Say Say Say

— Двусторонняя пневмония, — объявляет Давид Абрамович, выставляя на обозрение негативный снимок лёгких. Он сидит за массивным дубовым столом, какой и полагается главврачу. Его кабинет полукруглый, светлый, обои песочные, на стенах в рамках висят почётные грамоты. Давид Абрамович мужчина тучный, в бороде заметна ранняя седина; руки у него крепкие и мощные, не похожи на руки хирурга. Он складывает пальцы домиком и с любопытством смотрит синими глазами на Оксану Петровну и Саву, сидящих на стульях у двери. Георгий стоит возле окна, приложив пальцы к губам. — Ох, ну, он кашлял немного, но мы даже не заподозрили, что это так серьёзно, — расстраивается мама. Её кудри, собранные в хвост, растрепались и волнами выбиваются из прически. Под глазами усталые круги от бессонной ночи. Она хмурит брови, не прощая себе диагноз, поставленный Эрику. Георгий молчит. Сава смотрит на носы своих ботинок, подавляя тревогу. — У подростков часто наблюдается реактивное развитие болезни, — констатирует Давид Абрамович, открывая карту, — особенно на фоне непоставленных прививок. — Он ищет в карте отметки, кивает и поднимает мудрые глаза на Оксану Петровну: — От пневмококка не стоит. — Эрик… — хмурится мама, припоминая, что осенью собирали класс на профилактику, — он сказал мне, что сходил в медпункт. — Что же не уследили? — спрашивает главврач. — Да куда нам до этого щегла? — на эмоциях взмахивает рукой Георгий. — К нему сейчас можно? — спрашивает мама. От её вопроса Сава оживает, поднимая голову. — Состояние стабильное, но ему сейчас нужен покой. Сами понимаете. — Мы только занесём вещи, — заверяет Оксана Петровна. — Конечно-конечно, — соглашается Давид Абрамович, — одиннадцатая палата на третьем этаже — со всеми удобствами, — замечает он для Георгия, тот кивает в ответ. Мама проверяет спортивную сумку, убеждаясь, что ничего не забыли. — А как насчет Савы? — вдруг спрашивает главврач и обращается к мальчику: — Ты хорошо себя чувствуешь? Сава не хочет отвечать, отворачивается и говорит тихо: — Нормально. Это он должен быть на месте Эрика. Это по его вине, он оказался здесь. Он совершенно не хочет воспринимать слова врача о том, что Эрик простудился уже давно — неделю или две назад, и лишь усугублял положение своими «прогулками» на свежем воздухе — Саве сейчас это не докажешь. Он корит себя за всё, думая только об одном — как бы с ним встретиться — У нас анемия, — признается Оксана Петровна и смотрит строго на сына. «Предательница», — хмурится Сава. — «Сейчас начнётся…». — Таблетки ведь мы принимаем? — спрашивает она, на что Сава закатывает глаза, прячась под чёлкой. — Анемия — дело серьёзное, лучше пусть сдаст анализы. Лишним не будет, — Давид Абрамович начинает выписывать направления. — Конечно, — соглашается Оксана. Георгий, схватив сумки, обращается к главврачу: — Я к вам ещё зайду. Вы уж приглядите за этим оболтусом. Как бы он ни хотел скрыть эмоции за сварливым нравом, а всё-таки за единственного сына волнуется больше других — по-своему, не выставляя боль напоказ. Выйдя из кабинета, мама передаёт Саве бланки. — Иди в лабораторию. Мы к Эрику, а потом поедем домой. Так и быть — сегодня без школы. Вижу, что ты тоже не выспался. Но ты молодец, Сава, — теперь всё будет в порядке, — мама тянется к нему, но он пятится. — Я хочу к Эрику. — Пока рано — ему нужно отдохнуть. Дома мы поговорим, ладно? «Нет!» — протестует Сава, поджимая губы. Он должен быть с ним… Георгий их торопит. Они идут к лифту. Лаборатория на четвёртом этаже, но, поднявшись, Сава пробегает коридор, направляясь к лестнице и спускается на этаж ниже. Детская терапия полна криков из игровой — здесь уютно, стены раскрашены яркими красками. В общем зале сидят подростки вокруг телевизора с капельницами и телефонами в руках, кто-то играет в карты. Все обращают на Саву внимание — парень проносится по коридору в поисках нужной палаты, находит её быстро. Дверь приоткрыта, и он заглядывает внутрь. Эрик… Веки под его глазами потемнели, губы высохли, кожа болезненно бледная, глаза закрыты — он спит. Его переодели в больничную рубашку; на руке катетер, а рядом подвешена система для внутривенного вливания. Сава вздыхает, отворачиваясь и упираясь спиной в стену — вовремя, потому что Георгий подходит закрыть дверь — она хлопает, Сава вздрагивает. Он должен с ним поговорить, но сейчас это невозможно — в руках проклятые бумажки с назначениями. Сава сминает их пальцами, желая порвать. Но тихий голос внутри подсказывает, что мама будет волноваться. Он обязан подчиниться, потому что послушный ребёнок. Он смотрит перед собой. Нечто внутри него нарастает и сопротивляется собственным покорным мыслям. Подчиниться, смириться — ему следует вести себя как обычно, чтобы не расстраивать маму. Праведная половина побеждает, но не во всём: Сава идёт сдавать анализы, не видя перед собой ничего; осознаёт только странное чувство собственной злобы. Нечто внутри настойчиво вторит снова и снова: «А не пошли бы они все к чёрту?..».

***

Конец года — конец четверти. Учителя задают вдвое больше домашней работы. За две недели необходимо прочесть массу книг. Возмущение в классе подавляется объявлением, что вся заданная в году литература должна была быть прочитана ещё летом. Далее объявляется культурная программа — в музеи набирают группы, отмечая всех по списку. Звучат голоса в классе, кто-то предупреждает о поездке на море — ему вместо похода в музей задают реферат. Классный час во время урока физики не отменяет сам предмет несмотря на то, что ученики протестуют, предлагая устроить чаепитие. Сава безразличен ко всему, что происходит. С тех пор, как он сел за свою парту, его не привлекло ничто кроме окна, за которым среди серых туч выглядывает ласковое солнце. Лучи слепят глаза, мальчишка щурится, подставив кулак к подбородку; верхние пуговицы на его рубашке расстёгнуты, жилетки нет, галстука тоже — вид неопрятный. Саве плевать. Когда просят открыть тетради, он выполняет просьбу автоматически. Этой ночью ему практически не удалось поспать.

Кошмар разбудил его — чувство тревоги отразилось в рваном дыхании и частом биении сердца. Сава не помнил деталей, знал только, что Эрика куда-то увозят. Он молил отпустить его. После сна лежал ещё долго, всматриваясь в темноту, заставляя себя закрыть глаза и поспать. Но сон не вернулся. Тогда он поднялся и вышел. Дверь в комнату Эрика скрипнула, Сава медленно прошёл внутрь, кутаясь в плед. Он лёг на его кровать, но в ней оказалось нестерпимо холодно. Нежного запаха нигде больше не было, подушка остыла. Сжавшись на простыни, Сава чувствовал лишь, как отдает своё тепло этому месту, не зная облегчения. Мир давил на него, воздух казался колючим. Впервые Сава понял, насколько ему не хватает Эрика — ведь он всегда был рядом. Что бы между ними ни происходило, каждую ночь Сава, засыпая, знал — он здесь, и завтра они будут вместе. Всё было бы как прежде: его улыбка, растрёпанные волосы, совместный завтрак и ужин. Но теперь, когда его нет рядом, выдержать одиночество трудно. Сава лежал на кровати Эрика, понимая, что не может согреться, но возвращаться в свою комнату не хотелось. Тогда он вскинул голову, заметив отблеск лунного света на серебристом корпусе ракеты, и потянулся к включателю. Лава-лампа вспыхнула синим. В темноте под её светом становилось не так грустно. Парафин казался живым существом — верным стражем, дарующим покой. Мальчишка смотрел долго на эту лампу, наконец понимая её значение для Эрика. Неужели ему было так плохо? Он не любил спать без света по привычке, но в детстве, наверняка, только этот предмет спасал его от одиночества. Сава закрыл глаза. Он всегда считал Эрика сильным и непредсказуемым. Но что, если всё это время он нуждался в поддержке, не умея просить о помощи, боясь раскрыть чувства? Сава помнил увиденный поцелуй Эрика и той девушки — ему всё ещё было больно, но вместе с болью пришло и смирение. Он твёрдо решил, что готов быть для него только братом, другом — кем угодно, лишь бы он вернулся домой… Проверочная работа по теме прошла быстро — листочки с парт собрали, передали учителю и вскоре они вернулись обратно — каждый к своему владельцу. Сава смотрит на гордую оценку, обведённую в кружке, — впервые его не заботит её значение. Всё как обычно. Привычно. Всё всегда будет так — ведь он примерный мальчик. Подхватив лист тонкими пальцами, Сава рвёт его на части. Звенит звонок, он складывает разорванный лист в тетрадь, идёт на выход и бросает её в мусорное ведро.

***

— Как дела в школе? — спрашивает мама, заканчивая ужин за столом кухни. Георгий сегодня ест в своём кабинете, на повышенном тоне ведя переговоры. Оксана в бежевом спортивном костюме выглядит моложе своих лет. — Как обычно, — отвечает Сава, споласкивая тарелку. Сегодня он снова надел кофту Эрика. Мама это замечает. Она отстраняет вилку, спрашивая: — Не хочешь поговорить? — Когда я смогу навестить его? — спрашивает в ответ Сава. — Не скоро, — честно отвечает Оксана. Каждый их разговор в последнее время заканчивается этой темой. Мама хмурится. Пока она пытается утешить всех, никто не замечает, как ей плохо. Понимая, что может сорваться на сына, она вытирает губы салфеткой, собираясь выйти из-за стола. Но всё же, задвинув стул, она произносит: — Если тебе не нравятся твои вещи, мы можем съездить и купить тебе что-нибудь. «Мне не нужны новые вещи — мне нужны его вещи», — думает упрямо Сава. Молчит. Оксана смотрит на сына пронзительными голубыми глазами, надеясь, что сможет понять его хоть немного. Но перед ней стоит жуткая правда — он взрослеет и закрывается. Это было ожидаемо, но, как мать, она к этому просто не готова. Наконец, она вновь прерывает тишину: — Твои волосы сильно отрасли. Давай съездим к парикмахеру? Волосы Савы уже давно лежат на плечах — кончики подгибаются, путаются в сером капюшоне. Сава вскидывает голову, убирая чашку в шкаф. — Я не буду стричься. Вдохнув глубже, Оксана ставит чашку с недопитым кофе на стол. Ей не удаётся вывести своего сына на разговор, и она решает оставить его, надеясь, что Сава когда-нибудь всё расскажет сам. Он ничего ей не скажет — его чувства немыслимы в рамках этой семьи. Когда мама уходит, Сава убирает тарелки на место — одна за другой они выстраиваются в ряд на подставке. Взяв последнюю тарелку в руку, он замирает возле открытого шкафа, смотрит на блики света, что играют на её поверхности — такая чистая и белая, в ней нет ни единого изъяна… Оксана сидит на диване, подмяв одну ногу под себя. Разложив на коленях журнал, она вдруг слышит треск с кухни, оглядывается в испуге: — Что случилось? — Я разбил тарелку, — признаётся Сава. — Будь осторожен, — просит мама, хмурится, возвращаясь к журналу. Сава разглядывает возле босых ступней осколки — тарелка разбилась на несколько частей. Едва заметна на губах улыбка — теперь ему нравится, как она выглядит.

***

Он просыпается оттого, что мёрзнет. Окна закрыты, на груди родное одеяло — пододеяльник с ракетами. Но ему холодно. Голова ужасно болит, будто сейчас расколется, как грецкий орех. Эрик кашляет, тянется к подушке — под ней спрятан платок. Он отхаркивает гнойную мокроту; жгучая боль в спине теперь кажется привычной; дыхание, как и прежде, неглубокое. Повернувшись, Эрик замечает рядом пустую кровать — на ней только подушка без наволочки и клетчатый плед. Палата двуместная, но соседа по несчастью нет. Туалет и раковина недалеко от кровати, но Эрик предпочитает лежать до последнего и как можно дольше не вставать, ведь иначе всё начинает кружиться. Вскинув голову, он видит квадратное окно, едва прикрытое жалюзи. Небо яркое и голубое. В феврале последний снег сойдёт. Настанет тепло, и они с Савой будут проводить больше времени вместе. Эрик закрывает глаза, хмурясь. Он виноват перед ним и до сих пор не смог объясниться. В палате лежит сумка, его вещи — значит, родители заезжали, но он этого не помнит. Знает, что где-то лежит телефон, но не находит сил поискать его. Засыпая, слышит, как открывается дверь. Эрик ожидает увидеть врача, который заходил к нему утром, но на пороге стоит медсестра с железным лотком в руках. На ней белый халат, шапочка и маска, глаза серые, волосы в косе русые — она вся кажется ему бесцветной. — Вам назначен укол, — говорит девушка. «Вам?», — Эрик хмурится; хочет спросить, когда он так постарел, но даже на шутку сил не хватает. Он неохотно поворачивается на спину, утопая в мягкой подушке, как в песке. Судя по голосу, девушка совсем молодая. Может, студентка? — Эрик не знает. Видит на бейджике её имя, но не читает. Он внимательно наблюдает, как она затягивает жгут на его плече. Увидев в её миниатюрных пальцах огромный двадцатикубовый шприц с жёлтой массой, хмурится. — Что это? — спрашивает не своим голосом — тот так осел, что едва отличим от шёпота. — Антибиотик. Эрик отворачивается с болезненной гримасой, когда шприц вставляют в катетер. Медсестра медленно вводит лекарство, спрашивает: — Как вы себя чувствуете? — Нормально, — хрипит Эрик. — Не говорите на «Вы». Бесит, — просит он. В его носу и во рту появляется отвратительный привкус медикамента; он поражается скорости, с которой эта дрянь разливается по его сосудам. — А кто такой Сава? — внезапно спрашивает девушка. Эрик смотрит на неё удивлённо. — Во сне ты постоянно называл это имя, — поясняет медсестра, вытаскивая из-за его плеча жгут. Эрик отворачивается, смотрит упрямо в стену и отвечает с досадой: — Мой брат…

***

«Я не знаю» — этот ответ звучит каждый раз, когда один или другой учитель обращается к Саве с вопросом по теме. Весь день в школе он практически ни с кем не разговаривает, ведёт себя странно — отчуждённо, на переменах пропадая из виду. Третьяков знает, где его убежище — в мужском туалете на втором этаже. В этом месте, скрытом от посторонних глаз, они часто списывали задания друг у друга. На этот раз Егор заходит в туалет по нужде и застаёт Саву на окне — он сидит на подоконнике, скрестив ноги; обувь на нём непривычная — чёрные кеды, потрепанные жизнью, пестрят цветными надписями. Емельянов как обычно малоразговорчив, но на этот раз даже после обращения не отвечает. Интересно, чем он занят? Сполоснув руки, Егор подходит ближе, тянет любопытно нос и находит в руках Савы нотную тетрадь и телефон. Тихо раздаются звуки струн, Сава записывает по линиям музыкальные знаки — музыка кажется ему сложнее физики, но он старается её понять. Егор в очередной раз спрашивает, что он делает — Сава в очередной раз молчит. Его волосы убраны в хвост, пряди челки свисают, открывая высокий лоб — он хмурится, зачёркивая лишнюю ноту. Звенит звонок. Егор собирается выйти, но оглядывается у двери: — Ты на урок идёшь? — спрашивает он строго. Сава молчит. Когда дверь хлопает, он переводит взгляд на окно — оно пыльное со стороны улицы; из-за угла здания выглядывает приветливое небо. Ему нужно идти на уроки — напоминает внутренний голос. Но зачем они нужны? Он растерян. За несколько дней его жизнь перевернулась с ног на голову, а он должен делать вид, что всё в порядке. Когда правильная сторона Савы побеждает, проходят пятнадцать минут. Он заходит в класс, усталый от всего, что его окружает; садится за парту, выслушивая комментарий учителя о его дисциплине; раскладывает вещи. Педагог грозит, что при следующем опоздании вызовет в школу родителей. В этот момент что-то со звоном ломается внутри Савы. Он рассеянно смотрит на листок с тестовой работой: «Составьте несколько диалогов, выберите правильный артикль, поставьте глагол в инфинитив». Английский язык похож на математику — нужна лишь верная формула. Закончив тест, Сава поднимается, подхватывая рюкзак. Никто не обращает на него внимание. Он кладёт лист на стол учителя и направляется к двери. — Молодой человек, куда вы собрались? — спрашивает Галина Ивановна, поправляя на переносице очки. В ответ раздаётся хлопок двери. Сава знает, что охрана не выпустит его из школы до конца урока, и быстрым шагом проходит коридор, сворачивая в мужской туалет. Здесь он бросает рюкзак на пол, сдирает с волос резинку, подходит к раковине, чтобы умыться, но резко разворачивается, кричит: «Чёрт!» и ударяет рукой по двери кабинки. Он зарывается пальцем в волосы — он ненавидит всё, что его окружает; жмурится, хочет кричать и голос вырывается против воли. Вновь он ударяет дверцу до боли в руке, тяжело дышит, пятится к раковине и смотрит вниз. Кеды Эрика… Он нашёл их вчера в шкафу, когда складывал его вещи. Чёрные, старые, потёртые, с грязными полосками и подошвой, впитавшие в себя летний зной. На этих кедах стоят жёлтые и красные надписи — его ник «L.I.N.A.L». «Life is not a Lullaby» — понимает Сава, ведь это название его любимого трека. — Моя любимая группа основана в Лос-Анджелесе в 1999 году, а твоя? — Эрик выворачивает руку, приглашая к ответу. Глаза Савы увлажняются. Он вскидывает голову, чтобы не плакать. Смотрит, нахмурившись, на дверцу — она серая, чистая, без единого изъяна. Всё, что окружает его, слишком правильно, слишком нормально и строго. Он загнан в эти рамки, точно зверь в клетку. Подхватив рюкзак, Сава достаёт пенал. На пол падает чёрный колпачок от маркера.

***

Со звонком Егор спешит в туалет, в надежде, что Сава одумался и не ушёл с занятий. Но там никого нет. Во всех кранах бежит вода, переливаясь через край из забитых раковин. Егор поспешно закрывает вентили, затем поднимает глаза на зеркало и видит в его отражении место преступления — вся дверца исписана чёрным маркером, строчки повторяются друг за другом:

I hate this system I hate these lessons I hate this school

И ниже большими буквами выведено:

PLS FUCK YOURSELF

***

В городском парке деревья тянут к небу сухие ветви, как руки, памятники из бронзы на солнце отливают золотом. Подошвы ступают по тонкому льду — тот трескается, вода льётся из лужи. Сава идёт, разгоняя медлительных голубей. Его волосы растрёпаны, парка расстёгнута — он не заботится о здоровье, напротив, желая заболеть. Тогда он чуть меньше будет чувствовать себя виноватым. Дома его не ждут рано, а, может быть, родителям уже позвонили и отчитались о его бегстве — плевать. Впервые он прогуливает уроки. Часть разума трепещет, осознавая, что он ведёт себя неправильно, противоестественно. Но с другой стороны — наконец-то за его плечами желанная свобода. Не думая о том, что будет дальше, мальчишка проходит мимо ели, по которой снуют белки и вдруг чувствует, как в кармане вибрирует телефон. Оповещение о новом сообщении Сава сперва игнорирует. Затем кеды замедляют ход и останавливаются вовсе. Он достаёт телефон, намереваясь его выключить, но читает присланное уведомление, смотрит на аватар отправителя и не верит глазам. Открыв чат, он перечитывает простое предложение снова и снова, не понимая, что на это ответить. Пауза тянется — неожиданный собеседник ждёт встречи. Наконец, Сава соглашается, обозначая своё присутствие в парке.

***

Обогнув пару елей, Алина замечает его — Сава стоит одиноко у фонарного столба, скамья рядом пустует. Разглядев парня издали, Панфилова поправляет чёлку, скидывая лямку рюкзака. Сава поднимает голову, видит её и отводит взгляд. Подходя ближе, Алина испытывает странные чувства — её разбирает волнение. Сава кажется издали таким взрослым, будто её сверстник, ничуть не уступает Эрику в росте; его волосы растрёпаны, но всё равно красиво лежат. Он смотрит в сторону — его профиль гордый и неприступный, но черты такие нежные, в них ещё заметно детское тепло. Он симпатичный. Алина смущённо улыбается, подойдя ближе. — Привет. Сава в ответ бросает на неё взгляд — карие глаза смотрят недоверчиво. — Привет, — вторит он тихо. «Какие же у него аху*е губы!», — восторгается Панфилова, смущаясь мыслей о том, как Эрик их целует. Не долго думая, она тянется к своему рюкзаку, вытаскивая медальон-медиатор. — Я слышала, что Эрик заболел. Надеюсь, он быстро поправится. Вот, — она тянет Саве медальон, — верни это ему. Но Сава не спешит забрать предмет. Его губы приоткрыты, брови хмурятся, а в глазах заметна боль. Читая всё это на его лице, Алина поясняет: — Эрик передал мне на физре, чтобы не потерять. Сава молчит, отводит взгляд, тогда Алина замечает: — Это ведь ты ему подарил. Сава со вздохом забирает цепочку. Ему больно, он надеется, что девушка сейчас же уйдёт, но она, напротив, почему-то улыбается — её дружелюбия он не понимает. Молчит и ждёт. Наконец Панфилова нерешительно спрашивает: — Так… вы теперь вместе? Сава поднимает на неё глаза, не скрывая удивления. Что она имеет в виду? Алина понимает, что ей всё-таки придётся объяснить Саве свою позицию, чтобы он хоть немного открылся. — Ну… я знаю, в общем… что вы… как бы, — она от волнения поправляет волосы, не зная куда деть руки. Теперь Сава смотрит, откровенно говоря, на неё поражённо — не такой реакции она ждала. Разговор не клеится. Сава спрашивает: — О чём ты? — его голос звучит отчуждённо. Алина отводит взгляд: — Что вы с Эриком…? — она замолкает, чувствует себя неловко. Неужели Цимерман до сих пор не объяснился с ним? Панфилова закусывает губу, надеясь, что ничего не испортит. Сава не понимает, ведь он видел её с Эриком! Но в голове не укладывается, ни поведении девушки, ни её слова. — Ну, я, пожалуй, пойду, — Алина пятится, не желая оставаться в неловкой ситуации, как Сава внезапно просит: — Постой. — Он смотрит на неё, сдвинув брови, но теперь в глазах нет холода. — Нужно кое-что обсудить. — Заключает он и подходит к скамье, присев, смотрит на Алину. — Ладно, — она пожимает плечами и садится рядом.

***

Молчание затягивается. Алина трёт виски пальцами, глядя на ледяную корку брусчатки под ногами. Немыслимо! — Сава рассказал ей, что видел их поцелуй, и она в ужасе, не зная, как объясниться. — Это прозвучит тупо, но это не то, чем кажется! — она резко вскидывает голову, волосы красные искрятся пламенем. — Верь мне. Понимаю, что мои оправдания звучат фигово — но между нами, реально, ничего нет! — поясняет Алина. И Сава ей верит. Девушка так эмоционально реагирует — искренне. Она не лжёт, не может — в её глазах возмущение и тревога. — Ладно, — Сава пожимает плечами, и впервые за все эти дни на его губах появляется скромная улыбка. — Ты прости, что так вышло — это же рехнуться можно, если такое увидишь! Даже не думай, что мы с Эриком встречаемся — нет! К тому же мне нравится другой парень. — Алина хмурится, объясняя: — Теперь я это точно поняла. Просто всё время я думала, что мне, правда, нравится Эрик, а оказалось — вовсе нет. Мне нужен другой, — она пожимает плечами. — Как в «Унесенные ветром»? — замечает Сава. — Да… наверное. — Алина не уверена, что понимает, о чём идёт речь. Они молчат. Сава чувствует облегчение. Алина бросает на него любопытные взгляды и спрашивает: — Значит, вы так и не поговорили? Сава смотрит на неё, и она продолжает: — Знаешь, ведь ты, действительно, нравишься ему. Просто он всё никак не может признаться. — Я знаю, — говорит Емельянов. Алина в удивлении приподнимает брови. Она себе не так представляла его реакцию. Оказывается, что, в отличие от Эрика, он принимает их чувства полностью. Сава надевает на шею медальон Эрика, оглаживает его пальцами и прячет за воротом рубашки; поднимается. Алина тоже встаёт на ноги. Виснет неловкая пауза, в которой девушка не знает, что сказать. Внезапно Сава делает шаг и обнимает её. Уткнувшись в его плечо, Алина хлопает ресницами. — Спасибо, — тепло произносит Сава, отстраняясь. Алина видит его улыбку и понимает, что Эрик, наверное, самый счастливый на свете. — Да… — она убирает прядь за ушко, — …не за что… — Я пойду, — Сава отступает на шаг. — До встречи. — Счастливо, — вторит Алина, затем оторопело спрашивает: — ты к Эрику? Сава, оглянувшись, кивает. — Передавай привет! — Алина пятится тоже, — пусть выздоравливает. О! Скажи ему, что он свинтус — это его бесит. И застегни куртку, а то холодно! Она слышит, как Сава смеётся, и со вздохом качает головой. Безнадёжны — они оба, и совершенно счастливы.

***

Детская городская больница имени Красного Креста полна студентов. Молодые люди отличаются от персонала помятыми халатами и жизнерадостным настроем — для них практика всего лишь страница в учебе, а не суровые будни ежедневной работы. Когда-то Ольхова Полина была среди них, но год назад в её руках оказался диплом, и теперь от беззаботной жизни остались лишь воспоминания. Работу палатной медсестры она любит, однако у коллег всегда найдется, чем её загрузить. Вот и сейчас девушка спускается вниз по просьбе доктора найти карты в регистратуре. Нижние этажи больницы заняты поликлиникой, верхние — стационар. В коридорах шумно: родители толпятся у гардероба, дети бегают, сбивая всех с ног, студенты говорят о предстоящих экзаменах. Некомфортно — хочется поскорее вернуться на пост к тишине и своим малышам. Полина ищет карты, вспоминая просьбы подростков купить конфеты, перебирая в уме книги, которые посоветует им почитать; думает так же об Эрике — он поступил совсем недавно, о его поправке пока речи быть не может. Часто Полина заходит в палату и видит его спящим — жалко будить, но назначений у мальчишки много. Вот и сейчас она вспоминает, что скоро ему ставить капельницу. Забрав нужные карты, она выходит из регистратуры, направляясь к лифту, но по пути слышит возгласы санитарки: — Не пущу! Сейчас сончас — время для посещений закрыто! — Пожалуйста, — просит парень, — я ненадолго. Мне только поговорить с ним! — Мальчик, иди домой. Приходи, когда будет открыто. Полина смотрит на подростка, который тщетно бьётся у поста. В этот момент её почему-то посещает странная догадка. Парень не собирается сдаваться — его щёки зарделись от напора. Он всё твердит, что ему нужно поговорить с кем-то, и Ольхова подходит ближе. — А ты случайно не Сава? — спрашивает она.

***

— Только тише, — просит медсестра, когда они поднимаются по лестнице. Емельянов идёт за ней, гулко дышит, не зная, как благодарить. — Через пять минут я зайду ставить капельницу. Вам хватит времени поговорить? — спрашивает девушка, оглянувшись. — Да. Спасибо, — хрипит Сава. Она оставляет его у палаты. Он впопыхах поправляет волосы, трогает ручку. Дверь открывается и тишина ложится на плечи. Эрик спит. Он лежит, склонив голову на подушке, едва заметно, как дышит. Вся решительность Савы комом застревает в горле. Он смотрит на его руку, обклеенную белым пластырем, что держит катетер, рядом стоит штатив для системы. Времени побыть с ним не так много… Сава проходит вперёд, садится на край кровати, глядя на Эрика, не желая его тревожить. Переносицу щиплет, в глазах скапливается тепло — он обещал себе больше не плакать, но сдержать эмоции не может. Дрожащими пальцами касается щеки Эрика, замечает, как он осунулся, как ему плохо, и всхлипывает, тут же прикрывая рот ладонью. По щекам вновь бегут горячие слёзы. Сава отирает их запястьем, зарывается пальцами в волосы, корит себя. Что же он наделал? Почему не выслушал тогда? С губ срываются непрошенные всхлипы. — Сава? Мальчишка вздыхает, испуганно глядя на Эрика, — тот открывает глаза. — Это ты? — шепчут его губы. И, расплакавшись, Сава бросается к нему, обнимая. Эрик просыпается окончательно, не верит, что он здесь, оторопело оглаживая куртку. Его волосы ложатся по щеке — такие мягкие, они пахнут дождём и лесной хвоей и чем-то сладким, похожим на молоко. — Сава, — Эрик улыбается, подавляя боль, просит: — не плачь. Сава вздрагивает, прекращая всхлипы, делает судорожный вдох. Всё происходит быстро — в одно мгновение. Он шепчет три ласковых слова, отчего глаза Эрика раскрываются, тут же позади распахивается дверь, Сава отстраняется и мгновенно уходит. Эрик тянется за ним. — Стой! Сава, не уходи… — его грудь вновь разрывает кашель. Сава, обогнув медсестру, бросается прочь. Эрик отбрасывает одеяло, собираясь бежать за ним. Но медсестра давит на его грудь руками, с испугом произносит: — Нельзя! Пора ставить лекарство. Эрик хочет возразить, но продолжает кашлять. Мгновенно его бросает в жар, он валится на подушку устало, хмурится, глядя на приоткрытую дверь. Вскинув голову, жмурит глаза. Он не успел ответить ему — не успел сказать то же самое. От частого дыхания в его груди появляется резкая боль, но Эрик всё равно улыбается. Сава — он всё ещё здесь — в его мыслях, в тёплом шёпоте, в словах, которые он произнёс: Я люблю тебя.