Россия
Первая упавшая с неба капля дождя приземлилась Джеймсу аккурат на лоб и сразу обдала прохладой. Его ресницы дрогнули, но сон – на удивление глубокий, комфортный, лучше чем в сидениях бизнес-класса – держал крепко, и потребовалось ещё несколько капель, упавших уже на щёки и волосы, чтобы заставить парня с неохотой открыть глаза.
Прямо перед его носом, почти полностью загородив обзор, лежали длинные золотистые волосы, настолько вплотную, что невозможно было навести резкость, однако даже с такого ракурса Джеймс уловил – общее освещение изменилось. Стало заметно темнее и, ключевое – пасмурнее.
Очень медленно, буквально усилием заставляя себя, он приподнялся на ладонях, ощущая ими пока что редкие капли начинающегося дождя, и не сдержал мягкого, почти нежного смешка, пусть и слегка удивлённого.
Эвелина, как какое-то живое воплощение весеннего цветка, дремала на дереве, повернув в сторону Джеймса голову, чуть поджав ноги и сложив на животе руки. Нежная, тихая и какая-то очень изящная, словно светящаяся в пространстве с посмурневшим небом. Капли, упавшие и на её лоб, лишь заставили ту едва заметно нахмуриться – шевельнулись на девичьем лице тёмные брови – и сильнее повернуть голову. Она не проснулась или не захотела просыпаться.
Джеймс, невольно затаивший дыхание, опираясь о ствол локтём, протянул к ней ладонь. Вытереть капли, закрыть её от неспешно набирающего силу дождя… но вместо этого он мягко убрал с её лица волосы и, осторожно положив ладонь ей на плечо, едва-едва ощутимо потряс.
— Эва, дождь начинается, — сказал он тихо, мягко, не сомневаясь, что та его услышит. Ресницы девушки действительно дрогнули, Джеймс вновь коснулся её лица. — Эва…
Раздался сонный, сопящий вздох, её ноги поджались сильнее… и Эвелина, не открывая глаз, одним движением перекатилась на бок, к Джеймсу лицом. Обхватывая живот ладонями, она сонно выдохнула и… явно обозначила этим желание спать дальше.
Вдалеке отчётливо стал набирать силу шум дождя. Влага приближалась, деревья в нескольких метрах от них начинали намокать. Скоро мокро станет и здесь.
Джеймс взялся за плечо Эвелины уже ощутимее.
— Эвелиш, надо вставать, намокнем, — сказал он почти проснувшимся голосом. Его припухшие после отключки глаза практически вернулись к нормальному размеру, шум в голове затихал – как ни крути, а короткий сон принёс организму облегчение и немного восстановил силы. Джеймс уже ощущал, что способен встать.
Да вот только Эвелина вставать и не думала. Нахмурившись, она едва заметно дёрнула плечом, будто намекала, чтобы от неё отстали, и сильнее сжалась, словно считала, что эта поза – более чем достаточная защита от дождя.
Шум капель приблизился уже вплотную, на относительно светлой ткани костюма Эвы стали появляться более тёмные следы влаги. Джеймс, понимая, что вставать Эвелина действительно не собирается, не сдержал ещё одной откровенной усмешки. И что только творит с ним эта девушка…
Парень спокойно поднялся, и его макушка мгновенно дала ему понять – дождь добрался до них. Обойдя действительно так и не вставшую Эвелину, Джеймс немного потряс головой, проверяя своё состояние, а затем спокойно, без всяких возражений и будто даже с готовностью наклонился и легко подхватил упорно спящую – или делающую вид, что спит – Хранительницу на руки. Светлые волосы каскадом упали вниз.
Когда её вес полностью оказался на нём, Джеймс не сдержал мягкой улыбки. Даже ещё более лёгкая, чем он помнил. Воздушная.
Он ощутил, как она слегка, будто неверяще дёрнулась, пытаясь осознать, что случилось, и поспешил обратно к лесу, под деревья – капли молотили с каждой секундой всё смелее и смелее. Лес, правда, мало чем сейчас поможет, но хоть так, дальше он всё-таки надеялся, что Эвелина откроет глаза.
Она действительно открыла их, стоило Джеймсу пройти границу и оказаться под защитой деревьев. Чуть приподнимая её, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо, он с откровенной улыбкой спросил:
— Теперь встанешь?
Сейчас ему даже стало искренне интересно: засмущается ли она так же, как засмущалась в сентябре, когда он поднял её, почти потерявшую сознание, впервые? Казалось, всё ещё шокированная произошедшим Эвелина и сама размышляла над этим.
А потом её тонкие руки медленно поднялись и обхватили его шею. Она прижала голову к его груди, и раздалось тихое, почти по-детски произнесённое отрицательное мычание.
Джеймс поймал себя на том, что теперь ему и самому не хочется её отпускать.
— Эв, ну я ж не смогу тебя вечно держать, — вслух он, конечно, сказал другое, но Хранительницу и это не смутило. Она вяло шепнула:
— Тогда ложись со мной. Прямо на землю.
Взгляд Джеймса неуверенно упал на холодную, тёмную, усыпанную остаточной жухлой листвой почву. Слова про «замёрзнешь» он вовремя проглотил, шепнул другое:
— Испачкаешься же.
А она ответила, опаляя дыханием его грудь даже сквозь одежду:
— Отстирается…
Больше «крыть» ему было нечем, причин противиться в том числе и собственному желанию тоже не нашлось, и он спокойно шагнул в сторону ближайшего широкого дерева, чьи торчащие из-под земли корни приподнимали её, отчего почва шла на подъём и отдалённо напомнила ему длинную широкую подушку.
Позволить голове Эвелины оказаться прямо на твёрдой земле он, естественно, не мог, положил девушку и поспешно сам опустился к ней. Руки парня загребли Хранительницу почти сразу, Джеймс подтянул её так, чтобы хоть частично, но она лежала на нём, а не на холодной земле, головой на его груди. Эва не возражала. Отдельно Джеймс попытался хоть как-то собрать её густые волосы, светлым ковром опустившиеся на почву; частично он сгрёб их на её спине и зажал рукой. Девушка будто вообще не переживала.
— Всё равно здесь тоже капает, — сказал он, когда его лоб снова стал местом приземления очередной капли. В целом, неважно, Джеймс был готов спокойно терпеть это, но после его слов Эвелина медленно, вяло повернула навстречу тёмно-серому небу голову. Вгляделась в него взглядом не до конца открывшихся глаз, будто спрашивала, что за ерунду оно творит, и медленно подняла вверх руку. Целиком, вертикально и повернув ладонь параллельно небесам.
Повеяло лёгким теплом, шевельнувшим Джеймсу волосы, над их головами, чуть выше ладони Эвелины явно пробежало то ли бирюзовое, то ли оранжевое марево, и капли дождя резко пропали. Парень заморгал, всматриваясь, и действительно разглядел нечто вроде прозрачного заслона, по которому капли стали стекать, будто по стеклу, но далеко в стороны, больше не касаясь двоих под деревом.
Эва медленно опустила руку, тихо выдохнула и вновь повернулась, зарываясь в Джеймса почти как в подушку. Он провёл ладонью по всему её плечу, растирая.
— Можно было и не уходить, — хмыкнул парень, но Эвелина мотнула головой.
— Тут лучше, — она всё ещё говорила шёпотом, но тон однозначно стал бодрее – проснулась.
И Джеймс, демонстративно обнимая ту крепче, склонился к её голове.
— Ну ладно
я заснул, — он не удержался, коротко и быстро чиркнул носом по её линии роста волос, с удовольствием услышал шумный вздох из приоткрывшихся губ и поднял голову, как ни в чём не бывало заканчивая: — Но почему
ты вдруг отключилась? Неужели не выспалась за ночь? Зачем тогда в такую рань подскочила, могла же доспать?
Она слегка поморщилась. Несмотря на видимую сонливость – у неё даже нос и щёки немного припухли, что делало её невероятно милой, – Джеймс видел, что мозг Эвелины более чем проснулся. Девушка ещё размышляла мгновение, а потом ляпнула, так, будто мысленно сказала себе «Ай, гори оно всё»:
— Я возвращалась ночью на базу.
Его глаза расширились в откровенном удивлении. Девушка хрипло продолжала:
— Я не смогла… не смогла уснуть, не поговорив с ней. С Арси. Я должна была прояснить.
То-то она такая умиротворённая сегодня, вопреки вчерашнему воплощению разгневанной фурии. Он думал, что это после сна и разговора с ним, а похоже, нет. Не только, по крайней мере. Тихо уточнил:
— Прояснила?
Она шевельнулась в его руках, и от этих движений так и сквозило спокойствие.
— Да. — Эвелина помолчала, прежде чем добавить: — Я думаю, об итогах она сама вам позже скажет.
Джеймс в принципе слабо понимал, о чём идёт речь – разве что, это однозначно было связано с историей с каким-то токсином двухнедельной давности, — но на слова Эвелины лишь кивнул.
— И ты ночевала там?
— Нет, я… я вернулась где-то спустя час-полтора.
— Тогда почему не выспалась?
Разумеется, он не делал из этого допрос, и руки его продолжали удерживать Эвелину, едва заметно гладить плечи, но девушка отчего-то вдруг напряглась всем телом и подозрительно затихла. Встревоженный такой реакцией Джеймс тоже замер.
— Эва, что-то случилось? — подозрительно уточнил он, и показалось, что Хранительница дышать перестала. Джеймс откровенно напрягся.
Где-то с минуту молчали оба, парень подавлял в себе желание повернуть её, развернуть лицом к себе. Он тревожился, но не смел давить, терпел. В конце концов начал максимально аккуратно:
— Эва, если…
— Меня мучают кошмары.
Слова, которые она протараторила и одновременно – будто вытолкнула из себя силой, на миг погрузили его в чувство растерянности. Успевший надумать худшее Джеймс невольно расслабился, хотя серьёзности проблемы отрицать не мог. Он и не представлял, чтобы у неё проблемы со спокойным сном. Аккуратным движением парень убрал прядь с лица зажмурившейся Эвелины.
— Давно? — спросил он тихо, подталкивая её к тому, чтобы открыться. Девушка вздохнула.
— С августа. Я вижу… мне снится битва.
Дальше Джеймс только слушал немного сбивчивый, тихий и наполненный паузами рассказ о событиях на Космическом мосту. То, о чём он знал в общих чертах с рассказа дяди и что в целом служило больше подспорьем для представления крутости Эвелины, сейчас раскрывалось перед глазами несколько иначе. Девушка не описывала каждый момент поминутно, но рассказывала о своих чувствах в те секунды, и так лихорадочно, так сжавшись в его руках и так нервно цепляясь за его плечи пальцами, что в какой-то момент Джеймс понял – она
впервые кому-то об этом рассказывает.
Он – первый, кому она решилась рассказать.
— Я постоянно слышу их в своей голове, — прошептала Эвелина болезненно, когда повествование подошло к концу. К этому моменту Джеймс уже перехватил одну её ладонь, прижав к груди, и теперь пальцы Эвы стискивали его руку. — Лиц… фейсплетов уже почти не вижу, знаю, что они одинаковые, всё тонет в темноте… Я задыхалась ночами. Знаю, прекрасно понимаю, что тогда было без вариантов, что они хотели убить Арси, убили бы меня, если бы могли, но не могу… никак не могу забыть. Их шёпот, крики душат, а я не могу отделаться, избавиться от ощущения, что руки в крови.
Она судорожно вздохнула, почти всхлипнула и спрятала лицо у него на груди. Джеймс инстинктивно, мгновенно потёр ладонью по её спине, чуть надавливая, проводя пальцами по позвоночнику и рёбрам. Её дыхание тут же выровнялось, хоть и осталось шумным.
Дождь, барабанящий буквально в паре метров от них, звучавший всё это фоном для голоса Эвы, внезапно стал глуше, словно отошёл на второй план, не смея заглушать собой болезненных вздохов Хранительницы. Вся природа будто преклонялась перед ней. Джеймс выждал немного, гладил её спину, макушку, волосы, водил пальцами по сжатой в его руке ладони. Когда Эвелина, казалось, немного пришла в себя после откровения, он подтянул её чуть выше.
Девушка, поняв его намерения, послушно переместилась, переложила голову с его груди на плечо и медленно подняла взгляд. Белки́ были белыми, хотя линия губ болезненно сжималась.
Он подался к её лицу.
— Тебя мучает только это? — спросил он тихо, сдерживаясь от желания её поцеловать – сейчас нужно было сделать другое. Девушка нахмурилась непонимающе, и он пояснил: — Тебе не снятся моменты, когда было страшно, когда Мегатрон, Старскрим, ещё кто-то пытались уничтожить тебя, когда Арси заразили Тёмным энергоном, когда ребята боялись подпускать тебя к ней… Тебе снится исключительно то, где ты была вынуждена защищаться?
Казалось, Эвелина никогда не рассуждала об этом в таком ключе. Немного хмурясь, она наконец медленно кивнула. Джеймс снова погладил её голову. Следующие слова он произносил очень медленно, тщательно взвешивая и подбирая каждое:
— Мне кажется, что главная проблема в том… что в глубине души ты продолжаешь считать, что можно было поступить иначе, Эвелин. Использовать другой вид магии, отключить их, обездвижить, ещё что-то. Ты перебираешь эти варианты в голове, хотя отлично знаешь, что, как только они бы очнулись, напали бы на тебя и Арси незамедлительно. Ты бы, конечно, не пострадала, а Арси? Даже одна спасённая тогда жизнь могла в последнюю секунду обернуться против вас.
По тому, как при этих словах едва заметно задрожали веки её расширенных глаз, Джеймс понял – угадал. Снова провёл пальцами по её затылку.
— Поэтому автоботы своих врагов убивают, Эвелина, — сказал он спокойно. — Не потому что им так хочется, а потому что не хотят, чтобы потом убили их.
Она едва-едва слышно хмыкнула. Очень горько и очень по-взрослому.
— Вот так мы и не можем выйти из этого порочного круга. Убийствам нет конца, каждое из них – противоестественно.
— Война в принципе противоестественна, — тяжело откликнулся он. Пальцы прошлись по её волосам. — Когда воюешь много лет… естественные чувства атрофируются. Поэтому автоботам убивать легче. И можно подумать, — он вдруг слегка повысил голос, неожиданно нащупав мысль, — что пусть тогда они и убивают. Ты могла действительно обездвижить их, дать Арси возможность разобраться самой. Но если по итогу всё всё равно сводится к убийству – есть ли разница, кто именно убивает?
— Для меня – есть…
— К этому мы перейдём, когда примешь для себя первое, — шепнул Джеймс мягко, снова провёл носом по её волосам, практически касаясь им макушки. — Примешь, что ситуация была ужасная, страшная, противоестественная, как угодно, но тогда убить – было самым безопасным выходом из неё. Обходные пути ищут, когда невысокие риски. А в твоём случае никак нельзя было рисковать.
Эвелина тихо вздохнула через нос и повернула голову, пряча у него на плече лицо. Джеймс положил всю ладонь ей на макушку.
— Иногда приходится так поступать. Не мне тебе рассказывать об этом, но прими для себя, что по-другому было просто нельзя. А то, что у тебя до сих пор болит душа… говорит лишь о том, что твои чувства не атрофировались, что ты всё ещё помнишь, ценишь жизнь. Даже жизни врагов.
Её пальцы чуть шевельнулись в его ладони. Дыхание вновь стало тихим, но лица Эвелина не подняла. Он молча продолжал гладить её по волосам. Через какое-то время она прошептала:
— Я перестала видеть кошмары после нападения скраплетов, Джеймс, — слова звучали неразборчиво и глухо, и Эва вынужденно повернула голову, открывая лицо. — В ту ночь я была такой вымотанной… а после они не возвращались. Мне наконец стало спокойнее, я смогла спать ночами. Но вчера, когда я на несколько мгновений успела решить, что убила того механоида…
Она запнулась, почти подавилась вдохом. И с коротким выдохом завершила мысль:
— Мне казалось, что я сумела с этим справиться.
«С этим так просто не справляются, Эвелина.»
Джеймс лежал какое-то время вместе с ней в тишине. Водил пальцами по её ладони – пальцы Эвы шевелились в ответ – вслушивался в действительно тихое дыхание – как же давно ты с этим живёшь, Эвелина? – и, давая ей передышку, одновременно давал передышку себе. Искал такие слова, которые не сделают хуже, не заставят её пожалеть, что открылась вообще.
Наконец он заговорил, глядя прямо перед собой:
— Не беги от этих воспоминаний, Эвелин. Они не исчезнут до тех пор, пока ты не примешь их в себе. Ты можешь пытаться блокировать их, но это поможет ровно до момента… пока что-то не сорвёт защиту, как произошло вчера.
Он замер ненадолго, неуверенный, что стоит так делать, оценил практически несчастное лицо Эвелины… и с мысленным «к чёрту», подставив ладонь ей под голову, резко перекатился, сбрасывая Эву на землю и мгновенно нависая над ней.
Коротко вскрикнувшая от этих действий девушка широко распахнула глаза – следов боли на её лице как ни бывало, как не было и гнева или паники. Лишь испуг, вызванный неожиданностью. Мысленно выдохнувший от облегчения Джеймс склонился над ней ниже, на грани того, чтобы вжать её собой в землю. Дыхание Эвелины мгновенно стало глубже, запах моря, до этого исходящий от её кожи, смешался с лёгкими нотами сирени.
— Никогда не вини себя за самозащиту, Эвелина, — от её близости, от её запаха и этих распахнутых глаз его голос понизился. Произнеся эти слова, он почувствовал, как Эва под ним дёрнулась всем телом, будто он неприятно сковырнул какой-то давний, застарелый нарыв… или наоборот, резким движением выдрал из неё когда-то застрявший в теле осколок, наконец дав шанс ране зажить.
Глядя ей в глаза, в это жидкое пламя её радужки, он чуть наклонил голову, носом проходя миллиметре от её лица, обжёг медленным дыханием и закончил хрипло и твёрдо:
— И за защиту близких не вини. Автоботы убивают своих врагов почти каждый день, обычные люди при нападении преступников, убивая, спасают друг друга каждый день. Противоестественно – это молча стоять, когда твоим близким грозит опасность.
Джеймс замер над её лицом, не моргая, позволяя ей, окончательно потерявшей контроль над дыханием, вглядеться в самую глубину его взора, прочитать в нём твёрдость и уверенность сказанного. Ради своего ребёнка мать готова уничтожить мир. Человек любого готов порвать ради своих близких, а ради собственного выживания вовсе готов стать зверем…
«Об этом ты подумала, Эвелина? Потому что однажды… тебе уже пришлось выживать?»
Он позволил ей увидеть в его взгляде всё. Дождался момента, пока женские ресницы не дрогнули, показывая, что последние стены вины рухнули, позволяя поверить. А затем Джеймс наклонился и наконец поцеловал её.
Поджались её ноги, задрожали руки и перемешалось дыхание. Он целовал её не так, как совсем недавно на дереве, он целовал, выверяя почти каждое движение, где-то намеренно заходя глубже, а где-то обдавая уверенной, спокойной лаской. Целовал так, чтобы задрожали колени, а в глазах потемнело, и в какой-то момент не выдержал – вжал в землю всем весом, поцеловал так, что задрожал сам. И медленно отстранился.
Запах соли почти растворился. Сирень мешалась с шоколадом, синеватые губы Эвелины налились цветом, слегка припухли. Он криво улыбнулся, довольный, и неспешно опустился обратно на землю, сбоку от неё. Явно не знающая, как ей восстанавливать дыхание, Эва с опаской прижалась к нему.
Не сказать, чтобы опасения её были пустыми. Тело парня вполне отчётливо говорило ему, что он прошёлся по самому краю.
— Время ещё есть? — спросил Джеймс не без улыбки, когда Эва слегка расслабилась. Та в недоумении приподняла голову.
— До чего?
— До момента, когда тебе придётся, как Золушке, срочно бежать домой, — хмыкнул он. — Я про родителей твоих.
— А.., — показалось, что она слегка покраснела, — ещё… ещё полчаса.
«Не красней так, Эвелин, не усиливай мысли, сдерживаться от которых в твоём присутствии сложно и так.»
— Хорошо, — он сказал это подчёркнуто легко. — Что ж, раз сон мы с тобой себе благополучно сбили…
Эва совсем сжалась в его руках, и он тоже стиснул хватку.
— Самое время продолжить «правду»! — радостный возглас на выдохе и лёгкая, безмятежная улыбка. — На чём мы там остановились?
Ему пришлось изо всех сил сделать вид, будто он не заметил, как Эвелина выдыхает, будто не выдохнул вместе с ней сам, отпихивая неуместные, притягательные мысли прочь. Она в его руках едва уловимо краснеет, смущается и так остро на всё реагирует… даже не подозревая, в силу не до конца отступившей неуверенности, насколько сильно его самого к ней тянет.
И тяга эта, так отчётливо проявившаяся сегодня, разумеется, будет усиливаться. С каждым днём – всё больше.
— Я первая, — сказала она быстро, словно чувствуя его мысли, и он усмехнулся. Звук дождя вернулся, уверенно и весело застучал по земле вокруг и по заслону над ними. — Скажи… на кого ты учишься?
Эвелина
— Ох, вспомнить бы, как это звучит на русском, — Джеймс поднял глаза к небу, прикрыл их. — Что-то вроде… инженерия и технологии в общем.
Когда я восхищённо присвистнула, он стиснул меня в своих руках и весело сказал:
— Бросай свою экономику и давай на инженерию. Будешь в компьютерных системах копаться.
— Я смотрю на Рэтчета и мне плохо, — отшутилась я, улыбаясь. — Им я, конечно, восхищаюсь, но нет, в это я не полезу.
— Времени подумать у тебя всё равно навалом, — Джеймс пожал плечами. — Теперь мой вопрос.
Игра продолжалась в спокойном, немного весёлом и до невозможности уютном темпе, будто отражала собой всё то, что окружало сейчас нас. Было холодно, дождь стучал по земле, по моей защите над нашими головами, стылая и довольно твёрдая почва заслуживала вообще отдельных комментариев, но грея себя собственной силой… да какое там, греясь в руках Джеймса, я словно лежала на невероятно удобной подушке. На дакимакуре, если уж на то пошло.
Серьёзно, мне было немного совестно, но Джеймс первый, пользуясь моим полусонным состоянием, практически затащил на себя, а отказаться потом от лежания на нём, таком удобном и тёплом… ну, нереально. В какой-то момент я осмелела и всё-таки, совсем немножко, вот прям чуть-чуть, но закинула на него ногу. А что, дакимакура!
Хотя делать это было страшно. То, как темнел у Джеймса взгляд и как теплело у меня внизу живота… пугало.
Но игра продолжалась, его руки грели, мы улыбались, смеялись и снова каким-то непостижимым образом, выборочно, точечно, но сближались. Джеймс немного рассказал об учёбе, я рассказала, как упорно готовилась к экзаменам, как рада сейчас до одури, что получила этот год передышки, но что лишь теперь задалась вопросом, верно ли выбрала направление. Потом он рассказал о своём бывшем однокурснике, который поступил в тот же год, что и он, передумал, поступил в другое место, передумал снова… и сейчас благополучно, аки блудный сын, всё-таки вернулся в изначальное место. Я хохотала до колик.
С упоминанием его однокурсников как-то сами собой пошли разговоры о друзьях Джеймса из Америки. Косвенно напомнив мне ещё раз о рассказанных им в прошлый раз конфликтах со сверстниками из России, он очень спокойно, будто это вовсе было не с ним, рассказал про случившийся довольно грандиозный конфликт уже в Америке, где-то в средних классах и аж до драки. Достигла апогея длительная травля одной частью класса другой.
— Мы все из разных семей происходили, — говорил Джеймс, пальцами гладя мне голову. — Ладно бы просто кто из богатых, кто из бедных, но были и те, кто из семьи беженцев, кто из тех, у кого родные сидели, про связь моих с правительством тоже как-то узнали. Разделились все на два лагеря, на более адекватных и менее. В итоге после того случая у меня осталась всего парочка настоящих друзей. После стало гораздо легче, но… да, без рукоприкладства не обошлось.
Я только потёрлась щекой о его плечо и сжала крепче его ладонь. Несмотря на спокойный тон, описанное пугало. Вот до чего доводит обычная зависть, замешанная на юной крови буйных подростков.
Казалось, буквально всё сошлось для того, чтобы следующей открылась я. Что я и сделала, и это откровение далось практически легко. После разговора с Арси прошлое уже не казалось таким ранящим, таким давящим и свежим. Оно словно ушло на второй план, и, рассказывая Джеймсу про свою ситуацию с одноклассниками, я ловила себя на том, что тоже почти спокойна.
Однажды… настанет день, когда ничто во мне уже не дрогнет при воспоминаниях. Мне станет всё равно.
— Вот почему ты так отреагировала на то, что я промолчал, — сказал Джеймс тихо, когда я закончила. Прямо, как с Арси, я к этому не подводила, но он всё равно догадался. Не видя смысла отвечать, я молча отвела взгляд. Что теперь про это говорить, было и было, свою позицию на эту тему я Джеймсу уже озвучила.
Тем неожиданнее было почувствовать, как он глубоко вздохнул, а затем услышать:
— Прости.
Я в удивлении повернула голову.
— Мы ведь уже…
— Неважно. — Он скривился. — Эв, последнее… последнее, чего бы я хотел, так это действовать как те, кто в прошлом тебе причинял боль.
Слова настолько тронули меня, что я замерла. Медленно приподнялась, повернулась, отстраняясь от Джеймса и упираясь локтём в землю, заглядывая ему в лицо напрямую.
Это можно было считать очередным моментом. Очередной секундой, когда я поражённо понимала, что сделан ещё один шаг, очень большой, очень важный. Смотря Джеймсу в глаза, снова и снова задавалась вопросом: как? Как ты смог так точно услышать, так точно понять меня? Как сумел вычленить то, в чём я порой себе признаться не смела?
Конечно, я медленно наклонилась к нему, подалась к его лицу. Длинные волосы, и без того на моей спине лежавшие не иначе как чудом, от этого движения наконец рухнули по сторонам, частично загораживая мне лицо, и я небрежным, привычным движением отбросила их в сторону, за правое плечо. Концы легли на землю.
Вот здесь момент и закончился, потому что всего через секунду Джеймс, только-только неотрывно смотревший на моё лицо, практически ахнул, и раздалось его:
— Эва, ну куда ты волосами на грязное!
Он мгновенно потянулся за спину, и немного сбитая с толку такими резкими переменами я почувствовала, как он попытался собрать мне волосы.
Не понимая, в честь чего такая реакция, немного неловко пробормотала:
— Да ладно тебе, что им будет…
Джеймс не проникся.
— Эвелин, ну перекинь их хоть сюда, куда ты их на землю…
— Ладно, стой! — я вынужденно села, отстраняясь от него, быстро прошлась пальцами по прядям, избавляясь от веток и пыли, и в пару движений скрутила всю шевелюру, а затем спрятала её под свитшотом.
Возвращаться к Джеймсу действительно оказалось всё равно что возвращаться в любимое одеялко.
— Теперь ты доволен? — спросила я, устраиваясь щекой у него на груди. Ладонь Джеймса медленно легла мне на плечо, вторая аккуратно коснулась волос на макушке.
— Как-то я не подумал, что так можно было, — выдохнул наконец он, и я рассмеялась.
Вопреки ожиданиям, руку с моей головы Джеймс так и не убрал, продолжил в ней копаться, норовя вытащить из-под кофты только что убранные волосы, и в конце концов я вскинула голову и сама протянула руку к его макушке, пальцами быстро пробегаясь по его тёмным волосам.
— Эй, мне иногда кажется, что мои волосы тебя интересуют больше, чем я, — произнесено было с улыбкой, чисто как шутка, но рука Джеймса подозрительно замерла. Не ожидавшая такого я мгновенно посуровела, подняла брови. Пальцы вот прям совсем чуть-чуть натянули тёмные пряди.
Неловко мне улыбнувшись, он тихо сказал:
— Мне нравится их касаться.
Настолько приятные и просто произнесённые слова едва не заставили млеть. Мгновенно сменив гнев на милость, я расплылась в улыбке и, когда ладонь Джеймса мягко зарылась мне в волосы со стороны виска, невольно прикрыла глаза. Рука выпустила его шевелюру, легла куда-то Джеймсу на плечо. Сквозь темноту сомкнутых век раздался его мягкий голос:
— А ещё ты похожа в такие моменты на котёнка.
От этого комплимента я уже смутилась и прямо так, не открывая глаз, опять потянулась к его голове, снова коснулась тёмных прядей.
— Мне тоже нравится.
Впрочем, через пару секунд я поймала себя на мысли, что фраза звучит двояко, и поспешно поправилась, открывая глаза:
— В смысле, мне нравится копаться в твоих волосах.
Не говорить же, что у меня мурашки по телу идут и вообще я млею и разве что глаза не закатываю, когда кто-то чешет мне голову.
Джеймс только вздохнул:
— Встретились как-то два фетишиста…
Я захихикала, пальцами уходя в сторону его виска.
Дождь мягко стучал, оттеняя звуки наших тихих смешков, возни и продолжающейся «правды». Время уходило, момент моего «отбытия» постепенно приближался, и, конечно, согласно безотказно действующему закону подлости, сон, который мы вроде как с Джеймсом сбили, стал подозрительно возвращаться. Постепенно, аккуратно и так ненавязчиво, что момент, когда стоило срочно подскочить, смахивая наваждение, был благополучно упущен. В какой-то момент мы снова просто лежали, Джеймс ровно, я – головой у него на груди, из-за позы не видя лиц друг друга, но друг за дружкой зевая. Дрёма накатывала уже настойчивее, буквально приглашала в свои объятия.
О да, идея заснуть прямо на парне казалась весьма и весьма заманчивой. Дыхание Джеймса тоже стало крайне подозрительно замедляться, так что я, собрав в кулак остатки силы воли, стала закидывать парня вопросами активнее. А когда они, в виду засыпающего мозга кончились, стала просить Джеймса придумывать новые. Отвечали уже оба, потому что в ином случае рисковали действительно уснуть.
— Эва, да я всё, не знаю уже, — хриплым полушёпотом сказал в какой-то момент Джеймс, когда я снова дёрнула его с замечанием, что тот опять надолго замолчал. — У меня мозг уже не варит.
— А мой перестал варить ещё минут десять назад, — бескомпромиссным – насколько это было возможно в полусонном состоянии – тоном отрезала я. Окружающая действительность начинала потихоньку расплываться перед глазами. — Нам срочно нужны идеи, если не хочешь убегать от ружья моего папы.
Нос Джеймса чиркнул по моей макушке. Раздалось его бормотание:
— Ты говорила, что у него его нет…
— Купит, — буркнула вяло. Мозг лихо принялся рисовать абсурдные картины папы в панаме, с радостной и шальной улыбкой держащего в руках длиннющее ружьё, с него эдак ростом… от пропасти, именующуюся сном, я спаслась, не дойдя буквально шаг, распахнула глаза и затрясла головой: — Так, а тебе самому разве не надо возвращаться?
Ответом мне послужил сначала длинный, полусонный вдох Джеймса, а лишь затем его голос:
— Мать меня вообще отпускать не хотела, но я здесь, как видишь.
— Надолго?
— На сколько мне заблагорассудится, — ответ на выдохе, снова больше напомнивший бормотание. — Главное, чтобы на связи был.
Когда опять повисла тишина, легко и играючи потянувшая нас обоих во всё тот же сон, мне пришлось снова активно потрясти головой.
— Бр-р-р, нет, так нельзя, — я приподнялась, чуть поворачиваясь и перекладывая голову, чтобы спать было не так удобно. Спросила подчёркнуто живо: — Пойдём по самому банальному, какой твой любимый цвет? У меня все оттенки бирюзового и мятного.
— Угу, я заметил, — Джеймс глубоко вздохнул, явно не сильно довольный моим упорством в вопросе сбивания его сна, но… а что я могла поделать. Впрочем, протерев лицо рукой, он всё-таки послушно ответил: — У меня одного цвета нет, нравятся оттенки серого, тёмного серого…
— Я заметила, — выразительным тоном откликнулась я, подкалывая его в ответ. Без особого, впрочем, рвения, губы еле шевелились. — Твой антрацитовый корпус я помню.
— Антра что?
Боже.
С тяжёлыми веками думать, а тем более говорить вообще не хотелось, но я заставила себя с неохотой ответить, пусть и короче, чем могла бы:
— Ну цвет такой, тёмно-серый. Как… ну как графит у простого карандаша. Вот такой же.
— Понял, — шепнул он максимально послушно и вяло. Получил за это не менее вялый тычок в бок и неспешно, без всякой охоты продолжил: — Вот этот антра, потом в целом нравится красный, неоново-зелёный… дальше по ситуации, по-разному везде.
Хоть я и уговаривала себя вслушиваться, по большей части на протяжении ответа глаза мои оставались закрытыми. Я заставляла себя их открывать лишь периодически, и то исключительно для того, чтобы хоть в последние секунды просыпаться. Голова тоже снова съехала вниз, в удобное положение. Джеймс же, судя по тону, глаз не открывал вообще, а потому шансов внезапно отрубиться имел ещё больше.
Прекрасно его в эту секунду понимая, я шумно выдохнула и низким, порыкивающим голосом попросила:
— Джеймс, не молчи.
Когда он не отозвался в первую, а потом во вторую и третью секунды, мне показалось, что всё, эту битву со сном мы благополучно проиграли. Стоило бы сразу подскочить самой, а следом тряхнуть Джеймса, но преодолеть сонливость уже в неизвестно какой раз оказалось для меня невозможно, и уснула бы я благополучно, наплевав на всё, если бы спустя всего пару секунд Джеймс неожиданно не взял себя в руки и стремительным усилием не подтянулся выше, переходя больше в положение полусидя-полулёжа. Следом за ним переместилась и я, поползла вниз, скатываясь, так что дальше руки Джеймса приподняли уже меня. Очнувшись к тому моменту, я приподнялась и сама, забираясь выше.
— Всё, не спим, — сказал парень всё ещё хрипло, но уже чуть бодрее. Глаза он теперь держал открытыми. Не испытывая, к сожалению, того же заряда бодрости, я вяло подняла голову, когда Джеймс после недолгих раздумий не очень радостно, но старательно произнёс: — У нас были цвета… тогда давай про цветы. Какие у тебя любимые?
Я невольно издала короткий смешок.
— Одного цветка нет, — здесь сделала паузу, показывая, что осознаю, насколько точно сейчас повторяю фразу Джеймса про цвета. Мозг, у которого украли возможность отдохнуть, работать вообще не хотел, но я всё же вяло продолжила: — Нравятся несколько… люблю полевые цветы очень. Ну, не все, многие. Ландыши, ромашки, колокольчики, подснежники, крокусы, незабудки… васильки.
Джеймс подозрительно промолчал на данное высказывание. Я же, потратив несколько секунд на небольшую слабость, зажмурилась и потрясла головой. Как же спать хочется, просто невыносимо. Ещё и Джеймс такой тёплый…
Закончила уже бодрее:
— А вообще фиалки, ирисы… ну и розы.
И после этих слов раздался очень громкий смешок, вперемешку с облегчённым выдохом:
— Ну слава Богу, розы. — Джеймс явно заподозрил, что я лежу всё ещё слишком удобно для сна и подтянул меня максимально высоко, чтобы тоже полусела. Я послушно положила голову ему на плечо, слушая посмеивающийся голос: — Я уже напрягся. Ромашки, колокольчики… Где же классический букет из сто одной розы?
Я тоже прыснула.
— Розы красивые, люблю их с детства. — Я слегка поворочилась, устраиваясь удобнее, положила руку Джеймсу на плечо возле самой шеи и продолжила: — Просто папа, как я один раз выбор в пользу роз сделала, стал дарить только их, не заморачивался, а полевые, сколько бы я ни просила позднее – никогда. Так что вот… Розы я тоже люблю, просто на данный момент слегка поднадоели. Ну, а у тебя какие любимые?
В адекватном состоянии я бы, наверное, не стала этот вопрос задавать. Но в моём полусонном – обессудьте. Джеймс медленно повёл плечами.
— Ну чисто визуально мне тоже розы нравятся, — сказал он по счастью спокойно, без подколов. — Запах у них тоже приятный, вот как-то раз маме подарили лилии… и я подумал, что это был коварный план по выселению нас из дома, воняли они ужасно. С розами такого нет. К остальным.., — он ненадолго замолчал, — ну я ровно отношусь к цветам в принципе. — Снова небольшая пауза, и вдруг ровный голос набрал громкость: — Так, Эва, не спи!
— Да я слушаю, — буркнула с откровенным недовольством, демонстративно поднимая с его плеча голову – та тут же отозвалась неприятной болью. Джеймс, увы, очень точно поймал момент, когда я действительно начала опять отключаться.
И он это явно понял, недовольно мотнул головой.
— Вот не надо, я вижу, что засыпаешь!
— Может, мне вообще встать? — раздражённо осведомилась я, показательно приподнимаясь, хотя прекрасно осознавала, что никуда я не встану. Всё тело просто молило о пощаде даже при мысли о подъёме, но угроза на Джеймса подействовала.
— Да лежи, лежи. — Он положил ладонь мне на голову, прижимая её обратно к своему плечу, и я удовлетворённо хмыкнула, послушно облокачиваясь об него. — Не спи только. Так, розы… Этих роз вообще огромное количество, любишь прямо все?
— Ну почти, главное, чтобы светлые.
— Они же ещё разных размеров бывают, есть мелкие… как их.., — он задрал голову, медленно покрутил шеей, — кустовые, что ли.
— Да, знаю, — кивнула всё так же вяло, но послушно включаясь в разговор, — очень красивые. Но папа дарит одни и те же, крупные, везёт, если хоть цвет отличается. — Вдруг, немного проснувшись, я задрала голову. — Погоди, ты так хорошо разбираешься в цветах?
— Знала бы ты, сколько я их повидал за свою жизнь, — по тону стало слышно, что Джеймс закатил глаза. — Я перестал считать розы банальными с тех пор, как однажды пришлось искать… секунда… Психотрию возвышенную, во.
— Что? — я громко прыснула. — Это кому ты такую дарил?
— По счастью не дарил, выглядит она – ужас. — Его разве что не передёрнуло. — Проект в школе делали, аж вспоминать не хочется.
Опуская голову, я невольно прошептала:
— Это ты ещё про трахелиум не слышал…
— Что?
— Неважно.
После была ещё пара вопросов ни о чём, мы глянули время… и всё-таки сдались, поставили на телефонах будильники и позволили себе поддаться слабости, хоть пять минуточек спокойно вздремнуть. Понять, удобно ли себя ощущал лежащий на голой земле, без возможности даже руку под голову положить Джеймс, мне было сложно, но насколько я могла судить по дыханию, он правда сумел уснуть. И пусть руки, всё ещё обхватывающие меня, чуть-чуть ослабли… он продолжал держать.
Сама я полноценно не заснула, возможно задремала, но сквозь дымку этой дрёмы я продолжала ощущать каждый, медленный подъём грудной клетки Джеймса, различала мягкий стук дождя, так по счастью и не превратившегося в ливень, и ловила себя на том, что улыбаюсь, утыкаясь носом Джеймсу в кофту.
В конечном счёте дремали мы, конечно, немного дольше пяти минуточек, и, когда наконец заставили себя встать, стало ясно, что к возвращению родителей я слегка запаздываю. Тем не менее подрываться с места мы не стали, спокойно потянулись, разминая мышцы, потом отряхнулись, оглядели друг друга со стороны – спину Джеймса я отряхивала довольно долго, а на моей ноге следы земли вообще убрать полностью не вышло, но в целом трагичных повреждений одежда не получила.
Затем Джеймс вернулся к границе леса, затаскивая слегка промокший мотоцикл глубже, и, вернувшись, сказал:
— Можем на нём поехать, но так вряд ли быстрее выйдет.
Я вспомнила, какой крюк нам пришлось делать в прошлый раз, и кивнула.
— Да, пешком точно быстрее.
Признавать это было грустно, ведь тогда получалось… что пришла пора расставаться. Джеймс мгновенно рассеял эти мысли простым вопросом, произнесённым с улыбкой:
— Проводить?
Конечно, я мгновенно тоже начала улыбаться.
— Не боишься оставлять тут мотоцикл?
— Тут никого, так что нет.
Я оглядела Джеймса, успевшего слегка промокнуть, прислушалась к стучащим каплям… а затем убрала заслон над нами. Дождь радостно полился мне на макушку и плечи.
— Что ж.., — я вдруг улыбнулась широко и хитро; внутри что-то начало петь, льющаяся вода с небес будто только усиливала желание сорваться с места. — Ты ведь умеешь быстро бегать?
И он шагнул ко мне, сверкнув моей любимой, немного кривой улыбкой.
— В том числе и под дождём, Эвелина.
* * *
Россия
Московская область
Дождь накрыл собой довольно приличную часть всей области, и домой Мария и Игорь возвращались именно в его сопровождении. Почти от самого момента выезда и буквально до дверей дома капли стучали по крыше машины и размывали дороги, так что последние метры пришлось преодолевать ползком.
Поездка в целом оставила после себя исключительно положительные эмоции, и единственной ложкой дёгтя можно было считать лишь лёгкую тревогу Марии, преследовавшую её с пятницы. Уже сейчас, возвращаясь, она искренне не понимала, в честь чего развела панику, но весь первый и второй день отсутствия ей было очень и очень неспокойно от того, что они оставили дочь дома.
Глупо, однозначно. Ангелина давно выросла, на пару дней они оставляли её одну не впервые, да и в июле этот срок сильно увеличился и приравнялся аж к месяцу. Правда, в итоге после этого материнское сердце ещё дольше отходило, не в силах понять, что такого случилось за время её отсутствия – Ангелина словно на глазах менялась, стремительно и почти до неузнаваемости. В каком-то смысле казалось, что она не просто менялась, а отдалялась…
Она просто взрослела. Рано или поздно это ведь должно было произойти. Но лишь сейчас, едва ли не впервые за довольно долгое время, Марии захотелось, чтобы этот процесс всё-таки замедлился, позволив дочери ещё хоть немного побыть малышкой. Побыть рядом с ними.
Впрочем, уже заходя в дом, Мария от этих мыслей практически избавилась. В этом очень помогла ещё одна ложка дёгтя, о которой она практически забыла:
— Не говори мне, что не заметила, как он на тебя смотрел, Маш, — недовольно говорил муж ей в спину.
— Игорь, не придумывай, — она бескомпромиссно качнула головой. — Это была просто вежливость.
— А по-моему – не только она.
— Ты очень хочешь это обсудить?
Замок щёлкнул, и Игорь был вынужден замолчать, понимая, что сейчас к ним скорее всего выбежит Ангелинка. Мария мысленно вздохнула. Когда они выезжали из отеля, на ресепшене ей очень мило улыбнулся один из работников довольно приятной внешности, а затем настоятельно предлагал помочь с сумками. Как раз вернувшийся к тому моменту Игорь, конечно, мгновенно пресёк это дело, но как с момента выезда начал бухтеть, так тормозить и не собирался.
Мария, разумеется, понимала, что то была никакая не вежливость – привлекательные женщины, привыкшие к вниманию, отлично умели отличать её от прочего, – но какой смысл об этом говорить? На знаки она не отреагировала, как и при всех прочих ситуациях – замужняя женщина – не случилось буквально ничего, к тому же Игорь практически мгновенно показал себя. Так и зачем это обсуждать?
В дом она заходила с мокрым зонтом и туфлями. Холодов Мария не боялась, так как в машине были, но дождя как-то не учла. С наслаждением скидывая плащ, она оглянулась, готовая приветствовать дочь… но нигде её не увидела.
— Ангелинка-а! — позвала мать, предположив, что дочка их появление пропустила – что было редкостью. — Мы дома!
Ответом была тишина, не считая стука дождя позади и затаскивающего сумки в дом Игоря. Мария слегка нахмурилась и обернулась к мужу.
— Может, спит? — предположил он, тоже непонимающе хмурясь. Мария посмотрела наверх – из коридора была немного заметна пустая лестница – и приготовилась скидывать туфли, чтобы проверить, как вдруг за спиной раздалось:
— Я здесь!
Мария оглянулась, и позади отступившего от выхода Игоря, только-только собравшегося закрывать дверь, возник их ребёнок. Довольная и будто немного запыхавшаяся Ангелина бодро вскочила на порог и сама закрыла дверь, отрезая звуки дождя. Тряхнув головой, она неловко улыбнулась.
— Простите, чуть-чуть задержалась.
Отца она обняла первым, пока Мария хлопала глазами, силясь понять, что её поражает больше. То ли то, что дочь пришла с улицы, то ли…
— Ты почему такая раздетая? — наконец выдохнула она, расставив удивляющие её пункты по приоритетности, но тоже распахнула объятия. — На улице же холодина!
— Мне не холодно, — спокойно заверил её неугомонный ребёнок, крепко обнимая, и Мария отметила, что Ангелинка действительно тёплая. Сколь же и легко одетая.
— Хоть куртку бы накинула! — материнское сердце не унималось. — Куда ты надела костюм этот, он же для весны!
— Нормально, в нём тепло. Когда б ещё я его надела, сейчас время самое.
— Ты вся мокрая, — отметил наконец отец. Этот пункт Мария даже комментировать боялась, от одного вида влажных волос дочери – ноябрь на дворе! – ей становилось плохо.
— Гуляла под дождём, — прозвучал совершенно спокойный, почти бодрый ответ, и Мария ахнула в ужасе:
— Под дождём?!
Игорь, к холодам менее восприимчивый, отреагировал сдержаннее, поднял в удивлении брови.
— Где же?
—Да я тут, рядом, — Лина как-то спокойно, безмятежно покрутила плечами. — Всё нормально, я не замёрзла. Вы тогда разгружайтесь, я пойду переоденусь.
— Ангелина, это что, грязь? — спросила Маша, указывая на внутреннюю сторону голени дочери. Смотреть на своего ребёнка, с кучей мокрых пятен и, хуже того, влажными волосами, просто сил не было. Лина опустила глаза и неловко повернула ногу, пряча пятно.
— Не… не заметила.
— Кидай в стирку сразу. И больше не надевай! — крикнула она уже дочери вдогонку. — Весной поносишь!
Ангелина не ответила, а Мария медленно обернулась к Игорю. Тот ответил немного недоумевающим, а что происходит, взглядом, и Маша подавила тяжёлый вздох. Ну конечно, это только на неё у Игоря логические цепочки работают, а на ребёнка, видимо, это уже не распространяется…
Удивляется, а даже примерной догадки не имеет, что такого должно было случиться, чтобы их дочь, которую обычно за уши из дома не вытащишь, вся такая красивая ушла гулять под дождём, да ещё и вернулась такой довольной.
За прошедшие далее десять минут они успели буквально скинуть верхние вещи и оттащить сумки от входа, готовясь поднимать их наверх, когда в дверь позвонили. Игорь и Мария в недоумении переглянулись.
— Может, Ангелина чего заказала? — предположил мужчина, идя к двери. Калитку они, находясь дома, обычно не закрывали в том числе для удобства курьеров, которые изредка их навещали. Мария только пожала плечами.
А за дверью действительно обнаружился курьер… с довольно внушительным букетом в руках. По крайней мере, именно на букет это больше всего и походило, только он был обёрнут в несколько слоёв защитной непрозрачной бумаги. И фирма явно была недешёвой.
Линию плеч Игоря почти мгновенно свело.
— Говоришь, простая вежливость? — почти процедил муж, снова возвращаясь к неприятной теме, и Мария даже успела на секунду поверить, что действительно поклонник перешёл к стадии преследования, но тут же помотала головой.
— Перестань, откуда бы он узнал адрес.
— А кто, по-твоему, мог ещё тебе цветы прислать?
На лестнице позади раздались лёгкие шаги, когда курьер – невысокий молодой паренёк с подвижной мимикой, – поправил съехавший дождевик и почти торжественно произнёс:
— Доставка для Романовой Ангелины Игоревны. Здесь такая проживает?
И в эту секунду застыли абсолютно все. Уже готовый разразиться ругательствами Игорь замер, поражённый, Мария хлопнула глазами… и очень медленно обернулась, устремляя взгляд вперёд.
Возле лестницы, так же замерев, неверяще смотрела Ангелина, всё ещё промокшая, не успевшая переодеться, только расчесавшая волосы. Светленькая, высокая и худенькая, такая маленькая…
Поймав взгляды уже троих людей, она наконец отступила от перил, довольно быстро преодолела расстояние до коридора, но к порогу подходила медленно, всё ещё неверяще, распахнув ресницы. Курьер же, увидев её вблизи, радостно улыбнулся.
— Для Романовой Ангелины Игоревны, — повторил он и торжественно протянул ей букет. Как только тот оказался у неё в руках, парень быстрым движением стянул с него защитную бумагу.
Букет, завёрнутый в крафтовую упаковку, целиком состоял… из васильков. Ярко-синих, нежно-сиреневых, синевато-сиреневых… Ангелина, всё ещё явно находящаяся в шоке, медленно склонилась, обхватила букет руками, поднесла к носу, частично заслоняя лицо волосами, и Мария вдруг поняла, насколько точно цвет весенних цветочков совпадал, перекликался и сочетался с тем самым костюмом, который снять дочка так и не успела. Словно именно под него букет и подбирался.
Материнское сердце, и так уже давно подозревавшее, окончательно уверилось в догадках.
— Вам желают хорошего дня, — радостно закончил курьер, поправляя кепку и дождевик. — До свидания!
Ангелина не иначе как от растерянности не попрощалась в ответ; Игорь, пребывающий даже в большем шоке, тоже промолчал, так что ответные слова прощания сказать успела только Мария. Нисколько не опечаленный курьер бодро развернулся и поскакал на улицу. Игорь медленно закрыл за ним дверь.
Взгляды всей семьи не отрывались от букета. Подумать только, просто васильки, полевой цветок, чуть ли не сорняк, но букет был не маленьким – не таким, какие обычно продавали бабушки у метро, состоявшим из пяти-семи цветочков, – а действительно приличным, штук шестьдесят стебельков тут однозначно имелось. И каждый василёк был ярким, точно подобранным, не на грани увядания, а в самом расцвете, крупным. Некоторые должны были ещё раскрыться позднее.
И где такие только достанешь в ноябре…
Ангелина наконец подняла взгляд с букета на родителей. Неверие на её лице никуда не делось, подчёркивало её невинность, юность… но отчего-то даже несмотря на бледные щёки и приоткрытый рот, по едва заметно дёргающимся в улыбке губам появлялась абсолютная уверенность – Ангелина знала, от кого он.
Мария, давя в себе желание прямо сейчас обнять от радости дочь – как свежи собственные воспоминания о таких же эмоциях в её юности! – или пуститься в пляс, всё-таки улыбнулась и со смешком сказала:
— Ну, давай хоть в вазу их поставим.
— Угу, — прозвучал по-детски тихий ответ, и она снова опустила голову. Букет Лина держала не то что ладонями – всеми руками, прижимая аккуратно, так, словно поверить боялась в его реальность. Или словно незримо обнимала того, кто его подарил…
Рядом раздалось сдавленное покашливание, и Мария поспешила увести дочь за плечо на кухню, пока её отец не очухался.
Да уж, кажется, Игорь теперь явно не знал, что ему думать. Радоваться, что букет всё-таки был не для его жены… или что ему было бы лучше, будь это букет именно ей, а не его единственной, так неожиданно повзрослевшей дочери.
Когда букет уже стоял в вазе, в самом законном месте – у Ангелины на столе, – когда Игорь получил строжайший наказ от Марии даже близко к ребёнку с расспросами не лезть и когда все наконец переоделись и разбрелись по дому, в одной из комнат, освещаемой только неярким ночником, раздались звуки спешно набираемого номера. Забираясь на кровать, уже в домашней одежде Лина прислонилась к стене, прижав к себе колени. В её руках слегка подрагивала небольшая карточка.
— Я уже переживать начал, что курьер заблудился, — хмыкнули на другом конце вместо приветствия, и девушка шумно выдохнула.
— Джеймс, я… ну зачем…
Мужской голос усмехнулся.
— Ну ландыши сложно найти, их не дарят обычно, ромашки-крокусы выглядели не очень. Да и знаешь, когда ты сказала про васильки, я сначала тоже не понял. А потом увидел их, и прямо тебя вспомнил, — голос стал мягче, прозвучал тихим признанием, напомнившим нежное поглаживание: — Не смог удержаться.
Она не нашлась с ответом. Сидела, едва дыша, не в силах облечить в слова чувства, так ярко и нежно, будоражаще обхватывающие её от этих слов, от звука его голоса и от букета, стоявшего на её столе. От света ночника – тоже синеватого, какая ирония – оттенок васильков выделялся ещё сильнее, становясь волшебным.
— Где ты только их взял?., — наконец выдохнула Эва шёпотом – голос не прорезался. Девушка поджала колени плотнее.
— Секреты фирмы, — усмехнулся парень, находящийся сейчас гораздо к ближе к ней, чем прежде. Не в другой стране, не на другом материке, совсем рядом, а букет от него только усиливал это ощущение. Казалось, протяни только руку – и коснёшься, почувствуешь прохладу его силы и тепло кожи.
На долю секунды показалось, что нежный аромат цветов хранит память о грозе, воздухе перед ней. О запахе дождя.
Этот же дождь всё ещё стучал за окном. Под этим дождём они сегодня бежали, пытаясь успеть к возвращению её родителей, но бесконечно хватались за руки, догоняя, обгоняя друг друга, и резко останавливались, прижимаясь друг к другу горячими губами. Жаркие касания без дыхания, стуки сердца до боли, тепло разгорячённых тел и снова бег, смешанный со смехом, тонущем во всё том же дожде. Именно его капли сопровождали их на всём пути, и именно его капли заливали их двоих, когда они целовались на прощание уже возле самого забора – жадно обхватывая друг друга руками, ведь юная кровь не выносила мысли о даже коротком расставании.
И под этим же дождём она стояла там же, у забора перед лесом, успокаивая дыхание и ожидая, пока хоть немного остынут щёки. Там и промокла.
— Ну чего ты там еле дышишь? — раздался
его голос, в котором так отчётливо звучала мягкая улыбка, и Эвелина опустила голову, пряча лицо за завесой волос, словно это могло укрыть её от его внимательности.
— У меня слов просто нет, Джеймс… И… возможно, тебе всё-таки понадобится убегать от ружья.
И парень в открытую рассмеялся – громко и свободно. Звук его смеха заставил Эвелину в каком-то очень приятном чувстве задрать голову.
Ей в целом было как-то слишком хорошо.
— Ничего, переживу. В конце концов, я и так у твоих родителей не на хорошем счету, так хоть какое-то приличие в их глазах приобрету.
— То есть, всё это было только ради репутации? — она улыбнулась, спросила бодрее: — А я сижу вздыхаю?
— Ты меня раскусила, — гротескно заключил парень, а затем вздохнул и сказал предельно серьёзно: — На самом деле мне откровенно всё равно, что думают другие. Но если цветы нужны, чтобы ты улыбнулась или чтобы отношения какой-то статус приобрели – пусть так и будет.
Снова задержанное дыхание, стук дождя за окном и взгляд на синие лепестки. И тихий, дрожащий выдох:
— Спасибо…
Она была убеждена, что на другом конце провода улыбнулись.
— Спокойной ночи, Эвелиш.
— Спокойной…
Они оба положили трубки. Джеймс в своей комнате в России опустил руку с зажатым в ней телефоном и довольно, почти счастливо улыбнулся, глядя в тёмное окно, за которым тарабанил дождь, словно служащий ещё одной ниточкой, ведущей его к Эвелине с прилипшими ко лбу влажными светлыми прядями и мерцающими тёплым огнём глазами.
За её окном тоже стучал дождь. Девушка в тёплых носках с котиками и недавно высохшими волосами, выпуская телефон, медленно растянулась на мягком пледе, утыкаясь в него лицом и неспешно улыбаясь – очень и очень счастливо.
На карточке в её руках виднелась написанная не его рукой, но явно под его диктовку фраза:
«Говорят, васильки способствуют хорошему сну. А кустовые розы оставим на следующий раз».
Конечно, васильки значили не это. Конечно, вряд ли они были на такое способны, конечно он придумал это сам. Но это было неважно, абсолютно неважно…
Ночь, со звуками дождя словно хранили в памяти тепло их улыбок, погружая двоих в сон. Один из самых тёплых и спокойных для них за очень и очень долгий период.
* * *
Вне пространства и времени
Эвелина
—
“Ну, что могу сказать”, — с лёгкой, едва уловимой усмешкой в голосе заключил Ярил, когда я замолчала. —
“Поздравляю”.
Я только потупила голову и чуть дёрганно пожала плечами.
— Спасибо.
Ярил снова мягко улыбнулся.
На самом деле, этот разговор прошёл гораздо легче и приятнее, чем мог бы, учитывая, как я до победного не хотела об этом говорить и в каком состоянии закончился наш предыдущий разговор. Однако, когда я, запинаясь и заикаясь, но всё же призналась Ярилу, что я и Джеймс, походу, отныне официально встречаемся, тот приложил все усилия, чтобы сделать реакцию максимально ровной, не смущающей меня.
Впрочем, по его взгляду и тону было вполне ясно, что о происходящем Яр и так догадывался, просто ждал официального от меня подтверждения.
Через пару секунд стало очевидно, что я всё же погорячилась. Относительно спокойный, по-доброму ухмыляющийся Ярил держался недолго. Совсем скоро его лицо перекосило в гримасе дикого умиления, и я в ужасе распахнула глаза.
Но было поздно. Прозвучал полуписк-полувсхлип:
—
“Моя крошка стала совсем взрослой!” — выдал его высокий, подрагивающий от чего-то похожего на слёзы голос.
— И спасла Китай, — я добавила это в хмурой иронии, неожиданно произнеся эту фразу с Ярилом одновременно. Мы оба улыбнулись, и разом стало легче. Простая фраза, будто возвращающая в детство… и напоминающая, насколько хорошо Яр меня знал.
Сколько бы боли, обид, злости и недопониманий ни было – ничто этого не изменит. Он всегда будет меня понимать.
Стена отчуждённости не рухнула, но будто стала чуть ниже, прозрачнее.
—
“И знаешь, я очень рад, что ты поговорила с Арси.”
Я дёрнула уголком рта в улыбке.
— Ты не станешь осуждать меня за то, что я заставила её вспомнить о возможно самом страшном периоде в её жизни?
—
“Раз итог был таким, каким ты его описала – ей было нужно это откровение”. — Ярил мягко улыбнулся со всей своей бесконечной мудростью. —
“Вспоминать часто больно, но иногда молчать – ещё больнее. Если бы Арси не хотела открыться, будь уверена – она бы не открылась.”
— Ярил.., — мой голос невольно сел, но я должна была спросить, — почему при нашем прошлом разговоре об Арси и Бамблби ты назвал резню… ночью…
—
“Голубая ночь”, — кивнул он, прикрывая веки. —
“Её ещё называют Ночью рек. Это официальные названия, которые используют сами трансформеры.”
— Она голубая потому?..
Он снова кивнул. Тяжело.
—
“Потому что в ту ночь от количества убитых по улицам текли голубые реки. Реки из энергона.”
«Ночь закончилась, а энергон ещё тёк»…
Я прикрыла веки, словно это могло заглушить голос Арси в моей голове.
— Прежде ты не говорил об этом…
Он подчёркнуто спокойно пожал плечами.
—
“Как-то к слову не пришлось. Ты слышала о ней просто как о резне, я подстроился под твоё представление. Имеет ли значение название, если суть не меняется?”
— Так когда-то назвал мне её Фаст.
—
“Фаст в целом, насколько я помню, говорить с тобой боялся. Конечно, он был избирателен в выражениях, чтобы не сказать лишнего.”
Я только молча отвела взгляд. Только что я впервые за долгое время вслух упомянула Фаста.
Как он сейчас?
Моё отрешённое выражение лица не укрылось от Ярила, но трактовал он его по-своему:
—
“Ты точно в порядке после истории с этими механоидами?”
Я пожала плечами, возвращаясь в реальность.
— Сейчас мне однозначно и гораздо лучше. Фоулер заверил, что пока они не посмеют показать себя.
—
“Сайлас тебе сейчас действительно не угроза”, — согласно кивнул Яр. —
“Не тревожь себя мыслями о нём, но и сбрасывать его со счетов тоже не стоит.”
Невольно хмыкнула.
— Обнадёживающе.
—
“Ему тебе не навредить”, — сказал Ярил уверенно. —
“Я лишь говорю о том, чтобы ты была морально готова. Вряд ли история закончится так просто.”
У нас, кажется, ни одна история так просто не заканчивается…
Я глубоко вздохнула. Как минимум одну историю, если не закончить, то хоть подвести к логическому завершению, мне стоило прямо сейчас.
Твёрдо начала:
— Ярил, насчёт вчерашнего.
—
“Если ты пока не готова, не заставляй себя”. — Ярил не расстроился, не разозлился и не обиделся. —
“У тебя сейчас такой хороший период, не омрачай его лишними переживаниями.”
— Нет, я хочу это сказать. Я.., — мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести: — Ты был прав, Ярил. Я не простила. Точнее, простила, но будто не до конца, не приняла, не смирилась… не отпустила, да. На фоне всего, что уже случилось со мной, что случится в дальнейшем, это кажется такой мелочью…
Он лишь улыбнулся.
—
“Как и любая детская травма. Как любая травма.”
— Да.., — я сжала кулаки и грустно посмотрела на него, — думаешь, это пройдёт когда-нибудь?
—
“Само по себе – не факт, а вот если будешь работать с этим, сама ли, со мной ли вместе – да.” — Ярил и в самом деле говорил очень легко, словно речь шла совсем не о нём. —
“Обиду отпустишь, но… триггеры всё равно возможны. Это твой опыт, Эвелина, от него никуда не деться, но именно за его счёт мы развиваемся и двигаемся дальше. Так мы учимся.”
Я помолчала. Отпустить обиду для меня годами значило простить, признать обидчика невиновным. Прежде я никогда не рассматривала прощение с точки зрения, что отпустить – значило начать легче жить.
Ярил наблюдал за моим лицом неотрывно. Через какое-то время тихо, спокойно спросил:
—
“Хочешь обсудить это сейчас?”
— Да. Но немного не это. Я хотела сказать, — потребовался ещё один глубокий вдох. — Ты был прав, не только Арси, но и мне нужно было открыться. Это… это огромное облегчение, будто сбрасываешь давний груз с плеч. Облегчение не наступает в один момент, оно приходит постепенно, словно…
—
“Словно кровь снова начинает течь в затёкшие руки.”
— Точно. — В идеальности подбора слов Ярилу равных не было. — И я знаю, что это ещё не всё, что мне всё ещё больно… Но проблема не только во мне, Ярил. Проблема не в том, что
я не простила. А в том, что ты
сам себя не простил.
Он дёрнулся и замер. И мои ресницы дрогнули от осознания, что только что я словно посмотрела в зеркало, увидела своё отражение. Сегодня вот так же дёрнулась я, когда Джеймс твёрдой фразой, брошенной почти вслепую, с безупречной точностью попал, нашёл больную точку, давнюю рану, продолжавшую кровоточить, но так давно и привычно, что о её существовании уже почти удалось забыть.
Ещё один глубокий вдох. Самое сложное и опасное уже было сделано. Продолжила:
— Я до сих пор не знаю достоверно, не до конца понимаю случившееся, которое, очевидно, ты показываешь постепенно не только, чтобы я лучше поняла, но и потому что тебе самому тяжело это вспоминать… И я больше не буду настаивать, Ярил. Я подожду. Ты скрываешь от меня не только правду из прошлого, ты не делишься со мной мыслями, в неожиданные моменты начинаешь держать дистанцию. Я тоже делаю это, мы оба однажды обожглись. Обоим нужно над этим работать, но ты о моём ожоге знаешь, поэтому понимаешь, а я о твоём не знаю ничего.
Он молчал.
— Поэтому… знай, что я подожду. Дождусь момента, когда правда полностью предстанет перед моими глазами. Надеюсь, что, когда это случится, я наконец смогу тебя понять.
Показалось, что в его глазах мелькнули слёзы. Прозвучал непривычно сиплый, будто передавленный давним чувством вины и тоски голос:
—
“Спасибо, Эва…”
Я могла лишь улыбнуться. Понимающе и грустно. Вспоминать часто больно, но молчать бывает ещё больнее.
И я больше не хотела молчать.
Когда мы оба немного пришли в себя, Ярил тряхнул головой и спросил почти привычным тоном:
—
“Так, ладно… Эвелин, а что там по времени? Какой сейчас месяц?”
— Ноябрь начался…
—
“Оп-па..,” — он как-то странно усмехнулся, не то с грустью, не то со смирением, —
“как время-то летит.”
— Что, уже готовишься к Новому году?
Вопрос о том, успеет ли он вернуться до Нового года, я проглотила. Ярил же на мою попытку пошутить коротко улыбнулся, а затем продолжил с какой-то задумчивостью:
—
“Раз у нас такие дела и учитывая ситуацию… думаю, с показом прошлого мне стоит ускоряться. Скоро тебе эти знания понадобятся.”
Мои глаза невольно расширились.
— Ты меня сейчас пугаешь.
—
“Видимо, такая у меня участь”, — он хмыкнул с откровенной иронией. —
“Ну что, готова?”
— Не думаю, что у меня есть выбор.
—
“Он есть всегда, Эвелина”, — эти слова Ярил произнёс неожиданно серьёзно. —
“Просто иногда мы сразу отбрасываем многие варианты, не рассматривая их.”
— То есть, я могу сейчас отказаться?
—
“Если ты этого захочешь”, — он пожал плечами. —
“Но любой выбор всегда несёт за собой последствия.”
— Всё, ты окончательно меня запугал, — я замахала руками. Почему-то хотелось отмахнуться от этих слов, словно я подсознательно чувствовала в них нечто столь же важное, сколь необратимое. — Давай уже, переноси меня в прошлое.
И он улыбнулся на прощание.
—
“До скорой встречи, Эвелина.”
Миг, и меня унесло далеко прочь, куда-то туда, где всё было совсем иначе, где решения всего нескольких личностей оказались настолько значимыми, что раз и навсегда изменили судьбы очень многих других личностей.
Где случилось то, что имело последствия и гулким эхом продолжало отзываться в настоящем.
* * *
Корабль десептиконов
График мозговой активности, так заметно скакнувший где-то сутки назад и напугавший Старскрима, позже снова выровнялся. Когда линия пошла на убыль, командующий было обрадовался, но стало ясно, что рано. Линия лишь добралась примерно до середины графика, между самым высоким и самым низким значениями и остановилась там, дальше идя плюс-минус ровно.
Вспоминать что-то их лидер так и не закончил.
Старскрим не стал дольше заниматься ерундой, оглядел ещё раз по-прежнему пребывающего в глубокой коме лидера, вслушался в шум вентилирующей системы жизнеобеспечения и наконец вышел из лазарета, оставляя Мегатрона наедине с очевидно очень давними и обширными воспоминаниями, раз он так долго и упорно продолжал пребывать в них.
Пусть в своих воспоминаниях и остаётся. Хотя Старскрим, быть может, был и сам не прочь многое вспомнить…
