***
Весь вечер мальчишка чувствует себя запертым в клетке. Первый этаж для него запретная зона из-за незваных гостей. От любых предложений спуститься к ужину он отказался, ссылаясь на то, что не голоден. И даже когда он отчётливо слышит, как уезжают машины, всё равно выжидает за ноутбуком время, прежде чем подняться с места. Эрик — сейчас его интересует лишь он. Оглядев себя в зеркале, Сава поправляет волосы и в пижаме спешит за дверь. Но в комнате напротив его вовсе не ждут — Оксана отчитывает младшего Цимермана за всё на свете: от троек в четверти по истории до не принятых утром лекарств. Цимерман только хмурится в ответ, не способный отвечать на возражения, — мама начала воспитательный процесс в тот самый момент, как он приложил маску для ингаляций к лицу. — …и почему у тебя здесь вечный бардак?! — накидывает она последний аргумент, не зная, за что хвататься на столе. Цимерман закатывает глаза и замечает Саву. Мама оглядывается. Мальчишка лихорадочно подыскивает предлоги о том, зачем ему понадобилось зайти. — А… Я возьму гитару. Сава хватает гриф, как спасательный круг. — Музыка? Уже поздно, Сава. Кстати, что у тебя с уроками? Скоро школа. — Да сколько можно?! Дайте этой женщине снотворное! — орёт Эрик, отстраняя маску. Он хочет выразить всё, что накипело, но Оксана оглядывается на него, и её суровый вид пугает парня — тот уже прикладывает маску к лицу обратно. — Я всё сделал, — говорит Сава, сбегая из комнаты. — Точно? В ответ он закрывает за собой дверь и стоит с гитарой в руке, не зная, что теперь делать. Со вздохом он возвращается в комнату. В этот момент телефон вибрирует от нового оповещения: Эрик: ПОМОГИ МНЕ! ВЫТАЩИ МЕНЯ ОТСЮДА! ААА! А! А! 1! 1! Сава набирает с улыбкой: Sorry Эрик: Она твоя мать! Выключи её! Почему беременные женщины ведут себя так дико?! Я что игрушка для битья?!!! Сава: Ты — заводной апельсин. Страдай. Эрик: *Злой смайлик* Эрик: Она уходит! Уходит! Наконец-то! Эрик: Погоди! Еще нет! Теперь она прибирает стеллаж с комиксами! Сава: Боже… Эрик: *смайлик со слезой* там все было расставлено по годам. Сава: *Плачущий смайлик* Эрик: Она ушла! Возвращайся! Сава вздыхает: Нет. Тебе нужно лечиться. Эрик: Ау! Я и собираюсь принять свое лекарство — тебя! Сава вскидывает брови с улыбкой: Вот как?) Эрик: «Здесь должна быть крутая цитата про то, что ты болезнь любви и панацея, но мне лень искать» Сава: *ухмыляющийся смайлик* Эрик: Come back Сава: Она может вернуться. Эрик: Ну и что? I need you! come on! Сава: Не думаю, что это хорошая идея… Эрик: Тогда я сам приду! Сава: У тебя температура. Эрик: У меня нет температуры! Сава: Сколько? Эрик: … Эрик: 37,5 Сава: Я закрываю дверь.***
Тикают часы, стрелки отмеряют время. Все предметы будто замерли на кухне. Цветные магниты разбросаны по дверце холодильника. Один из них в форме весёлой обезьянки держит под собой записку. Тонкие пальцы её срывают — обезьянка падает на пол. Эрик хмурится на листок в руке. Уроки в школе искусств — что-то про акварель и масло. Уголки губ тянутся вниз. Кто знал, что Оксане нравится такое? Впрочем, не важно. Карие глаза сияют — парень мечтательно прикладывает записку к губам. Мамы дома не будет, отец на работе — это значит, что весь дом в их распоряжении! Он разгоняется по паркету и скользит из кухни в зал, готовый ворваться в комнату брата. Но в дверь звонят. Эрик оглядывается со ступенек лестницы. Неохотно подходит к двери и глядит в домофон — у ворот стоит незнакомый мужчина. Он тучный; волосы взъерошены, будто бы его жахнули электрошоком; при костюме… Может быть, это кто-то с работы отца? Открыв дверь, Эрик отступает на шаг и недоумённо ждёт гостя. Вскоре на пороге появляется мужчина: Фёдор Алексеевич — преподаватель истории и философии, работает в тридцать седьмой гимназии… Сердце Эрика скулит и проваливается в пятки.***
Расположив на кухонном столе ноутбук и тетрадки, Фёдор Алексеевич ведёт допрос: где Эрик учится, как учится, что нравится, что не нравится, отношения с учителями, мамой, с Савой. — Хороший мальчик — у него светлая голова! — восторгается историк. Тут и сам «хороший мальчик» появляется на лестнице — двери кухни открыты. Сава явно недавно проснулся, хотя на часах давно десять (обычно он просыпается рано); его волосы растрёпаны, кое-где пряди выбиваются из общего полотна; он всё ещё сонный, в растянутой футболке с эмблемой «Blink-182» и в пижамных штанах. Эрик улыбается, глядя на него влюблённым взглядом, а глаза напротив расширяются мигом, замечая учителя из родной школы. С окаменевшим лицом Сава бегло поднимается по ступенькам. Эрик смеётся, но историк, кажется, ничего не замечает, кроме проверочной работы в руках.***
— «Три товарища», — читает вслух название книги Фёдор Алексеевич, — хороший выбор. Сава перелистывает страницу молча. Он сидит за кухонным столом рядом с братом, но последний делает под надзором уроки. — Задали написать по книге эссе, — объясняет после паузы Емельянов, потому что Эрик отвлёкся и смотрит на него неприлично долго. Фёдор Алексеевич кивает, покачиваясь всем тучным телом. — Из потерянного поколения кто-то ещё нравится? — спрашивает мужчина. Сава, наконец, поднимает глаза на учителя и тут же бросает их обратно. — Хемингуэй неплох. — Это да-а… — вновь кивает историк. Эрик хмурится, поглядывая на репетитора, — эта его заинтересованность чтением Савы начинает бесить. Предчувствуя, что учитель готовится вновь открыть рот, он кладёт на стол карандаш, объявляя: — Я не помню дальше! На фиг запоминать столько цифр? — История, как говорят, хороша в своей изобретательности на памятные даты, — начинает рассуждать историк. Цимерман закатывает глаза. Мужчина продолжает: — Если с запоминанием возникают такие трудности, то, думаю, Сава не откажется нам подсобить? Эрик делает глубокий вдох, нетерпеливо дёргая коленкой под столом, — ещё пара красноречивых фраз от незваного философа, и он огреет его «светлую» голову чем-нибудь тяжёлым. — Какой вопрос? — меланхолично интересуется Сава, не отрывая взгляд от страницы. — День октябрьской революции. На что Емельянов отвечает своим фирменным тоном: — У семи бобров семнадцать лап. — Чего?! Сава объясняет: — Седьмое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года. — Эту технику называют мнемоникой, — поясняет Фёдор Алексеевич, — полезная вещь, кстати, особенно на экзаменах — с помощью ассоциации можно запоминать не только даты, но и целые тексты. Эрик хмурится, глядя то на учителя, то на брата. — Вот тебе лайфхак, — замечает скучающим тоном Емельянов, — наш мозг обожает всё тупое и эмоциональное. Пользуйся. — А-а, — кивает Эрик, — теперь ясно, почему я всем нравлюсь. Наконец губы Савы трогает долгожданная улыбка. Но тёмно-карие глаза не встречаются с Эриком взглядом, будто бы приклеенные к книге. Да и волосы он убрал в хвост, а вместо свободной футболки надел колючую рубашку в зелёную клетку, будто бы при учителе не может позволить себе выглядеть по-домашнему. Урок продолжается. На телефон Савы приходят сообщения, прочитав которые, он кладёт книгу страницами вниз и поднимается, поясняя: — Мама просит прибраться. Цимерман заметно унывает, провожая его взглядом. Сосредоточиться на материале даже с репетитором под боком он не в состоянии. Наблюдая, как Сава заходит в ванную родителей, Эрик решает улизнуть: — Мне надо в туалет, — объявляет он, вылезая из-за стола. Он врывается в комнату, где Сава насыпает в отсек стиральной машинки порошок. — Какого чёрта он к тебе лезет? — ворчит Цимерман с порога, — он в школе тоже пристаёт? Сава высоко поднимает брови: — Только не говори, что ты ревнуешь. — Да! — Ему просто скучно. Он нажимает кнопки, а пальцы Эрика проворачивают замок двери. Услышав щелчок, Сава вскидывает голову с удивлением. Цимерман встаёт уже рядом — мальчишка успевает только развернуться к нему, и тот прижимает его к стиральной машинке. Пищат кнопки, сбивая программу, но никого это не волнует. Эрик целует Саву жадно, обхватывая его голову руками. Сами собой пальцы срывают резинку, рассыпая тёмные пряди по плечам. Терпкий запах вновь окружает. Он улыбается, касаясь мягкого языка своим. Прервавшись, Сава напоминает: — Мы не одни. — Плевать. Глаза мальчишки загораются азартом. Он со смешком залезает на машинку позади и обнимает плечи брата, нависая над ним. Целует прерывисто — только губами, словно дразнит. Но рука Цимермана, что бродит в его волосах, вдруг сжимает пряди крепче, не разрешая больше убегать. Эрик целует глубже, судорожно выдыхая, — возбуждение пульсирует и волнует. Но Сава будто бы отсчитывает время, не позволяя им опьянеть друг от друга. Он отстраняется резко — слюна меж их губ пошло тянется, как в манге. Эрик шепчет: — Обожаю твои губы. Сава с улыбкой зарывается носом в его волосы, шепча на ушко: — Обожаю тебя. Это делает Эрика невообразимо счастливым. Но Емельянов вдруг грубо толкает его в грудь — в тёмных глазах блестят огоньки. Он говорит с ухмылкой: — Пошёл вон. Приходится сдаться…***
Выдержать один академический час истории можно — два сложно. Количество вздохов относительно последнего часа увеличилось пропорционально потраченному на ненавистный урок времени. Фёдор Алексеевич рассказывает о событиях мастерски и интересно, но Цимерман младший стойко пропускает информацию мимо ушей. На замечание вздыхает и, отрывая голову от стола, просит: — Давайте на сегодня закончим? Тест я сделал, конспект тоже. Предкам скажем, что мы отсидели два часа. — Хорошо, но напоследок всё же закрепим пройденный материал. — О Боже… — Эрик закатывает глаза. Часы на кухне тикают неприлично громко, только в этом звуке он находит спасение, подгоняя про себя душный урок. Философ-историк бубнит, пересказывая всё, что и так успел наболтать за это утро. Задаёт вопрос — Эрик молчит, соображая, что ему полагается ответить. Стоит только собраться с мыслями, как Сава врубает в гостиной пылесос. Через открытые двери Эрик наблюдает, как тот улыбается, водит щёткой по ковру, оперативно набирая сообщения в телефоне. Интересно — кому? — Я прикрою двери? — уточняет Фёдор Алексеевич. Урок длится. На кухне горячо обсуждают вопросы. Выключив технику, Сава вдруг слышит, что Эрик не просто отвечает — он кричит: — …тогда дайте нам жить! Но вместо этого вы пичкаете нас идеологией мира, которого уже нет и никогда не было! Все ваши правила — это пережиток прошлого, а как сделать по-новому, вы не знаете. «Раньше было лучше» — конечно! — раньше всех «неудобных» сажали или объявляли душевнобольными, и людей травили, опираясь на больное представление о мире. Нет, Фёдор Алексеевич, раньше — это всё равно что сейчас, потому что вы, может быть, и вышли из «Совка», но «Совок» никогда не выйдет из вас! Сава в удивлении замирает. Казалось, Эрика ничто не может вывести из себя — видимо, его терпение окончательно треснуло. Похоже, две идеологии столкнулись лбами. Стараясь услышать, что отвечает учитель, Сава разбирает только: — …табель с оценками я передам в вашу школу. — Спасибо. Собравшись уходить, Фёдор Алексеевич оборачивается: — Эрик, помнить уроки истории важно. — А я не говорил, что она мне не нравится — меня бесит, как её преподают, — огрызается Цимерман. — Ну-с, каждый век переписывает век предыдущий, — миролюбиво замечает Фёдор Алексеевич, оставаясь при своём мнении. Когда хлопает входная дверь, Эрик выскакивает из кухни. Сава, проводив учителя, стоит на месте, опустив голову — в его руках телефон. — С кем ты? — ревнует Цимерман. — А? С Маришкой… — Сава прячет телефон в кармане. Он разворачивается и встречается с ликующим взглядом: «Мы остались одни!». Губы трогает ухмылка. — Посмотрим, как ты выдержишь урок русского и литературы… — Что?! Будут ещё уроки?! — Ты не знал? — улыбается шире Сава, — расписание на холодильнике. Тебе сегодня весь день грызть гранит науки. Приятного аппетита, Эрик, — он проходит мимо, похлопывая его по плечу. Подобрав челюсть, парень щурится вслед. — Злорадствуешь, да? — Я в город. — Зачем? — Загляну к Дэну. Сава поднимается на пролёт лестницы. — Без меня пойдёшь?! — возмущается Эрик. — У тебя уроки, — доносится из коридора голос Савы. Несправедливо! Цимерман кипит от злобы, готовый что-нибудь порвать. Вовремя в животе урчит желудок, требующий себя кормить. Сдавшись, парень уходит открывать холодильник — видит в нём блюдо, накрытое железной крышкой, поднимает её, а там записка: «Обед называется: Сделай сам!», — гласит ажурный почерк мамы. Далее следует в буквальном смысле инструкция: «Открой морозилку, достань пакет…». — Она издевается? — поражается Эрик и орёт на весь дом: — Сарказм — это у вас семейное, да?! Но Сава вряд ли его слышит. Вздохнув, Цимерман комкает записку и открывает морозильную камеру. Его встречает пачка нераспакованных пельменей, но он их не хочет и тянется к пластиковому поддону. Вытащив на свет упаковку, вскидывает брови с фразой: — Котлеты так котлеты. На столешницу ложится пачка фрикаделек.***
Влажно и душно — Сава жалеет, что надел ветровку. В чёрном худи ему жарко. Он стаскивает ветровку с плеч, оставляя её болтаться на локтях. Под подошвой красных конверсов разбегаются лужи. Он вдыхает запах мокрых листьев и асфальта. На губах сама собой появляется улыбка — такая погода, когда небо хмурое и серое, а воздух влажный и пахнет дождём, делает его счастливым. Их переезд с мамой в этот город был лучшим решением в жизни. Размышляя об этом, он подходит к стенам своей школы. Гимназия кажется пустой и покинутой, но окна кое-где приоткрыты, а значит, всё ещё в её лабиринтах проходят уроки. Оставшись на высоком крыльце и опираясь на поручень, Сава гадает, откуда он может прийти… — Сава. Мальчишка оглядывается. У порога лестницы стоит рыжий — он поднимает руку, широко раскрыв ладонь. На нём яркая жёлтая толстовка с непонятным рисунком. Куртку оставить дома он догадался. С ухмылкой Емельянов спускается по ступеням, встаёт рядом с Артёмом и вместо рукопожатия бьёт его в плечо. — Ай! За что? — За «Дурилку». Идём… Их переписка началась прошлой ночью спонтанно. Если бывают в мире совпадения, то именно такие называют значимыми. Сидя на форуме «для своих» и расспрашивая «коллег» о некоторых нюансах, Сава наткнулся на комментарий «пользователя-3000». Он и раньше видел этот ник, но не заглядывал в его профиль. Фотографию рыжий поставить не постеснялся — фото в зеркале ванной: красиво играют мышцы торса и руки, а лицо практически не видно из-за телефона, только рыжая чёлка выглядывает сбоку. Город он не скрывал. Так Сава «узнал» своего знакомого снова, а после открыл и себя, скинув страницу в ВК, ведь на форумах он никогда не выставляет реальные фото. — Так, чё, пойдешь в «Баден»? — А меня туда пустят? — Я тебе говорил — у меня там сестра работает. — Хм… — Сам вроде спрашивал, как сделать так, чтоб было гладко, — смеётся рыжий. — Это больно, — хмурится Сава. — Ну поорёшь пару раз — потом привыкнешь. Это, кстати, не только депиляции касается… Сава поворачивается к рыжему с ухмылкой: — Ты, кажется, обещал подробности. — Ну… — Артём отворачивается со смущённой улыбкой. Сава невольно отмечает, что он симпатичный. Таков уж его природный инстинкт — замечать симпатичных парней. Невольно хочется сравнить его с Эриком, но эти два типа между собой совершенно не сопоставимы. Глаза рыжего серые, кожа покрыта мелкими веснушками, нос курносый. Он внешне больше подходит Дэни, будто они два пазла из связки. Интересно, как они с Эриком смотрятся вместе? Сава думает об этом, замечая, что рыжий достаёт из кармана крохотную вещицу. — Будешь? — предлагает Башкарёв, протягивая розовый девайс, похожий скорее на зажигалку. — Это сигарета? — Электронная. — Не курю. — Там нет никотина. Глядя на белёсый пар, который выдыхает рыжий, Сава всё-таки соглашается. Втянув неосторожно тёплый воздух, он тут же его выдыхает, не пропуская дальше горла. На второй раз затяжка получается лучше, и его окружает синтетический запах клубники, который остаётся на языке металлическим привкусом. Получается сносно. Сава возвращает предмет владельцу. — Дэни купил — его задолбало, что я курю. Ну, а хули я сделаю, если хочется? — рыжий пожимает плечами. — Значит, вы снова вместе? Сава вспоминает их переписку. Рыжий не особо откровенничал про свои отношения, вот и сейчас хмурит брови: — Да ХЗ. Ну, типа, норм, после того случая… — Когда вы поссорились? Башкарёв молчит. Сава любопытствует: — Что произошло? — Да… Я ему тогда всё честно сказал! — хмурится Артём и, сделав затяжку, рассказывает подробнее: — Мы отдыхали в его загородном доме. Это реально была классная неделя. Только вот… Ну, знаешь, он всё время меня контролил. Вроде не говорил и не спрашивал, с кем я общаюсь, но я по его глазам всё видел — это меня раздражало. А потом, когда мы ехали обратно, он и поднял эту тему «о нас». Ну, типа, о планах на жизнь и всё такое… Я объяснил, что не вижу смысла называть это серьёзными отношениями — я, может, после экзаменов вообще из этого города свалю. Как-то я так сказал — уже не помню, что-то типа: «Не стоит тратить время на ерунду». Ну, он и тормознул тачку, говорит: «Да, ты прав — не стоит тратить на это время», и высадил меня, козлина, прямо посреди леса… Сава улыбается. — Думаешь, он поступил несправедливо? — Да я домой только к ночи пришёл! Сава вздыхает: — Дэни относится к тебе серьёзно, возможно, он любит тебя, а ты сказал ему такое. Я бы на его месте так же сделал. — Да какая, на хрен, любовь? Я просто хотел с ним пот***! Я же не знал, что всё зайдёт так далеко. — Обычно люди так и вступают в отношения. — Ну, короче, думал всё — больше к нему ни ногой. Найду себе кого-нибудь, и пойдёт он лесом, но… — Но? Рыжий вздыхает. Они останавливаются на детской площадке рядом с качелей в виде полукруга. Башкарёв присаживается на одну половину, Сава подсаживается с другого края — выглядят два взрослых парня на этой качели не к месту, но лавочек в округе нет. Почесав затылок и пожав плечами, Тёма продолжает свои откровения: — Это под Новый год было. Мы собирались отмечать его вместе, и я как представил, что мне придётся с бабкой в душной комнате сидеть, так тошно стало. Я люблю свою семью, просто… — Ты скучал по нему? — С ним было комфортно… У него дома полно всяких пластинок. Он их всегда врубает в моём присутствии. Хочет, чтобы я ценил музыку… Кстати, джаз мне зашёл — неплохо. Тогда я подумал, что, как ты говоришь, надо бы серьёзнее к нему отнестись, мы ведь и так несколько месяцев вместе… К тому же, тр*** он как бог. Сава смущается — рыжий прямой, как палка, и ничего в себе не держит. — Ты первый позвонил ему? — Нет. Я припёрся к нему на квартиру и проторчал у двери часа четыре, может больше — он домой поздно вернулся. Думал, что он вообще не придёт, и я там так и останусь. — Как кот под дверью, — замечает Сава. — Во! — он мне тоже сказал, когда меня впустил. Не сразу, кстати, — сначала, типа, такой увидел, что я сижу в коридоре; открыл дверь и тупо зашёл — мне ни слова не сказал. Тогда вообще паршиво стало. Но потом он всё-таки приоткрыл дверь, и я заскочил. Сава улыбается. Они немного покачиваются, попеременно сгибая колени. — Ну чё… Пришлось удалить все фотки с форумов и страничку в тиндере. Всех знакомых подчистить… — Я не понимаю — тебе Дэни одного мало что ли? — Да нет! Я же не собирался ни с кем спать! Мне просто нравится знакомиться, общаться, может, флирта немного, и всё — это прикольно. Сава хмурится. Он такое не понимает, потому что всю жизнь, напротив, избегал внимания. — А спать, ну… с ним. С ним классно. Рыжий улыбается, потупив взгляд, и Емельянов понимает, что за всей бесшабашностью и желанием выглядеть круто Артём скрывает свои реальные чувства. Иначе бы, вправду, зачем ему сидеть столько времени под дверью мужчины, отношения с которым он считает ерундой? — Ты говорил ему? — Что? — Что любишь его. — Вроде и так понятно. — Пошли. Сава поднимается, не дожидаясь ответа. — Ты тамада что ли? — смеётся рыжий, нагоняя его. — А тебе западло прямо сказать? — Да у нас всё ясно — и не надо никакой этой ванильной фигни! — упирается Тёма. — Вот и скажешь ему об этом. Мне всё равно нужно зайти в «Аккорд». Башкарёв вздыхает и набрасывается с другой стороны, ухмыляясь: — А твоя мамка в курсе, что ты голубой? — Это она познакомила меня с Эриком. — Серьёзно? — впечатляется рыжий. Сава замалчивает с улыбкой подробности своей жизни — за реакцией Артёма интересно следить. В принципе, обсуждать с ним подобные вещи оказывается на удивление просто. Сава не знал прежде в этом ни от кого поддержки, но сейчас будто его птица, запертая в золочёной клетке, наконец вырвалась на свободу. Это его душа — растрёпанный чёрный ворон, гадкий в чём-то, но мудрый. Это его жизнь и возможность быть собой — возможность, которой у него не было. Уже на Арбате, избегая случайных прохожих, они продолжают обсуждать важные темы: — Как ты вообще понял, что ты гей? Тёма ухмыляется: — А ты как понял? Сава смущается. Артём продолжает: — Первый раз у меня был реально не очень. Тот тип сильно торопился к своей второй половинке — я думал, что под ним помру, на хрен. После ещё долго ни с кем не хотелось пробовать. Только с игрушками развлекался… Это потом уже — с Дэни — я понял, что может быть и приятно. — Так, у тебя, получается, всего два парня было, считая его? — Ну да. Два мужика. Первый был лет на десять старше или больше… — М-да… — Мне было интересно — вот и получил. Ты хотел знать, какие ощущения в первый раз? Ощущения такие, что ты сейчас обос… — Я знаю! — Тогда зачем спрашиваешь, дурилка? Сава толкает рыжего в плечо. Деликатностью от Башкарёва не пахнет, скорее прожжённой синтетической клубникой — пошлой и гадкой… — Это в плане секса с двумя — да, а вот если посчитать, сколько раз я отсасывал… Сава чувствует, что краснеет. Артём внезапно находит эту тему интересной: — Кстати, ты сам как? Уже пробовал? Емельянов мотает головой, Артём смеётся, замечая его розовые щёки: — Ну смори — если хочешь, чтобы кончил быстро, сосредоточься на головке, а если будешь брать глубже, то сглатывай — легче пройдёт. Сперма на вкус как говно. Будешь пробовать, то водой не запивай — меня так однажды стошнило… — Так! Хватит! — пуще прежнего краснеет Сава, вскидывая руки. Но рыжий не унимается: — Вообще, я слышал, что вкус зависит от того, что человек ест. У Дэни, вроде, норм. Давно не пробовал. Надо это исправить… Они как раз останавливаются напротив «Аккорда», и Сава раздражается: — Отлично! — он с силой пропихивает Башкарёва в двери, — сейчас самое время! В музыкальном салоне только дневное освещение — светодиоды выключены. На полу у стены стоят коробки. Дэни выскакивает из боковой двери на звук колокольчиков — только сейчас Сава замечает, что там есть запасный выход для грузчиков. Встретив ребят бесцветным взглядом, Гирш приподнимает брови. Рыжий смеётся. Сава толкает его в плечо. — Говори! Артём вскидывает голову и хохочет. Мальчишка бьёт его больнее, но Башкарёв реагирует вяло. Поняв, что собеседник из него никакой, Дэни обращается к Саве: — Кофе будешь? — Да. Емельянов вздыхает, смотрит на рыжего с укором и говорит громко: — Он собирался сказать тебе кое-что. На губах Гирша появляется ухмылка. Он скрещивает руки на груди и щурит глаза, не понимая, что происходит, но смотрит на Артёма с привычным теплом. Отсмеявшись и убедившись, что никого в зале нет, рыжий говорит, закатывая глаза: — Бля, я люблю тебя! — Вот так? — утверждает Дэни. — Да! — огрызается Тёма. Сава хлопает его по спине: — Считай, что ты взял гран-при в состязании на самое тупое признание в любви. Дэни смотрит на Саву с интересом — тот отвечает «знающим» взглядом и ухмылкой.***
— Ну всё — это любовь с первого взгляда! — объявляет рыжий, смеясь над Савой. Мальчишка держит в руках бас-гитару — она новенькая, в заводской плёнке, чёрная, четырёхструнная, с выточенным рельефом на корпусе. — Можно? — вскидывает голову Сава, обращаясь к Дэну — его большие карие глаза полны щенячьей надежды. Дэни смеётся, сдирает плёнку с корпуса, и гитара бликует от бледного света. — Yamaha, 304-я — дорогое удовольствие ты выбрал. Здесь есть рычажок — позиции можно переключать прямо на ней. Сейчас стоит в соло. Дэни подключает джек к комбику, и Сава нетерпеливо дёргает струну, разыгрывая простую мелодию. Он широко раскрывает губы и жмурит глаза от невероятного «жирного» звука, заполняющего помещение — такой глубокий и томный… Артём хохочет. — У тебя такое выражение, будто ты кончаешь! — Классная? — спрашивает с улыбкой Дэни. Сава, закусив губу, кивает. Его щёки розовеют от удовольствия — он играет мелодии, пробуя на вкус разные позиции: звук глубокий, затем «тренькает» в попсовом стиле, затем уходит в «плоский» ненастроенный — на октаву выше. — Боже… Я хочу её! Такой малоэмоциональный Сава вмиг теряет контроль, прижимая гитару к груди, как любимую игрушку, и ни за что не желает её отдавать. — Сколько? — Много, — отвечает Дэни. С гримасой боли Сава вскидывает голову, не помня себя от горя. — Чего вы вообще в этой музыке находите — не пойму! — поражается рыжий, глядя, как Сава чуть ли не воет. Дэни же наоборот улыбается и чешет подбородок, ведь мальчишка знает, как работать с инструментом — в нём чувствуется профессиональный басист. С этой гитары он будет сдувать пылинки. Выдохнув, Сава ставит гитару в стойку и заметно унывает, оглаживая грифель пальцами, будто ласкает напоследок любимую подругу, с которой ему придётся расстаться. — Ну ладно, — кивает Дэни, — я готов взять тебя в рабство. — Чего? — таращится на него рыжий. Сава оборачивается, вскинув брови. — Есть вариант, — Гирш закидывает руки за голову — играют сильные бицепсы под короткими рукавами футболки, — Наташа — моя сменщица, уходит в декрет, соответственно из нашего магазина тоже. Я пока не нашёл себе продавца и на полставки, так и быть, готов взять тебя. Если ты, конечно, хочешь отрабатывать в выходные, ну или, когда надо, выходить на пару часов после школы вместо меня. — Ты хочешь взять меня на работу? — поражается Сава. — Зачем? — удивляется Тёма. — Скажем так, гитару я могу себе позволить, а вот отлынивать в течение дня вряд ли. Спишем твою красотку, а ты встанешь на часы — бесплатно, зато при гитаре. Ну как? Сава открывает рот шире, получить именно этот инструмент он хочет больше всего на свете, но и работать серьёзно ему ещё никогда не приходилось. — Но ведь… мне только пятнадцать. Дэни удивлённо вскидывает брови. — Выглядишь на шестнадцать. — Скажи, да? Я сам охренел! — качает головой Тёма. — Тогда лучше не носи с собой паспорт. — Но как я буду работать? То есть, я ведь ничего не знаю об инструментах! — восклицает Сава — голос его становится неприлично ломким от эмоций. Дэни без ответа достаёт из-под прилавка толстый журнал-каталог и кладёт на витрину. — Научишься. Если ты хочешь эту гитару. — Хочу! — А с кассой как? — хмурится рыжий, — я сам ни хрена не понял, что ты мне показывал. — А ты здесь работать никогда не будешь, — холодно говорит Дэни, вспоминая, каким скандалом обернулась неверно выбитая номенклатура по вине Башкарёва. — Одинэска не сложная — твоя задача правильно выбить чек и научиться варить крепкий кофе. В последнее время клиентооборот не очень, — хмыкает Дэни, — но сперва подумай, прежде чем отвечать. К тому же, возможно, твои родители такое не одобрят… — Я согласен! Сава и слушать не желает — он не может упустить такой шанс! Уже подбегает к монитору со стороны Дэни и нагибается, уткнувшись в экран, готовый изучать любую науку, лишь бы ему досталась эта потрясающая гитара. — Окей… Сперва научим тебя работать со сканером, как раз нужно товар забить. Дэни подаёт Саве рукоятку сканера — мальчишка вертит её в руках, рассматривая впервые в жизни. — В глаза только не свети. Артём поможет. Башкарёв закатывает глаза, матерным словом объясняя своё мнение на этот счёт. — Коробки сначала принесите, потом распакуем. Штрихкод видишь? Вот его считывай. Коробок в соседнем помещении оказывается неприлично много. Продолговатую и самую тяжёлую Артёму и Саве приходится подхватить с двух сторон. — Это я как-то раз к нему пришёл, чтобы пот***, а он — давай, говорит, инвентаризацию устроим — сделаешь мне приятно, — пыхтит Тёма, обнимаясь с коробкой. Сава смеётся. — Зря ты так радуешься — ты реально здесь теперь в рабстве. — Да без проблем! Поставь здесь. У меня сейчас руки отвалятся. — Качаться надо, а не на гитарах играть, — ухмыляется Тёма. Следующие полчаса Сава прыгает от коробки к коробке, считывая штрихкоды под аккомпанемент: «Дальше!», выкрикиваемый Артёмом за кассой. Он впопыхах сообщает Эрику, что задержится, но тот на сообщение не реагирует. Помимо инвентаризации, Дэни просит поправить бижутерию на витринах, а после и сесть за кассу. Редкие посетители заходят. Сава встречает их встревоженным взглядом, но на него не обращают внимания, и он по камерам наблюдает, куда и зачем в магазин приходят люди. Тем временем из-под приоткрытой двери подсобки доносится запах свежесваренного кофе. Когда редкие клиенты уходят, Сава оборачивается, мельком заглядывая в каморку, переживая, что парни задерживаются там долго. Он замечает, что рыжий стоит, упираясь спиной в стол, а Дэни обнимает его и целует. Руки Башкарёва жадно сжимают его ягодицы, а выражение на лице у него такое, что сразу видно — он получает удовольствие от одного лишь поцелуя. Сава ухмыляется, отворачиваясь к своему блокноту с заметками. Чертит в нём линии, думая об Эрике и о том, как целуются они. Сам он, как и Дэни, скорее тянется к рукам и шее, а Цимерман… В памяти всплывает вкус его губ, токсичный запах краски, гудрона и дурманящее сладковатое дыхание. Эрик тогда сжимал его ягодицы — живот моментально отзывается на это воспоминание приятным спазмом, будто тело само даёт знать, что желает это повторить… Лишь бы они оказались вновь вместе.***
Дверь позади хлопает с приятным щелчком. — Я дома! — объявляет Сава, придерживая позади гитару рукой. Вечер опускается на землю быстро — время тянется к пяти. Гадая, куда делась мама, Емельянов взбирается по ступеням лестницы. Оставляет гитару, которую назвал «Тринити», в своей комнате и быстро скидывает одежду, вытаскивая из шкафа домашние бриджи с большими карманами и заношенную белую футболку с бордовым воротником и рукавами. Разлохматив волосы руками, он выходит из комнаты и коротко стучит в дверь напротив. Дверь сама приоткрывается, как в зловещем фильме. Вид Эрика настораживает — он лежит на столе, уткнувшись лицом в страницы тетради, спина сгорблена, рука безвольно болтается сбоку. Да — вот что делают эти изверги-репетиторы с подростками. Три раза подряд с разными людьми — для Эрика слишком жестоко. Сава посмеивается, закрывая дверь. — Тяжёлый день? — А-а… — доносится из-под вороха серебристых прядей. Саве не терпится поделиться новостью о гитаре, но он качает головой, решая подождать. Проходит в комнату и включает с пульта телевизор, а после копается в коробке с картриджами Sega в поисках любимой игры. — Ненавижу эти сраные экзамены! Ненавижу этих сраных учителей! — орёт внезапно Эрик со своего места и тут же ныряет обратно носом в тетрадь, бормочет что-то невнятное. — Куда планируешь поступать? — подначивает Сава с улыбкой, зная, что эта тема его бесит. В ответ ожидаемая тишина. Сава вставляет картридж в приставку. Начинается игра. — С твоими знаниями истории и обществознания тебе самое место в юриспруденции, как хочет папа… Тишина. Хриплый и весёлый голос продолжает: — Спорим, он подарит тебе машину на поступление? А если ты не поступишь, тебя отправят в военное училище, где ты будешь ходить строевую и брить голову под ноль. О-о-о, представляю тебя с зубной щёткой в руках, когда ты будешь ей драить сор… Эрик стоит уже позади и нависает над Савой. Мальчишка закусывает губу, сдерживая смех. Победа! Цимерман агрессивно лохматит его волосы, приговаривая надсадно: — Как же ты бесишь! Емельянов злорадно хохочет, скидывает его руки и в шутку толкает. Эрик падает на кровать и смотрит на потолок как на нечто неизбежное. — Ты ведь не понимаешь, как мне хреново. — Он говорит все мысли, что приходят в голову: — Конечно, у тебя-то нет проблем с оценками! А я вынужден прогибаться под каждым, чтобы поставили пять. Не будет хорошего табеля — не будет хорошей жизни. Да на хер мне такая жизнь? Меня кто-нибудь спрашивал, чего я хочу? Он приподнимает голову, глядя на то, как Сава стойко его игнорирует, нажимая кнопки геймпада — Соник прыгает от одной платформы к другой. — А чего ты хочешь? — вздыхает Сава, — тебе предлагают опубликовать твою демку. Замечу, — единственную демку, Эрик, но ты не хочешь. — Я же говорил, что это для тебя! — возмущается Цимерман. — Тогда моё желание здесь — закон, — оборачивается Сава — в его взгляде столько решимости, — я хочу, чтобы ты её опубликовал, ясно? — он отворачивается к телевизору, замечая, — меня сделает счастливым… — Что твою песню услышат все? — …что твою песню услышат все. Цимерман вздыхает и говорит то, что сам не хочет признавать: — Я боюсь, что это никому не понравится… Сава с возмущением оглядывается и кричит — его голос срывается на фальцет: — Как?! Да у меня до сих пор дыхание перехватывает, когда я включаю трек! Это не песня Duran Duran — это твоя песня! Твой голос! — если он меня так пробирает, то как ты смеешь ещё сомневаться в себе?! В том, что ты не зацепишь других?! Эрик — ты потрясающий… За время тирады мальчишка полосовал руками воздух и обводил взглядом комнату, но стоит ему встретиться глазами со взглядом Эрика, который притаил дыхание, будто боится вспугнуть волшебство, как Сава смущается, пониже опуская голову. Он отворачивается — его руки дрожат от эмоций. Пальцы упорно жмут кнопки — старый пластик скрипит от напора. Сава едва шевелит локтями. Не смотрит на брата, а тот чувствует себя чашей, полной любви. От тишины Емельянову неловко. Он хочет обернуться, но его щёки пылают. Покусывая губу, он проходит уровень за уровнем, как вдруг осязает тепло Эрика. Цимерман обнимает его, утыкаясь носом в то нежное место между плечом и шеей, рука обхватывает запястье, запирая Саву в кольцо. «Спасибо», — говорит это объятие, — «Твои слова приободрили меня». Сава чуть поводит плечами, словно отвечая: «Всегда пожалуйста». Они сидят вместе. На губах Емельянова расцветает улыбка, глаза непрерывно следят за игрой. Эрик дышит им, грудь равномерно вздымается, а сердце бьётся, разгоняя тепло. Почему его запах терпкий? — это запах оранжевых сосен, что стремятся в голубое небо. Запах донельзя привычный и родной, такой запах, который подходит только ему. Эрик целует его шею, пробуя на кончике языка соль кожи. Всего лишь лёгкий поцелуй. Синий ёжик прыгает и закручивается в шар, одолевая тройную спираль, собирая золотые колечки. Эрик прикрывает глаза, целуя его снова, отбрасывая с плеча тёмные прядки. Всего лишь поцелуй, от которого бегут по спине мурашки… Ёжик теряет драгоценные колечки, натыкаясь на врага. — Я из-за тебя проиграю, — замечает взволнованно Сава. Хмурится, вновь зажимая кнопки, — летит по бесконечной полосе синий шарик. Эрик напрягается всем телом, но Сава в его руках мягкий, словно пушистый птенец. Губы вновь касаются его кожи — чуть выше по мышечной впадинке шеи, чуть выше — у линии челюсти и выше — у самой мочки уха, к его щеке — детской и нежной. По лицу вдруг пробегает разряд тока. Щекотно и приятно — Сава смеётся, едва контролируя игровой процесс. Кусает губу, продолжая во что бы то ни стало играть. Пока Эрик продолжает его целовать… Он зарывается носом в бархат тяжёлых волос. Рука скользит по груди, медленно спускаясь ниже… Игра продолжается — теперь Соник выступает один против злого Эггмана. Ещё немного и близок финал. Сава вздрагивает, когда проворные пальцы проникают за край футболки и касаются его кожи. Всего лишь прикосновение, но во рту резко сохнет. Мышцы живота напрягаются, точно натягиваются гитарные струны. Игра должна во что бы то ни стало продолжаться. Но вот к первой присоединяется другая рука. Мягкое скольжение по горячей коже, и тело мгновенно отзывается ударом — вибрацией, что жалит и возбуждает. Игра? Разве это уже не серьёзно? Сава раскрывает губы, делая вдох, пальцы замирают на кнопках, и с очередным ласковым движением тёплых ладоней, и с новым поцелуем к его щеке, с губ невольно срывается голос, едва слышный на связках, словно чужой. Всё меняется резко. Дыхание Эрика вдруг оказывается частым и громким; его руки вольно двигаются под футболкой, стремятся чувствовать каждый сантиметр кожи — эти руки несут с собой трепет и боль. Ощутив его сладкое дыхание, Сава роняет из рук геймпад, едва осознаёт, что сам дышит будто при лихорадке, что его губы похолодели, а лицо онемело, потому что вся кровь спустилась ниже. Он наклоняет голову, не то пытаясь отстраниться, не то подставляясь больше — Эрик касается его губами и влажным кончиком языка. На экране высвечивается заставка… С новым вздохом Сава ложится на спину — его грудь вздымается выше, в глазах застывает дымка дурмана, веки полуприкрыты, на раскрытые алые губы налипла крохотная тёмная прядь. Эрик нависает над ним — его жгучие карие глаза полны голода, щёки зарделись, а с губ срываются шумные выдохи… «GAME OVER». Медленно взгляд Савы скользит ниже по белой футболке, и ниже — к его бриджам, замечая, как натянулась плотная джинсовая ткань сбоку от ширинки. Невольно он сглатывает. Эрик приподнимается и ловким движением стягивает за шиворот футболку — она падает рядом, сохраняя остатки тепла. Сердце Савы в панике бьётся. Да, — они не раз раздевались друг перед другом, но сейчас всё иначе. Сейчас он видит его по-другому и смущается собственных мыслей, не понимая, как мог смотреть на него спокойно раньше, ведь этой молочной кожи хочется коснуться рукой. Пальцы вздрагивают, но запястья точно магнитом прибило к полу… Эрик смущается больше — он избегает взгляда Савы, пока пальцы настойчиво задирают его футболку выше, обнажая плоский живот и красивую пупочную ямку. Да, он видел его без одежды, но сейчас будто бы открывает его снова. Хочется сделать это спокойно, но рука срывается, задирая ткань до самой груди. С губ срывается рваный выдох, когда Эрик замечает нежный бледный сосок и плавные изгибы рёберных дуг. Он рассматривает его любопытно, а руки настойчивее тянут ткань выше, заставляя Саву приподняться, — он послушно выполняет безмолвную просьбу. Его футболка падает в сторону к красному пуфику, на котором остались чипсы и недочитанный комикс… Эрик касается рукой его живота. Сава вздрагивает. Он чувствует себя странно — рука легко скользит выше, оглаживая его кожу нежно, но это движение пробирает до дрожи. Он закрывает глаза, отворачивая голову, будто бы сопротивляется, будто бы боится. Эрик нависает над ним — медальон-медиатор целит в самое сердце. Он целует его в щеку, и Сава шумно выдыхает, потому что кожа под мягкими губами пылает. Эти нежные губы — влажные бабочки — порхают на щеке, опускаясь ниже, оседая на гладкой косточке ключицы; ниже — целуя бархатную кожу груди, которая отзывается всполохами мурашек; ниже — в месте солнечного сплетения, ниже… Сава вздыхает, распахивая глаза. Стоило Эрику лишь коснуться его живота — он почувствовал слабость, и боль, и нетерпение — столь противоречивые чувства все разом. Он закрывает свои эмоции руками. Эрик целует его снова, и губы дрожат на шумном выдохе, просят робко: — Не надо. — Почему? — спрашивает из тьмы голос брата. Этот вопрос звучит так естественно и невинно, будто бы он не понимает пример по алгебре… Почему? — потому что это сводит с ума. Новый поцелуй, полный нежности ложится чуть выше пупка в место, где бьётся артерия — жизнь. Сава роняет слабый стон, пытаясь от влажных губ отстраниться. Невыносимо приятно. Он хочет это прекратить и хочет продолжить. Тишина вдруг окружает. Не понимая, что происходит, Сава открывает глаза. Эрик сидит на его коленях и с тёплой улыбкой смотрит вниз… Щёки Савы горят от стыда. — Прости, — шепчет Эрик. Что-то внутри мальчишки на мгновение отзывается болью — неужели он остановится на этом и сейчас прекратит? Но пальцы Эрика вдруг хватают пояс его бриджей и спускают их ниже… Ощутив холод пространства Саве неловко и стыдно, он прячет в ладонях лицо. Всё случилось быстро. Он даже не понимает, чего теперь боится больше — своего возбуждения или того, что Эрик его видит? — Сава, — нежно зовёт родной голос. Эрик жадно разглядывает его налитый возбуждением пенис — небольшая алая головка прячется под тончайшей интимной кожей; он ничуть не уступает ему в размерах. На губах застывает смущённая и глупая улыбка — Сава такой уязвимый и возбуждённый перед ним. На гладком лобке ни единого изъяна, к нему невыносимо хочется прикоснуться… Но как это сделать, когда он дрожит и прячется? — Сава, — шепчет Эрик, настойчиво отнимает его руку и тянет за запястье к себе, подбираясь сам выше. Рука касается напряжённой джинсовой ткани. Глаза распахиваются в удивлении, ладонь будто сама естественно ложится на пах. Твёрдый! Пальцы цепляются за ткань, осознавая его форму через плотные джинсы. Сава гладит его спешно от замка ширинки в бок по карману… Пальцы Эрика, закалённые струнами, прерывают его — касаются железной пуговки, и та поддаётся легко — ширинка расходится. Сава с восхищением и ужасом наблюдает, как эти пальцы стаскивают за пояс вниз одежду с бельём… Шире раскрываются его губы, когда он замечает, как с раскрасневшейся большой головки стекает вязкая прозрачная слеза — в своём возбуждении Эрик обилен, он влажный и сексуальный… В этот момент Саву посещает дикое животное чувство. Пальцы робко касаются нежной кожи, обхватывают, сжимают туже, рука движется вверх, собирая влагу. С губ Эрика срывается слабый стон. Сава вздрагивает, когда горячая крепкая ладонь касается его тоже… Он сидит рядом с ним на коленях, больше не испытывая страх или неловкость — волна приятных ощущений до мурашек пробирает от движений ладони Эрика. Сава вторит этим движениям своей рукой. Губы находят друг друга в мокром поцелуе, который прерывается сладким дыханием и стонами. Кожа к коже, к животу — горячо и близко, в неловкой позе, опираясь на бортик кровати. Они предаются беспамятству, ощущая лишь движения рук, их давление, похолодевшие влажные губы и горячие языки. Сердца рвутся в унисон из груди. Переключаясь на шею, Эрик выдыхает на самое ухо сладкое: — Возьми… Сава вздыхает — его нежный голос сводит с ума. Тёплое дыхание манит. Он двигает рукой быстрее, жёстче, надеясь, что ему это нравится… Эрик чувствует развязку, хочет и целует его, касаясь губами плеча, щеки, шеи, прерываясь на рваные стоны. Вновь шепчет молебное: — Возьми… Сава закрывает глаза, не в состоянии контролировать силы. Его нежный голос — такой приятный, интимный. Любимый… В груди вдруг что-то разрывается на осколки. Сава остро ощущает, как подступает к пику — ещё немного, осталось совсем чуть-чуть… — Эрик! Он вскидывает голову, разверзаясь стонами. И Эрик видит его лицо в этом моменте: яркий румянец на щеках, алые губы раскрыты. Сава стонет громко и хрипло, пока яркая вспышка уносит его разум в сладкой эйфории. Он сникает, касаясь влажным лбом плеча Эрика, рвано дышит, ощущая горячие капли, что мгновенно холодеют, стекая по груди. Он в этом сладком моменте совсем забыл о руке. Эрик настойчиво обхватывает его ладонь своей, двигает ей, целует жадно, упиваясь мягкостью губ. Да — ещё немного… Дышит надсадно, чувствуя его запах… Быстрее — ведь осталось совсем чуть-чуть… Отрываясь от его губ, просит в них сладко: — Ещё… Сава. И Сава целует его жгуче, раскрепощённо, думая только об одном: «Хочу…». Эрик вдруг отстраняется — стонет мягко и нежно; дрожат его ресницы, скулы зарделись — он соблазнительный в этом мгновении. Сава целует его похолодевшие губы, собирая в слабых движениях руки обильное семя. Влажные и грязные, они лежат на полу. Сава обнимает его, скользя меж ног по животу, целует, не способный остановиться. Ведь так хорошо на его груди. Возбуждение не отпускает. Он хочет его, и это созревшее желание невозможно утолить — оно причиняет боль. Руки Эрика бродят по влажной спине Савы. Разум теряет остатки кайфа, — тот будто спускается вниз к ногам холодом, слабостью. Он переворачивает его в объятиях, укладывая на лопатки, отрывается от нежных губ, давая им отдышаться. Замечает его взгляд — зрачки напротив ширятся от любви. Затем вдруг веки дрожат и смыкаются. Сава шепчет ранимо: — Эрик, я… Такой нежный… Он гладит его спину, утешая. Целует в плечо и шепчет вместо него мягкое: — Ich liebe Dich, Ich liebe…