Say Say Say

— На самом деле то, что они теперь вместе, — это моя вина… Или заслуга. Сава смотрит на Эрика, и тот пускается в объяснения дальше, раскидывая коричневые листья под ногами: — В отличие от тебя у меня с математикой всегда были проблемы, точнее с преподавателями предмета. Говорят, Нина Сергеевна — предыдущая учительница — уволилась из-за нашего класса. Мне приписывают самую большую роль в этом. Ну и ладно. Я всегда с ней спорил и не отрицаю, что срывать уроки мой конёк. И вот когда она уволилась, на её место пришла твоя мама, — Эрик усмехается и, покосившись на Саву, продолжает, — молодая учительница со своими правилами. — Устроил бунт?.. — меланхолично предполагает парень. — Ещё какой. Я почему-то решил, что теперь вообще можно не париться по поводу домашки. Серьёзно. Я её никогда не решал, ну или на перемене списывал, но у твоей мамы другие принципы. — Она всегда умела найти подход к трудным ученикам. — Ага… Это у неё такой подход — стать моей мачехой. Сава смотрит, сдвинув брови, Эрик меняет тон на более дружелюбный: — Понимаешь, мне всегда всё сходило с рук. Если нашкодил, то проблему решали быстро. Где ещё в нашей школе найдут такого спонсора, как мой отец? Мы с твоей мамой не поладили, — он взмахивает рукой, — конечно, с моей подачи. Сначала словесные перепалки, нерешённые задачи, затем пропустил пару занятий, подумаешь… Но нет — скоро же был экзамен. А Оксана Петровна, оказывается, женщина ответственная… Мне просто было интересно вывести её из себя, — он вновь косится на Саву, — без обид, ладно? — тот жмёт плечами. — И у тебя получилось? — О да-а, — довольно тянет Эрик и подходит ближе так, что их руки почти соприкасаются, продолжает: — На один из уроков я стащил скелет из кабинета биологии и договорился с ребятами из драмкружка, чтобы те принесли реквизит. Представь, — он восхищенно жестикулирует с хитрой улыбкой, — Оксана Петровна заходит в класс, царит тишина, а на её месте сидит худощавый прототип. Конечно, она не обращает внимания, но я подговорил всех, и мы разыгрывали спектакль, что скелет — препод, а оригинал все дружно игнорируют. Можешь представить? — Эрик смеётся, — это было классно! Когда она в гневе скинула чучело на пол, я завопил: «Оксана Кощеевна, родненькая! Вы не ушиблись?!». Сава старается подавить улыбку, но губы невольно расползаются. Он любит маму, и ему такое отношение к ней претит, но всё же история Цимермана живо представляется, стоит признать, что злая шутка действительно удалась. — Её с тех пор так и прозвали за глаза Кощеевной. Ей, кстати, идёт… Без обид, — Эрик снова косится на Саву, проверяя его реакцию. — Неважно. И что дальше? — Я думал, что этот эпизод мне тоже сойдёт с рук. Ну, появится в учительской новый телевизор или диван. Но Оксана Петровна взяла быка за рога — то есть позвонила моему отцу лично и предложила встречу, а он впервые поинтересовался моими делами и приехал. Я при их разговоре не присутствовал, но думаю, она красочно донесла до папки, какой у него сын отморозок. По крайней мере бучу он мне устроил, но как-то хило: лишил кредитки, доступ к инету ограничил — ну, детский сад. Через неделю всё уже вернулось в прежнее русло, правда, кое-что изменилось. Через месяц кореша начали подкидывать мне странные слухи на тему, что Кощеевну подвозит до дома знакомый чёрный порш, я этому, конечно, не верил. Отец пригрозил перевести меня в другую школу, если я буду её донимать и отставать по учёбе. Поэтому я поубавил пыл, да и Оксана Петровна стала какой-то ласковой и отстранённой: на провокации не реагировала, улыбалась и задавала вдвое больше домашки. А через пару месяцев инфа подтвердилась. Я никогда не вмешивался в личную жизнь отца, но это был перебор. Теперь Сава понимает, что Эрик в первую очередь не в восторге от помолвки. Он мог бы спокойно принять предстоящую свадьбу и новых родственников в штыки, но этого почему-то не случилось, по крайней мере он выглядит беззаботным. Цимерман продолжает, отвечая на невысказанные вопросы: — Я был, мягко говоря, взбешён и пошёл выяснять отношения с твоей мамой… И ты прав — она умеет находить подход к людям, — на его губах играет улыбка, но она почему-то кажется грустной, как и его взгляд, словно за этой улыбкой он пытается что-то спрятать. Сейчас Сава видит в нём то, что заметил в кабине колеса обозрения: за всей бесшабашностью в какое-то мгновение в нём появляется нечто неуловимое и печальное. Лишь на миг он словно открывает душу; потом встряхивает головой, улыбается шире и с неутомимым азартом смотрит на окружающий мир. — Может быть, поэтому нас долго не знакомили? — предполагает Эрик, убирая руки за голову, потягивается с довольной улыбкой, — Боялись, что я буду дурно на тебя влиять. Он задорно смотрит на Саву — тот вскидывает брови в ответ. — А ты можешь? — Могу постараться, — он опережает Емельянова на два шага и идёт спиной вперёд. Позади уже виднеется книжный магазин. «Не всё так просто», — думает Сава.

***

Палец, фаланга которого обмотана розовым пластырем, медленно скользит по глянцевым корешкам комиксов. Всё знакомо — нового поступления не было. Сава нагибается, чтобы взглянуть на полочку ниже — там стоит манга. Здесь типичный набор любого книжного, если хочется чего-то конкретного, проще заскочить в специализированный магазин, но это ни к чему. Пока его взгляд осматривает цветастые шрифты на белых обложках, Эрик подходит. Стоит Саве взглянуть на знакомый том, как цепкие пальцы вытаскивают его из поля зрения. — Вот это я понимаю — вещь! — Эрик показывает обложку. «Берсерк». Неудивительно. — Да… Когда там новая глава выйдет? Через год? — с долей сарказма замечает Емельянов, наклонив голову. Ухмылка Эрика становится привычной, она не раздражает — слишком ему это идёт. — Ты читал? Не верю! — он щурится, — серьёзно? — Последние главы слабоваты. Хотя начиналось всё прилично. Эрик присвистывает и возвращает книгу на место. — Прилично? В каком месте там есть приличие? — улыбается: — Но это здорово — у нас уже есть что-то общее, — он пожимает плечами, — ну, помимо родителей. Сава убирает прядь за ухо и отворачивается, прячась от карих глаз, ведь когда те прищурены и блестят задорными огоньками, то отчего-то смущают; как и губы, которые складываются в линии, открывая белые зубы, и в этот момент кажется, что неровные клычки волшебным образом преображаются в стройной, чуть насмешливой улыбке. — Точно… Пойду поищу ту книгу, что ты мне посоветовал, — Эрик отходит спиной вперёд, — буду просвещаться. Где её найти? — Наверное, в отделе для лёгкого чтения, — жмёт плечами Сава. Эрик уходит, а он лишь ухмыляется в ответ, желая про себя: «Удачи». Затем мальчик всё же присаживается у книжной полки и вглядывается внимательнее. Его палец тянется к корешку, на котором значится «М+М». Сава вытягивает книгу за уголок, чтобы взглянуть на обложку. Типично. Весь сюжет описан в лицах. Такая рисовка ему не нравится, да и всё самое интересное всегда запечатывается под плёнкой — не в этом случае — рейтинг слабоват. Емельянов возвращает мангу на место. Подобные комиксы ему знакомы давно. Наравне с музыкой ему нравятся две вещи: фильмы Квентина Тарантино и красивые графические новеллы. Увлечение мангой у него началось два года назад, когда он наткнулся на интересный роман Акиры Хирамото. Впоследствии Сава искал на всевозможных сайтах новые истории, не обращая внимания на рейтинг, главное — качественная прорисовка и сюжет. Но на глаза однажды попалась одна работа из сборника незнакомой манги: графическая работа была на уровне, анатомия персонажей тоже — цензура отсутствовала. Так Сава сделал для себя открытие: оказывается, любовная связь между мужчинами возможна, оказывается — это может даже возбуждать нездоровый интерес… В тот вечер он сослался на любопытство, на хорошую рисовку, на странный сюжет — на что угодно, но через неделю, сидя перед поисковой строкой, его мысли горели желанием вновь взглянуть на эту историю. После прочтения он уже не мог скрыться от собственного возбуждения, пришлось пересмотреть свои взгляды. Воспоминания картинка за картинкой, как фреймы на полосе, всплывают в мыслях. Сава поджимает губы и встряхивает чёлкой, чтобы прогнать видение. Он знает всё о своих привычках и знает, что не стоит давать себе «волю». Когда его взгляд переключается на последнюю полку, где стоят комиксы американских изданий, он вдруг слышит: — Ты издеваешься… — голос Эрика звучит спокойно, даже холодно. Сава дёргается, в голове моментально закрадывается мысль — видел ли Эрик тот комикс, что побывал в его руках? Но стоит взглянуть на Цимермана — на его вскинутые брови и огромную книгу, зажатую в пальцах, как губы моментально растягиваются в улыбке. — Это по-твоему лёгкое чтение?! Да этой книгой можно убить! — Эрик взмахивает томом, утверждая его вес. Его возмущение забавляет. — Всё верно — убить в себе невежество, — невозмутимо поправляет Сава, улыбаясь шире. Эрик опускает книгу и прислоняется плечом к книжной полке с насмешливой улыбкой. — Да-а… Ты не так прост, как кажешься, — Цимерман вновь всматривается в лицо Хью Джэкмана на обложке, — но я это тебе припомню. — Он подмигивает, покачивая книгой, и уходит, видимо, вернуть бесценный груз на прежнее место. Слышится усмешка. Сава прижимает пальцы к губам, его не отпускает странное трепетное чувство. Оно наверняка просто вызвано новым знакомством — это пройдёт. Верно? Когда Эрик возвращается, мальчишка уже держит в руках очередной комикс про Питера Паркера. — Дружелюбный сосед всегда за углом? — он берёт в руки другой комикс. — Кого предпочитаешь? Marvel или DC? — Не имеет значения, — Сава пожимает плечами. — Если бы у меня были суперсилы, я бы не стал спасать мир — я бы его захватил. — И зачем он тебе? Это миллиарды людей, которые будут тебя ненавидеть. — А люди всегда недовольны: будь ты супергероем или суперзлодеем — ты «супер» — это их бесит. Сава согласно кивает. — Но в одиночку завоевывать мир скучно, — продолжает Эрик, — один точно не справлюсь — мне нужен помощник, — он закрывает комикс и указывает им на Емельянова, — и им будешь ты! Представь — я суперсильный Супер с замашками тирана: красавец, комсомолец и просто душка. А ты суперумник, стратег и моя правая рука! — Эрик хихикает: — Или левая. Да — лучше левая. Как бы Сава ни старался, но избежать обаяния Цимермана физически невозможно — эта шутовская манера и кривая улыбка ему слишком идут. Емельянов ставит комикс на место, наклоняя голову с усмешкой: — То есть я тощий, синий и с огромной головой, а ты секс-символ в трусах поверх трико? Эрик смеётся, сгибаясь пополам. Его раскатистый смех тихий и заразительный. Затем он переводит взгляд на Саву, с лица которого всё это время не сходит лукавая ухмылка. Взгляд Эрика полон одобрения. — Да ты шаришь! Круто! — он вскидывает брови, возвращая комикс на полку. — Слушай, а пойдём отсюда? Я отказываюсь покорять мир на голодный желудок. Мне нужна суперпища — не ел целую вечность. — Хм, не так уж много, — Сава жмёт плечами, — я не против, — он вновь убирает прядь за ушко, ловя себя на мысли, что никогда прежде так часто этого не делал. — Куда пойдём? — Здесь неподалеку есть Subway. — Не люблю фастфуд. — Subway — это лучше, чем просто фастфуд. Это пища богов! Эта организация захватила мир, и никакой McDonald's с ней не сравнится. — Тогда это твой конкурент номер один. Ребята спешат на выход, продолжая перебрасываться фразами, проходя мимо кассы. — Отлично, устроюсь в Subway, и весь мир окажется в моих руках. — И миллиарды голодных ртов в придачу, — меланхолично замечает Сава, проходя мимо Эрика, который любезно открывает ему дверь.

***

Когда они садятся за стол с подносами и избавляются от обёрток, Эрик продолжает диалог, который состоялся по пути к заведению: — Так почему не скажешь? — он жмёт плечами, — назови любую группу — ты меня не удивишь, я знаю практически все. Но Сава улыбается, даже не глядя на Цимермана, отрицательно мотает головой, заворачивает овощной ролл в салфетку и умещает его в ладонях. — Давай, я тебе помогу, — не унимается Эрик, — моя любимая группа Hipnogaja, основанная в Лос-Анджелесе в 1999 году, а твоя? — Цимерман выворачивает кисть, приглашая к ответу. Сава смотрит на Эрика с ухмылкой таким взглядом, словно перед ним сидит ребёнок. — Приятного аппетита, Эрик. Он довольно улыбается и отворачивается, чтобы отпить свой напиток, а Цимерман устало опирается о спинку сиденья со вздохом. Сава… Сава — это особенный мальчик — то с ним просто, то слишком тяжело. Голод берёт верх, и Эрик приступает к еде, но продолжает размышлять: «Да что в этом такого?», — в голове вертится фраза, брошенная Емельяновым по пути: «Музыка — это личное», — Эрик хмурится: — «Мы теперь братья — куда уж личней?». Сава… Он представляется закрытой огромной книгой, написанной мелким шрифтом, словно Эрик держит в руках тот жуткий том из книжного. Хочется верить, что чтение этой книги увлечёт, несмотря на количество страниц, — всё же обложка слишком привлекает. Эрик бросает короткий взгляд на парня и вновь подмечает новые детали: его глаза большие, миндалевидные, внутренние уголки клонятся вниз; тёмная радужка как переспелая вишня; чёлка мешает. Если её убрать, откроется вид на высокий лоб и скулы. Черты лица ещё нежные и мягкие, и только по ним можно понять, что Саве немного лет — роста ему не занимать. Он не намного ниже Цимермана, и Эрик гонит мысль о том, что мальчишка может его перерасти. Он понимает, что его взгляд задержался на Саве несколько дольше положенных секунд, когда на мгновение встречает короткий ответный взгляд напротив и замечает, как парнишка чуть вздрагивает, осознавая, что за ним наблюдают. Да и Цимерману внезапно становится неловко. Он с новым энтузиазмом вгрызается в свой сэндвич. Сава… Кажется, что его легко прочесть и понять, но в тоже время, открывая новую страницу, не знаешь, чего ждать. Он закрыт, не ясен и не хочет, точнее — не спешит раскрыть себя. Цимерман понимает: это временно, и настанет день, когда он узнает о нём всё. Сава станет своим — совсем родным и близким, от этого почему-то не по себе. Эрик расправляется со своей порцией быстро и, потягивая напиток через соломинку, бросает взгляды на интерьер помещения и прохожих за окном. Вскоре вновь смотрит на мальчишку, а тот и не спешит всё съесть. Чёлка Емельянову определённо мешает, поэтому он чуть наклоняет голову набок, прикрывает пушистыми ресницами глаза и кусает свой ролл… Эрик моментально давится лимонадом — в горле першит, он стучит кулаком по грудине, пытаясь прокашляться. — Ты в порядке? — в голосе Савы заметно волнение. Цимерман краснеет, отворачивается, продолжая кашлять, но при этом кивает, отмахиваясь ладонью. «Чёрт возьми…» — в мыслях себя проклинает не из-за неловкой ситуации, а по вине дурацкого воображения. Лишь на какое-то мгновение, казалось, против воли он представил, как бы Сава выглядел, не поедая свой ролл, а делая нечто другое. Как бы выглядело его лицо в этот момент? — Вот Сава чуть наклоняет голову, прикрывает глаза, его губы вздрагивают и раскрываются, и он прикасается ими к… Эрик подскакивает, делает несколько шагов, затем на ходу оборачивается, беззаботно бросает: — Сейчас вернусь, — и быстрым шагом идёт дальше. «Это слишком…» — он ополаскивает лицо водой из-под крана, отирает подбородок и смотрит в зеркало. — «У тебя крыша подтекает». Взгляд в отражении какой-то ранимый и удивлённый. Эрик вытирает лицо салфеткой. Сава — он просто красивый. Да, бывает — повезло с генами. Это впечатление пройдёт. Но внутри остаётся осадок. Никогда прежде Цимерман подобной сцены не воображал даже с девчонками.

***

Эрик возвращается, его взгляд часто скользит в сторону — ему явно неловко после инцидента. Сава уточняет: — Всё хорошо? — Да… Как насчёт прогулки? Вскоре ребята бродят по парку среди еловых веток и редких прохожих. Каменная кладка, усыпанная пожелтевшими листьями, радует глаза. Кажется, словно они идут по тропе в другом мире, и лишь уличные фонари чёрными тычинками по обочинам нарушают строй атмосферы. Сава любит Большой парк — здесь всегда можно найти укромное место и, упираясь спиной в дерево, предаваться знакомым мотивам, что льются из наушников. Они долго молчат. Емельянов ждёт, когда Эрик вновь начнёт говорить или расспрашивать его об интересах, но тот отчего-то притих. Из-за музыки? Сава не хочет говорить о любимых группах. Да, так проще всего понять человека, поэтому не стоит спешить. Музыка, которую мы любим — отражение нашей души. Он в этом уверен. Для него мелодия, придуманная кем-то; текст, пропетый по словам, — не развлечение — во всём этом есть глубокий смысл. Люди поют не просто так, он в этом уверен. Сава вглядывается в лицо Эрика, хочет поделиться с ним своими мыслями, но поймёт ли тот? Эрик отвечает на взгляд улыбкой, наконец прерывает тишину: — Так непривычно… — Что именно? — Сава хмурится. Глаза Эрика сияют дружелюбием, он поясняет: — То, что мы теперь братья. Я представлял себе это иначе. Знаешь, как обычно бывает: в доме появляется карапуз, он бегает всюду своими маленькими ножками, — Эрик забавно жестикулирует руками, изображая ходьбу, после убирает руки в карманы и продолжает: — Он растёт, а ты в это время учишь его жизни… Но с нами всё иначе. Сава замечает в его взгляде сожаление. — Ты хоть и младше, но не ребёнок, и… — Эрик останавливается, разворачиваясь к нему, — мы теперь братья. Сава от этого утверждения теряется. Он отводит взгляд, чуть поджимает губы, хмурится, сопротивляясь этим словам, но не понимает почему. — А если я не хочу… Эрик удивлённо вскидывает брови. Глаза Савы убегают в сторону, он осознаёт, что говорит лишнее, поэтому быстро подбирает слова: — Что если я не хочу быть твоим карапузом?.. Напряжение моментально спадает: Эрика одолевает приступ смеха, и неловкий момент отступает. Отсмеявшись, Цимерман вздыхает и мгновенно обхватывает шею Савы, притягивая его к себе. — Нам не обязательно быть братьями, но мы точно станем друзьями! Они делают вместе два шага, внутри у Емельянова всё сковано — он чувствует себя странно: ему неловко, хочется отстраниться. Он делает глубокий вдох и замирает. Запах… Странный, тёплый и сладкий — приятный. Сава поворачивается лицом к Эрику, совершая новый вдох. Всё верно — это действительно его запах. В воспоминаниях нет подходящих ингредиентов, чтобы точно охарактеризовать этот вкус, но он сладкий, дурманящий. Только это вертится в мыслях. Больше нет желания отстраниться. Всё резко меняется: рука на плече не кажется навязчивой — её тяжесть напротив приятна. «Эрик…» — в груди Савы сердце заходится мощными ударами. Непривычно — такого с ним не было раньше. Цимерман убирает руку и тепло смотрит в ответ, на его губах улыбка. Ничего не изменилось — они идут дальше, но сердце в груди Савы не хочет уняться. Он сжимает футболку пальцами на грудине. «Вот же…» — заставляет себя успокоиться и не подаёт вида охватившей его паники, но руки дрожат. — «Чёрт возьми…».