Say Say Say

Последний гитарный рифф заканчивается скрипом струн. Сава понимает, что сыграл правильно, но не так, как хотел. С технической точки зрения всё верно: ставил руки как надо, извлекал нужные ноты, но всё равно он чувствует себя не в своей тарелке, потому что в руках гитара Эрика. Остальные притихли: Маришка притаилась за барабанной стойкой, покручивая в пальцах палочку; Эрик завис у окна, скрестив на груди руки, — все в ожидании решения маэстро. Матвей сидит на диване и задумчиво скребёт пальцем рыжую щетину; блики от солнца на его очках скрывают мутные зелёные глаза. Любовь к силиконовым браслетам Маришке привил определённо он — на его тонких запястьях висят всевозможные цветные ленты и фенечки; перстень на указательном пальце бросается в глаза, как и сами пальцы — длинные и гибкие, точно паучьи… Тишина прерывается негромким «бы-дыщ», которым Маришка заявляет о своём присутствии, но никто, как и прежде, не обращает на неё внимания. Сава исподлобья разглядывает футболку мужчины с рисунком порша, роняет взгляд на старые сине-зелёные джинсы с прохудившимися нитками на колене и отворачивается со вздохом. Он уверен, что сыграл плохо, и с неприятным чувством стаскивает с плеча ремень. Помолчав немного, Матвей спрашивает: — Тебе обязательно играть на этой гитаре? — Что? — Сава хмурится. Романов поднимается с места и забирает из его рук инструмент. Зелёные глаза бегло осматривают гриф, руки качают гитару, проверяя её вес, и вот пальцы, словно сами, выстраиваются на ладах. Кажется, будто Матвей родился с гитарой в руках. Сава терпеливо ждёт, замечая, как Романов ставит пальцы правой руки — не так, как учил Эрик, — его большой палец упирается в звукосниматель, а указательный и средний начинают быстро перебирать струны, извлекая плотные звуки. Матвей одобрительно кивает, поджимая губы, отстраняет гитару, которую подхватывает Эрик, после поворачивается к Саве и смотрит на него так, будто видит впервые. Конечно, мальчишку это смущает, вдобавок он ждёт самый худший вердикт, что-то вроде: «Тебе лучше никогда не играть, дружок». Но Матвей внезапно щёлкает пальцами, подходит к стойке и снимает с неё бас в вишнёвом корпусе, на который так давно зарится Емельянов. Всё происходит в гробовой тишине — звук будто высосало из комнаты. В вакууме пребывает и Савелий. Что дальше? Матвей садится на диван, берёт нужный лад, вновь кладёт большой палец на звукосниматель и играет знакомый рифф. Гитара под его руками издаёт глубокие звуки, на которые мальчишка инстинктивно вскидывает голову. Звучит та же «Seven Nation Army», но на басу, и мелодия получается в разы лучше. Эрик собирается прервать игру вопросом, но замолкает, когда видит, как Сава тихими шажками приближается к дивану и занимает место рядом с Романовым. Пока Матвей играет, он жадно ловит каждое движение, будто задевают не гитарные струны, а его собственные. Наконец гитара смолкает. Матвей поджато улыбается и передаёт бас Саве. — Играй. Тот оторопело начинает: — Да я не… — Принцип тот же, — прерывает Матвей, он уже выудил из пачки сигарету и, с зажатым меж зубами фильтром, продолжает: — Только струн меньше. Обхвати плотнее. Вот. Прижимай к ладам, вторую руку расслабь. Чем свободнее кисть, тем легче играть. Он выстраивает пальцы Савы, как ставил сам, после отстраняется, чиркает зажигалкой и с едким дымом изо рта настаивает: — Играй. Сава пробует, и с первым глубоким «треньком» его глаза загораются, а губы невольно растягиваются в улыбке. Он пробует сыграть рифф, как показывал Матвей, но перестаёт думать о технике, поддаваясь наитию. — Класс… Он продолжает, Матвей бросает в сторону: — Маришка, нажми там педальку. Она мгновенно срывается с места, притоптывает жёлтую педаль возле комбика, и гитара обретает новый, звонкий тон. Сава с нескрываемым восторгом играет, забывая дышать, то и дело прикусывает кончик языка, пока его тёмные глаза жадно следят за вибрацией струн. Эрик растерян. Он видит восхищение брата, которое так ждал от их совместных сессий, но Емельянов расцветает только сейчас с бас-гитарой в руках и выглядит с ней совершенно естественно — это точно его инструмент. — Это классно, — повторяет Сава с улыбкой, закончив партию, он убирает волосы, прикусывая губу, пока Романов объясняет особенности бас-гитары. — Так что?… — растерянно спрашивает Эрик, глядя на диванного знатока. Матвей отвлекается от своей тирады, выставив указательный палец. Сигарета тлеет меж его губ, он её мгновенно выхватывает и замечает, обращаясь к Саве: — Хочешь хорошо играть? Не слушай своего братца… — Эй! — Слушай себя, понял? Когда здесь что-то есть — остальное не важно, — Матвей бьёт по грудине, Сава усмехается. Эрик недоволен: — Вообще-то это я его научил. — И толку? — Матвей подбирает со стойки другой бас, подключает его и удивлённо переспрашивает: — Ты что, правда хочешь создать свою группу? — Конечно! — Эрик взмахивает руками. — Это хорошо, — кивает Романов. Он в эмоциональном отчуждении от негодования Эрика, на своей волне — его скорее занимают колки, чем гнев пацана. Сава отставляет гитару со вздохом. — Не-не, бери, — тут же гудит Матвей, — на чём играть будешь? — Ты что, дашь её мне? — Сава пучит глаза, притягивая гриф обратно. — На время… — снисходительно замечает Романов и подзывает его к себе, показывая на своей гитаре все тонкости. Вскоре эти двое перестают замечать окружающих, увлекаясь разговором. Нара притаскивает им табуреты, и они садятся напротив друг друга. — …Снова напрягаешь кисть. Не надо. Вообще расслабься, пусть пальцы свисают. Сава повторяет положение рук Матвея. — Главное не напрягаться. Взгляни на свои пальцы — они словно брёвна. Сава смеётся, от его улыбки Эрик вздыхает. Маришка опирается на подоконник возле него; всё крутит в руках барабанную палочку, будто та волшебная, и, бросая робкие взгляды на друга, замечает, как он пристально следит за своим братом, будто боится упустить нечто важное. Эта ревнивая тяга к контролю заставляет её улыбнуться. — Спелись… — важно заключает Маришка. Эрик кивает. В это время Сава жадно наблюдает за Матвеем — его большой палец вновь находит опору, остальные спокойно дёргают струны и перебираются выше, пока левая рука скользит по ладам. Комнату заполняет дёрганая мелодия. Матвей вскидывает голову, наблюдая, как Сава повторяет за ним. — Хорошо. Он бросает небрежный взгляд на Эрика и разворачивается к своему протеже, заверяя его: — Ты басист. Можешь пробовать играть, как этот, — он указывает большим пальцем в сторону Эрика, — но это не твоё. — Да, — тихо соглашается Сава, — кажется, бас мне нравится больше. Цимерман слышит это, и в груди его что-то колет. Конечно. Ему давно стоило бы понять, что Саве подходит спокойная игра. — Я пробовал разные гитары, но в душе всегда остаюсь басистом. Поэтому вижу, что у тебя получится. Главное не зажимайся, ты какой-то серьёзный пацан для своих лет. — Сава скромно улыбается в ответ, Матвей продолжает: — Забудь обо всём. С гитарой ты уже другой человек, чувствуй звук, пробуй новые фишки и поменьше думай. Это как медитация для продвинутых. Скажу сразу, принимая эту гитару — назад пути нет. Бас-гитара — это сердце группы. Да, есть ритм, соло, ударные и так далее, но бас, — Матвей грозит пальцем, — это основа. Без неё не будет глубины звука, мелодия станет плоской и неестественной. Пусть другие делают финты на сцене, сбивают пальцы в кровь и рвут струны, твоя задача — держать ритм. Собьешь его — полетит всё. Матвей тушит сигарету, думает немного, наблюдая за новым подопечным. А Сава терпеливо ждёт, перебирая лады, и бросает на него мимолетные взгляды. — Вообще, главное не в руках и не в аккордах. Главное слушать. Если есть слух, то дальше — твори, что хочешь. — Матвей хлопает по корпусу пальцами, — это звук, — после бегло перебирает струны, — и это звук, — делает слайд, — и это звук. Всё, к чему ты притронешься, издаёт звук. Слушай, что ты играешь, остальное — дело техники. В это время Нара стоит на пороге в гостиную, прижимаясь плечом к дверной раме, и с улыбкой наблюдает урок. — …Со слухом у тебя всё в порядке. Пробовал петь? — продолжает Матвей. Сава трясёт головой. — Не получится, — тут же встревает Нара, — слух-то есть — с голосом проблемы. — Может, выправится? — Романов только сейчас замечает супругу. — Нет, — Наргиса присаживается на подлокотник дивана: — С возрастом голос осядет. Если он и научится петь, то только гроулом. Эрик вскидывает брови, не способный это представить. Сава хмурится — он вообще-то не очень любит подобное, а Маришка с восхищением замечает: — Круто! — Если что-то и выйдет, то на бэк лучше поставить Маришку, или ещё кого с хорошим баритоном, а солист у них есть. — Нара бросает взгляд на Эрика, и тот со вздохом отворачивается, желая ускользнуть от темы. — То есть мы сможем выступать? — неуверенно спрашивает Сава. Наступает пауза. Романовы переглядываются. Нара поднимается, пожимая плечами, Матвей чешет затылок. Молчание вновь прерывает Маришка: — У нас будет группа! — Ну, — вздыхает Романов, — вами можно заняться. Если будете работать, а не отлынивать. — Я всё решил, — важно замечает Эрик, — у нас уже есть группа, даже название есть. — Он по-деловому скрещивает на груди руки. Но Матвей остужает его пыл: — И что ты сделал для этой группы? Недостаточно просто открыть хотелку, понимаешь? Эрик смущается, потупив взгляд, а Сава, прерывая разговор, обращается к Матвею: — Я хочу научиться… Поможешь? — он тут же опускает глаза на гитару, уложенную на своём колене, оглаживает её лакированный корпус, будто она живое существо. Ему неловко просить кого-то о помощи, но он точно знает одно: — Я хочу стать басистом. Матвей улыбается. — Не всё сразу, — он царапает ногтем щетину, задумавшись, и вскоре кивает, — но что-то в тебе есть. Ты уже басист — этому не надо учиться. Есть такой склад людей, и ты как раз один из них. Считай, что это дар. И если есть желание, то гитарой овладеешь быстро. Матвей вновь ненадолго замолкает. В глазах Савы сквозит неуверенность, но гитару он держит так, будто не способен больше с ней расстаться. — Ладно, — решает Матвей, — покажу основы, дома продолжишь. А сейчас попробуйте сыграть вместе, — он обводит взглядом ребят. Маришка подпрыгивает: — Класс! Будем играть, как в детстве! — она тянется обнять Эрика, но тот ловко уворачивается, решительно приближаясь к Матвею. — Ну, хорошо. Только я отвечаю за нашу группу. Я буду всё решать, — говорит он твёрдо. — Знаешь, ещё пару недель назад я бы отговорил тебя от этой идеи. Иметь группу — это не романтичная туфта, а серьёзная работа и большая ответственность. Хочешь быть лидером — пожалуйста, пиши музыку и тексты; ищи деньги на оборудование и маркетинг, но главное, — Матвей поднимается с места и хлопает Эрика по плечу, — возьми, наконец, микрофон в руки. Решительность парня сменяется сомнением, в его глазах гаснет азартный блеск, но он замечает пристальный взгляд Савы. Тот чуть хмурится и смотрит твёрдо. Эрик понимает, что обмануть его ожидания теперь никак нельзя, ведь именно он втянул его в это, и сейчас поздно отступать. Эрик молчит, в его мыслях столько сомнений… Что, если ничего не получится? Что, если его идея всего лишь игра подростковых амбиций? Что, если он всех подведёт? Сава поднимается, надевает ремень гитары на плечо и, сделав шаг, касается руки брата. — Эй… Цимерман смотрит в глубокий карий омут. — Всё получится.

***

Слепое серое небо нависло над городом, с его брюха срываются нескончаемые дождевые потоки, смывающие пушистый снег с тротуаров и крыш. Стук от ударов капель напоминает перкуссию. Сава улыбается, трясет головой, чтобы убрать мокрые волосы с лица, но и не думает натянуть капюшон или застегнуть куртку, и футболка с лицами участников группы Kiss, подаренная Нарой вместо оставленной на просушку толстовки, она быстро намокает. За его плечами в синем чехле необыкновенная гитара, которая добавляет сотню очков к настроению. Эрик торопливо шагает рядом, накинув куртку на голову, но его это ничуть не спасает. Он сорит проклятиями на внезапную смену погоды — на немецком его ругательства звучат забавно. Благо подъезжает автобус. По его серебристому корпусу и большим сине-зелёным окнам стекают водопады; дворники бегают как заведённые. Сава смеётся, поднимаясь в салон. — Я серьёзно, — продолжает Эрик, — она щипала меня при каждом удобном случае и даже таскала еду. — Да ты что? — наигранно восклицает Емельянов, — преступление! — он протискивается между пустых сидений. — Твой скептицизм не уместен, — кривится Эрик. — Видишь! Я теперь разговариваю как ты! — Иметь мозги полезно, — весело бросает Савелий, устраиваясь возле окна. Дождь оставляет прозрачные рисунки на стекле — они стекают ручьями, забывая расшифровать свои послания. Сава улыбается. Сегодня он почувствовал, какого это быть частью коллектива. Перед уходом они сыграли затёртую до дыр песню The White Stripes ещё раз — все вместе. Маришка отбивала ритм, Эрик и Сава вторили друг другу на гитарах. И это было потрясающе! Он чувствовал, как под его пальцами рождается единство — нечто большее, чем просто звук бас-гитары, нечто важное. Он переглядывался с Эриком, ловил его улыбки и чувствовал, как тесно их связывает мелодия; чувствовал это глядя и на Маришку. Она из едва знакомой девчонки вмиг превратилась в сестру, подбадривающие кивала во время игры, будто говорила: «Я поддержу. Не собьёшься!». И в этот момент со струнами под пальцами он наконец понял, к чему должен стремиться. — Я не говорю, что она плохая девчонка, то есть… дело не в этом. Сейчас такое время, что лучше держаться от любых девчонок подальше. Типа, знаешь, тебе нужно заниматься своими делами. Ты даже не представляешь, сколько ещё времени мне потребуется, чтобы тебя научить! — Разве не Матвей меня будет учить? — уточняет Сава с улыбкой. Эрик осекается. Матвей предложил Емельянову заглядывать к ним в гости чаще, чтобы научить его хорошей игре и чтобы они с Маришкой, как он объяснил, образовали «хорошую связку». Сава и Маришка должны научиться, прежде всего, инструментальному общению, и ни он, ни она не думали о каком-либо другом «общении». В отличие от Эрика, который с выхода на лестничную площадку начал уверять Саву, что отношения с девчонками — сущее зло. — Да, но не думай, что я отстану. — Эрик садится ровнее, платит за билеты карточкой и, развернувшись, натыкается на протянутый наушник. Сава вставляет свою половинку гарнитуры в ухо. — Ладно. Тебе виднее, — он жмёт плечами. — Поверь мне, — продолжает Цимерман, — просто держись от неё подальше. Ну, ты понял, что я имею в виду. Ты ещё мал для этого, — довольно заключает он, устраивая свою гитару между ног. Сава смотрит на него, уткнувшись виском в спинку кресла; наблюдает, как Эрик, натыкаясь на его взгляд, тут же отводит глаза в сторону. — Что? — не выдерживает он. Сава прыскает и смеётся. Смеётся так радостно и заразительно, что несколько зевак с последних мест тянут в сторону рок-н-рольной парочки головы. Отдышавшись, Сава весело замечает: — Тебе незачем ревновать меня, Эрик! — Я не ревную. Только предупреждаю, — спокойно отзывается Цимерман, понимая, что пойман с поличным. — М-м… — тянет Сава с улыбкой, — все эти разговоры про девчонок. Нравоучения старшего брата. Забавно… Что дальше? Научишь меня целоваться? Эрик хватает ртом воздух. На секунды перед глазами всплывает реальная возможность устроить подобный урок. Но это его мгновенно пугает, и он огрызается: — Я шарю в этом больше, чем ты! Сава хмыкает, пожимая плечами, и отворачивается к окну. Он наблюдает, как мелькает за стеклом мокрый пейзаж. Пауза тянется. Эрик паникует, приказывая глупому сердцу взять нормальный ритм. Сава внезапно оборачивается, уточняя: — Ты вообще когда-нибудь целовался? — Э… — Эрик взмахивает рукой, теряет голос и закрывает рот. Он надеется, что милый братец отстанет, но, бросив на Саву взгляд, натыкается на его ухмылку и взрывается: — Прибавь громкость! Сава смеётся и отворачивается, Эрик тоже — на его щеках появляется лёгкий румянец. От волнения он постукивает пальцами по ручке кресла. Серьёзные разговоры… Сложно ответить на этот вопрос, ведь его первый поцелуй уже принадлежит Саве.

***

С порога Эрик чувствует запах алкоголя. В гостиной на кофейном столике возвышаются горлышки бутылок; в центре — на самом почётном месте — лежит практически не тронутая (отсутствует лишь одна лапа) жареная кура. — О-о, похоже, кто-то заключил хорошую сделку! — Эрик, стаскивая гитару и рюкзак, неотрывно смотрит на остатки пира; его взгляд веселеет, когда он замечает в бутылках недопитое пойло: — Эй! — он хрипит Саве, перепрыгивая через диван, но Емельянов в это время осторожно заглядывает на кухню, придерживая позади гитару, и, только убедившись, что никого нет, разувается. — Смотри, что есть! — хрипло восклицает Эрик, будто их кто-то подслушивает и взмахивает в воздухе нераспечатанной бутылкой. Сава хмурится. Цимерман не унимается: — Давай стащим? — Зачем? Эрик торжественно выставляет в руках бутылку и читает этикетку, будто перед ним самый ценный экземпляр, и задумчиво тянет: — М-м-м, как там говорится? — секс, наркотики и рок-н-ролл? А у нас будет ночь, абсент и… — И? — Сава вздёргивает бровь. — Рок-н-ролл. Извращенец. — Эрик гримасничает. Сава фыркает, направляясь к лестнице. — Так что? — Цимерман сиротливо обнимает бутылку, провожая спину брата. — Без меня… — Какой скучный! Эрик ставит бутылку обратно, бросает взгляд на румяную тушку курицы и понимает, что против этого соблазна не устоять. Подхватив тарелку и сделав шаг, он всё же тоскливо оглядывается. Он уверен, что такой шанс упускать нельзя — в хозяйстве пригодится. — Да никто не заметит… — говорит он вполголоса и, прихватив бутылку, бодро поднимается по ступеням наверх. Возникает вопрос — куда спрятать нажитое? А тут в коридоре открывается не самая приятная картина: из гостевой вытащили стол, напольную лампу с зелёным торшером, какие-то книги и, судя по всему, шкаф, который лежит теперь вдоль стенки в разобранном виде. Оглядев эту внезапную перестановку, Эрик понимает, что длины ног не хватит — на чердак не влезть. Поэтому, подумав немного, он находит другой тайник. Тарелка с курой остаётся на полу — Эрик скрывается в ванной. В это время Сава выглядывает из комнаты, прижимая к уху телефон. — Что происходит? Он окидывает взглядом «свалку», мама пытается что-то объяснить — судя по всему, они с Георгием в дороге, слов практически не разобрать. Разговор она предлагает продолжить дома, заверяя, что они скоро приедут. — Ладно, — Сава переключился на тарелку под ногами и, зажав плечом телефон, пытается избавиться от дальнейшего диалога — кура в руках не разрешает говорить с комфортом. — Ладно-ладно… Пока, мам, — отмахивается он, разворачиваясь в комнату. Дверь за ним медленно закрывается, но Эрик тут же хватает ручку. — Ну, чем займёмся? — бодро интересуется он, вытирая лицо. Сава садится на его кровать, смотрит на курицу и понимает, что не хочет её. — У нас печенье осталось? — Хватит трескать сладости! — весело подначивает Эрик, направляясь к полке с солдатиками. Сава со вздохом ложится на кровать и тоскливо смотрит на часы. Пора делать уроки. Тут на него что-то падает, шелестит фольга, удар повторяется в макушку, Сава возмущенно оглядывается, а Эрик переворачивает коробку вверх дном и обсыпает его конфетами, они, как конфетти, разлетаются по кровати. Не теряя времени, Сава садится, сгребая сладости в кучу перед собой. Он счастливо улыбается, поправляя волосы, поднимает голову и смотрит с восторгом на Эрика, а тот с кривой ухмылкой бросает в него подушку. — Вообще-то я не хотел их сразу дарить, — Эрик садится рядом. Сава наблюдает, как его чёрные ногти раздирают обёртку от сникерса, и как только он кусает шоколадку, Сава выхватывает её и откусывает сам. — Снике-сы мои, — проговаривает он с набитым ртом. — И это твоя благодарность?! Сава борется с дурацким желанием податься вперёд, обнять Эрика и поцеловать в щеку — вместо этого он упрямо откусывает шоколадку и сопит. Через некоторое время фантиков становится больше. — Так мы теперь будем выступать на сцене? Или сначала в метро? — меланхолично интересуется Сава, увлечённо собирая мусор в кучу. — Сначала надо записать демку, — Эрик не прожевывая заверяет: — Синглы можно и дома сделать. Оборудование есть… Надо бы синтезатор достать, — он думает, где его взять, но его отвлекают: — Значит, будешь петь? — Сава пристально смотрит. Эрик отводит взгляд. — Это не обязательно. — Зря ты так, — Сава собирает в ладонях все фантики и обсыпает ими брата, — я хочу услышать твой голос… Эрик опускает глаза, печально улыбается, после бросает любопытный взгляд в ответ — а Сава всё ещё смотрит тепло и волнующе. Эрик трясёт головой. — Хватит на меня так смотреть, — он поднимается, чувствует сердцебиение и от волнения хватает ручку со стола, покручивая в пальцах. — Как? — Сава недовольно хмурится. — Ты знаешь… Емельянов фыркает. — Сам так же смотришь… Эрик оглядывается — Сава улыбается, прищурившись. И как он может быть таким дерзким и милым? — Кхм… Пойду за чаем… — находится он, направляясь к двери. Сава издает разочарованный стон и валится на спину, свесив голову с кровати, но, покосившись в сторону двери, замечает, что Цимерман на него оглядывается — он, застигнутый врасплох, ретируется в коридор, оставляя на губах Савы довольную улыбку.

***

Равномерный стук стрелок рвёт тишину. Кажется, будто капли, падающие из крана в раковину, вторят мелодии часов — треск/кап — бесконечно. Свет выключен, только голубая подсветка чайника освещает всю кухню, обличая фигуру Эрика возле окна. Он пытается рассмотреть звёзды, но замечает в свете фонаря лишь снежинки. Они плавно падают, покрывая обледеневшую землю. Гремят ворота. На заиндевелых окнах отражается свет фар. Отключается чайник. Эрик отвлекается на кружки, но слышит смех Оксаны и вновь отдёргивает тюль. Он видит, как отец подхватывает её на руки и несёт к дому. Странное чувство… Точно так же на руках он когда-то кружил маму. Эрик пытается понять, что чувствует, но не встречает боли. Всё меняется. Недели назад на лужайке меж сосен грелись белки — сегодня в сугробах утопают цветы. Когда-то рядом была мама, а сейчас, точно её призрак, на руках отца Оксана. Он счастлив с ней — разве большее нужно? А он — Эрик — счастлив? На губах расцветает мягкая улыбка, конечно, он думает о нём. Неосознанно Эрик переливает кипяток через край кружки, обжигается, шипит. Хлопает входная дверь. — Мальчики, общий сбор! — весело оповещает Георгий. «И во что мы влипли на этот раз?» — с ухмылкой думает Эрик.

***

Оксана улыбается, но её голубые, точно льдинки, глаза выдают тревогу. Она бережно оглаживает руку Георгия на своём плече, он стоит позади, возвышаясь над столом. Напротив сидят мальчики. Тишина стоит жуткая — не такой она ожидала реакции. Оксана пристально смотрит на Саву, не понимая в безэмоциональном выражении лица его чувства. Тёмно-карие глаза обращены к белой кружке, которую он обнимает ладонями, будто пытается согреться теплом бархатного чая. Он молчит, и молчат все. — Ну… Что такое? — ласково спрашивает мама, робко улыбаясь, — вы разве не рады? — она оборачивается к мужу в поисках поддержки. Георгий крепче сжимает её плечо и смотрит на мальчиков хмуро. Первым оживает Эрик: — Круто… — он пожимает плечами, — кхм, то есть — это здорово, — потирая шею, неловко отводит взгляд, не зная, как правильно реагировать. На самом деле весть о беременности мачехи до него будто не доходит, а точнее даже мало волнует — он принял это как факт, словно внезапно сменилась погода. Но вот Эрик растерянно смотрит на Саву, понимая, что его эта ситуация почему-то должна волновать больше, а Сава — молчит. — Милый, что с тобой? — Оксана тянется к сыну, её пальцы касаются его рук, но внезапно он их отдёргивает, будто обжёгся. — Всё в порядке, — он пытается улыбнуться, — у нас будет брат или сестра, — говорит невозмутимо и ещё более хрипло, чем обычно, — это правда здорово, — повторяет он за Эриком и замечает, как начинают дрожать пальцы, он их сжимает в кулаки, убирая руки под стол. Весь его воздушный мир в очередной раз рухнул. Как он позволил себе обмануться тайной? Они семья, и скоро узы этой семьи станут ещё крепче. А его мечты? Разве они с Эриком смогут быть вместе под одной крышей? Его взор обращается к их будущему, представляя всевозможные бытовые картины: счастливая идиллия… — среди этих картинок нет ни одной, где они вместе. Что думает он? Сава бросает робкий взгляд в сторону — Эрик растерян и смущён, но спокоен. Так и должен реагировать нормальный подросток. Боже… Он сжимается. Чувство вины и стыда вновь сжигает изнутри. О чём он думает, глядя на него? Если бы мама знала… — И это не все новости, — важно замечает Георгий. Он пытается стряхнуть масляное пятно с рубашки, но оно так просто не исчезает. — После новогодних праздников начнём капитальный ремонт. — Да, — Оксана счастливо оглядывается и вновь обращается к мальчикам, делясь новостями: — из кабинета сделаем детскую. Уже выбрали обои… А ты, милый, сам закажешь мебель и оформление своей комнаты — что захочешь. С освещением, конечно, проблемы, но… — Не такие уж проблемы, — перебивает Георгий, прожевывая бутерброд со шпротами, — если просверлить пару дырок — можно жить. — Гоша, это неудобно… — упрекает мама. Но Сава чуть вздрагивает, родители продолжают рассуждать, он их прерывает: — Нет, — он смущается — все смотрят на него, и, отвернувшись, он продолжает, — я… хочу переехать. — Что? — шепчет Эрик, округлив глаза. Сава спрашивает дальше: — Когда можно занять комнату? Георгий переглядывается с Оксаной и невнятно бормочет, откусив бутерброд: «дахофсщас». Эрик перекрикивает его: — Зачем?! Не нужно никуда переезжать! Мы и так прекрасно живём вместе! — он смотрит с ужасом на Саву, не понимая, почему он спрашивает обо всём этом, но тот в ответ только хмурится и упрямо поджимает губы. — Ну, Эрик, ему тоже нужно своё пространство, — снисходительно замечает Оксана Петровна. — Да нам хватает моей комнаты! Скажи им! — Эрик пытается достучаться до брата, хватая его плечо, но тот словно не слышит, поднимается и холодно замечает: — Мама права. Мне обещали, что у меня будет своя комната, — едва заметно его голос ломается в конце. Сава отворачивается к двери. Эрик тяжело дышит от негодования, старается держать самообладание, но при взгляде на брата натыкается лишь на неприступную стену. — Ты же понимаешь, что тебе всё равно придётся заниматься на компьютере Эрика, пока мы не починим проводку? — уточняет Георгий — эта причина была весомой в вопросе размещения, но он-то как раз мальчишку понимает и знает, что со старшим братом жить нелегко — всегда хочется иметь своё место. — Пусть так, — оборачивается Савелий, — но я хочу жить отдельно, — он бросает печальный взгляд на Эрика, видит его шок и мигом скрывается за дверьми. Эрик продолжает смотреть ему вслед. — Солнышко, вы уже взрослые ребята — это нормально, когда… — начинает Оксана. Эрик её обрывает: — Нет. Он срывается с места следом за Савой, оставляя на лицах родителей тревогу.

***

Хлопает дверь. Эрик поднимает руки, задыхаясь от возмущения, и решительно спрашивает: — Что происходит? Сава не реагирует, спокойно перебирая вещи в шкафу. — Ничего. — Тогда зачем всё это?! Тебе этой комнаты мало?! Тон Эрика ранит, и, наконец, броня Савы даёт трещину — он резко захлопывает дверцу, оборачивается к нему и кричит: — Потому что это твоя комната! Эрик вздрагивает. Лицо Савы горит в гневе, он странно дышит, закрывая лицо руками, кажется, будто вот-вот льдинки в его глазах сменятся дождём. — Я хочу быть один… — шепчет он, отнимая руки, дрожит, но держится. Он не может больше быть с ним в одной комнате — не может это выносить, ведь каждый день словно пытка. Он чувствует, как всё меняется — они оба ходят по краю. Ему страшно… Он боится своих ненормальных, извращённых чувств; боится, что Эрик однажды узнает, чем он занимается на его кровати, вдыхая его запах. Этот страх порождает невыносимое чувство стыда перед мамой и её счастьем. — Я просто не понимаю, — тихо говорит Эрик. — Это из-за твоего лунатизма? Поэтому ты хочешь уйти? — Ты знаешь? — Сава с ужасом сморит в ответ. — Да, но ведь в этом ничего такого… Эрик приближается, Сава растерянно пятится назад, пока не прижимается к шкафу. Он нервно закусывает губу — его страхи становятся реальностью. Эрик видел его бессознательного? Он знает — давно знает о нём всё, но молчал. Сердце колотится до боли, руки трясутся, ему нужно уйти. Но Эрик стоит совсем близко и осторожно кладёт ладони на его плечи. Он видит эти знакомые искры страха в глазах Савы, чувствует его дрожь и шепчет: — Я обидел тебя? — Нет, — следует тихий ответ. Эрик молчит, тянется минута. Наконец, он поднимает голову и, глядя в тёмные глаза, робко шепчет: — Тогда я не понимаю, что между нами?… Не знаю, как правильно… Сава… Ты только скажи. Скажи — и я всё сделаю… Этот странный, удушающий ритм в груди не даёт собраться с мыслями. Эрик смотрит на нежные губы, чувствует его запах и будто прикасается к его коже под мягкой тканью футболки, и мысленно молит: скажи мне, Сава, и тогда я тоже это скажу… Но Сава дрожит. — О чём ты? — его голос теряет силу, и он продолжает сдавленным шёпотом: — Мы только братья… Секунды замирают между ними, но Эрик ничуть не смущён — смотрит так же спокойно, потому что знает. Видит… Он хочет ответить: Если так… Если всё так, Сава… Тогда почему ты плачешь? Слеза скатывается по щеке и срывается вниз. Сава отстраняет его руки и ускользает за дверь. И только закрывшись в ванной, обнимая колени, позволяет себе разрыдаться. Нескончаемый горячий поток слёз бежит по щекам, ладони глушат болезненные стоны. Он проклинает себя и Эрика, и тот день, когда они встретились.

***

Ночь. За окном воет ветер. Плавно переливается парафин в лава-лампе, диоды красят комнату в синий. Тишина. Эрик не спит, поглядывая на занавеску, — он так близко и так далеко. Наконец, парень закрывает глаза, прячет голову под одеялом и, только скрывшись в пустоте, понимает, что должен сделать. Мысль тревожная, давно знакомая, крепнет вновь. Он сопротивляется, считает такое признание бредом, повторяя себе: «А если он не поймёт? А если?.. если…?». Внезапно, прерывая мысли, он тянется к тумбе, хватает телефон и набирает сообщение, отправляя тут же: Привет. У тебя есть микрофон?