* * *
Александрина появилась на публике при всём блеске нового орна на Кибертроне. Её облик ещё казался не до конца привычным, а при слове «Хранительница» многие оглядывались в поисках василькового корпуса и поначалу не понимали, почему на его месте видят совершенно другой, сиреневый. Новая Хранительница буквально ассоциировала собой слово «другое», ассоциировала уже тем фактом, что, впервые обратившись к тем, кого она отныне была обязана защищать… сразу честно обозначила, что не считает, что в их обществе всё замечательно. Вот уж точно всё оказалось по-другому. Александрина практически не пользовалась общими фразами, не стояла на месте, пока говорила, и речь её была заметно более быстрой, чем у Беатрисы, любящей размеренное произношение. И, кажется, многие заметили, что пару раз Хранительница собиралась ругнуться, описывая своё отношение к ситуации, но останавливала себя и обходилась более нейтральными выражениями. Заметно оперативнее привычного, она сообщила о видимых лично ей проблемах, над которыми, бесспорно, следует работать всем вместе, и, кажется, мало кто не заметил, как дёрнулись испуганно советники, как один из них приблизился к Хранительнице, намереваясь её приостановить, но та дёрнула манипулятором и продолжила даже громче прежнего. Конечно, она не углублялась, прошлась по самым основам, но ключевой посыл пересмотреть принятую у них систему стратификации читался вполне себе точно. И первой реакцией на предложенное было искреннее удивление, если не шок. Слишком уж трансформеры, живущие в Золотой век Кибертрона, отвыкли от перемен. Уже при более приватном взаимодействии с Хранительницей советники первыми отошли от шока и осторожно поинтересовались, что это у их многоуважаемой госпожи на уме. На что Александрина лишь весело заверила: — Расслабьтесь, всё исключительно по инструкции Праймуса. Как под заказ вскоре после этого впервые за долгое время относительно показал себя ещё один трансформер, до сих пор известный всем по несколько иной роли. Мегатронус и прежде высказывался о коррумпированности властей и неравенстве простого народа, отчего в целом имел определённую долю сочувствующих его идеям, и вот гладиатор дал знать о себе снова. Его слова отдалённо перекликались с тем, что говорила Александрина, и, хотя не звучали как прямой призыв «Следуйте за новой Хранительницей, она точно знает, что делать», противоречий в их стремлениях тоже выявлено не было. Мегатронус говорил о том, что все они должны обрести законное, должное быть неотъемлемым по праву активации равенство. Равенство во всём, в положении, в знаниях, в возможностях. Только так и никак иначе они смогут вместе двигаться навстречу успешному будущему. И эта мысль, под довольные ухмылки наблюдающим из тени Стилджо начала распространяться среди населения, хотя, конечно, те, кто и без того владел сейчас всем, не могли сказать, что подобные речи пришлись им по нраву…* * *
Полворна до начала войны Постепенно для Мегатронуса стало очевидным, что совмещать сразу две арены – гладиаторскую и политическую – крайне затруднительно, так что первую ему пришлось покинуть. Без всяких пауз или возможностей вернуться, окончательно. Орион такое решение оценил неоднозначно. — Уверен, что это стоит того? — спросил архивариус, не смея, конечно же, навязывать своё мнение. Мегатронус легко пожал плечами, но не от сомнений, а словно сбрасывая лишний груз. — Я так или иначе не собирался оставаться там навсегда, — сказал он, даже небрежным тоном давая понять, что решение не кажется ему поспешным, а скорее закономерным. — И лучше это сделать до того, как появятся те, кто начнёт с арены гнать. Ориона, впрочем, беспокоил не столько вопрос завершения другом карьеры гладиатора, сколько то, чем Мегатронус намерен заниматься теперь. — Политика – не гладиаторская арена, — заметил Орион совершенно серьёзно. — И в наших условиях уйти оттуда будет ещё сложнее. Мегатронус медленно поднял взгляд на друга. — Ну ты ведь сам говорил, — сказал он тоже несколько серьёзнее, и стало ясно – не отступит, — что если и идти в политику, то только с конкретными идеями… и сразу целиком. Вот и пришло время последовать твоему совету. Орион промолчал. От тех слов он не отказывался, подсознательно архивариус давно себя готовил к тому, что однажды Мегатронус действительно уйдёт в политику с головой. Звучавшие уже прежде из уст гладиатора речи о неравенстве сложно было забыть – когда-то благодаря им они вообще познакомились, сошлись на фоне общих взглядов, – но и воодушевления от всё-таки свершившегося Орион тоже не испытывал. Чем дольше они общались, чем дальше заходила ситуация вокруг них, тем очевиднее становилось, что взгляды двух друзей не совпадали полностью. Нормально иметь мелкие отличия, нормально иметь представления, которые вовсе диаметрально противоположны. Но отличия в их случае вызывали тревогу и мысли у Ориона о том, что как бы всё это в сумме не привело их к пропасти… где они окажутся по разные её стороны. Мегатронус же и в самом деле нисколько не сомневался, уходя наконец с арены, давшей ему столь много и не так давно полностью исчерпавшей свой полезный ресурс. Он принял решение, и одновременно с этим ему стал очевиден ещё один шаг, на который Мегатронус через некоторое время тоже был вынужден пойти. Александрина Привыкать к новому имени, когда им ко мне стало обращаться всё большее количество трансформеров, оказалось немного легче. Я по-прежнему внутренне сжималась, но скорее прикрывала окуляры от молчаливой безысходности и смиренно откликалась на Александрину. Через какое-то время родные слоги в нём перестали казаться насмешкой, и иногда появлялось ощущение, будто меня и вправду изначально назвали Александриной, просто я почему-то сей факт до победного отрицала. Но проблема нового имени оказалась меньшей из всех, с какими мне ещё пришлось в дальнейшем столкнуться. Страх большой публики пришлось преодолевать вместе со страхом говорить на такую публику, но я сумела сделать это, скидывая внимание на привычные, успокаивающие меня действия. Добавлять фраз от себя, не стоять на месте, отводить взгляд куда-то в сторону, чтобы не смотреть ни на кого конкретного. Ну и говорить искренне, то, во что ты действительно веришь. Удивительно, но я справилась. Идея шагнуть прямиком в страх продолжала безотказно работать. После того как Мегатронус согласился вернуться к когда-то начатому им выражению собственных мыслей касаемо проблем в нашем обществе, он настоял на том, чтобы не афишировать факт нашего знакомства и… взаимодействия. Я была согласна. И так очевидно, какие разговоры пойдут в этом случае, все сразу распишут, кто от кого и по каким причинам зависит, кто кем управляет и что-нибудь ещё, что моя фантазия даже изобрести не сумеет. Я знала, на что способны чужие глоссы, и боялась представлять, что бывает, когда этих глосс становится слишком много. Видеться нам теперь стало ещё сложнее, но всё же это по-прежнему оставалось для нас реальным. Фиам возвращался пару раз ночами, его присутствие я улавливала сквозь офлайн, но он словно проверял, не успела ли я заржаветь в какой-нибудь канаве, и уходил снова, не говоря ни слова. Я не настаивала, ибо прекрасно справлялась и без него. Мне не нужен был Фиам, чтобы быть Хранительницей. Чтобы наконец перестать молчать. О содержании почти каждого обращения Мегатронуса к трансформерам я знала в общих чертах, и потому, когда кое-что оказалось для меня откровенно неожиданным, не могла при очередной встрече не обговорить это. — Я, конечно, привыкла с тобой удивляться, но не настолько же, — не без улыбки заметила я, прислоняясь к стене здания головой. Мы так и встречались на окраине города, пользуясь тем фактом, что здесь никого не бывало. — Почему тебя это так удивило? — поинтересовался мой собеседник почти равнодушно. Я пожала плечами. — Мы прежде говорили об этом, и создалось впечатление, что ты от такого не в восторге. — Я не был не в восторге, я не понимал смысла, — возразил тот терпеливо. — С твоими доводами тогда я согласился. Мы помолчали. — Откровенно говоря, просто я не поняла – чем именно тебе не нравилось твоё предыдущее имя? — я хмыкнула, оглядывая его и даже мысленно отказываясь называть уже бывшего гладиатора как-то иначе. — Почему решил сменить? — Не сменить, а сократить, — раздалось очень спокойное, и я отняла от стены голову. Заглянув ему в оптику, сказала уже чуть серьёзнее: — Мегатронус… Он перебил: — Мегатрон, — его окуляры как-то угрожающе сверкнули, отчего внутри меня словно что-то застыло, — теперь меня зовут Мегатрон. Показалось, что искру обожгло холодом. Я молчала, не отрывая взгляда от алой оптики, и через силу заставила себя выдавить короткую улыбку. Нет, мне не захотелось ни убежать, ни спрятаться, ни тем более атаковать… но почему-то на несколько кликов стало очень страшно. — Ладно, — в конце концов выдавила я, изо всех сил стараясь избавиться от непривычных ощущений. — Как скажешь… Мегатрон. Невольный возврат к его собственной фразе незадолго до начала нашего «сотрудничества» и его заставил ухмыльнуться, и чувство опасности медленно растворилось. Оно всегда растворялось. Вопрос лишь в том… почему оно вообще стало появляться.* * *
Первые зачатки странного чувства, похожего на тревогу, впервые возникли тогда, когда я увидела, как, на тот момент ещё Мегатронус, способен влиять на умы трансформеров. Я знала его как гладиатора, того, кто сумел исключительно своими силами и упорством подняться до самых верхов, предоставляемых ареной, как волевую личность, на всё имеющую собственное и обоснованное мнение, как того, кто способен был бороться за то, во что верил. Однако все эти знания неуступно переплетались с его родом деятельности, с тем, что он был гладиатором, борцом. Я никогда не смотрела на него, как на оратора. Впервые лично выступая перед кибертронцами, перед теми, кого именно я, а не кто-то другой, должна защищать отныне, я старалась как можно меньше думать о серьёзности того, что делаю, а уж о масштабности того, что делаю, тем более. Меня радовало, что хоть скуки я ни на чьих фейсплетах не заметила, радовало, что говорила я вроде внятно, что меня явно слушали, но потом я издалека, практически тайно послушала, как говорил Мегатронус… И поразилась тому, с какой силой волею судьбы я умудрилась совершенно случайно, незадолго до попадания в эту историю Хранителей познакомиться. Если про себя я могла сказать, что в свои идеи я искренне верила, то Мегатронус, казалось, своими идеями горел. И я не понимала, как такое можно было умудриться скрывать всё это время. Его хотелось слушать. Даже проходя мимо, даже занимаясь другим делом, даже любимым, хотелось оторваться, остановиться и вникнуть, впитать каждое слово, каждую интонацию. Потрясающее владение голосом обладало магнетическим воздействием, я видела его по реакции других и чувствовала сама. Немного шатаясь от испытанного внутреннего подъёма, от желания прямо сейчас сорваться с места и идти за Мегатронусом, я вздрогнула от бурной реакции толпы, что последовала, стоило речи закончиться, и словно пришла в себя. Поднимая окуляры на ликующих трансформеров, чувствуя их горячее стремление следовать за идеями гладиатора и глядя на фейсплет Мегатронуса, словно всемогущее божество возвышающегося над всеми ними, на его мерцающие в мрачном удовлетворении окуляры, я и испытала впервые тревогу, смутившую искру и заставившую её биться сдавленно, неровно. Мегатронус предстал совсем по-другому перед моими окулярами и заставил взглянуть на себя иначе, дальше того, что я привыкла видеть, и от этого тревога становилась лишь сильнее. Ведь ещё я никогда не смотрела на него, как на вдохновителя… как на лидера.* * *
Плечу вдруг очень неожиданно стало холодно, и я, возвращаясь в реальность и лишь чудом не дёрнувшись, резко повернула голову. Мегатронус… Мегатрон отнял пальцы от моего плеча и заметил: — Если у тебя очередной сложный выбор, то лучше сразу прямо говори. — Он сложил манипуляторы за спиной с таким видом, будто вовсе не касался меня только что или словно это было для него обычным делом, незначительным. — Мне предыдущих двух раз хватило. Я невольно улыбнулась и успела только медленно обернуться к нему, как Мегатрон вдруг добавил, не меняя ни выражения фейсплета, ни интонации, словно это тоже было обычным: — Не устаю удивляться, как одновременно ты первая целуешь, а потом от простых касаний дёргаешься. Под полным иронии взглядом я действительно дёрнулась (какое, едва не подпрыгнула), интуитивно прижала скрещённые манипуляторы к грудной пластине плотнее и поспешно помотала головой. — Прости, — заставляя корпус расслабиться, я исподлобья заглянула в его фейсплет почти виновато. — Я задумалась просто. Он всё ещё смотрел на меня с откровенной иронией, и я с шумной вентиляцией безвольно опустила манипуляторы вниз. — Я постоянно так, — выдавила из себя грустно. Мотнув головой, осознала, что тон звучит так, будто я оправдываюсь… но ведь именно это я и делала, так что в итоге продолжила, стараясь говорить бодрее: — Дёргаюсь, в смысле. Не знаю, почему. От незначительной, очень простой откровенности захотелось обхватить себя манипуляторами, но я уже знала, что это не поможет. Столь же легко, как вдохновлял других идти за собой, Мегатрон читал трансформеров. И даже… Хранительниц. Оценив выражение моего фейсплета, бывший гладиатор вдруг неспешно вытащил один манипулятор из-за спины. Я мгновенно уловила это движение, но заставила себя стоять спокойно. И, кажется, почти расслабилась, когда Мегатрон аккуратно, буквально кончиками холодных пальцев провёл по краю моего фейсплета. На клик мне захотелось притушить оптику. В холоде ведь спокойнее… — А я-то считал, что дёрганье связано с волнением рядом со мной, — раздалось вернувшее меня в реальность хмыканье одновременно с покинувшей фейсплет ладонью, и я заморгала, взглянула на Мегатронуса – уже отошедшего на пару шагов назад, снова спрятавшего манипуляторы за спиной – растерянно… и, конечно, резко провентилировала от опалившего грудную пластину возмущения. — Ты-ы-ы, — я не то зашипела, не то процедила, подалась было к нему вперёд, мотнув опущенными вниз кулаками, но наткнулась на уже знакомую, возможно, изученную усмешку на его фейсплете, и в один момент успокоилась, длинно вентилируя. Спина опёрлась о стену позади. Снова провокация… конечно. — Тебе же просто нравится меня доводить, признайся, — произнесла, сдаваясь, поднимая окуляры к небу, словно не хотела смотреть на прямое подтверждение, доказательство своей беспомощности. Беспомощности перед ним по крайней мере и перед его умением меня понимать и умением выводить на эмоции, легко и играючи. Раздалось тихое хмыканье. — Не без этого. Я опустила обратно на него взгляд с откровенным недовольством, от которого ухмылка Мегатрона, разумеется, расползалась лишь сильнее. Это становилось почти невыносимым. Склонив голову набок, я окончательно отстранилась от стены и сделала пару медленных, вкрадчивых шагов навстречу бывшему гладиатору, удерживая прямой зрительный контакт. Он наблюдал за моим приближением абсолютно расслабленно, лишь когда я осторожно замерла около него вплотную, окуляры начали едва заметно мерцать. — Интересно, а тебя довести возможно? — поинтересовалась тихо, со сквозящим в голосе почти плотоядным любопытством, глядя на его фейсплет снизу вверх. Мегатрон продолжал вентилировать ровно, наблюдал за мной одними окулярами, практически не опуская голову, и с такого ракурса я могла чётко рассмотреть его подбородок и шею. — А ты с какой целью интересуешься? — спросил он всё ещё иронично, но уже не так спокойно. Я не ответила, продолжая рассматривать его шею. Наверное, с улучшенным зрением я могла сделать это уже давно, но только теперь я обратила внимание, насколько ровнее стал его металл. Не только на шее, в целом. Сокращение, а потом уже и вовсе прекращение гладиаторских боёв с участием Мегатрона способствовало тому, чтобы с его корпуса стали постепенно исчезать царапины – мелкие ли, глубокие, прежде их борозды лежали на его корпусе хаотичными тенями, и иногда я смотрела на них и пыталась представить: откуда? Каким оружием… и с какой силой был нанесён удар, оставивший такой след? Сейчас царапин почти не осталось, практически все, что находились на видимых местах, сгладились. Вряд ли он целенаправленно искал их все, чтобы исправить. Его вентиляция на клик всё-таки сбилась, но явным усилием Мегатрон выровнял её, и я не вздрогнула на этот раз, когда запястье обхватили холодные пальцы. Немного резковато. — Если решила довести, — его вентиляция и слегка посаженный выбранной громкостью и хрипотой голос по касательной обожгли мне макушку, — то ты выбрала странный способ. Я молча улыбнулась, поднося склонённый набок фейсплет ещё ближе, чтобы лишить Мегатрона возможности видеть его выражение. Сильные пальцы сжали моё запястье плотнее, но он заставил себя стоять ровно, не отодвинул меня, не отступил на шаг назад и даже не наклонил голову – не мог показать слабость, показать, как его напрягает по сути откровенно уязвимое положение передо мной. Не в силах ни увидеть, ни предотвратить удар в ту же шею, к примеру. Кажется, именно уязвимость шеи в данный клик его беспокоила больше всего. Я не без улыбки наблюдала, как дёргается чувствительный металл, на который я даже не вентилировала, просто смотрела, и как его вентиляция становится воистину идеально, безупречно ровной, совершенно выверенной. Сплавы на его шее цветом были чуть темнее основного, серебристого корпуса, и оттого царапины на ней почти терялись во мраке. Я смотрела вплоть до того момента, пока вентиляция не стала резче, пока не зазвучали на грани слуха сдерживаемые рыки, и, вяло подумав о том, что шею Мегатрона при всём желании обхватить полностью моими маленькими ладонями невозможно, наконец я резко отступила на шаг назад и задрала голову, заглядывая в его фейсплет. Тот едва уловимо дёргался, окуляры мерцали, и я откровенно улыбнулась, ловя его прямой взгляд. Затем спокойно повернулась. С громкой, наконец отпущенной вентиляцией он дёрнул меня за всё ещё удерживаемый им манипулятор обратно. Я отступила назад, подняла ему навстречу голову, и Мегатрон шагнул прямо на меня, заставил отступить ещё дальше. Кое-как я успела выдернуть манипулятор, когда его холодные пальцы сжали уже мою шею, и в следующий клик я всем корпусом оказалась вжата в стену. Мегатрон замер передо мной вплотную, на самом мизерном расстоянии от моего корпуса – я ощущала исходящий от трансформера холод. — Да, доводить ты и правда умеешь, — почти прошипел он мне в фейсплет, поднимая холодную ладонь выше, так, чтобы задрала голову. Моя искра вовсю колотилась, но я не сдержала победной ухмылки. — Сомневался? — подбородок при ответе ощутимее коснулся его холодных пальцев. Кажется, он одной ладонью способен мою шею переломить. Свободный манипулятор бывшего гладиатора громко упёрся в стену над моей макушкой или чуть в стороне… не знаю, я не могла повернуть фейсплет. Мегатрон сместил на этот манипулятор вес, склонился надо мной ещё заметнее и приблизил ко мне голову, почти касаясь лбом моего. В его окулярах слишком много алого… — Сейчас улыбаешься. — Холодный палец на моей шее шевельнулся, медленно, хищно провёл по всей линии подбородка, едва-едва не задел губы – моя вентиляция сбилась – и столь же медленно вернулся к шее. Ладонь сжалась чуть сильнее. — Как мало пройдёт времени до раза, когда снова дёрнешься? Я чуть опустила взгляд на его подбородок. От холода его ладони по всему корпусу шла дрожь, и я уже, кажется, чувствовала, как организм в противовес нагревается, отчего мой металл становится горячее, но Мегатронус не спешил убирать манипулятор, и эта пытка тепла и холода – пытка ли? – продолжала циркулировать во всём корпусе, заставляя сочленения согнуться, вызывая в конечностях дрожь. Невольно поднимая один манипулятор, хватаясь им за предплечье того, что упирался в стену за моей спиной, я медленно подняла и второй. Мегатронус… Мегатрон мгновенно опустил взгляд на мою свободно повисшую между нами ладонь, и я неспешно разогнула пальцы, а затем протянула их к его шее. Алая оптика метнулась к моему фейсплету, когда пальцы нашли царапину у него под подбородком – настолько глубокую, что кончик пальца помещался туда, как в углубление. Странно мои белые ладони смотрелись на его корпусе… как очень яркое или слишком чистое пятно. Парадоксально. Царапина находилась в не самом заметном месте. Подозреваю, Мегатрон и сам не знал, что она вообще там есть, но кончики моих пальцев уже потеплели, и я медленно провела ими по всей поверхности царапины, от начала и до самого её конца. А затем прошлась в обратную сторону, только по уже безупречно ровной поверхности, ведь повреждения больше не было. Уловив действительно улучшившимся слухом, что Мегатрон подозрительно не вентилирует, я вытащила ладонь из-под его шеи. — Ну так дай мне повод, — с лёгкой ухмылкой сказала я, взялась освободившимся манипулятором за его локоть – тоже слишком широкий – и наконец заглянула напрямую в его фейсплет. — Повод в этот следующий раз не дёргаться. Мы смотрели друг другу в оптику несколько кликов. То ли от усталости от неудобной позы, то ли от всё ещё раздирающего меня контраста холода и жара я стиснула его манипуляторы сильнее, повисла на них ощутимее. Через пару кликов хватка его пальцев на моей шее (и без того не затруднявшая мне ни речь, ни вентиляцию) стала осторожнее. Он наклонился ко мне, и я тоже задрала ему навстречу голову. Наш поцелуй впервые был таким… осторожным. Не похожим на схватку или крик отчаяния, на попытку сделать кому-то больно, на необдуманный прыжок в пропасть или на спор двух подростков. Впервые он походил на попытку… узнать друг друга, не причиняя при этом никому боли. Одновременно с этой мыслью ладонь Мегатрона на моей шее продвинулась дальше, пальцы по касательной задели плечо и целиком завладели затылком. Стоило им лишь слегка сжаться, я резко подалась вперёд, едва не укусила его за губу, и пальцы тут же сдавили затылок; вторая, ещё более холодная ладонь легла на фейсплет, заставила задрать голову, и Мегатрон вжал меня в стену с ещё большим напором. Зря я про осторожность подумала. Поразительно, что при таком холодном корпусе у Мегатрона была настолько горячая вентиляция, обжигающая даже меня, доводящая терзающий меня контраст до невыносимости, до желания то ли отступить, вырваться… то ли раствориться в нём полностью. Мы оторвались друг от друга тогда, когда вентиляция у обоих стала почти свистящей. Мегатрон приподнял голову и всё-таки медленно уткнулся лбом мне в макушку – поза и для него была не самой удобной. Я молча пробежалась пальцами одной ладони по его манипулятору, кладя её в итоге ему на плечо. — Есть вероятность, — хрипло сказал он над моей головой, и я как могла подняла оптику наверх; его ладонь наконец выпустила мою шею – коснувшееся её в конце концов тепло показалось почти противоестественным – и медленно легла мне на талию, когда он закончил: — что в следующий такой раз дёрнусь уже я. Я чуть помотала головой – Мегатрон, поняв намёк, приподнял фейсплет от моей макушки – и посмотрела наверх, взглянула в его оптику встревоженно-вопросительно. И лишь уловив в алых окулярах очень явную и знакомую усмешку, сама улыбнулась от облегчения и невольно рассмеялась. И, кажется, я продолжала улыбаться, когда он склонился надо мной снова. Холодные губы уже и не казались такими обжигающими.* * *
Уже вернувшись домой, я всё ещё улыбалась. Путь обратно как правило меня выматывал, потому что стал заметно длиннее из-за моего нежелания попадаться другим на окуляры, но сейчас я не чувствовала ничего такого. Сейчас мне было легко. С той же мягкой улыбкой я собирала мусор с пола, неизменно раз в определённый промежуток времени у меня накапливающийся, и мысли, конечно, были вообще не здесь. Они плыли с завидной безмятежностью, и впервые за долгое время, касаясь Мегатрона напрямую, не приносили мне никакой тревоги. Только спокойствие. В конце концов, чего я так переживала? Даже Беатриса в нашу… последнюю встречу говорила мне найти единомышленников, тех, с кем вместе я смогу помочь нашей планете. И я умудрилась сделать это в рекордно короткий срок. Мысли попеременно касались то этого, то содержания нашей сегодняшней с Мегатроном встречи, иногда в них всплывало ощущение холодных пальцев на корпусе… возможно, что я едва слышно напевала что-то вполголоса (уловить этот бесконтрольный момент для меня было невозможно) и в целом я полностью погрузилась в процесс «уборки», когда в голове внезапно раздалось: “Шлак мне в топливоприёмник, а что здесь происходит?!” Взвизгнув, я подпрыгнула на месте, развернулась, интуитивно пытаясь найти источник звука, а осознав, тряхнула в воздухе несчастным куском отделки, который содрала со стены несколько квартексов назад, и громко заорала: — Твою дани! Зачем так пугать?! “Не поминай Праймуса всуе”. — Раздалась тяжёлая вентиляция, а затем вопрос: — “Ты ведь не сильно занята, если я верно понял?” Я слегка растерянно огляделась, бросила взгляд на отделку в манипуляторах. С тех пор, как содрала, я так и не придумала, что с нею делать, прикрепить на место тоже что-то не успевала, вот и кочевал этот кусок по всем поверхностям моего дома… Новой поверхностью для него стал пол. В углу. Освободив манипуляторы, я обернулась. Впервые я слышу от тебя вопрос, удобно ли мне вообще говорить. “Сам в шоке. По большей части тем, что умудрился услышать за время отсутствия. И тем, что услышал только что.” Хлопнув оптикой, я ахнула и с чувством перекрыла доступ к мыслям ментальным барьером. “Ну ты гений, браво, теперь я и твоих мысленных ответов услышать не смогу.” — Перебьёшься, говорить я могу и вслух, — откликнулась холодно, разминая затылок. Представлять, как много этот плут успел в моих мыслях прочесть, не хотелось абсолютно, так что я перешла сразу к делу: — Чего ты хотел? Фиам медленно провентилировал. “Мне, очевидно, мало было шока от общей увиденной ситуации… и поэтому ты решила ещё больше меня добить. Что за движ ты начала с призывами к изменениям?” Я сдержала обалделый кашель. — Ты в первой части предложения признаёшь, что нужны изменения, а во второй – возмущаешься, что я эти изменения начала? “Я не признавал, что нужны изменения, я..,” — он запнулся, чем вызвал мою победную усмешку, но поспешно взял себя в манипуляторы: — “Что, дани твою, ты задумала?” У меня заканчивались цензурные фразы для общения с данным индивидом. — А что за новости вообще, почему ты каждое наше общение начинаешь с претензий? — осведомилась я уже нехорошим тоном и скрестила манипуляторы на грудной пластине. — Ни привет, ни как дела, ты даже ради приличия не спрашиваешь! “Оценил я уже, «как» у тебя дела”, — сварливо процедил он, отчего моё плечо дёрнулось. Я стиснула дентопластины, а Фиам продолжил: — “Давай избавим нас обоих от прелюдий и скажем прямо: тебе надо срочно прекращать.” Очень интересно. — Да ты что? — я усмехнулась иронично. — А ещё что мне надо сделать? На пару кликов повисла зловещая пауза. “Александрина, не смешно. Прекращай и немедленно.” — Как скажешь, опи, — с откровенной злостью откликнулась я. — Может, это ты наконец прекратишь? “Прекращу что?” — Разговаривать со мной, как с бетой. Даже хуже, как со шлаком. Я тебе кто вообще? “Хочешь поговорить об этом? А как ты со мной разговариваешь?” — Так, как разговаривают с теми, кто даже из ответов на обычные вопросы делает одолжение! — огрызнулась уже в открытую, и разве что не топнула. — Я только и слышу от тебя, что встань, сядь, отойди, сделай! С Беатрисой так же разговаривал? От этого она была такая несчастная и шуганная? Грудную пластину опалило. Очень нехорошо и очень опасно, почти болезненно, словно чьё-то предостерегающее одёргивание, и одновременно с этим раздался грудной рык: “Не смей так говорить о ней!” И огонь стал невыносимым. Я молча задрала голову и сжала дентопластины, переживая действительно болезненный жар в груди, от которого вполне можно было заорать, и тут Фиам словно очнулся. Пламя резко перестало набирать обороты, замерло, как в испуге. А затем огонь медленно отступил, и я сумела осторожно опустить голову и провентилировать. Вышло немного со сбоями. — Надо же, — произнесла наконец после молчания в почти полбрийма. — То есть, аки прислуга у тебя только я. “Хватит. Не говори так о себе”, — сказал он мрачно и, когда я иронично вздёрнула бровь, поспешно добавил: — “Я в том смысле… прости.” События принимали всё более интересный поворот. Я молча потирала грудную пластину, пока Фиам собирался с мыслями. Наше общение – он, исключительно в моей голове, и я, стоящая посреди комнаты и просто кричащая в пустоту – было до ужаса нелепым, но только со стороны. Я вполне себе ощущала присутствие собеседника и почти не улавливала отличий от обычного общения. Вроде как. “Я не должен был так говорить с тобой”, — наконец выдавил он почти по слогам. — “Я всё ещё… Я только потерял Беатрису, не успел оправиться… но это не твои проблемы, ты не должна из-за этого страдать вместе со мной.” Я продолжала молчать. “Александрина, конечно, я не отношусь к тебе, как к прислуге”, — интонация всё ещё казалась нормальной, но я с подозрением напряглась, и, как выяснилось, не зря. — “Однако ты должна понимать, я старше и опытнее. И сейчас я тебе говорю, что ты совершаешь ошибку, действуя подобным образом. Поэтому и прошу тебя – прекрати.” Прекрати. Угу, ясно. Я провентилировала, глядя куда-то в стену, снова скрестила манипуляторы на груди, немного покрутила шеей. И лишь тогда поинтересовалась: — Старше и опытнее? Где же всё это было полворна назад, когда ты мне доказывал, что всё у нас с планетой нормально? Ещё вчера отрицал, что проблема вообще есть, а сегодня – уже точно знаешь, что и кому делать? И даже больше того – что не делать? Повисла тишина на некоторое время, я встретила её с готовностью. Отказываться от принятой позиции я не собиралась. Только вот… в окулярах что-то стало слегка мутиться. “Александрина, чего ты хочешь?” — осведомился Фиам безэмоционально, немного суховато. — “Хочешь взорвать основы существующего социального строя? Понимаешь, какие могут быть последствия?” Я молча потёрла висок. Что такое?.. “Твои добрые намерения меня радуют, но, знаешь, если бы всё можно было исправить намерениями, проблем бы не существовало в принципе. Не нужно упрямиться, мы не против друг друга.” Кажется, в аудиосенсорах начинает звенеть. И в окулярах продолжает мутиться, как ни три виски… о нет, я поняла, что это. “Никто из нас не желает Кибертрону плохого, ни я, ни ты. Нужно лишь объединить усилия и…” — Замолчи, — глухо успела выдавить я, прежде чем рухнуть на колени. “Александрина!” — раздавшийся испуганный крик в процессоре потонул в ярких вспышках. Раз. Манипуляторы, испачканные в энергоне. Два. Тёмное небо, озаряемое всполохами. Не то пожар, не то выстрелы. Три. Громкие крики и рухнувший прямо перед фейсплетом чей-то корпус, истерзанный и залитый энергоном. Четыре. Крики стихают. Теперь все корпусы лежат прямо на улице. Тоже залитые энергоном. Картинка поплыла, и я медленно вернулась в реальность. Сжатые кулаки упирались в родной пол, как и колени, никакого энергона и темноты больше не было. “Снова видение?” — раздался осторожный вопрос. Я медленно зажмурилась, смаргивая тонкий слой проступившего омывателя, помотала головой, словно это могло сбросить увиденное, и очень осторожно поднялась на ноги. Мне удалось не заплакать – ну, столько раз видеть одно и то же с разных ракурсов, вечно реветь невозможно, – но вентиляция пока больше походила на кашель. “То же самое, что и четыре квартекса назад?” — от беспокойства в его голосе не осталось и следа, снова вернулась привычная сухость. — “Есть новые детали?” Я потёрла затылок ладонью и наконец открыла окуляры. — Нет. Видение всё то же, ничего нового не появляется. Он помолчал несколько кликов. “Понимаешь теперь, почему я говорю тебе, что твои действия – ошибка?” Порядком выведенная из равновесия свалившимся на голову видением я медленно нахмурилась. — В каком смысле? — процессор обжёг ответ, и я ахнула, мгновенно закипая: — Ты считаешь, что это я стану причиной такого?! “Видение настигло тебя не когда-нибудь, а именно сейчас, при нашем обсуждении «твоих» действий”, — откликнулся Фиам совершенно бескомпромиссно, чем вызвал знакомое чувство глухой и беспомощной ярости. — “Сила Хранителей работает не просто так, всё имеет причину.” Изнутри опалило тревогой, но она схлестнулась с гневом, и второй победил. — Что-о-о ж, ну раз она появилась при нашем разговоре, — прошипела я, — так, может, виновата в том буду не я, а ты? Видение настигло меня именно тогда, когда ты стал доказывать свою правоту, а не тогда, когда я стояла на своём! Как ты думаешь? Фиам тут же замолчал, и жёстко хмыкнула. — Ты понятия не имеешь, что и к каким последствиям приведёт. Ты вообще ничего не понимаешь. “Будем мериться степенью понимания?” — мне показалось, что Фиам сейчас тоже сорвётся, но тон его только стал более въедливым, когда он осведомился: — “Скажи-ка мне, Александрина, ты ведь уже давно видишь именно такой вариант будущего, да?” — Имею честь, — я скривилась. — Пока ты из мелочности бросил меня разбираться самой и с советниками, и со всем остальным, я продолжала периодически видеть это. Надеюсь, ты эти несколько квартексов провёл веселее? “Ты не была удивлённой в ту ночь, когда показала мне увиденное”, — мой яд Фиам полностью проигнорировал, его очевидно интересовало другое. — “Значит, первое такое видение, наверняка напрямую связанное с первопричиной такого развития событий, случилось у тебя раньше. Так скажи мне, что ты в тот момент делала и с кем находилась?” Я хотела было огрызнуться, но замерла как вкопанная, резко вспомнив – и от этого знакомая тревога вернулась, опалив искру уже не опасением, а почти ужасом. Впервые это всё… я увидела в оптике Мегатронуса. “Александрина?” Фиам позвал меня таким тоном, словно напоминал о своём присутствии, и я медленно притушила оптику, благодаря Праймуса за то, что ментальный щит всё ещё стоял, а значит, этой догадки Фиам не услышал. Я увидела это в его оптике… когда Мегатронус сказал, что он со мной. Давя желание застонать от отчаяния, я резко распахнула оптику. — Знать я не знаю, когда это началось! Но даже так, вне зависимости, ты и на миг не предположил, что причина может быть в тебе, что виноваты не другие, ни глупые советники, ни упёртая Хранительница, ни кто-то ещё, а ты сам! Считаешь, что знаешь, как другим будет лучше? Что знаешь, что и к чему приведёт? Откуда, если в упор не можешь даже на себя посмотреть! Казалось, что мы мысленно буравим друг друга оптикой. Искра колотилась, в окулярах копился злой омыватель, но я не собиралась отступать. “Услышать ты меня не хочешь”, — произнёс в итоге Фиам, снова, снова так, словно с бетой разговаривал. И закончил, не меняя тона: — “Ладно, попробуем по-другому.” Я нахмурилась непонимающе, а затем в голову резко ударило не то вспышкой света, не то поглощающей темнотой, и я в один клик потеряла ощущение в пространстве. Как и слух, и зрение, и осязание. Вне пространства и времени — Твою дани, ГДЕ Я?! — заорала я, когда в кромешной тьме неожиданно разглядела свой корпус и поняла, что снова ощущаю себя. — Куда ты меня дел?! — “Да, громко вопить – это явно твоё кредо по функционированию”, — раздался знакомый голос почему-то за моей спиной, и я резко обернулась. — Чтоб я дезактивировалась! За эти полворна я привыкла, что мой собеседник существует лишь в моей голове, так что иной расклад ударил по процессору жёстким резонансом. Фиам – ярко-сияющий, состоящий буквально из огня, сквозь который очень смутно проглядывали очертания трансформера – подождал, пока обалдевшая я попридёт в себя и вдоволь рассмотрит его, а потом спокойно произнёс (и звук его голоса вне моей головы действительно звучал очень и очень странно): — “Не понимаю, что ты удивляешься. Ты уже была здесь во время инициации.” Вспомнив тот орн, я невольно поёжилась. В процессоре действительно всплыло, как я словно зависла между разными пространствами, попеременно оказываясь то в одном, то в другом, но из-за боли мне тогда было без разницы. — В тот момент это больше походило на преддезактивационные бредни, — я окинула бесконечную темноту вокруг опасливым взглядом. — Мелькающие фейсплеты и их пожелания мне благополучия так тем более. Фиам хмыкнул. — “Хорошо, что ты не сказала этого им. Некоторые вполне могли оскорбиться.” — Это и есть твоё вне пространство и времени? — получив ответный кивок, я продолжила расспрос: — Значит, я видела предыдущих Хранителей? Ясно теперь, почему мне в какой-то клик померещилась Беатриса. А они.., — невольно я бросила взгляд за спину и заговорила тише: — они всё ещё здесь? — “Их энергии слишком размыты по вне пространству, чтобы можно было так сказать”, — Фиам слегка улыбнулся, и неясно, то ли от неловкости, то ли от грусти. Повёл манипулятором. — “Это остатки их силы и, как следствие, сути, личности. Они циркулируют здесь, наполняя это место безграничным запасом энергии, но целиком вернуться в прежнее состояние могут только на короткий промежуток времени и лишь в исключительных случаях.” — Вроде инициации? — уточнила я, и Фиам снова кивнул. Невольно я покосилась на тьму вокруг. Значит, в этом месте однажды останется и частичка меня самой? Что-то не хотелось бы… Ещё и представлять, как с пафосным видом буду желать преемнику или преемнице побед и свершений на её блестящем пути… Бр-р-р, спасите. Фиам продолжал молча за мной наблюдать, и через какое-то время я очухалась и наконец спросила: — Ну так… и зачем ты меня притащил во вне пространства? Он дал понять выражением фейсплета, что рад, что я наконец задала этот вопрос, и сделал пару шагов в мою сторону. — “Мы явно не с того начали, Александрина”, — сказал он ровно, устремил взгляд куда-то в сторону. — “У тебя невысокий уровень доверия ко мне, даже видишь ты меня впервые только сейчас. Я хотел… это исправить.” Я невольно обхватила локти пальцами и потупила голову. Такие речи вызывали дискомфорт. — “Ты просила меня разуть окуляры”, — он посмотрел мне прямо в фейсплет, чем едва не заставил вздрогнуть. — “Я это и сделал. Очевидно, должен был сделать и раньше, как и просила Беатриса..,” — он опустил голову и болезненно поморщился, чем откровенно удивил. Так он и в самом деле сожалеет о сложившейся ситуации? И даже больше – чувствует вину? А я точно не в офлайне? — “Я думаю, для продуктивного разговора нам обоим следует многое обдумать и включать поменьше эмоций”, — неожиданно мирно закончил он свою мысль. Но взгляд стал острее, когда Фиам добавил: — “Влияние других часто оказывается пагубным для любого из нас.” Его тон звучал до того красноречиво, что мгновенно мне вспомнились и холодные пальцы Мегатрона… и то, что в орн инициации он тоже был рядом со мной. Видения страшного будущего тоже неустанно следовали за мной… — “Подумай над этим, хорошо?” — Фиам задал этот вопрос достаточно безэмоционально, что можно было счесть за грубость, но сейчас мне было не до того, и я просто кивнула, глядя в сторону. — “Твоё доверие мне или кому-то ещё может дорого обойтись Кибертрону. Думай, Хранительница.” Он взмахнул манипулятором, и я прикрыла окуляры, перемещаясь обратно к себе домой. Тревога уже вовсю сдавливала искру кривыми пальцами, и я позволила себе выплеснуть её часть громкими возмущениями тем фактом, что обнаружила я себя на полу, в крайне неудобной позе, с перекрученным за спиной манипулятором.* * *
Зал Совета Вопрос доверия и решений действующего Хранителя действительно обладал приоритетной важностью. Именно от этого, от степени вмешательства или невмешательства Хранителя, его мнения на ключевые вопросы зависел общий курс действия советников, а также зависела схема обхода тех вещей… в которых они с Хранителем могли не сойтись. Схема работы конкретно с Беатрисой была в целом разработана задолго до нынешнего созыва, так что тринадцать советников до сих пор должны были делать немногое – следовать предоставленной инструкции, решая благодаря этому собственные задачи и вопросы. Смена Хранительницы означала и смену инструкций. Разработка всего нового, когда вот только что отлично работало старое, дело всегда нервное и энергозатратное, но в общем итоге вполне выполнимое до тех самых пор, пока Хранитель остаётся в достаточной степени управляемым и предсказуемым, чтобы под него можно было подогнать инструкцию. Другое вот дело, если Хранитель выходит за данные рамки… Тринадцать советников после долгого и тайного заседания наконец медленно поднялись со своих мест. Ситуация вырисовывалась для них безрадостная… и требующая от них определённых, пожалуй, даже радикальных действий.