько она будет страшной.”       И даже сейчас… я начинаю думать… что сама даже близко не представляю, насколько эта война оказалась… чудовищна.       Я сидела, поджав колени к груди. Повисшая тишина как-то особенно сильно резала уши. В груди всё разрывалось от желания сбежать.       Но я заставила себя размышлять, заставила произнести:       — То есть… фактически… всё было обставлено так, будто виновники – исключительно низшие, — я положила голову на колени, глядя куда-то вбок. Голос звучал тихо, обессиленно. — По этой причине… большинство нейтральных встало на сторону автоботов. Низшие тогда согласились на сговор, потому что желали мести, последствия их не интересовали. Но… в ту ночь были и средние. Ярил, скажи, — мой голос дрогнул; я подняла голову, заглядывая другу в глаза. — Скажи мне… средние лишь помогли с организацией?.. Или же?..       Яр медленно покачал головой, и мои губы скривились.       — “Они принимали полное участие в резне, Эвелина”, — прозвучал его голос. Нет, не голос – приговор. — “Многих высших… зарезали средние… ставшие потом автоботами.”       — А выжившие высшие.., — мне стало совсем плохо, и голос пропал, оставив шёпот, — тоже… присоединились… к автоботам.       Ярил лишь кивнул. А я несколько секунд глубоко и судорожно дышала, уткнувшись лбом в колени и качая головой.       Стало ли мне легче после долгих минут в тишине? Нет. Ни на сколько.       — Высших было за что ненавидеть, я понимаю.., — наконец я медленно подняла взгляд на Яра. — Но… неужели все они были виновны? Все они были за это угнетение?       Ярил прикрыл глаза… и медленно, очень медленно покачал головой, и в этот раз я не смогла сдержать всхлип.       Всё это… столько страшных, жутких смертей, смертей невиновных, эта бесконечная война, всё это вытекло из-за Хранителей. Из-за постоянного надзора, контроля, искусственной задержки расы в развитии… и при этом – из-за недосмотра, из-за того, что никто в упор не желал видеть, насколько всё плохо, не исправил изначально, не пожелал видеть!       Да… Ярил был виноват. Только винила я не Ярила.       Наверное, сама мысль об этом кощунственна, но я принадлежала другому миру и здесь, в совершенно убитом состоянии, могла признаться себе в этом спокойно.       Я винила Праймуса.       За всё. За то, что изначально отвёл столь значимую роль одному Ярилу. За то, что сделал Хранителей настолько могущественными. За то, что не позволил развиваться трансформерам, совершать ошибки, куда более мелкие, чем та, которую они ожидаемо совершили в итоге, выйдя из-под контроля Хранителей. За то, что не вмешался в итоге, не предотвратил, не остановил трансформеров, пока было не поздно.       Этого всего… могло бы и не произойти. Как не произошло с людьми. Мы ведь и правда похожи.       Трансформеры, люди… мы будто отражение друг друга. Будто одна раса с разными путями развития. С изначально разными условиями, в которых оказались. Случилось бы всё это, поступи Праймус иначе?..       — “Всё, Эвелин,” — раздался вдруг негромкий голос Ярила.       Я не поняла, подняла голову.       — Что?       — “Всё”, — спокойно повторил тот. — “Я всё тебе рассказал.”       Я будто не услышала. Не поверила. Так и сидела, глядя на него и дыша очень поверхностно.       В груди зияла дыра.       Сегодня… все мои давние мысли, догадки, мелькавшие сомнения обрели силу. Я знала и раньше, что вижу проблему именно в изначально созданном Праймусе строе, но… никогда прежде масштабы случившегося ужаса не вставали передо мной так ярко, никогда так не ранили душу, заставляя буквально выть.       И никогда я прежде не ощущала так отчётливо – именно эту расу, совершившую столько страшных ошибок, отстающую в этом смысле от людей… мне нужно спасти.       Какая глупость! Именно Хранители довели ситуацию до этого, а теперь Хранительнице предстоит всё исправить? А что я исправлю? Испокон веков всё становилось только хуже, а теперь я возьму и сделаю всё прекрасным?! Да это даже смешно!       Но если не я… кто тогда?       — “Однажды, Эвелин”, — Ярил заговорил усталым, грустным, но поразительно уверенным голосом, будто прочёл мои мысли, и я подняла на него глаза, — “настанет день… и всё это закончится. Ты – сможешь это закончить.”       Я лишь покачала головой. Я не чувствовала в себе и крох той силы, что могла бы мне помочь сделать это. Я не смогу.       Да и кто я вообще? Обычный человек, обычная девушка… с самой великой силой во всей Вселенной внутри.       Но разве это что-то меняет?..       — “На сегодня хватит с тебя”, — Ярил всё-таки шагнул ближе, положил ладонь на мою макушку, но, увидев мой совершенно пустой взгляд, отнял ладонь, вздохнул. — “Хватит. Возвращайся обратно, поспи. Это всё… нужно переварить.”       — Подожди, — вяло попросила я, и друг взглянул с немым вопросом. Отбрасывая усталость куда-то вглубь сознания, я умудрилась произнести более или менее чётко: — Ярил, ты сказал… дети Авраама были наполовину людьми, наполовину трансформерами. И внешне они выглядели как люди.       Яр грустно усмехнулся краешком губ. Конечно, он понял. Он не мог не понять, не знать, как работает моя нервная система в случае перегрузок. В моменты, когда становится совсем плохо, мысли обо всём, что причиняет мне боль или дискомфорт, будто отключаются. Мозг просто отказывается размышлять о стрессовом дальше и сам переключается на что угодно, на любую мелочь, на любую глупость, которая с этим стрессом не связана.       И сейчас… мой мозг сам переключился на предыдущую тему, не собираясь дальше думать об услышанном ужасе. И в сознании вдруг возник вопрос.       — Я поняла насчёт его детей, — я вздохнула, потёрла глаза ладонью – как же я устала – и лишь тогда взглянула на друга снова. — Но… это у Авраама они были полукровками. А как же дети других Хранителей?       Я ждала чего угодно, но не того, что случилось в итоге. Лицо Ярила вдруг исказилось, будто он съел что-то горькое. Закрыв глаза, он зачем-то опустил голову, а потом с силой потёр ладонями лицо. Я так удивилась, что по-настоящему отвлеклась от всех плохих мыслей и взирала на друга с недоумением.       — “На этот вопрос я не могу ответить, Эвелин”, — он наконец заговорил, и я, не ожидая очередной недомолвки после шквала откровений, хлопнула ресницами, но Яр ещё не закончил: — “не могу, потому что… не было у предыдущих Хранителей детей. Никогда. Ни у одного. Потому что в те времена… ради поддержания в Хранителе стойкости, непредвзятости и ясности ума… Существовал запрет на то, чтобы Хранители вступали в отношения и заводили детей.”       — ЧТО-О-О-О?! — мой вопль вышел до того громким, что едва не оглушил меня саму; я резко подскочила, подалась вперёд и до того охренела, что огонь с рук сорвался сам, непроизвольно. Полыхнул двумя кривыми полосами вокруг меня и погас. Да только шок никуда не делся.       Ярил взглянул на меня виновато… и меня окончательно сорвало.       — ВЫ С ДУБА ВСЕ РУХНУЛИ?! — я зашагала вперёд, сжимая кулаки и, кажется, это выглядело настолько внушительно, что Ярил дёрнулся, будто желал отступить; я же желала его убить. — КАКОЙ ЕЩЁ ЗАПРЕТ НА ОТНОШЕНИЯ?! КАКОЙ ЗАПРЕТ НА ДЕТЕЙ??!!!       — “Эвелина, УСПОКОЙСЯ!” — вдруг гаркнул Ярил, и, хоть гнева это моего не умалило, я молча остановилась, сжимая кулаки и полыхая ярким пламенем глаз. — “Я же сказал тебе, он СУЩЕСТВОВАЛ! Раньше, Эвелин, раньше, до тебя! Ты правда думаешь, что, распространяй я этот запрет и сейчас, я бы тебя об этом не предупредил?!”       Кулаки, горячие, сведённые от ярости, очень медленно разжались. Я закрыла глаза, пытаясь успокоить горящее в них пламя. Задрала голову, подышала глубоко.       — И хорошо, что это так, — тихо, но ещё рычаще после вспышки гнева наконец произнесла я. — Потому что в ином случае я бы тебя придушила голыми руками.       И Ярил понял – это была не шутка.       Я устало покачала головой и отступила на шаг назад.       Нет, это какое-то издевательство. Простой разговор, который должен был лишь прояснить мне некоторые моменты, касающиеся Джеймса, перетёк в огромную ночь откровений. Страшную ночь. И очень сильно бьющую мне по нервам своими эмоциональными скачками.       Закончится ли она в конце концов?..       — Зачем это было сделано? — выдавила из себя я. И только мне было известно, каких усилий мне стоило продолжить разговор.       Я бы хотела сбежать. Хотела бы прямо сейчас уйти – я могла это сделать. Просто взять и уйти в спокойный сон без сновидений. Но я должна была узнать.       — “Я уже сказал”, — голос Ярила казался спокойным, но, несмотря на всё ещё полыхавшую внутри злость, я разглядела, как он морщится, говоря это. — “Чтобы Хранитель не отвлекался. Его основной и единственной миссией было беречь планету и трансформеров. Появись у Хранителя дети, и его жизненный курс бы так или иначе сменился. В приоритете была бы уже не раса в целом, а лишь его семья. Поэтому поставили запрет сразу, во избежание.”       — Поставили? — повторила я глухо, горько. — Праймус? Или же…       Ярил скривился, но отрицать не стал:       — “Его поставил я.”       Сдержать мрачной ухмылки у меня не получилось. Губы Ярила сжались в линию, и он сказал с нажимом:       — “Да, я поставил этот запрет. Я же его снял. Это было ошибкой с самого начала, тебе не грозит то, что столько лет довлело над Хранителями.”       — И что же ты делал с ними? — спросила в лоб, всё так же горько усмехаясь и уже совсем не заботясь, станет ли от моих слов Ярилу больно или нет. Мне сейчас тоже было больно.       — “Я ничего с ними не делал”, — глухо откликнулся он, глядя в сторону. — “Ничего. Запрет был в словесной форме, физически Хранители не лишались возможности связывать искры и заводить детей. Я просто запрещал им это делать. И всё.”       — Всё? — я снова усмехнулась. — Для тебя-то это всё. Мелочь, почти благословение. А Хранители лишались очень важного – возможности быть счастливыми!       — “Эв, прошу..”, — он снова поморщился. — “Не думай, что я не осознаю, как сильно виноват. И я понимаю твои чувства, но ни ты, ни я не можем исправить сотворённых мною ошибок в прошлом. Но мы можем изменить будущее. И сейчас оно именно в твоих руках, не в моих. Сегодня я убедился в том, что всё было верным, не зря.”       Не скрывая эмоций, я демонстративно скривилась и уже открыла было рот, но Ярил прервал меня взмахом руки – непривычно серьёзным, властным движением, вновь издавшем звук обдуваемого ветром пламени.       — “Я увидел тебя перед десептиконами”, — произнёс он тем самым, твёрдым и непередаваемо величественным тоном; в такие моменты мне казалось, что я слышу те тысячелетия, что находились за спиной его долгой жизни. Я слышала многовековую мудрость. — “Увидел их взгляды на тебя. Ты, Эвелина – можешь их спасти. И спасёшь. Кроме тебя на это не способен никто. Подумай об этом, хорошо? А сейчас иди. Ночь ещё впереди.”       И с этими словами он мягко вытолкнул меня из вне пространства, погружая в сон без сновидений. Я не успела больше ничего сказать. Да и не хотелось, если честно…       Кажется, сегодня мы и так слишком много друг другу наговорили.

* * *

      Ночь порою становится бесконечной. Тени, кошмары давно минувших дней, страхи, сомнения, открывшаяся правда и тревожные мысли – все они находят своё пристанище ночью. И в этом мраке они усиливаются, снедая, лишая сна или, наоборот, погружая в страшные кошмары.       Этой ночью десептиконы так и не смогли уйти в офлайн. Мысли о разрушении прежних идеалов, открывшаяся иная сторона медали, страхи и сомнения, надежды и бесконечные терзания не дали никому из них сомкнуть окуляров. Их нынешнему командиру, исполняющему обязанности временно недееспособного лидера, также не удалось отключиться. Злость, гнев от поражения и от спутавшей ему все планы девчонки-Хранительницы заставляли его бессильно сжимать кулаки и то и дело подскакивать с платформы, яростно рыча. Некоторые события невозможно изменить.       В лазарете, подключённый к системе жизнеобеспечения, в коме пребывал сам лидер десептиконов. Едва ли не единственный на корабле, он спал. Сон его был гораздо дольше, чем у прочих, и не было ему выхода из него. Он не мог ни подскочить, ни открыть окуляры, ни даже шелохнуться. Сон держал его клешнями, и ему оставалось лишь мучиться и принимать в своём сне воспоминания, к которым он уже очень много веков не притрагивался. Сейчас они будто решили взять своё за столько лет игнорирования, заставляя его кричать во сне, сходить с ума. Некоторые воспоминания нельзя отринуть.       К автоботам в их отсеках офлайн всё же пришёл. Но был он очень зыбким, неглубоким, тяжёлые думы то и дело давали о себе знать, заставляя открыть окуляры и молча смотреть куда-то в потолок, вертеться на платформе, тяжело вентилируя, прежде чем снова отключиться. Хмурость не сходила с их фейсплетов даже во сне. Некоторые мысли невозможно отбросить в сторону.       В своём отсеке дёрнулась Арси – её снова накрывал своей тенью давний кошмар. Не в силах выбраться из него, фем сжалась, подтянула колени к груди, хмурясь, морщась. Непонятно когда стиснутый кулак заскрёб по платформе, автоботка едва слышно зашипела.       Проснувшийся Оптимус потянулся к ней, обхватил манипулятором – во второй всё ещё пребывающая в офлайне Арси вцепилась мёртвой хваткой, не вытащишь – прижал к себе вплотную, игнорируя сопротивление. Сквозь кошмар фем пыталась сбежать, даже от него. Обняв прохладный корпус, Прайм спрятал её голову на своей грудной клетке, притягивая к источнику родного тепла. До него донеслись глухие стоны мучаемой кошмаром любимой.       Прижимая её ещё крепче, Оптимус мягко провёл ладонью по её макушке, шее, по плечам, спине, поцеловал куда-то в висок, успокаивая касаниями. Стирая тени кошмара.       Сопротивление Арси чуть ослабло, шипение стало тише. Оптимус уткнулся лбом ей в макушку – автоботка всё ещё морщилась. Он опустил ладонь ниже, мягко погладил её предплечье, коснулся запястья, сжатых в кулак пальцев и крепко обнял, обхватил манипулятором.       Родное тепло всё же смогло прорваться сквозь офлайн, и Арси постепенно затихла, так и не проснувшись. Связанные искры помогали и здесь. Наконец узнав, почувствовав, кто её касается, она сама прижалась к нему крепче, держа расслабившуюся ладонь у своей грудной пластины. С отступившим кошмаром ушла и мёртвая хватка другой ладони в манипулятор Прайма, фем немного разжала пальцы. Но так и не выпустила.       Оптимус успокоенно поцеловал её ещё раз, в макушку, и сам закрыл окуляры. Его тревоги остались неясными тенями где-то на краю сознания, позволяя ему самому спокойно уйти в офлайн, тем не менее чутко контролируя состояние автоботки.       До самого пробуждения он не выпустил Арси из манипуляторов. А она, хоть и затихла, и корпус её от тепла Прайма нагрелся, так и продолжала едва заметно хмуриться в офлайне. Некоторые кошмары не оставляют так просто.       В своём доме, в России вертелась в своей кровати Эвелина. Она тоже спала, но ночные откровения, непростой разговор с другом и страшные картины прошлого, что с остервенелым рвением ей рисовало воображение, а также мысли о собственной участи, тяжёлой ответственности, лишали её спокойного сна. Длинные светлые волосы разметались по подушке, путаясь в колтуны.       Нет, ей не снились кошмары. Но сон юной Хранительницы был тревожным и, так же как Арси, она хмурилась на протяжении всей ночи, иногда сжимая во сне кулаки и сбивая одеяло. Внутри неё зрело острое желание поделиться с кем-то тревогами, не быть сейчас одной. Некоторая правда бывает слишком тяжёлой.       В Америке, проснувшись после короткого отдыха, сидящий в своей комнате Джеймс странно поморщился, потёр грудную клетку, закрутил головой и подавил внезапное желание срочно позвонить Эвелине. Вдруг на краткий миг ему показалось, что ей нужна помощь. Но в России царила глубокая ночь, Эвелина наверняка спала, а его самого ждал непростой разговор с родными. Некоторую правду стоило прояснить.       Тяжёлая это была ночь, тревожная. Многим она открыла глаза на очевидное, во многих посеяла сомнения, кому-то напомнила о давнем, о том, что уже и так было известно, но с чем ещё только предстояло разобраться.       Но никакая ночь не бывает вечной. Всегда, рано или поздно тени уходят в сторону, и наступает долгожданный рассвет.

* * *

      Россия.       Эвелина       Наступление утра стало для меня благом. Поднимаясь с кровати, на которой лежало несчастное, скрученное в три оборота одеяло – а бедный плед вообще валялся на полу, – я думала о том, что уже давно у меня не было такой тяжёлой ночи.       Я не могла вспомнить ни одной своей мысли из тех, что так мучили меня. Но при этом не сомневалась – их было тысячи.       Вставшее наконец солнце облегчило мои страдания, и от тревог осталось что-то смутное, неявное, напоминая о себе лишь гулом в голове и неприятной тяжестью в груди. В конце концов… это было прошлое. Небольшой кусок открывшейся мне правды о нём. И, судя по всему, он был не последним.       Учитывая, как долго Ярил скрывает от меня правду об Александрине – эта история будет ещё тяжелее.       Впервые мелькнула мысль, что, может, мне и не стоит знать, что же тогда случилось…       Однако ни времени, ни возможности раскисать у меня не было. Сегодня была суббота, выходной, который родители, естественно, проводили дома. Так что пришлось выползать из одеяльного буйства, приводить его в нормальный вид и топать в ванную. А после – улыбаться и вести себя как обычно. По крайней мере в первую половину дня, которую мне предстояло провести с родителями.       Я помнила о Джеймсе, о том, что должна рассказать ему об Аврааме… но воспоминания о его истории тянули за собой и прочие откровения Ярила, куда менее приятные. Впрочем, делиться ими я и не была обязана. Так или иначе звонить я собиралась вечером. Тогда, когда в Америке, с её другим часовым поясом, Джеймс совершенно точно отоспится.       …и расскажет своей семье о том, что случилось.       Представлять, как это будет, я почему-то боялась даже примерно. Наверное потому, что для меня самой были страшным кошмаром мысли, что родители узнают о том, что я Хранительница. А родня Джеймса знала об особенностях их рода изначально… и сейчас ей предстояло узнать чуточку больше.       День шёл своим чередом. Тяжёлые мысли всё-таки требовали своего обдумывания, и почти всё время до вечера я провела в своей комнате, задумчиво водя пальцами по своему столу и думая обо всём, что мне сказал Ярил.       Злилась ли я на него? Обижалась ли? Было ли мне больно?       Да. И нет…       Вздохнув, я подпёрла голову рукой. Волосы упали на лицо, закрывая его. Пальцы продолжали медленно кружить по поверхности стола.       Это было очень странное, непривычное чувство, но сейчас, когда первичные эмоции немного утихли, я вдруг подумала о том, что та жестокость, с которой Ярил озвучил мне не самые приятные фрагменты истории трансформеров, были частью… взросления?       Уже второй раз я чувствовала, что закончился период отдыха, передышки, что был дан мне за месяц мучений и бесконечной необходимости куда-то бежать. Вдруг пришло понимание, что пора взрослеть. Принимать ту ответственность, на которую я согласилась в день, когда Ярил меня инициировал.       Массовые убийства, ненависть, разрушенная и убитая планета… бесконечное пролитие энергона…       Я поморщилась, а после тяжело вздохнула.       Такова их история. История трансформеров. Народа, судьба которого полностью находилась в моих руках.       Думать об этом всё ещё было страшно, но всё то же странное понимание заставляло делать и это.       Я просто знала, что пришло время начинать действовать.       Солнце наконец приблизилось к горизонту, его цвет стал ещё теплее, приобрёл оранжевые, почти апельсиновые оттенки. Вздохнув, я поднялась из рабочего кресла, сходила вниз – выпить воды и перекинуться парой слов с родителями. Лишь тогда, убедившись, что никто не будет – или, по крайней мере, не планирует – заходить ко мне в комнату, я закрыла дверь. Глубоко вздохнула, взяла в руки телефон, села в кровати и наконец набрала номер.       — Ты там как? — спросила я первым делом, когда Джеймс взял трубку. Мысли о том, что мне предстоит ему поведать, в целом перевесили то самое волнение, преследовавшее меня уже месяц всякий раз, как я говорила с этим парнем.       — Вполне нормально, — откликнулся тот, но на фоне тут же послышался чей-то вопль и последовавший за ним галдёж. Я распахнула глаза от удивления.       Из трубки раздался короткий вздох.       — Извини, — Джеймс сказал это устало. — Они всё ещё… обсуждают.       Я подтянула колени к груди.       — В сильном они шоке?       — Да нет, не сказал бы, — неожиданно произнёс парень, и я буквально воочию увидела, как он жмёт плечами. — Просто думают, что теперь делать. Но они скоро затихнут, самое тяжёлое уже позади.       Я растерянно промолчала, не зная, как на это реагировать. Джеймс тут же спросил:       — Что?       Опустив одну коленку в сторону, я прокашлялась.       — Ты… ты как-то очень спокойно говоришь обо всём этом, — выдала наконец немного скомкано.       А смогу ли я рассказать обо всём спокойно?       В трубке повисла подозрительная тишина, нарушаемая лишь общим шумом на фоне. Неуверенно помолчав пару секунд, я всё же тихо позвала:       — Джеймс?       Ещё пара мгновений тишины.       — Подожди секунду, — попросил он, и до меня донёсся звук быстрых шагов. Шум на фоне стремительно стал затихать. Наконец, после негромкого хлопка двери он пропал совсем. Стало тихо.       Тогда снова раздался его голос. Чуть более громкий и гораздо более серьёзный:       — А теперь говори. Что произошло?       Я оторопело моргнула и едва не подпрыгнула от удивления.       — С кем?       — С тобой, естественно, — спокойно сказал Джеймс, и я опять моргнула. — Не говори, что ничего, я слышу по голосу. Опять с родителями что-то?       — Н-нет…       — А что тогда? — снова этот серьёзный, требовательный голос.       Я просто зависла, растерянно уставившись в стену. По сути мой звонок для Джеймса был очень важен, ведь он открывал ему правду о его происхождении и давал ответы на многие вопросы. На его месте я бы с ума сходила от нетерпения и с первых секунд звонка начала бы трясти собеседника, лишь бы поскорее узнать правду.       А Джеймс…       Я выдохнула максимально тихо, чтобы не было слышно.       А Джеймсу будто было всё равно. Будто его интересовало вовсе не его происхождение, а… только я.       Поспешно сворачивая мысли в эту степь, я прокашлялась снова.       — Я… да ничего не произошло, просто…       Парень промолчал, дав понять, что ждёт ответ, и я только вздохнула. В этом противостоянии победила явно не я. С огромной неохотой призналась:       — Просто… просто помимо истории об Аврааме Ярил мне рассказал кое-что, что было не очень приятно слушать.       …А ещё я теперь гораздо отчётливее ощущаю груз ответственности, что лежит на моих плечах.       Некоторое время Джеймс молчал. Я в задумчивости водила пальцем по коленке, когда он заговорил:       — Хочешь рассказать?       Воспоминания о кошмарной резне, обо всём творящемся тогда ужасе закружились вновь, и я поспешно замотала головой.       — Нет, нет. Не хочу. И, — я встрепенулась, произнесла это почти строго: — между прочим, я о твоём тебе должна рассказать!       — Ты не выглядишь готовой говорить о моей родословной, — хмыкнул Джеймс, и я возмущённо зашипела.       — Ты же меня не видишь!       — Но я тебя слышу, Эвелин, — произнёс он вдруг так весомо, что я замолчала. Сердце гулко стукнуло. — Твои мысли явно где-то в другом месте. Если ты не готова…       — Нет-нет, — я снова активно замотала головой. — Я расскажу. Мне нужно отвлечься.       Джеймс замолчал, и я потихоньку начала ему рассказывать. Первые предложения вышли суховатыми и неуверенными, но наконец я настроилась на разговор и весьма детально рассказала Джеймсу обо всём, что узнала об Аврааме.       Сама история его побега, ожидаемо, парня заинтересовала мало, тем более в целом она была ему понятна. Факт несостыковки течения времени на двух планетах Джеймса, конечно, немного удивил, но, как сказал он сам, это было логично. Зато на моментах с механикой работы силы Хранителей мы немного застряли, так как Джеймс об этой силе знал гораздо меньше меня, и пришлось объяснять. Наконец, когда его вопросы и мои объяснения кончились, мы оба замолчали. Джеймс обдумывал услышанное, я – ждала.       Солнце всё ближе спускалось к горизонту.       — Значит, — прозвучал наконец его голос, — всё дело в тебе. Я слишком долго находился рядом с тобой, поэтому мои гены проснулись.       — Угу.       — Что ж, тогда с трансформацией и моим самочувствием в тот день понятно.., — пробормотал он, и я не сдержала ну очень выразительного фырканья. Глаза закатились будто сами собой.       Джеймс вздохнул.       — Что, Эвелин?       Только вопрос прозвучал так, что было ясно – он сам прекрасно знает, «что».       — То, Джеймс, — хмуро откликнулась я. — Нечего было врать о своём самочувствии. Было очевидно, что тебе плохо, зачем ты упёрся?       — Ну откуда мне было знать, что это предвестники трансформации? — вопросом на вопрос ответил он, и я в последний момент сдержала раздражённое шипение. — Это всё равно бы ничего не изменило.       — Во имя всего, да какая разница! — я всё же не выдержала; подскочив на месте, снова откинулась на стену. — Ты не мог просто признать, что тебе плохо? А если бы это не трансформация была, а что-то другое? Ты бы так и отнекивался, мол, всё норм, а мы бы тебя потом откачивали? Если бы ты помирать начал, что бы нам тогда пришлось делать?       Замолчав, я шумно вдохнула воздух. Ну вот, опять непонятный срыв непонятно ради чего.       На мою гневную тираду послышался смешок, и я поняла – Джеймс улыбается.       — Ну, было бы всё совсем плохо, ты бы смогла меня исцелить, Хранительница, — обращение он произнёс таким шутливым тоном, что я только шумно хватанула воздух снова, в раздражении откидываясь спиной на стену.       — Эвелина?       Я промолчала.       — Эва?       Снова.       Он тихо засмеялся.       — Э-э-эв-а-а-а?       Я молча провела пальцем по стене. Солнце начинало светить в лицо – так низко оно село.       — Ну ладно, Эв, ну прости, — он явно всё ещё улыбался. — Ну виноват, хорошо. Мне стоило тебе сказать. Не сердись.       — Да не сержусь я, — тихо сказала-таки я, отрывая ладонь от стены и снова садясь прямо. Прикрыла глаза. — Просто волнуюсь.       Что я сказала?!       Слова вылетели будто сами, и я, распахнув глаза, поспешно плотно сжала губы, но произнесённое уже не вернёшь. Твою мать, вот это я даю…       — Ладно, я больше не буду, обещаю, — Джеймс будто не обратил внимания на мои слова, и я так и не поняла, обрадовало меня это или расстроило… но Джеймс уже продолжил разговор: — Так что ты там ещё говорила? Я могу тебя исцелять?       — Восстанавливать, — поправила я. — Не спрашивай, я сама понимаю пока только в теории. Наверное, мне как-то будет легче, если ты меня коснёшься. Не знаю, но вчера на базе… я твою силу почувствовала.       — Ладно, у нас будет время проверить, — сказал он до того легко, что я покраснела. — Только, Эв.., — вдруг его голос стал серьёзным и… будто неуверенным: — А ты… ты ночью хорошо себя чувствовала?       Я моргнула. Вот это неожиданный вопрос.       — В-вроде… а что?       — Где-то в период, когда у вас была ночь, мне показалось, что тебе нужна была помощь, — спокойно произнёс он, и я едва не крякнула от удивления. — Я бы не стал спрашивать, но раз у нас тут такая тема с силой Хранителя и моими генами, то…       Обалдеть.       — Ну, спала я плохо, — решила признаться честно, хотя сердце уже начинало стучать быстрее. — Я спала, но просто… было слишком много мыслей.       — Допустим, — принял эту версию Джеймс. — Но, может, тебе чего-то хотелось?       — Легче сказать, чего мне не хотелось, — усмехнулась я.       А чего мне не хотелось?       Мне не хотелось…       …быть одной.       И если уж совсем точно – мне хотелось не быть одной.       Ох ты ж…       По счастью, эти слова не сорвались с губ, и я, после короткого молчания, сказала максимально небрежно:       — Ну, если про хотелось… мне просто хотелось спокойно поспать.       — Понял, — вроде ровно сказал Джеймс, но почему-то у меня поселилось чувство, будто он прекрасно понял, что я не договариваю. Твою ж, нет, я не верю…       Не может же такого быть. Ведь не может?       — Ладно, тогда.., — парень помолчал, наконец выдохнул: — мне предстоит это всё объяснить своим.       Послышался его тяжёлый вздох. Вдруг перед глазами встал он, устало трущий глаза ладонью. Да и вообще Джеймс… какой-то странный. Очень задумчивый, будто даже отрешённый.       — У тебя точно всё в порядке? — решилась всё-таки спросить я.       В отличии от меня, парень отнекиваться не стал:       — Да, просто.., — он снова глубоко вздохнул. — Теперь прояснились многие моменты, которые прежде мне были непонятны. Это очень многое объясняет.       — Что, например?       Джеймс помолчал.       — Например давние слова Авраама, что передавались по нашей линии, — сказал наконец он, и я подалась вперёд, вся обратившись в слух; рука крепче сжала телефон. — Уже ближе к концу его жизни, когда он умирал, Авраам сказал своим детям, что… что его уход с родной планеты не прошёл просто так. Это теперь пятно, карма нашего рода. Он сказал, что сам не знает, как именно, но кому-то из них, или из детей их детей и далее придётся взять на себя ответственность и отдать долг. Долг за его ошибку. Сказал, что судьба сама даст ответ, когда придёт время.       Твою налево, и тут судьба! Они что, издеваются?!       — Ты тоже веришь во все эти штучки с судьбой? — не выдержала я. Но Джеймс ответил удивительно серьёзно:       — Не знаю, что там с судьбой глобально, Эвелин, но это ответ. Наш род действительно сильнее прочих людей физически, а Авраам… действительно бросил своих. Как бы там ни было, ты уже пробудила во мне его силу, а значит, долг отдавать придётся мне. И так даже лучше. Ни к чему это ни моей матери, ни тем более бабушке.       Долг…       Слова о долге заставили и проникнуться уважением… и замереть, едва не завыть от странной тоски.       Я тихо шепнула:       — Значит… долг?       Всего лишь долг…       — Не вздумай из-за этого переживать, — посерьёзнел парень. — Это не твоя вина, ты здесь ни при чём. Так нужно, Эвелиш.       Моё имя, смягчённое новым прозвищем, едва не вызвало у меня слёзы. Что же это такое… за что это всё?..       — Что за долг? — заставила себя произнести я, заталкивая непролитые слёзы обратно. — В чём он будет заключаться?       Джеймс помолчал.       — Откровенно говоря, я сам не до конца уверен, Эвелин. Оно само в итоге станет явным, но пока…       Он замолчал, подбирая слова. Я молча ждала продолжения.       — Пока всё похоже на то, что я, как сказал твой Ярил, некто вроде помощника тебе. У меня частично есть твои способности; физическая сила, насколько я понял, примерно равна твоей. А если учесть эту мою способность тебя восстанавливать, так вообще идеально. Не переживай об этом раньше времени, всё равно разберёмся рано или поздно.       Мне не пришло в голову никаких фраз, которые можно было бы использовать в качестве ответа. Взгляд бездумно уставился в окно. Не хотелось говорить вообще ничего. Только плакать.       Джеймс сказал буквально моим мыслям в тон:       — Всё, не грусти, — показалось, что он поднялся на ноги, потянулся. — Я так или иначе мотаюсь на базу, просто совмещу два дела. А с трансформацией… это даже удобно. Будем все одного роста.       Его будто совсем не заботило, как резко изменилась его жизнь…       — И тебе не страшно? — спросила-таки я. — Не страшно из-за новых способностей, из-за того, что теперь на тебе ещё и… долг твоей семьи?       Джеймс снова помолчал.       — Эвелиш, — произнёс в итоге он и так мягко, что, клянусь, я правда чуть не расплакалась; сдерживая слёзы, прикусила губу. Его голос обволакивал, успокаивал: — Я с детства был другим. Физическая сила и прочее всегда было при мне, сейчас оно просто усилилось. А трансформация… ну, это просто новая способность к уже имеющимся, это не страшно, а даже здорово. Вот начну я трансформироваться ещё и в автомобиль…       — Не начнёшь, — тихо прервала я. Джеймс замолчал, и я столь же тихо пояснила: — У нас ограниченная форма. Мы выглядем как трансформеры, но не являемся ими полноценно. Человеческие лица – тому подтверждение. Такие вещи, как трансформация в альтформу, нам не доступны.       — Эх, а я уже представил.., — впрочем, сильно грустным его голос не звучал. Он сказал почти весело: — Ну и ладно, не буду я автомобилем. В любом случае, Эвелин, для меня это не так страшно, как было для тебя.       Напоминание о событиях июля заставили скукожиться, вновь подтянуть к себе ноги.       — Я всегда знал, что отличаюсь от других, Эвелин, — он снова заговорил очень мягко, успокаивающе. — И о долге знал. Раз так вышло… что ж, значит, я его исполню. Мои наверное уже тоже догадались. Я сам об этом подумал, когда трансформировался. Мы всю жизнь подсознательно были готовы, что что-то подобное случится, Эвелин. Не переживай, хорошо?       — Хорошо, — грустно вздохнула я. Джеймс подозрительно замолчал.       — Не нравится мне твой грустный тон, — наконец сердито сказал он, и я вскинула голову. Пульс всё ускорялся.       — Он не грустный! То есть…       Я замолчала. Слова опять кончились. Да и что мне говорить, если тон и вправду грустный?       Джеймс, выждав некоторое время, вкрадчиво протянул:       — Э-ве-ли-на, — от этого тона я неловко опустила голову. А он вдруг выдал очень серьёзно, почти угрожающе: — Не вынуждай меня звонить Рэтчету и просить открыть мне к тебе мост.       ЧТО?!       Я едва не ударилась о стену головой.       Нет, я не верю, он… он это серьёзно?!       А я что… я же этого не хочу, правда?!       — Да я просто!.. Просто.., — я со злостью выдохнула и всё-таки произнесла: — просто накатило резкое осознание ответственности, вот и всё.       В трубке снова стало тихо. От этой тишины мне стало немножко страшно, и я опустила голову, рассматривая узор пододеяльника.       — Эва? — наконец негромко позвал он. — Эва, слышишь меня?       Я зажмурилась, но всё же тихо ответила:       — Слышу.       — Знаешь ли ты, что мне тоже было страшно, когда ты в одиночку пошла к десептиконам? — вдруг спросил он в лоб, так прямо, будто это была очевидная истина. Мои ресницы распахнулись шире, поправляющие волосы пальцы зависли в воздухе. — Прежде я видел тебя в день нападения скраплетов, но то какие-то жуки, а это – огромная армия. И мне очень хотелось тебя остановить.       Джеймс за меня боялся.       Я слушала его слова с замираниям сердца. С губ срывались рваные вдохи. Просто не верилось, что он говорит мне всё это.       Парень продолжил:       — Я не остановил тебя лишь по одной причине. В момент, когда ты собралась к ним, ты выглядела абсолютно спокойно. И в воронку ты входила решительно. Ты не сомневалась.       — Это не значит, что мне было не страшно! — вскинулась я, опять отталкиваясь от стены. — Мне было, было страшно!       — Но ведь ты всё равно пошла туда, верно? — остро спросил он, и любые возможные дальнейшие слова замерли на губах. — Ты пошла туда, невзирая на страх. Ты знала, что так надо. Ты знала, как надо.       Я не находила слов.       — Я это всё к чему, — тон Джеймса вернулся к обычному. — Понятное дело, Эвелин, страх никуда не денется, он естественен. Я и не говорю тебе не бояться. Я просто не хочу, чтобы ты в себе сомневалась. Может, ты не видишь себя со стороны, но я вижу. Я знаю – ты сможешь. Что бы там ни пришлось сделать, ты с этим справишься. Ну и, в конце концов… рядом буду я. Раз уж у нас такая ситуация.       Неверяще я качала головой. От его слов в целом мне стало на удивление легко и очень странно – не верилось, что он правда так думает, говорит про меня. А от последних слов снова накатила горечь.       Всего лишь долг.       — Эвелин, не сомневайся в себе, — сказал он опять построжевшим тоном. — Хорошо?       — Хорошо.., — прозвучало покладисто и очень тихо. Джеймса не устроило:       — Не слышу.       — Да хорошо, хорошо! — я подняла голову и всё-таки улыбнулась. Не могла не улыбнуться.       — Другое дело, — буркнул Джеймс удовлетворённо; мне показалось, он тоже улыбался. — Ну что, всё? Я тогда пошёл к своим? Или есть ещё что-то?       Я быстро прогнала сказанное в голове ещё раз.       — Да всё вроде, — заключила в итоге. — В конце концов, если что, я тебе расскажу в понедельник при встрече.       Однако Джеймс моего энтузиазма не разделил:       — А, кстати об этом, Эвелин, — его тон до такой степени напомнил тон Уилджека, когда он вчера объявил о том, что не останется с нами, что на несколько мгновений мне стало страшно. Не зря в общем-то: — Я ближайшие несколько дней не буду появляться на базе.       Ну что ты… будешь… делать.       — У меня тут немного накопилось с учёбой, плюс дела семейные, — он произнёс это спокойно, но будто бы чуть устало. — Побуду дома, заодно своих успокою.       Свободная рука словно сама медленно обняла коленку. Я подтянула ногу ближе, чувствуя очень странную и очень явную грусть. Показалось, будто меня одним плавным движением погрузили в какое-то мягкое состояние апатии.       Вопрос мой прозвучал почти безэмоционально, хоть и тихо:       — Надолго?       Представилось, как Джеймс жмёт плечами.       — Посмотрим, — сказал он удивительно легко. — Не переживай, скоро вернусь. Если что, номер у тебя есть, звони. Понадобится помощь, не молчи, ладно?       — Угу…       Апатия обволакивала всё сильнее…       — Знаю я твоё «угу», — парень вздохнул. — Ну ладно, давай. Не грусти.       — Не грущу я!       Джеймс усмехнулся и отключился.       Некоторое время я не двигалась. Сидела с телефоном у уха, хотя знала, что звонок завершён. Отложив наконец его в сторону, я подняла голову. Лучи солнца уже не светили мне прямо в глаза, опустились ниже. Мир, окрашенный мягким закатным светом, медленно погружался в темноту, и моё белое окно казалось оранжевым в свете солнца.       Прошло довольно много времени. Солнце уже почти совсем село, оставив после себя лишь слабые росчерки света на небе, а я так и смотрела в это окно. Думая обо всём…       …И не думая ни о чём.