***
В классе с утра на удивление шумно. В кабинете химии после ремонта обновилась доска и учительский стол, пара горшков с цветами переместились ближе к окну, а реактивы и минералы за стеклами шкафчиков просто поменялись полками. В итоге кажется, что ничего не изменилось. Линолеум на полу всё такой же обшарпанный среди стройных парт, стены стали чуть белее, но без портретов известных химиков кажутся абсолютно голыми, даже новые зелёные занавески скучноваты — прежние были лучше. Об этом Алина думает, приложив ладонь к щеке, ленивым взглядом осматривая помещение, — сегодня собеседников у неё нет. Катя и Дмитрий обсуждают, подумать только, обшивки танков и военную экипировку; оживлённо спорят, какая техника лучше. И хочется верить, что они об игре. Ребята определённо нашли общий язык, а значит, Катерина наметила свою цель верно. Панфилова улыбается, наблюдая за ними. Можно порадоваться за подругу. А вот Эрик в последнее время желанием общаться не горит. — Любовь и танки, — говорит Алина со вздохом и привычно опирается спиной на плечо Цимермана, после вскидывает голову, пытаясь рассмотреть, что же он так пристально разглядывает в телефоне. — Грызёшь гранит науки? — интересуется она, пытаясь вывести парня на разговор. — А? — Эрик отвечает запоздало, закусывая губу. Его глаза красные, сам он выглядит уставшим, но упрямо продолжает читать какую-то статью. Пауза тянется — его чтение длится бесконечно. — Что там? — не выдерживает Алина и поворачивается, пытаясь прочитать текст, но Цимерман машинально выпрямляется, поднимая в руках телефон. Его глаза бегают по строкам, он чуть хмурится и нервно дёргает ногой под партой. — У тебя какие-то секреты? — Что? — вновь рассеянно переспрашивает он — в ответ получает удар в плечо. Наконец отвлекается, потирая ушибленное место. — Ну, что там? — с кошачьей улыбкой спрашивает Алина, растягиваясь на парте. — Просто читаю для общего развития… — Эрик нервно поправляет чёлку, открывая уже пятую по счёту ссылку. Все они об одном. На этот раз Алина отчётливо видит заголовок: «Лунатизм — тайны, загадки, факты». Подушечка большого пальца листает текст, Эрик задерживает взглядом на фразе: «Юные души более ранимы и возбудимы в ночное время». — Ты лунатик? — не унимается Алина. Эрик вздыхает, спокойно отвечая: — Нет… — он блокирует телефон и машинально убирает его в карман толстовки, — просто интересно. Основную информацию он уже нашёл: сомнамбулизмом в основном страдают подростки и дети, потому что более эмоциональны. Этому Цимерман про себя возражает — Сава, конечно, не каменный, но скорее похож на вулканца. Хотя не всегда. Эрик вспоминает его улыбку, блеск тёмно-карих глаз и очаровательное лицо, его мягкие губы. Мягкие… О том, что было ночью, он старается не думать, но всё же машинально прикасается пальцем к своим губам. — Мой брат в детстве был лунатиком, — замечает Алина скучающим тоном. Она не оставляет попыток завести разговор. — Серьёзно? — Эрик вскидывает брови, наблюдает ответный кивок и заметно оживляется: — У тебя же вроде нет брата. — Двоюродный брат, — уточняет Алина, — он не ходил — ничего такого, но я видела, как он спит сидя. То есть засыпал он как обычно, но когда я проснулась ночью — уже сидел. — И как ты отреагировала? — Я попробовала его разбудить, но не получилось, тогда толкнула. Он упал и так пролежал до самого утра. Эрик хмурится, тихо уточняет: — А он ничего не помнил утром? — Нет, — Алина непринуждённо вскидывает брови, — да и как? Он же спал… Ещё мама говорила, что в детстве я брыкалась и разговаривала во сне. Для детей это нормально. Эрик улыбается, погружаясь в свои мысли. — Да что с тобой сегодня? — хмурится Панфилова и наигранно ударяет его кулачком в плечо снова, отчего силиконовые браслеты на её запястье дружно подпрыгивают. — Просто не выспался… — Темнишь, — вздыхает Алина. Эрик замечает, что она стала отстранённо-серьёзной, значит, недовольна. Он ухмыляется, треплет её по плечу со словами: — Эй, у меня ведь должна быть своя личная жизнь? — Да-да, точно, — кивает она, закатывая глаза. — Только не говори, что ты обиделась. — Я разве похожа на девушку, которая обижается без повода? — А разве не все девушки такие? Эрик вновь получает «удар», смеётся. Раздаётся звонок. В этот момент он понимает, что не сделал домашнее задание.***
В течение дня небо заволокла белёсая дымка, капли густой взвесью расслоились в воздухе. Люди ждут дождя. Мимо ворот школы проносятся прохожие, то открывая, то закрывая зонтики, а дождь всё никак не разрешится. В школе гремит звонок и на крыльцо выбегают дети. Уроки в тридцать седьмой гимназии закончились раньше положенного срока из-за сокращений учебного часа. Об этом Сава успел сообщить Оксане Петровне, и его разрывает неоднозначное чувство. С одной стороны, он хочет добраться в новый дом самостоятельно, с другой — если разразится дождь, то испортит все впечатления. И всё же он встречает чёрный порш на подъездной дорожке неодобрительным взглядом, спускается с крыльца, по ходу снимая рюкзак, и подходит к машине, передняя дверца которой заботливо приоткрывается. Георгий в хорошем настроении. Сава молча садится — он бы хотел избежать ненужной болтовни. На стандартное приветствие и вопросы об учёбе отвечает односложными ответами, покручивая в пальцах кассетный плеер и лелея надежду, что удастся послушать музыку. Но Георгий явно намерен продолжать беседу, и парень понимает: лучшая «защита» — нападение. В момент, когда Цимерман старший поправляет тонкую оправу на переносице пальцем и следует его глубокий вдох, Сава опережает возможную реплику встречным вопросом: — Почему у вас нет отчества? Ему не совсем интересно. Однако он не представлял раньше, что отчество в паспорте можно не указывать. — А… — Георгий вскидывает брови, пальцы дружно хлопают по рулю — его карикатурное поведение выдаёт замешательство и волнение. Саву это прельщает, на губах появляется ухмылка. Цимерман старший поясняет будничным тоном: — Моё первое гражданство оформляли на родине отца и уже тогда не внесли отчества, а после и здесь. М-да. — В конце реплики он пожимает плечами, словно это обычное дело. — Наверное, все обращают на это внимание, — замечает Сава, вызывая одобрительную усмешку мужчины. Чтобы избежать пробок, Георгий ведёт машину в объезд. Они уже взбираются на мостовую, где находится кольцевая развилка и виднеется лесная крона, как Сава решает задать другой вопрос. Он колеблется, бросая взгляд в сторону, и, вновь опережая встречную реплику, спрашивает: — Как вы познакомились с первой супругой? Он вглядывается в профиль Цимермана, замечает, как слегка вздрагивают его пальцы и нижняя губа, но мужчина продолжает диалог невозмутимым тоном, скрывая ранимые чувства. В этот момент Сава вспоминает Эрика, находит родственную связь их поведения милой и улыбается. — Случилось это в один жаркий день, — начинает Георгий, — была пятница… или суббота? Мы с братом приехали в Мюнхен ненадолго, чтобы навестить родителей и провернуть сделку с одним арендодателем. Сашка всё грезил о своей мастерской — ему всегда нравились машины, но уболтать прилично он не умел, поэтому я был в тот день в роли его агента. Жара стояла невыносимая. В тени было около сорока точно, а я в деловом костюме спешил на встречу… — Георгий активно жестикулирует рукой, и Сава улыбается, — …Я решил сэкономить деньги и не стал заказывать такси, да и… — он хмыкнул, утирая нос, — …на метро быстрее и не так душно. Возле станции я услышал бой гитары… Сава живо представляет себе эту картинку: залитый солнцем старинный город, толпы снующих людей и тёмно-зелёные, как еловые ветви, двери при входе на станцию метро. Он закрывает глаза, Георгий тем временем продолжает: — Я не сразу сообразил, что звучит наша речь. Но, приближаясь, и вправду услышал — пела девушка. Очень красиво. Никак не могу вспомнить те строчки… — Он слабо улыбается, пауза между его репликами становится длиннее. Сава отстраняет от виска пальцы, поворачивая в сторону голову, но, как и прежде, Георгий невозмутим, лишь тишина в салоне кажется грустной. — Какой она была… Белое платье с персиками, кудри, гитара… Я влюбился наповал. — Он улыбается, вспоминая тёплые мгновения, и, вскинув брови, продолжает: — Как только Марго закончила песню, я подошёл через толпу к ней и сразу предложил руку и сердце — она рассмеялась. Сава улыбается, представляя, какой у мамы Эрика мог быть смех, наверное, такой же искренний и чистый, как у него. Ему становится грустно. В груди что-то давит и щиплет в носу. Он запоздало замечает, что тишина замкнулась на последней фразе. Не дискомфортно, но и не привычно — не хочется и не стоит прерывать это молчание. «Наверное, так звучит чья-то смерть…» — думает Сава, цепляясь взглядом за деревья.***
Комната встречает его тусклым светом из-под едва отдёрнутых штор. Постель Эрика в прежнем беспорядке и без него кажется холодной. Возле тумбы стоит картонная коробка, из которой выглядывает серебристый корпус старенького DVD. Также Сава замечает пару комиксов и журнал возле пуфа. Ему хочется первым делом навести здесь порядок. Он вспоминает вчерашнюю фразу о том, что в этой комнате теперь всё принадлежит ему, и хмыкает, скидывая на пол рюкзак. Через пару минут на нём уже любимые бриджи и зелёная толстовка, немного расстёгнутая на груди; он смотрит в зеркало, поправляя волосы, после разворачивается и делает небольшой круг по комнате — ему всё ещё не уютно, словно он находится в музее с ценными экспонатами. И всё же, собравшись с мыслями, решает первым делом рассортировать свою одежду по шкафу. После убирает на место комиксы, бегло бросая на них взгляд; находит на полке книгу Хокинга: «Краткая история времени» — удивлённо вскидывает брови, вытягивая её за уголок. Он не ожидал, что Эрик увлекается физикой. Можно сослаться, что это всего лишь подарок, но он также замечает другую книгу уже о чёрных дырах. Цимерман продолжает его удивлять. Со вздохом Сава приближается к хаосу на кровати. Из нижнего ящика вытаскивает голубой мягкий плед и заправляет постель, венчая дело подушкой у изголовья. Бросив взгляд на часы, он досадно вздыхает — прошло не больше тридцати минут. Время тянется невыносимо медленно, и чем дольше Сава остаётся наедине с миром Эрика, тем отчётливее понимает, что его одолевает странное чувство в этой комнате. Особенно трудно устоять пред соблазном, который он боится оформить в собственных мыслях. В конце концов он не выдерживает и спускается вниз, чтобы перекусить. Георгий в это время заканчивает свою трапезу и, вновь завязывая галстук, сообщает, что заберёт Эрика с мамой вечером. Сегодня они закончат в шесть. А на часах только середина дня. В холодильнике Сава находит пару кусков пирога и молоко — отличное сочетание. Но, доставая коробку, отмечает, что та совершенно пуста. Он встряхивает её — из картонных недр слышится слабый плеск; наклоняет над кружкой, и из горлышка выливаются последние остатки, едва покрывая донышко. Сава хмурится, замерев на месте. Вчера она была практически полной. Он переводит взгляд на Георгия в гостиной и, повышая голос, спрашивает: — Вы заедете в магазин? Молоко кончилось… — для эффекта он встряхивает коробку снова. Цимерман удивлённо оглядывается, поправляя ворот рубашки, и приближается к столу. — Уже закончилось? — В холодильнике стояла пустая. — Сава жмёт плечами. Георгий в ответ вздыхает, качая головой. — Ох, этот Эрик. Ну, получит он у меня, — он смотрит на Саву с улыбкой, — конечно купим. Тебе что-нибудь взять? «Шоколад!» — вопит голос внутри. Но в ответ Сава скромно предлагает: — Что-нибудь к чаю? Он отворачивается и открывает дверцу кухонной тумбы, чтобы выбросить мусор, после оглядывается на Георгия, но тот уже исчез. Сава спешит к прихожей. — Эрик всегда так делает? — уточняет он, разглядывая, как мужчина обувается. Георгий вскидывает голову. — Всё время ставит пустые коробки обратно, да. Я его за это… — Мужчина связывает тонкие шнурки на ботинках и поднимается: — Будем проводить воспитательные работы! — заявляет он весёлым тоном. Губы Савы невольно растягиваются в широкой улыбке, он наклоняет голову, чтобы спрятать её, но тщетно. Цимерман старший в ответ треплет тёмные волосы пасынка рукой. Он понимает, что ледяная броня Савы постепенно тает, и радуется этой мысли. — До вечера, гаврик, — гаркает Цимерман, осматривая гостиную, — и прибери здесь немного. Сава коротко кивает, закрывая за ним дверь. Семья.Теперь они все одна семья. От этой мысли дискомфортно. Но ему нравится открывать странные привычки Эрика. После обеда и приборки Сава возвращается в комнату, размышляя о математике и заданиях, но, направляясь к столу, его взгляд невольно возвращается к заправленной кровати. Он закрывает глаза, отворачиваясь, старается выбросить странные мысли из головы. Но стоило лишь об этом подумать, как сердце взвилось в груди. Пытаясь отвлечься, Сава раскладывает на столе учебники и зависает над открытой тетрадью, но не садится — продолжает бороться с мыслью, сдавая позиции. И, в конце концов, со вздохом разворачивается, падая на постель Эрика. Он зарывается в подушку лицом, сжимая пальцами белую ткань, вдыхает едва уловимый запах, в очередной раз спрашивая себя, почему он такой нежный? Сава кладёт голову набок, его лицо островками выглядывает из-под прядей, он проводит рукой по подушке и вспоминает спину Эрика. Представляет, как проводит кончиками пальцев по его коже, как обхватывает его грудь и живот руками и прислоняется, вдыхая его чудесный запах. Он словно осязает это видение, не в силах сопротивляться — видит, как проводит кончиком носа и губами по позвонкам между лопаток, поднимает голову, чтобы поцеловать шею, оглаживая его торс руками, чувствует нежную кожу под пальцами. «Эрик!» — его имя вырывается изнутри и губы слегка вздрагивают. От этого видения ему становится жарко — сердце выдает неправильный, слишком глубокий ритм, и кажется, словно по венам к животу и паху течёт раскалённая магма. Он переворачивается на спину, рассматривает цветастый потолок, пытается не думать об этом, но его щёки уже раскраснелись, а дыхание сбилось. Сава подтягивает колени к животу, поворачивает голову, закрывая глаза. Его чувства превращаются в равномерную пульсацию — движение, и возбуждение зажимает разум в тиски. Губы приоткрываются, из груди вырывается безутешный выдох. Он жаждет прикосновений, прижимая колени к груди. Он жаждет прикоснуться к Эрику и борется с мыслью прикоснуться к себе.***
Вечер обрушился ливнем. За весь день город не оправился от влажности и сейчас окончательно тонет: машины рассекают дороги, омывая корпуса потоками дождевой воды, которая не успевает сгинуть в канализации и скапливается под колесами сплошной рекой. Эрик, откинувшись на задних сиденьях, гипнотизирует взглядом бегающие по лобовому стеклу дворники. Он устал. Хочет есть и спать, прикрывая глаза от головной боли. Сосредоточиться на разговоре родителей не получается, как и на своих мыслях. Дома он спешно скидывает куртку и обувь, взбирается по ступеням наверх; хмурится, пытаясь вспоминать, какие задания нужно приготовить назавтра, и вскидывает голову со вздохом — завтра контрольная! Открывая дверь в свою комнату, представляет, как кинется на кровать и проспит так до самого утра, но взгляд проясняется, когда он видит Саву. Емельянов сидит перед телевизором, скрестив по-турецки ноги, испуганно оглядывается, нажимая паузу, видео на экране замирает, и Эрик отчётливо различает собственное присутствие в кадре, только там он совсем ребёнок. Откуда у Савы эти записи? Взгляд запоздало цепляется за картонную коробку и разбросанные по полу диски. — Прости. Мне не стоило смотреть без разрешения, — Сава поджимает губы, наклоняя голову, после смотрит на Цимермана, и в больших глазах читается осторожное любопытство — вызвали его действия гнев или нет? Плохое настроение вмиг исчезает, остаётся только усталость. Эрик улыбается. — Смотри всё, что хочешь. Я же говорил… Он открывает дверцу шкафа, мечтая сбросить с себя одежду, а вместе с ней всё, что накопилось за этот день. Почему иногда бывают такие дни, когда в один миг всё становится слишком сложным, напряженным и валится на плечи? — Как прошёл день? Эрик улыбается, расстёгивая толстовку, после стягивает за шиворот футболку и оглядывается. — Отлично. Его голос звучит неубедительно, он ловит на себе прищуренный взгляд и отворачивается, продолжая раздеваться. В который раз отмечает, что в присутствии Савы чувствует себя странно, снимая одежду, но старается эти ощущения игнорировать. Однако ему интересно, смотрит ли Сава на него сейчас? — Зачем тебе эти диски? Хотел посмотреть, как я выглядел в детстве? — Эрик улыбается, вытаскивая футболку. — Я хотел услышать, как поёт твоя мама. От этой фразы Цимерман замирает, его взгляд становится непроницаемым. Он размышляет, как правильно отреагировать. Пауза тянется — он так и не решается что-либо ответить, надевает футболку и разворачивается. Внимание Савы вновь приковано к ТВ, он нажимает «play», и маленький Эрик радостно оповещает всех, что у него «получилось». В руках он тащит гитару, слышится голос Марго — она его хвалит. Монтаж сменяется другими кадрами, и в каждом эпизоде, где бы ни был запечатлен Цимерман, он блещет ярким энтузиазмом, широко улыбается и сосредоточенно занимается делом. Здесь он гладит старого пса — ему не больше шести лет, и он говорит по-немецки бегло; после кадр сменяется весёлым семейным застольем — Эрик уже старше и подыгрывает на маракасах усатому дяде. А Эрик нынешний смотрит на всё это со странной ностальгией. Он забыл, что многие моменты его жизни были засняты, и, наблюдая себя со стороны, одновременно вспоминает и не узнаёт их. Он подходит и присаживается рядом, прикованный, как и Сава, к видеоряду. Улыбается после реплики: «я хочу щенка!» и бросает лукавый взгляд в сторону — Сава пристально ловит каждый кадр. Его губы приоткрыты, кажется, он в восхищённом предвкушении. И наступает момент, когда оператор сидит в кресле. На плечах Марго тёплая шаль, в руках гитара, пальцы ловко перебирают струны. Она поёт нежно. Её мягкий голос не громок, но на припеве вытягивает ноты чисто. От её голоса внутри Эрика всё переворачивается. Она поёт ту песенку о маленьком ангеле, которую сочинила для него и пела перед сном. «Где же ты, маленький ангел?» Марго любила играть на гитаре, любила сочинять песни и никогда не стеснялась исполнять их. Она любила своего ангела, а Эрик любил её. Ему тяжело помнить и знать, что кроме воспоминаний у него больше ничего не осталось. К горлу подступает горечь, на глаза вот-вот навернутся слёзы, пальцы щиплют переносицу, на губах появляется поджатая улыбка. Кадр замирает. Сава кладёт пульт на пол. Эрик смотрит на него: он выглядит немного растерянным, его взгляд плавно плывет в сторону, пальцы оправляют чёлку, а приоткрытые губы явно хотят что-то сказать. Нечто важное. Они смотрят друг на друга, и когда Цимерман решает прервать тишину, Сава поднимает руки, зажимая зелёные рукава толстовки пальцами, и подаётся вперёд, накрывая своими объятиями Эрика. Странное чувство. Сава старается не прижиматься, вес его рук на спине едва ощутим. В груди всё трепещет. Эрик поворачивает голову, зарываясь носом в тёмные пряди, вдыхает их терпкий запах, чувствует, как Сава пытается отстраниться, но опережает его действия, крепко прижимая к себе. Это всего лишь сентиментальные объятия — способ выразить поддержку и соболезнование об утрате. Но почему обнимать его настолько приятно? Сава делает гулкий выдох, его дыханием щекочет шею Эрика. Цимерман улыбается, оглаживая его спину руками, тихо шепчет: — Всё в порядке… Но после этой фразы Сава отстраняется. Он смотрит с досадой, хмурится: — Нет, — он качает головой, — не в порядке. Не должно быть в порядке. — В его глазах читается укор, он тихо объясняет: — Когда люди говорят «всё хорошо» или «всё в порядке», то это самая большая ложь. — Сава отводит глаза в сторону, но после возвращает решительный взгляд: — Я не хочу, чтобы ты лгал. Эрик смущённо улыбается и вновь, рассматривая алые губы и взволнованные глаза сводного брата, понимает, что он уже лжёт. Сава ловит взглядом тёплую улыбку Эрика, уголки его губ робко вздрагивают, приподнимаясь, но он сразу хмурится, наклоняя голову. — Мне очень жаль… Она была замечательной женщиной. — Самой лучшей, — шепчет Эрик. Сава смотрит пристально, от волнения его голос хрипит чуть больше — это смущает, но он пытается выразить свои мысли правильно: — Если… если тебе что-нибудь нужно или ты захочешь обсудить… Я хочу сказать, что ты всегда… Эрик усмехается и треплет его волосы рукой, ломая ответственность момента. Сава хмурится сильнее — хочет, чтобы Эрик воспринимал его всерьёз. Но от грусти Цимермана не остаётся и следа — он смущенно косится в сторону с улыбкой. Между ребятами зависает пауза. Они оба вспоминают объятия и испытывают взволнованную неловкость, поэтому не могут прервать тишину. В конце концов Эрик хмыкает и с улыбкой интересуется: — Сделаешь чай? Емельянов принимает эту просьбу с большим энтузиазмом, быстро кивает и поднимается с места, продолжая поджимать рукава пальцами, он спешит покинуть комнату и практически выходит из неё, но оглядывается. — Ты будешь с молоком? — неуверенно уточняет. — Да, — Эрик вскидывает брови, его обаятельная улыбка, как и прежде, ловит Саву в капкан. Он смущённо отводит глаза, закусывая губу, и прикрывает за собой дверь. Эрик в это же мгновение падает на спину. Мечтательный взгляд устремляется ввысь, а на губах играет улыбка. Сава сам его обнял. В этот момент он чётко и неотвратимо осознаёт собственное желание, невзирая на братские отношения. Неясная мысль проскальзывает мимо и поднимается, запрещая развивать эту идею, но взгляд невольно обращается к жёлтым, аккуратно собранным занавескам кровати.***
После ужина Сава сидит на кухне в оранжевом свете лампы. Перед ним открыта тетрадь, в пальцах зажата авторучка, глаза сосредоточенно скользят по строкам. Эрик сидит на диване в гостиной, но всё его внимание устремлено на кухню, а учебник истории в руках до сих пор открыт на первой странице параграфа. Сава подбирает ластик, что-то стирает, после вновь начинает покручивать ручку меж пальцев. То, как он решает математику, можно назвать отдельным видом искусства: пальцы крутят ручку ловким движением, после подушечка большого пальца нажимает на спусковой механизм, происходит щелчок — зерно стержня пропадает; снова крутит ручку и снова нажимает — при этом его глаза сосредоточенно бегают по строчкам уравнения, а губы беззвучно проговаривают цифры. Вскоре наступает момент, когда решение принято, последний плавный оборот ручки в пальцах, и Сава записывает решение в тетради, словно ловит его и увековечивает на страницах. Какая здесь может быть история и скучная политика? Эрик рассеяно листает учебник, после вновь смотрит на Саву — тот замечает его взгляд, улыбается, наклоняя голову, и убирает прядь за ушко. Эрик мгновенно поднимается с места, бросая на диван учебник, который подпрыгивает на обивке и остаётся смирно лежать. Сава сказал, что на кухне делать уроки ему будет удобно. Но, скорее всего, он просто не хотел занимать рабочее место Эрика, который всё равно пошёл следом. Об этом Цимерман размышляет, открывая дверцы шкафчика и насвистывая мелодию. Сава на него оглядывается и вновь оборачивается к тетради. У Эрика есть припрятанный презент — он достаёт из хлебницы Snickers и, продолжая насвистывать, садится рядом с Савой, разрывая пальцами обёртку. Реакция следует мгновенно — Емельянов гипнотизирует шоколадку, а после Эрика, который нагло откусывает большой кусок у него на глазах. Он прищуривается и серьёзным тоном уточняет: — Ты ведь поделишься? Губы Эрика растягиваются в ухмылке, он лукаво произносит: — Надо подумать. Сава бросается в атаку, хватая запястья, Эрик обхватывает его шею рукой. От их «борьбы» стол вздрагивает. Ребята смеются, но встревает Оксана Петровна: — Мальчики, а ну быстро к себе! — она наигранно хмурится, указывая на наручные часы. Возня прекращается, ребята замирают в неловких позах, Эрик гримасничает. — Только не говорите, что спать тоже по расписанию. Оксана лишь скрещивает на груди руки, Сава поворачивает голову, практически утыкаясь в щёку Эрика. — А ты не знал? — он сдаётся, отпуская его руки, старается выползти из-под « братских объятий», но Цимерман продолжает его удерживать. — Давайте-давайте, вставать рано, — Оксана Петровна переводит строгий взгляд на Эрика, — ты выучил уроки? Цимерман сдаётся, с досадным вздохом, отпуская Саву, который мгновенно выскальзывает. — Да-а… — неуверенно тянет, вскидывая брови, и поднимается. Если он не выучит хоть что-то из заданного параграфа, то вновь получит неуд. Учебник по пути приходится подобрать, но он быстро нагоняет Саву на лестнице, вкладывая в его руку половину шоколадки. На часах 21:47. Эрик проводит рукой по чехлу гитары, которая стоит возле кровати. Сава тем временем, расправившись с шоколадом, вытаскивает из шкафа пижаму. Он вновь собирается уйти, но Цимерман его останавливает: — Почему ты переодеваешься в ванной? От вопроса Саве явно неловко, он вздыхает, зарываясь пальцами в волосы, и спокойно замечает: — Так удобнее… — Ты стесняешься? — Эрик, с лукавой улыбкой, подходит практически вплотную. — И чего мне стесняться? — Своего жирка! — Эрик тянется к его кофте и хватает ткань пальцами, Сава в это время его отталкивает. — Нет у меня никакого жирка! Цимерман лишь смеётся и всё-таки, получая пару ударов, расстёгивает замок толстовки, оголяя торс Савы, которому неловко — он старается прикрыться. Эрик зажимает его руки, они пятятся к двери. — Ты стесняешься, совсем как девчонка! — шипит Цимерман. Сава ловко вырывается и отталкивает его, после отступает на шаг и, вместо того чтобы уйти, стягивает с плеч толстовку, сминает её руками и кидает в лицо Эрика, который успевает её словить. — Доволен? — Сава вскидывает брови, поджимая губы, и отворачивается к шкафу. Ничего особенного в его теле нет — он обычный подросток, немного долговязый, но и Эрик набрал рост именно в его возрасте. Но всё же на губах играет ухмылка, когда он присматривается и отмечает, что изгибы его тела мягкие, а бледно-розовые соски выглядят совсем как у ребёнка. Эрик сам смущается, опуская голову. Сава продолжает раздеваться дальше, стягивая бриджи, при этом неловко наклоняясь. За волосами не видно его лица, но Эрик замечает, как дрожат его пальцы. Это нормально для парней — переодеваться в одной комнате. Но Цимерман вновь и вновь бросает короткие взгляды на Саву, будто бы подглядывает за ним тайком. Наконец Емельянов переодевается полностью и закрывает дверцу шкафа с резким стуком, после, не оглядываясь, выходит из комнаты. Эрик идёт следом в ванную. — Я тебя обидел? — он прижимается плечом к двери, Сава испуганно оглядывается и вновь разворачивается к щёткам. — Вовсе нет… — отвечает, намазывая зубную пасту. — Просто не нужно меня стесняться, — вскидывает руки Эрик с улыбкой. — Просто иди к чёрту… — отвечает Савелий и начинает чистить зубы. «Всё-таки обиделся…» Эрик с ранимым вздохом и играющей на губах улыбкой встаёт рядом, хватая из подставки свою щётку. — Я скину тебе пару видеороликов с аккордами и нотами. Посмотри, как будет время… — говорит тихо, чтобы уйти от неловкой темы. Сава сплёвывает, споласкивает рот и вытирается. — Ладно. — Поиграем сегодня? — речь получается невнятной из-за щётки во рту, Емельянов лишь оглядывается на это предложение, смиряя Эрика строгим взглядом. «Видимо, нет…» — губы растягиваются в улыбке.***
Эрик просыпается ночью. Учебник истории до сих пор лежит на груди, видимо, он заснул во время чтения. Он кладёт книгу возле кровати, после бросает взгляд на занавески. Пальцы натягивают край одеяла до подбородка — Эрик старается приказать себе не думать об этом, но через мгновение поднимается и садится. Взгляд скользит в сторону к электронным часам, которые оповещают, что до подъёма осталось два часа. Он выбирается из постели, тихо крадётся к соседней кровати. Только любопытство — ничего более. Ладонь скользит по занавеске и резким движением убирает её в сторону — Эрик мгновенно вздрагивает и пятится назад, переводя дыхание. Рука Савы поднята высоко вверх и слегка покачивается, как травинка на ветру. «Снова лунатит…» — парень осторожно приближается к кровати и всматривается в его лицо — глаза Емельянова закрыты, — «он же не проснётся?» Эрик нерешительно прикасается к локтю мальчика, после обхватывает крепче, помогая другой рукой, и тянет вниз. Он укладывает руку Савы — тот даже не вздрагивает, и присаживается рядом, уже смело убирая с головы наушники; приподнимается, зависая над ним, чтобы убрать их в сторону, и замирает, вглядываясь при тусклом свете в безмятежные черты. Теперь он видит это лицо часто — пора бы уже привыкнуть, но в груди вновь появляется трепет. Эрик сдерживает дыхание и отстраняется. Так нельзя. Нужно уйти. Но он продолжает сидеть, сжимая пальцами простынь, в его голове бьётся проклятая мысль, которая волнует, усиливая сердцебиение: «Он же ни о чём не узнает…» Эрик вновь наклоняется к Саве, прикасаясь к щеке, проводит подушечками пальцев по губам, как и в прошлый раз. Чувствует предательскую пульсацию в паху, и это словно добавляет решимости перед соблазном. Он проводит плавные линии на его коже, убирает пару прядей в сторону, прислушиваясь к тихому дыханию. Эрик облизывает губы, делает выдох и решительно наклоняется, накрывая своими губами его — это прикосновение длится лишь секунды. Он отстраняется, не понимая своих ощущений, вглядывается в лицо Савы — тот спит, как и прежде. Тогда, поборов собственное волнение, он вновь целует его. На этот раз не отстраняется и позволяет себе прижаться сильнее. Губы Савы действительно мягкие. Поцелуй получается скромным, но возбуждение даёт о себе знать. Осторожно обхватывая его лицо руками, он отстраняется, вновь поспешно целует, пробуя его вкус, после прикасается губами к щеке; дыхание сбивается и становится шумным. Взгляд Эрика снова скользит по сомкнутым векам Савы — он надеется, что парень не проснётся, иначе не сможет оправдать свои действия. Уже не может. Он чуть наклоняет голову, вновь прижимается к его губам своими, проводит по ним кончиком языка. Сердце бьётся в груди до неприятной боли, рука тянется к паху, зажимая набухшую под тканью плоть пальцами. Эрик прекращает поцелуй, не удержав судорожный выдох, — и это пугает. Так нельзя. Он отстраняется, отирает рукой влажный лоб, его щёки горят, мысли путаются, словно его бьёт лихорадка. Такого никогда прежде не было. Бросив беглый взгляд на мирно спящего парня, он решительно поднимается, хватаясь за грудь, словно пытается прекратить этот безумный ритм, но слишком поздно. В ванной под холодным светом лампы чувствует себя абсолютно беззащитным. Ладонь упирается в гладкий кафель. Включить душ нельзя — это всех разбудит. Эрик гневно скалится, борется с собой и не может сдержаться. «Сава…» — воспоминания о его губах раскаляют. Пальцы оттягивают резинку боксёров и прикасаются к раскрасневшейся головке, по которой стекает прозрачная смазка — всегда обильно, когда он перевозбуждён. Он смущается собственной чувственности, гонит порочные мысли о Саве, но продолжает движение рукой. И в момент, когда предчувствует сладкую истому, позволяет всем грязным мыслям охватить разум. По его лицу проходит дрожь. Он представляет его обнажённым, представляет, как мягкие, такие волнующие губы прикасаются к его члену. Дыхание вырывается вместе с хрипловатыми стонами. Эрик зажмуривает глаза, стараясь спрятаться от невыносимой реальности. В его воображении Сава охотно отвечает на поцелуи, стонет от ласкающих прикосновений. И в момент, когда призрачное видение вскидывает голову, выгибая шею, горячий семенной поток вырывается струёй под яркой вспышкой оргазма. Эрик стонет и сжимает зубы, подавляя голос; мычит, утыкаясь разгоряченным лбом в кафельную плитку, и открывает глаза, рвано выдыхая. «Сава…» — Эрик сглатывает, когда эйфория стихает, он осознаёт свои действия. В его глазах появляется паника, страх сжимает сердце. Сава не должен об этом узнать. Эрик отстраняется от стены, включает в душевой кран, слабым потоком смывая следы собственной слабости. Сава не должен знать, насколько сильно он ему нравится. Непростительно сильно. Цимерман резким движением споласкивает лицо, после вытирается полотенцем и запоздало вспоминает про занавески. Он спешит в коридор, выключая свет, но, забегая в комнату, не обнаруживает в ней изменений. Осторожно крадётся к кровати Савы и всматривается в его силуэт — парень спит, лишь сменив позу. Рука оказалась согнутой и лежит ладонью вверх возле головы, которая повернута набок, а одно колено приподнято. Эрик облегченно выдыхает и тянется к занавескам, зашторивая кровать, но в конце всё же задерживается, рассматривая его. И вновь наклоняется — целует в скулу. Когда Эрик вновь оказывается в своей кровати, его разбирает паника. Мысли мечутся, предполагая самые ужасные последствия, если о его чувствах узнают, и в тоже время среди них есть проблеск слабой надежды. Цимерман переводит взгляд на занавески и понимает, что Сава никогда от него не отстраняется. Однако приступ своего влечения на моральных весах он всё же находит ненормальным. Он закрывает глаза руками, стараясь прогнать развратные видения. Но в его мыслях Сава сладко стонет, прогибаясь в руках. Эрик резко поднимается на кровати, бросая взгляд на часы. Здесь — рядом с ним — ему точно не удастся заснуть. Он встаёт, подбирает с пола учебник и стягивает с кровати одеяло, направляясь к двери.