Say Say Say

Тишина на кухне стоит тяжёлая, прерываемая лишь стуком ложек о тарелки. Оксана с тревогой смотрит на ребят. Её мальчики на удивление тихо себя ведут. В воздухе витает напряжение, объяснить которое никто не в силах. Сава сидит, ссутулив плечи, прячется за завесой волос; Эрик подобен брату и на него не смотрит. Его брови и губы немного вздрагивают, пока он размешивает суп, будто бы собирается что-то сказать, но открывает рот лишь для того, чтобы поднести ложку к губам. Прервать гнетущую тишину решает мама: — Эрик, завтра папа отвезёт тебя в больницу. Постарайся не задерживаться в городе. Надеюсь, снимок будет хороший. Как ты себя чувствуешь? Через паузу Эрик отвечает: — Нормально. Его голос оседает на связках. В этот момент Сава теряет терпение: — Я не голоден. Не успеет Оксана ответить, как он срывается с места и бежит по ступеням лестницы. Сердце Эрика прыгает в усиленном темпе. Он поднимается следом, сообщая робкое: — Я тоже. Оксана вздыхает, глядя на переполненные тарелки. В очередной раз оправдывает поведение детей переходным возрастом и расстраивается, надеясь, что Георгий скоро приедет. В своей комнате Сава бросается к столу, но слишком нервный, чтобы сидеть, уходит к окну. Его сердце бьётся в панике, дыхание срывается на судорожный хрип. Он трогает губы дрожащими пальцами, а после порывом возвращается к двери — к нему, только к нему сейчас он хочет идти! Но стоит двери открыться, Сава не успевает сделать шаг — на пороге стоит Эрик, его глаза блестят, а на щеках вновь проступает румянец. Мгновение — и они цепляются друг за друга, как сцепились бы утопающие в толще воды. Губы сливаются в поцелуе, пальцы впиваются в плечи и спину. Эрик едва вспоминает о двери, его рука тянется к ручке — находит её не сразу. Приходится отвернуться, захлопнуть дверь, провернуть замок, чтобы вновь прижаться к его губам своими. Думая о его нежности, о сладости, он с силой задирает на пояснице Савы футболку, как и руки мальчишки дрожат и торопятся, подхватывая его футболку тоже. И лишь сдёрнув с себя одежду и прижавшись друг к другу, они оба облегчённо вздыхают; дрожат, не понимая, чего требуют их тела дальше. Оказавшись на кровати, Эрик тянется к поясу Савы, пока пальцы мальчишки цепляются за его ширинку. Снимать штаны на этот раз оказывается невыносимо неловко — невыносимо от того, что Сава в это время раздевается сам, что приходится чуть ли не прыгать на кровати, чтобы стащить дурацкую одежду. Но стоит только бросить треклятые бриджи на пол, как он прижимается всем телом к нему и здесь — в его объятиях — берёт дыхание ровное, углубляя поцелуй, сосредотачиваясь на ответных движениях его языка и собственных руках, что бродят по нежной коже. Всё вдруг становится слишком серьёзным, слишком реальным, взрослым — это пугает. Эрик отстраняется от его губ со звонким чмоком, заглядывает в глаза, желая в них убедиться, что Сава всё понимает и ждёт того, что готов дать сам. — Всё в порядке? — спрашивает робкий, осевший голос. Чёрные брови хмурятся, а глаза с тревогой рассматривают заалевшие губы и щёки напротив, большой палец оглаживает любимые веснушки. Сава кивает. Это пугает. Это пугает, потому что Эрик не понимает, как остановиться. Он целует его шею, прижимается к животу, давит, создавая движение, чувствуя под собой ответное возбуждение, и выдыхает горячо, утыкаясь носом в нежную ключицу. Ворота за окном резко хлопают — мальчишки вздрагивают. Эрик приподнимается и рывком задёргивает штору, зная, что окно Савы выходит на задний двор, но оставлять открытым его всё равно не рискует. Хочется спрятаться вместе с ним, чтобы никто не увидел их и не сгорел от стыда, потому что ему стыдиться больше нечего. Он падает обратно, сжимая Саву в объятиях, но тот словно стал каменным. Эрик целует его, вновь заглядывая в лицо. Но мальчишка опустил ресницы, а щёки его стали донельзя красными — он хмурится, поджав губы, точно провинился в чём-то. Эрик вдруг осознаёт, что Сава руками тянется прикрыться, что он обмяк под ним и больше не твёрдый. Понимая его неловкость, улыбается: — Эй? — Прости, — выдавливает Сава, пряча лицо, вызывая своей невинностью счастливый смех. — Всё в порядке, — заверяет Эрик, целуя его сжатые на лице пальцы, будто пытается сквозь них пробиться к губам. Он испугался, и бояться есть чего — ведь родители дома. Эрик падает на спину, осознавая, что вести себя стоит осторожнее. Но долго без объятий жить не может и загребает Саву к себе, обнимая его неловко, пока мальчишка не разворачивается к нему. Эрик оглаживает его волосы и спину, целуя в лоб. Пальцы Савы вдруг робко проскальзывают по его плечу — ведут плавную линию ниже, оказываются на бедре, затем резко срывают вниз по косточке таза и вот уже сжимают его пенис в кольце — давят туго и двигаются. Охнув, Эрик находит его губы, впивается в их мякоть, как в самый сочный плод, и позволяет рукам желанную прихоть — ладонь ложится на его ягодицу, пальцы сжимают под собой кожу жадно, ощущая её упругость, расслабляются, гладят, осязая под собой ворох мурашек. Сава отстраняется от губ и гулко дышит. Эрик обхватывает его пенис тоже — он чувствует, как тот пульсирует и возбуждается в руке. И пусть им неловко в такой позе, где они сталкиваются друг с другом лбами, он не желает испытывать сладость в одиночку. Он подавляет свои стоны, хотя безумно хочется кричать. Но Сава тихий рядом с ним — дрожит лишь одно его дыхание. Мальчишка хмурится, борясь с собственным желанием и стыдом. Он хочет, чтобы Эрик коснулся его ниже — меж ягодиц, не понимая, как объяснить это ему — сказать или направить? А вдруг это оттолкнёт его? Вдруг это уже будет слишком? Он так не может, поэтому робко губы просят: — Эрик… поцелуй меня. Голос его в это мгновение звучит совсем как девичий. Эрик будто ждал этого — он укладывает Саву на лопатки, налегает сверху и целует его затяжно, обхватывая лицо руками, чуть поводя губами и проникая языком к нему глубже. Сава упивается этим поцелуем — его руки оглаживают влажную спину Эрика, пальцы чертят на ней линии, и вновь рука касается его возбуждённого члена, собирая ладошкой смазку на головке, растягивая её крупицы по всей длине ствола, заставляя его простонать мучительно-гортанно. И более он не желает отпускать его в этой сладкой пытке — рука двигается быстро и чётко. Сава снисходительно прекращает поцелуй, потому как Эрик стонет нестерпимо в его губы. Его глаза закрыты, руки впились и смяли плед под собой — он обаятелен в этом мгновении. Сава улыбается, щурится лукаво, разглядывая его лицо, когда оно расслабленно от удовольствия. Он набирается смелости и шепчет, зная, как эта фраза повлияет; зная, что это развратно и приятно слышать: — Я хочу, чтобы ты… кончил на меня. По лицу Эрика пробегают мурашки, он открывает глаза — и глаза эти будто бы не видят, застланные дымкой блаженства. Он опускается, вновь целует любимые губы, чувствуя, что уже всё… На пике изливается на грудь и живот Савы; с губ срываются донельзя чувственные стоны, от которых ему стыдно; белое семя не столь обильно, как прежде, но заливает аккуратную пупочную ямку полностью. Кончать второй раз — неприятно и больно. Вспышка оргазма короче, а последствия острее и саднят дольше. Эрик валится набок, восстанавливая дыхание, тянется к Саве, полагая, что тот требует удовлетворить себя тоже, но Емельянов отстраняет его руку, чем только огорчает. Эрик хочет, чтобы они во всём были вместе — всегда. Мальчишка зарывается пальцами в чёлку, объясняет: — Я не смогу снова. — Почему? — удивляется Эрик. Сава переводит на него возмущённый взгляд: — Пара часов только прошло, — хрипит он. — Но я же смог. Сава щурится: — Но ты-то конь. — Ах ты!.. Эрик подскакивает и барахтается, накидываясь на его руки. Емельянов со смешком его толкает от себя, продолжая издеваться: — Жеребец. Цимерман тем временем неаккуратно через него перелезает, но вместо пола шагает на край поехавшего пледа и падает на пол с оглушительным грохотом, от которого Сава подскакивает и таращится, как и сам Эрик, замерев в неловкой позе, прислушивается, различая под собой ходьбу отца в кабинете, которая вскоре смолкает, и он облегчённо вздыхает. Сава падает вновь на подушку, надеясь, что никому из родителей не придёт в голову пожелать им спокойной ночи перед сном — он вряд ли сможет объяснить, что делают они вместе голышом. — Салфетки в столе… Эрик дёргает ручку ящика, но тот не поддаётся. — Ключ в пенале, — чуть громче замечает Сава. Цимерман выуживает ключик и открывает им замок, а после разглядывает содержимое ящика, пока Сава разглядывает его полностью обнажённого в паре шагов от себя — зрелище это захватывает и волнует. Эрик поднимает упитанную пачку влажных салфеток, тянет её Саве — тот принимается за дело, с важным видом стирая с себя дорожку семени. Тем временем Эрик держит в руках мягкий томик манги, на обложке которой двое парней — один обнимает другого. Всего комикса три — каждый об одном и том же. Вскинув брови, Цимерман кладёт неприличную мангу обратно. Но вот взгляд его цепляется за фото. Эрик подхватывает первую фотку, не веря глазам — на ней он сам. Распечатана она вручную на цветном принтере — это одна из его аватарок VK, где он опирается на кирпичную кладку стены — его тогда фотографировала Алина на крыше. Получилось неплохо, но что это фото делает здесь — в столе Савы, да ещё и распечатанная на обычной бумаге? Лист согнут пополам, обклеен заботливо скотчем, чтобы не повредить чернила. Эрик смотрит оборот этого рукоделия и находит своё имя, выведенное красивым почерком перьевой ручки. Сава сидит на кровати, делая вид, что увлечённо занят салфетками, а сам прячет розовые щёки за волосами, тая надежду, что Эрик ни о чём не будет спрашивать. Но судя по тому, как поражённо он разглядывает фото, — вопросы точно будут. Следующая фотография ещё больше удивляет — она вытянута из семейного альбома. Эрик смотрит на себя двухлетней давности — тогда он был не старше Савы сейчас, но, в отличие от него, не кажется себе взрослым. Своё тело он живо отмечает нескладным: локтевой сгиб острее, чем следует; плечи будто бы уже — чёрная футболка висит на них балахоном, да и узкие джинсы не делают его круче, скорее напоминают о той ужасной худобе, когда он за один год вдруг вытянулся как стручок фасоли. Эрик прекрасно помнит, как и где было сделано это фото. Он смотрит в камеру, поза кажется небрежной: рука убрана в карман джинсов, на ней напульсник в чёрно-белую клетку — популярная вещица в то время, на лице застыла непонятная гримаса. Со стороны кажется, что он улыбается, натянув краешком губ ухмылку, но на деле весело тогда ему не было. В то лето отец взял его в Германию, чтобы развеять боль утраты — мамы не было уже два года, но он не мог справиться с этим до сих пор. То лето в Кёльне должно было его взбодрить, а на деле жара раскаляла город, и Эрику вовсе не хотелось никуда ходить, но Жанна — супруга дяди, очень уж любила долгие прогулки. Вот и на этом фото он стоит перед фонтаном, где мраморные статуи возносят руки к небу и из центра их необъятных тел бьёт столп воды. Он не хотел фотографироваться здесь — он мечтал в этот фонтан окунуться. Волосы у него тогда были короткие, взъерошенные и абсолютно чёрные. И из-за жгучего контраста этих волос с белым мрамором позади, его карие глаза, обрамлённые чёрными ресницами, кажутся на фото будто подведёнными подводкой. Кожа от палящего солнца за несколько дней обрела оттенок яркий и бронзовый — никогда прежде он не загорал так сильно, и на фотокарточке выглядит мулатом. С удивлением Цимерман понимает, что делает в ящике именно это фото — хоть он и придирается к себе, однако остаётся симпатичным с родным цветом волос. Невольно он касается своих отросших корней пальцами. Он решил красить волосы по той простой причине, что любил носить косую челку, но вернувшись домой все вокруг начали находить в нём сходство с солистом группы Tokio Hotel. Эрика это бесило — он желал быть индивидуальным. Последней каплей стали шутки Серого и Белки. Однако прежде чем покраситься, целый год приходилось терпеть мнение отца — он и так не одобрял у сына наличие серьги в ухе. Парень усмехается — только когда он начал творить всё, что ему вздумается и бесить всех, он нашёл своё отдохновение и выбрался из гроба, в крышку которого попеременно родственники заботливо вколачивали гвозди своими советами и наставлениями о жизни. С улыбкой он кладёт фотографии обратно в сокровищницу Савы, желая больше не трогать волосы краской, ведь с родным цветом волос он и его сводный по прихоти судьбы брат станут ещё более друг на друга похожи. Они будут похожи, они будут казаться родными — тем слаще Эрику будет улыбаться на любую фразу об их схожести, поскольку за пределами чужих глаз, они будут вести себя вовсе не по-братски, и эта пакостная мысль возбуждает. Он спрашивает: — Давно у тебя эти фото? Сава бросает на него взгляд-молнию и, отворачиваясь, подтверждает: — Давно. Он собирает на прикроватной тумбочке салфетки в аккуратную кучку, решая выбросить их утром. Эрик закрывает ящик, разворачивается, опираясь на край стола ягодицами, и щиплет переносицу в смущении, не замечая, как Сава жадно им любуется и снова возбуждается, уже сомневаясь в том, что знает свой организм предельно точно. Цимерман вдруг замечает у шкафа чехол с гитарой и, вскинув брови, глядит на брата, намекая, что раньше искренне не замечал этот предмет. Мальчишка усмехается, бежит к инструменту, радуясь возможности похвастаться. — Ты её у Дэна взял? — удивляется Эрик, Сава тем временем расстёгивает чехол и достает гитару. — Да. Он накидывает ремень на плечо, руки сами собой ложатся на струны. Сава разворачивается, но вместо ожидаемой реакции: «Вау! Клёвая гитара!», видит, как Цимерман горит от восторга, закрывая ладошками нос — готовый лопнуть от чувств. Сава вдруг понимает, что дело вовсе не в гитаре — а в том, что он стоит совершенно обнажённый с этой самой гитарой, которая прикрывает его пах. Эрик эту догадку мигом подтверждает: — Я должен это сфоткать! — он хватает телефон, Сава чуть ли не кричит: — Нет! Ты спятил?! Но ничто не может его остановить — Цимерман со смешками делает фото, пока мальчишка изворачивается. Многие кадры размазываются, но один получается удачно, правда, Сава опустил здесь голову, и его лицо скрывает пелена из тёмных прядей. — Не смей! — шипит Сава, поворачиваясь к нему спиной и тут же вскидывает голову, страдая и смеясь, — ну, конечно, ведь теперь в объективе его зад! — Я тебя ненавижу! — проклинает он, пряча пылающее лицо в руках. — Ich verehre Dich! Щёлкает блокировка телефона, Сава оборачивается с потрясающей улыбкой на губах. Эрик мигом жалеет, что не успел сделать ещё один кадр, пока он стоит так, отняв руки от лица, а гитара болтается где-то сбоку. Он счастливо вздыхает, глядя на него, но Сава хмурится и жалостливо просит: — Да хватит уже! И Эрик, собравшийся делать новые фото, так и быть, убирает телефон подальше. — Скажи, что она клёвая, — хрипит Сава, отдышавшись, вновь вставая в стойку гитариста, смущая Эрика, который прячет смех в ладошках и кивает, чтобы не обидеть брата. — Терпеть тебя не могу! — возмущается Емельянов, закатывая глаза. Всё-таки демонстрация инструмента вышла неудачной, по его мнению, и самой лучшей в мире, по мнению Эрика. Стыдясь, Сава отставляет гитару и мигом бросается к кровати — под одеялом прячет свою наготу. Эрик лезет под одеяло к нему, хочет обниматься, спрашивает с улыбкой: — Я тебя обидел? — Гад, — подтверждает пунцовый брат, но мигом разворачивается в его объятия, цепляя пальцами цепочку с медиатором. — На что ты её выменял? — поражается Эрик. — Устроился на работу, — поражает Сава. — К Дэну?! Сава вкратце объясняет события дня, но Эрик не счастлив: — Чёрт! А как же репетиции? — Я буду успевать. — А уроки? — С этим точно нет проблем. — А я?! — возмущается в конец Эрик, и с языка само слетает недовольное: — Ты будешь уделять мне меньше времени! Сава хихикает в его плечо, затем вскидывается и, заглядывая в глаза, лукаво произносит: — Днём да, но ночью… Я могу приходить к тебе… По спине Эрика ползут приятные мурашки, Сава водит по его груди пальцем, завершая мысль: — …или ты ко мне. Цимерман хватает его руку, притягивает к себе, обнимает и целует. Поцелуй этот прерывистый из-за неудобной позы — он мигом это исправляет: переворачивается на спину, скидывая на пол подушку, и тянет Саву на себя, заставляя налечь сверху, и окружённый завесою его волос, и пробуя вкус его губ, снова и снова находит себя самым счастливым. Тишину прерывают звуки поцелуев, шорох и скольжение ног о простынь. Сава вдруг отрывается от Эрика, смотрит с азартом и подскакивает, стряхивая одеяло, садится на его бёдрах, рассматривая распростёртого под собой, и, уткнувшись одной рукой в его грудь, другой трогает себя, надрачивая пенис. Цимерман вспыхивает — смущается, тянется к нему, но Сава прихотливо хлопает его ладонь. Эрик подавляет желание закрыть руками пылающее лицо, он понимает, что Сава хочет видеть его именно таким — смущённым, ведь тот смотрит так жгуче-страстно с лукавой ухмылкой на губах, подобной лишь дьяволу, что искушает смертных. В своих чувственных ощущениях Сава не стонет — лишь дышит часто, раскрывая манящие губы. Эрик сглатывает от этой пытки, желая его поцеловать. Сава точно чувствует эту безмолвную просьбу, потому что наклоняется, целует его лишь губами нежно; гулко дышит, готовый уже сдаться, но сосредотачивается на тёплых ладонях, что массируют его ягодицы и, наконец, ощущает великолепное плато-предчувствие оргазма. Он касается зубами губ Эрика, прикусывая их мягко, тянет его руку к себе, чтобы тот заканчивал. Наконец в его ладони ощущает болезненно и остро горячую вспышку, что дарит облегчение, и извергается на его грудь с протяжным стоном, разбиваясь на осколки. Сава судорожно дышит, роняя голову на плечо Эрика. Как хорошо. Так хорошо не бывало раньше — с ним рядом всё усилено в стократ. Цимерман находит его губы, но мальчишка под приступом эйфории отвечает на поцелуй неохотно, сваливаясь на бок. Эрик со счастливым смешком вновь тянется к салфеткам, чтобы очистить себя — семя брата коснулось даже его ключицы… — А говорил, что не сможешь, — злорадствует он. Сава, слишком вялый, восстанавливает дыхание и просит только, уткнувшись в простынь: — Давай спать? Эрик находит свой телефон и, глядя на часы, замечает: — Ну да, пора… Тебе ведь завтра в школу? Сава округляет глаза и вскидывает голову: — Блядь!

***

Телефон загорается и вибрирует, издавая трель колокольчиков. Сава чутко реагирует на свой будильник, но дотянуться до него не может — нужно сперва спихнуть с груди Эрика, который вместо того, чтобы поддаться, лишь больше закидывает на него свою ногу. В конце концов, мальчишка кое-как выбирается, хватает телефон и, вырубив будильник, просит: — Иди к себе. Цимерман отворачивается, но остаётся лежать на месте. Тогда Сава щиплет его — с ворчанием парень раскрывает глаза. — Эрик… Закрывая лицо руками от света, Цимерман сползает с покатого края и валится на пол. Дорога до своей комнаты кажется ему пыткой. Саве искренне жаль будить его в такую рань, но иначе нельзя — каникулы кончились, пора учиться, да и у Оксаны есть дурная привычка по утрам сыновей будить. Поборов дверь, Эрик оставляет её нараспашку, и Сава видит, как он, ворвавшись в свою комнату, с размаха падает в кровать, подминая под собой подушку. Емельянов встаёт с тяжёлой головой, соображая, что ему надеть — пижаму или школьную форму? Это утро он встречает хмурыми бровями и запоздало припоминает, что не приготовил вещи.

***

В школе он искренне хочет проспать все уроки, но с первым же звонком его вызывают к доске. Сава с неприбранными волосами, с расстёгнутым воротом рубашки выглядит, как и положено, — сонным и уставшим, и от того ещё больше завораживает девчонок. Он чертит на доске пример и в середине уравнения вдруг понимает, что забыл — забыл всё на свете, а главное то, что сейчас делает. Он хмурится, зависнув у доски, затем оглядывается в класс; замечает, как девушки жадно на него смотрят, но не обращает на них внимание в поисках знакомой светлой макушки Егора, который по волшебному наитию всё понимает и выставляет над головой тетрадный лист с «Х²» — это Саву спасает от неуда. В столовой он благодарит его купленной пиццей. — Не выспался? — утверждает своим вопросом Третьяков. — Мг-м, — стонет Сава, хлебая минералку. — Ты что, бухал? — улыбается Егор. — Нет… отжимался… всю ночь, — кисло отвечает Емельянов. Уснуть с абсолютно обнажённым Эриком под боком оказалось непросто — они долго ворочались на постели, обнимались, целовались, сбивая раз за разом сонливость. И когда сон наступил, то продлился недолго, ведь ближе к четырём утра Сава проснулся и разбудил под собой Эрика — всё повторилось. Сперва поцелуи были с желанием утешить и усыпить друг друга, но мигом переходный возраст дал о себе знать — вскипели гормоны, они вновь принялись друг друга ласкать и, получив развязку, намертво уснули, а затем включился проклятый будильник. — Ты что, с девчонкой…? — глаза Третьякова округляются и блестят от любопытства. Саву подманивает маленький чертёнок, ответить: «С братом», но он вовремя прикладывается губами к горлышку бутылки и загадочно молчит. Выпытать информацию у Егора не получается, и он по обыкновению сдаётся, рассказывая, что, похоже, с Катей у него намечается «верняк» — он рассуждает об их отношениях так влажно и лилейно, обдумывая на ходу, куда хотел бы её пригласить. Сава лишь усмехается, чётко осознавая невероятную разницу между ними в одном периоде взросления — он, в отличие от приятеля, чувствует себя бывалым моряком, повидавшим свет. В коридорах по пути с одного урока на другой они натыкаются случайно на Артёма в компании друзей. Башкарёв сдержанно кивает, Сава вскидывает голову в ответ, но подойти ближе не решается — по рыжему и его общению с друзьями очевидно, что никто из них не в курсе о том, что у него есть маленький секрет. — Ты его знаешь? — допытывается Егор. — Знаю, — подтверждает Сава. То, что весь день он проводит в раздумьях об Эрике, он понимает лишь перед уроком физкультуры, когда в раздевалке слышит, как ребята обсуждают следующий день. — Дай дневник, — просит он Егора. — Зачем? — Задания спишу. Сава стягивает за шиворот футболку и вдруг слышит, как Третьяков присвистывает, удивлённо оглядывается — рядом с Егором его уже дружно разглядывают Власов и Соболев. — Чего? — хмурится на них Сава. Егор хихикает, поправляя очки и, хлопая его по спине, объясняет: — В зеркало посмотри. Сава уходит к зеркалу, оглядывается и замечает, что на его плече, ближе к лопатке, багровеет пятнышко-засос. Вспыхнув, Сава скорее натягивает футболку. Он переодевается, придумывая в уме отговорки, — пятно совсем крохотное и вовсе не похоже на «любовную печатку» — утешает он себя. Но парни молча улыбаются и тактично ни о чём не спрашивают. Да и Сава им всё равно не ответит, только смущается больше и, завязав шнурки, скорее прячется в спортзале. Круг он пробегает с телефоном в руке, набирая Эрику сообщение, чтобы тот больше так не делал, но не решается его отправить. Холодный разум побеждает эмоции: во-первых, кому какое дело, что у подростка в пятнадцать лет появился первый засос? Во-вторых, он, напротив, радуется несдержанности Эрика и знает, что любой запрет встанет между ними стеной — а этого он точно вынести не сможет. Гадает только, когда Цимерман умудрился его так поцеловать — он этого не помнит. На губах Емельянова расцветает улыбка от осознания, что Эрик ночью спал ещё хуже, чем он.

***

— Можно дышать, — разрешает голос в динамиках. Эрик делает выдох и набирает в грудь желанный воздух. Когда он ныряет руками в пуловер, рентгенолог выходит с негативкой в руках, объявляя: — Всё чисто. Парень закатывает глаза — о том, что он давно здоров и ежу было понятно, но его отправили снова сдавать анализы и делать рентген лёгких. Мужчина передаёт снимок, Эрик его благодарит и толкает дверь, а там уже бегло сбегает по ступенькам на этаж, где сидит главврач — Давид Абрамович занимается его делом лично. Он за своим столом в белом халате кажется массивным Моби Диком. Белая шапочка у него съехала на затылок, синие глаза внимательно смотрят в карту, руки пишут, а рот командует: — Никаких переохлаждений, диета с большим содержанием белка, если анализы хорошие, то приходить больше не нужно. — Затем он отстраняется от карты, щёлкает что-то в компьютере и с улыбкой обращается к Эрику: — Что ж, молодой человек, думаю, вас можно выписывать. Этой фразы Эрик ждёт всё утро, пока находится в больнице — он представляет, как было бы чудесно, если бы ему просто позвонили и сообщили эту новость — он бы продолжил лежать спокойно и видеть десятые сны. Качнувшись всем телом, он поднимается, хватает справку, говорит: — Спасибо. И намеревается уйти, но вдруг хмурится у двери и, оглянувшись, любопытно спрашивает: — А ему за это что-то было? Давид Абрамович поднимает мудрые глаза, безмолвно просит пояснить. — Ну, за то, что он подложил липу в карточку — тот парень, — Эрик искренне пытается вспомнить, как звали долговязую ящерицу, но не может. Он даже не уверен, что тот студент тогда ему представился. На это Давид Абрамович как-то странно втягивает носом воздух и вновь обращается к карте под собой, не давая ответ. Эрик смотрит, как главврач крутит золочёную ручку в пальцах, и выбирается за дверь. Ему, конечно, нет дела до чужих семейных отношений, но он чувствует себя тому типу «должным». Спускаясь по центральной лестнице, он оперативно набирает сообщение: Сегодня играем? Маришка: Ты что забыл? Эрик: Что забыл? Маришка: У Нары день рождения! Забыл — ещё как забыл! Сава набирает сообщение… Эрик: Чёрт. И сколько старушке уже лет?) Сава: Надо это отметить Маришка: Мы и будем отмечать! Вы придете? Сава: Там будет много народу? Маришка набирает сообщение… Эрик: Придется покупать подарок. Маришка: Мы можем поиграть дома. Точнее вы можете — барабаны же в гараже ☹ Эрик: Куплю в аптеке нафталин… Сава: А почему, кстати, Матвей решил всё в гараж увезти? Сава: Нафталин тебе зачем, Эрик? Эрик: Не для себя — для Нары. Отличный, по-моему, подарок. Маришка: Да это всё из-за соседей. У них, видите ли, ребёнок маленький появился, а я играю. Бесят. Сава: Эрик, уймись. Маришка: Сам яду выпей! Эрик: Ну, и что ей можно подарить? Помогайте! Маришка: Вот так ты с родными, да?!!! — мало того, что о ДР забыл, так еще и подарок не можешь выбрать! Сава: Давай сходим за подарком вместе, если хочешь. Эрик: Хочу! Куда? Сава: В Центральном можно прогуляться на Арбате. Маришка: А я? Я тоже хочу с вами! Эрик: Я встречу тебя после школы. Маришка: Я пойду с вами! Эрик: Нет! Сава: Маришка, что ты ей подаришь? Маришка: Мы с Матвеем ей дарим розы и футболку с автографом любимой группой, он говорит, что солист лично её подписал. Эрик: Ну вот и сиди дома. Мы как все купим придем. Эрик: А выпивка будет? Маришка: Для тебя — нет! Сава: Не думаю, что кто-то даст нам напиться… Эрик вскидывает голову, различая цифру проезжающего автобуса. Он не заметил, как добрался до остановки и с улыбкой блокирует телефон, предвкушая новый день.

***

Он приходит раньше нужного времени — урок в гимназии ещё длится, и Сава освободится не скоро. Шмыгнув за ограждение вслед за молодым человеком, он остаётся сидеть на гранитном постаменте рядом с колонной. По ступеням лестницы то и дело снуют люди. Он оглядывается на каждый хлопок двери, но вскоре бросает это дело и включает в наушниках рок, листая ленту. В это же время Сава не может усидеть — его то и дело поднимает с места странное нетерпение. В конце концов, под его властью он подходит к учителю и самым нежным шёпотом просится уйти пораньше. Но учитель английского ещё помнит выходку Емельянова. Женщина не готова его простить — она надменно отказывает ему. Сава с мучительным вздохом выпрямляет спину, вперив глаза в потолок. — [Только при условии, что вы сдадите сочинение раньше остальных, я подумаю], — вдруг соглашается строгая женщина по-английски. — [Вы самый прекрасный учитель], — заверяет её Сава с улыбкой. Сочинение задано на свободную тему. Все пишут о том, как прошли каникулы, но Сава специально развивает тему дополнительного образования и подчеркивает, насколько современная молодежь нуждается в знании английского языка, льстит и восхищается учителями этого предмета, зная, что читать это женщине будет приятно. Проходит не более десяти минут, как он уже соскакивает с места под удивлёнными взглядами и приносит на сдачу свою тетрадь. — Can I leave now? — спрашивает он учтиво и, получив ответ, чуть ли не бежит за дверь. Эрик читает один и тот же одностраничный комикс снова и снова, наконец, понимает его смысл — тут кто-то хватает его плечо. Он оглядывается, замечая Саву, подскакивает с места, но мальчишка со смешками огибает колонну и оказывается уже на лестнице, надевая пальто. Эрик прыгает с постамента, и Сава нетерпеливо тянет его рукав, шагая за ограждение. Они выравнивают шаг, Цимерман продолжает смотреть на Саву завороженно: полосатый шарф висит на его плечах, галстук ослаблен, рубашка не заправлена — выглядит он в классическом образе чудесно. — Как прошёл день? — Неплохо, — Сава пожимает плечами. Глаза Эрика то и дело встречают на тротуаре прохожих — слишком людно здесь, негде скрыться. — Встретил Артёма. — Кого? — Рыжего. — Этот? Он здесь учится? — Да. Цимерман прикидывает, где можно свернуть… — И что он? — Его друзья сказали, что я похож на девчонку. Эрик хмурится. — Это не вежливо. — Они не знали, что я их слышу. — Это не оправдание. — Хм, может быть, они правы, и мне стоит постричься? Заветный поворот — переулок меж двух зданий. Эрик хватает Саву и ловким движением разворачивается с ним, прижимая к стене. — Даже не думай об этом, — говорит он и подаётся вперёд. Но поцелуй получается смазанным — Сава отворачивается, подставляя щеку, тянет его в проулок, сторонясь редких прохожих. Только отойдя прилично и остановившись у лужи, он сам вдавливает Эрика в кирпичную кладку стены и впивается в губы. Цимерман перехватывает инициативу — обнимает его плечи и голову и, прикрыв глаза, целует чутко. Пахнет сырой известкой, улицей и дождевой влагой. Сосредотачиваясь на вкусе его губ, он нехотя признаёт, что узкий проулок не лучшее место для поцелуев. — Идём, — шепчет он, прервавшись. — Сегодня снова спим вместе? — улыбается Сава. Эрик отстраняется, оставляя в своей руке его руку. — Поспать как раз не получится, — заверяет он с широкой улыбкой.

***

В торговом центре людно. Обсуждая новости, они пытаются спрятаться от посторонних глаз, но даже на парковке под зданием снуют туда-сюда машины. ТЦ похож на муравейник: стайки людей высыпаются из цветных кабин автомобилей и спешат за покупками. Эрик хватает на парковке тележку и пользуется ей как огромным скейтом — отталкивается одной ногой, другую ставит на перекладину между колес. — Прокатиться хочешь? — Нет. Он пожав плечами, прыгает в корзину и вскинув руку орёт на всю парковку: — Граждане, расходитесь! Прохожие недовольно косятся на ребят. Сава со смешком толкает телегу. Створки лифта разъезжаются в стороны, Эрик с важным видом осматривает людей, выходящих из кабины перед ними, словно они его личная свита. Он оглядывается на Саву, который не торопится выходить, потому что смотрит в телефон, замечая: — Здесь неподалеку есть магазин сувениров. — Нет, сперва заедем за комиксами. Сава толкает телегу с Эриком, после сбрасывает на него своё пальто со словами: — Чёрт. У меня кроме спортивной сменки ничего нет. Придётся весь день ходить в форме. — А что? Тебе не нравится? Эрик оглядывается, замечая, как дёргано Сава закатывает рукава своей рубашки. — Терпеть её не могу. — Тогда заглянем в Каппу. Сава улыбается: — Мы собирались покупать подарок Наре. — Уверен, она будет в восторге от твоих новых шмоток. — Класс… А если серьёзно? — Да я без понятия, что ей дарить! Уже в недрах магазина, Сава продолжает расспрос, пока Эрик шарится среди множества вешалок с одеждой на стальной рее. — Она курит. Может, подарим ей электронную сигарету? — Хороший план, но нет — пусть поживет ещё пару лет. Надеюсь, она вообще бросит курить. — Тебе не нравятся, когда курят? — В этом ничего хорошего нет. Эрик прикидывает к Саве водолазку цвета свернувшейся крови и бросает её в корзину. Через время у стеллажа с джинсами Сава предполагает: — В таком случае самый оптимальный вариант — абонемент. Куда она точно пойдёт по-твоему? — В Ад? — Эрик… — Сауна? Через время в раздевалке: — Может быть, подарим ей натуральное мыло? Эрик нетерпеливо озирается по сторонам, не понимая дурацкого правила, которое гласит: «В примерочной может находиться только один человек», он дуется на этот знак, мечтая прошмыгнуть за дверь. — Натуральное мыло? Типа как в «Бойцовском клубе»? Возня за дверью прекращается: — Не думаю, что мне подойдут эти джинсы… Сава открывается с хмурым видом: — Слишком низко посажены… — Ого! Тёмная водолазка из тончайшей ткани с v-образным вырезом открывает хрупкие ключицы, её длины не хватает, ведь чёрные джинсы сидят низко, открывая полоску живота, и когда Сава поворачивается лицом к зеркалу, Эрик замечает те восхитительные ямочки на его пояснице и невольно сглатывает. — Вполне… Очень даже, — брови Цимермана ползут вверх, — я сейчас! — он скрывается из виду, а после возвращается с толстым ремнём, который усыпан стальными клёпками, затем присаживается рядом с ним на колено. Это оказывается очень волнительно — Эрик невольно задевает пуговку джинсов, кусает губу, стараясь подавить приступ сердцебиения, проворно вдевает ремень в шлёвки, притягивая Саву к себе; морщится от непристойных мыслей, что бьются в голове, пока он разглядывает бугорок ширинки; поднимает невинные глаза на брата, а тот… Сава щурится — его губы сложены в лукавую ухмылку, он придерживает длинную прядь чёлки пальцем и объясняется глазами: «Я знаю, о чём ты думаешь». Цимерман заливается краской с головы до пят, подскакивает, стоя застёгивает на нём ремень и наконец смотрит в лицо. Взгляд Савы становится спокойнее — он ждёт поцелуя, но Эрик с улыбкой отступает на шаг. — Мы это покупаем, — объявляет он, хватаясь за дверцу кабинки. — Ладно, — Сава пожимает плечами, — как насчёт Нары? Он готовится снимать одежду, но Эрик просит: — Подожди. Оставь так, — затем бросает взгляд на его школьную форму. — Хочешь примерить? — интересуется вдруг Сава. — Что? — Рубашку. Думаю, у нас один размер, — улыбается мальчишка. Эрик гримасничает, но рубашку подхватывает с крючка. Она пахнет Савой — и в этом есть вся прелесть. Теперь Эрик понимает, почему тот так любит таскать его вещи. Он стягивает свитшот, надевает одежду, но не успевает коснуться пуговицы — Сава подходит и сам застёгивает каждую пуговку с педантичной чуткостью, пока Эрик смотрит в его расслабленное лицо. Емельянов поднимает глаза: — Тебе идёт… — В плечах немного жмёт, — улыбается Эрик. Он готовится податься вперёд, но позади появляется сотрудник магазина, который несёт одежду в соседнюю кабинку. Стушевавшись, Цимерман тянет за собой Саву, а после подталкивает его к кассе. Пара неловких минут за стойкой — кассиру приходится крутиться вокруг парня, снимая с него ярлычки. Эрик заверяет девушку: — Нам так понравилась ваша одежда, что мы не могли её снять… — он продолжает подхалимничать и болтать, и улыбка на губах консультанта становится шире. Выбравшись из магазина с фирменным подарочком в бумажном пакете, Эрик пожимает плечами: — Куда дальше? — Ну конечно… Сава замечает что-то вдали и уходит без объяснений, Эрик спешно его нагоняет возле музыкального магазина. За стеклянными витринами небольшое помещение в чёрном дизайне, стеллажи и полки которого усыпаны пластинками. Всё выглядит стильно — не так, как в «Промузыке», где Феликс раскидывает диски по жанрам без всякой эстетики. Прямо возле кассы стоит проигрыватель. Сава заходит в магазин и по-хозяйски шарится на полке. — Вопрос с повестки дня снят, — говорит он, выхватив вдруг одну пластинку из общей стопки, демонстрирует обложку Эрику. — Kiss? Сава кивает — Нара точно оценит old school.

***

Железная дверь открывается, на пороге появляется Нара, на ней как всегда спортивный топ и необъятные штаны, завидев ребят она улыбается и дерзко бросает: — Мы ждали пиццу. Но вы тоже проходите. — Какое почтение. Эрик закатывает глаза. Сава отдаёт подарочную упаковку с пластинкой: — Это тебе. — Классный пояс, — Нара в тесной прихожей отступает на шаг, — а ты, — она треплет Эрика за загривок, — специально ради меня надел рубашку? — тянет его к себе, целует в щеку, отчего Эрик морщится. — Да вот на похороны одной старушки собрался… Нара хохочет, усиливая хватку, как настоящая змея, стискивая шею парня в объятьях. — Сава! — вздыхает Маришка, ворвавшись в коридор. Её щеки усыпаны невероятным количеством блёсток, на глазах фиолетовые тени, а волосы-косички распущены по плечам. Сава отмечает, что впервые Маришка подобрала подходящую одежду — жёлтый топ и зелёные бриджи, только носки цветные и разные. — Я нашла просто обалденную штуку, пойдём! Маришка хватает его руку и тянет в свою комнату. Эрик собирается пойти следом, но Сава останавливает его взглядом, и он уходит в другие двери. Оказывается, в гостиной много людей: диван занят девушками, каждая выглядит неформальнее другой; Губс у телевизора устроил игровую площадку с парнями — все задирают головы, смотрят в экран, подбадривая тех, кто за геймпадами; сам Романов беседует в сторонке у окна с другом. Они курят, и сигаретный дым застревает под люстрой. — Да у вас тут целая вечеринка, — присвистывает Эрик. — Честно — мы никого не звали, — мотает головой Нара, подкладывая в кальян свежие угли, — все сами припёрлись. — Только не говори, что ты нам не рада, — отвечает девушка с дредами. Её соседка спрашивает Эрика: — Садиться будешь? — Куда? На вас? — возмущается Цимерман — девушки дружно хохочут. — Можно и так. — Так, дамы, остыньте — у нашего жеребца уже есть невеста, — объявляет торжественно Нара. Эрик краснеет, вспоминая, что Сава называл его так же. Девушки начинают с особой любовью мусолить эту тему. В этот момент Эрика замечает Губс и подзывает к себе. После рукопожатий они обсуждают репетиции в гараже. Каким-то чудесным образом в руках Цимермана появляется большой стакан с апельсиновым соком. Он взволнованно представляет незнакомому товарищу Матвея свою работу над группой и объясняет, что они ищут ведущего гитариста и спонсоров. От волнения он выпивает чуть ли не половину сока в стакане. Губс и его знакомый смотрят на него с сочувствием. — Привкус странный, — хмурится Эрик. Парень рядом с ним начинает смеяться. Романов оптимистично заявляет: — Ладно. Домой отправим на такси.

***

— Смотри! Маришка достаёт из ящика мангу — на обложке изображены военные действия, высокий большой шрифт позади объявляет название комикса. — Акира? — не верит глазам Сава. Томик манги пестрит японскими символами. Пролистав пожелтевшие от времени страницы, он убеждается — комикс в оригинале, вместо слов иероглифы и это придает манге вес, будто бы перед ним настоящая редкость. — Матвей нашёл у приятеля и выменял! — Маришка чуть ли не пищит от восторга. Сава удовлетворённо кивает, на его губах мягкая улыбка восхищения — такая вещь пригодилась бы ему в коллекции. — За сколько продашь? — Ты что? Бери так! Пусть будет тебе подарок! — Маришка с силой толкает томик ему в руки и отводит взгляд смущённо. Но с губ Савы вдруг сходит улыбка, ему не нравятся эти искры в глазах Маришки — с таким рвением обычно одноклассницы пытаются ему угодить, и он не хочет, чтобы девушка упала так низко. — Не умеешь ты пользоваться людьми, — в шутку бросает он, убирая томик в рюкзак. — Да я же от всего сердца! — Маришка дуется как ребёнок, после смеётся. Сава вздыхает и говорит серьёзно: — Маришка, мне нравятся парни. Саитова на секунду теряется не столько от услышанной фразы, а сколько от того, что она была сказана вот так запросто. — А… я так и знала, — говорит она — мгновенно на её лице отображается буря эмоций. Сава ждал смущения или растерянности, но Маришка, услышав правду, тянется к нему, раскрывая руки. Он не сопротивляется, и его зажимают в тиски. Маришка кричит: — Это так классно! Теперь он заливается краской, не знает, что сказать и хлопает её по спине, не понимая, кто кого поддерживает в этом странном моменте. Саитова отстраняется, складывая ладошки вместе, начинает скакать, глядя на Саву глазами полными восхищения — это пугает. — Не стоит так реагировать, — Сава отворачивается, а после и вовсе прячет лицо в ладонях. — Ну что ты! Всё нормально! Честно, я бы сама обязательно подняла эту тему! Я же вижу, что ты не такой — ты другой, такой красивый и… О, Боже! У тебя уже есть друг?! Я напишу про вас фанфик! — Пожалуйста хватит! — стонет Сава. Маришка в порыве инфантильного приступа валит его на кровать. Они дурачатся и играют как дети, чуть ли не сваливаясь на пол. Схватив Саву и глядя на его красные щёки, Маришка заверяет: — Теперь я от тебя не отстану! Сава, смущённый, улыбается так искренне, обнажая ровные белые зубы. Маришка целует его в щеку, заверяя: — Я тебя и так обожаю. А теперь ещё больше обожаю! Так скажи… — Ладно! Сава вдруг меняется — садится напротив Маришки на коленях, держа её руки: — У меня действительно есть парень. Тут же руки Маришки взлетают к щекам. Она готова кричать от счастья, раскрывает рот, но Сава закрывает его ладонью. — Только никому не говори! — просит строго, — это секрет. Маришка кивает, её глаза блестят от задора. Сава отнимает руку, и она хрипло шепчет: — Кто он? Сава напрягается. — Я не могу сказать, — говорит тихо, затем опасливо глядит на ударницу, — у нас всё не просто. Прикрыв рот, Маришка чуть ли не плачет от счастья: — Я никому не скажу. Ни слова. Честно-честно! Сава с облегчением вздыхает. Всё так непривычно и странно. Так чувствует себя человек, которой внезапно обрёл близкого — ведь чувства Маришки такие чистые, будто бы она, правда, как родная сестра радуется его успеху. Она придвигается ближе, вновь стискивает его плечи руками и заваливает его на спину с хохотом. Побарахтавшись со смешками, они успокаиваются, глядя в потолок. Сава делает вдох. Он вспоминает ту поучительную историю, которую читал в детстве — с манкой на шляпе прохожего; улыбается, понимая, что тайное всё равно когда-нибудь станет явным. — Я скажу тебе. Он поворачивает голову, сцепленный руками Маришки, видит её лицо невообразимо близко, замечая каждую голубоватую жилку в её серых глазах. — Это Эрик. Мы вместе. Маришка таращится на него, её рот широко раскрывается…

***

— О-о-о! Давай-давай до дна! — подбадривает Нара, глядя на попытку Эрика опрокинуть в себя виски, не поперхнувшись. Парень вскидывает голову, звонко ударяя стопкой о журнальный столик, и наконец делает глоток — горло тут же жжёт. — А потом нас посадят за то, что спаиваем малолетних! — возмущается девушка с дредами. — Я вообще-то свою алкогольную девственность потерял ещё парочку лет назад, — вальяжно заверяет Цимерман. — Ну так что, кем является твоя избранница? — набрасывается Нара. — Так вот в чём твой план, — замечает девушка с пирсингом в носу, — думаешь его разболтать? Девушка косится на Цимермана, который закинул руки на спинку дивана и чувствует себя как никогда лучше. — У неё не выйдет, — заверяет он весело, — я птичка не твоего полёта. Им приходится кричать, потому что музыка бьёт из динамиков громко. — А я к тебе ещё и не приставала! — заверяет Романова с низкой табуретки. Она действительно отступает с расспросами, поворачиваясь к супругу: — Этому можно. А Маришке и Саве, чтобы ни одной капли в рот не попало! А то у нашего зайчика-энерджайзера совсем снесёт крышу. Нара начинает травить байку подругам, как Маришка, выпив случайно стопку текилы в детстве, полдня провела, бегая по заднему двору голышом. Все смеются, Эрику тянут мундштук от кальяна: — Пить — пью, курить никогда не буду! — важно замечает он, отмахиваясь, и вспоминает вдруг Саву, — а где они, кстати? — он косится в сторону двери, понимая, что перед глазами у него всё плывет, — ну что ты наделала, женщина! — жалуется он, глядя на Нару, — я как домой в таком виде приду? — А ты не пей больше, — невозмутимо жмёт плечами Наргиса. — Да после водки сразу виски — это тебя хорошо, что пока не вывернуло. Нара вдруг таращится на Матвея. — Ты ему что, коктейль давал?! — её голос тонет в гвалте парней, — она поворачивается к ним и кричит: — Может, заткнётесь?! — Сава! Эрик вскакивает на ноги, заметив ребят у двери, чуть не опрокидывает кальян и, наступая на ноги, выбирается из-за стола. — Где ты был? — Ты что, пьян? — отвечает Емельянов встречным вопросом. Эрик смотрит на Маришку, которая отчего-то красная, как томат, и зажимает сразу обеими ладошками рот. Он хочет ей что-то сказать, но девчушка убегает в сторону. — Чего это с ней? Сава в ответ спрашивает: — Ты в порядке? Он подхватывает рукав Эрика и тянет его за собой. — Со мной всё прекрасно! — Пошли. Тебе надо проветриться, — Сава настойчиво идёт в кухню. Он распахивает настежь окно — холодный воздух бьёт прямо в лицо. Цимерман делает желанный вдох и чуть ли не ложится на локти, сникая на подоконнике. — Я сообщил маме, что мы поздно приедем. — Почему, когда ты разговариваешь с ней — нам всё можно, а когда я — меня наказывают? — Потому что я ответственный, Эрик. Сава широко улыбается, опираясь спиной на выступ подоконника и смотрит на брата снисходительно. — И ты здесь под мою ответственность, но стоило только отвернуться, как ты уже напился. Он зарывается пальцами в его волосы. Эрик с улыбкой прикрывает глаза. — Бессовестный. — Да, — подтверждает Цимерман, перехватывая его руку, целует в костяшки пальцев, а после нежится щекой о тыльную сторону кисти. Сава бросает взгляд в коридор, не видит преград и наклоняется к нему, но тут же отстраняется со смешком: — От тебя несёт, как от прожжённого алкоголика. — Между прочим, я абсолютно пьян! То есть не пьян. Я хотел сказать — трезвый. Эрик встаёт ровнее, поворачивается к окну спиной и смотрит на Саву с чувством. Он не думал, что спиртное так быстро его одолеет — мир вокруг кажется ускоренным, а он, напротив, медленный и неповоротливый великан. — Я говорил тебе, что мне нравится, как ты выглядишь? Эрик тянется к ремню Савы. Мальчишка смеётся, сбивая его руки. — Ты же сам эту одежду выбрал. — У меня прекрасный вкус. Тем временем Нара выходит из прихожей с доставленной только что пиццей, она бросает взгляд в сторону кухни, замечая ребят. В это мгновение, глядя на то, с каким обожанием Эрик смотрит на Саву, как он улыбается ему и говорит что-то кокетливо; как Сава адресует ему точно такой томный взгляд — её посещает тревожное чувство. Эрик никогда прежде так ни на кого не смотрел, он никогда не улыбался другим так тепло и нежно — и эту улыбку нельзя ни с чем спутать. Она вспоминает, для кого он так распинался, записывая свой кавер; она вспоминает его в студии и слова, брошенные Дэном: «Это для Савы? Странный выбор», — в этот момент она понимает всё так остро, точно её пронзает кинжал. Сава замечает её и тут же встаёт ровнее. — В чём дело? — тревожится Эрик, смотрит в коридор, но никого в дверях нет. Сава молчит, вспоминая взгляд чёрных глаз полный неодобрения. Его посещает предчувствие, будто должно произойти нечто плохое. Нара вдруг появляется в коридоре, кричит с улыбкой, что без десерта не обойдётся и нужно идти в магазин, а после бросает взгляд в сторону кухни. — Эрик, ты составишь мне компанию. — Эта фраза звучит не просьбой — приказом. Эрик беззаботно срывается с места. В груди Савы всё взвинчивается от тревоги. Что-то не так — он чувствует скрытую угрозу и беспокойный уходит за ними. В подъезде Нара оглядывается, замечая, что Сава идёт следом. Заметив то, как он хмурится и смотрит, она улыбается — мальчишка действительно умён. Она собиралась говорить только с Эриком, но так даже лучше. Вытащив из пачки сигарету, она чиркает зажигалкой прямо в подъезде. — Куда пойдём? — весело бросает Эрик. Он не удосужился даже надеть куртку. — Недалеко, — бросает Нара после первой затяжки. Ей нужно сосредоточиться, подумать. Вдруг только показалось? Впрочем, нет — такое не кажется. Вся мозаика сложена пазл к пазлу, они у неё как на ладони — два зайца перед змеёй, которая готовится к броску. Она ожидала от Эрика всякое, но такое? Ведь он решил сорвать не просто запретный плод — он взял в руки гранату. Остановившись под кустом сирени, Нара курит и смотрит на выскользнувшую из-за туч луну. Сава встаёт рядом с Эриком, глубоко дышит. Цимерман хмурится, глядя то на подругу, то на него — не понимает, что происходит, и удивляется, когда мальчишка настойчиво и крепко стискивает его руку под локтем. Наконец бросив под ноги окурок, Нара спрашивает чуть хрипловатым холодным голосом: — Родители в курсе? Эрик готовый беззаботно переспрашивать, чуть подаётся вперёд, но Сава вновь стискивает его руку, запрещая двигаться, и отвечает вместо него сухо: — Нет. Наконец, до парня доходит суть происходящего. Он пугается, поражённо взглянув на Змею. — И… как давно у вас это? Сава отвечает спокойно: — Давно. Стиснув зубы, Нара взрывается, она смотрит прямо на Эрика, кричит: — Ты хоть понимаешь, что вы творите?! Это, блядь, не детские шутки — вы братья, Эрик! Её неодобрение и гнев ранят. Он сглатывает смотрит в сторону, понимая, что должен защитить их обоих, но слова комом застревают в горле, а Сава стойко держит его руку и смотрит на Нару, не моргнув и глазом. — Мы всё прекрасно понимаем, — говорит он тихо. — С тобой я не разговариваю! Мне нужно знать, что он думает. Эрик?! Ты не хочешь объясниться? Что между вами происходит?! — А что тебе не понятно? — бросает Цимерман в ответ. — Мне понятно, что ты спятил! Плевать, если тебе нравятся парни, но он! — Нара тычет пальцем, — Ты не можешь быть с ним! Внутри Савы закипает ярость. Нара всё продолжает: — …вы живёте под одной крышей! У вас одни родители! Ты хоть представляешь, что твой отец сделает с тобой, когда он обо всём узнает?! Тут его осеняет догадка. Нара — она так кричит вовсе не из-за того, что ей противны их отношения — она кричит под собственным страхом. Впервые до него вдруг доходит, что страх этот вполне обоснован. Он с вопросом смотрит на Эрика, понимает, что тот осознаёт это тоже. А что, действительно, могут сделать родители, узнай они обо всём? В груди Савы разливается холод, он чувствует, что над ними, точно меч в воздухе, всё это время висит угроза. — Они ни о чём не узнают, — говорит Эрик тише. — Ты в этом уверен? — Нара смотрит, и глаза её точно чёрная бездна — это глаза Немезиды, которая ратует лишь за справедливость, не замечая чувств. Тут Эрик срывается тоже: — Знаешь, это наше дело, что между нами! — Нет, — холодно говорит Нара, — это касается всех. — И что ты предлагаешь? — хрипит Эрик, — мы вместе! И мне плевать — нравится тебе это или нет! Он срывается с места, уходит, потому что больно, оглядывается у подъезда, зовёт: — Сава! Мальчишка хрипло замечает: — Я останусь. Эрик стоит, не желая оставлять его наедине с Нарой, и он просит: — Эрик. Иди. Только убедившись по его глазам, что Сава знает, что делает, Цимерман уходит, затаив на Нару обиду, перебарывая собственную ярость и боль. Нара качает головой — он ребёнок, он не повзрослел ни на йоту, он всё ещё маленький мальчик, за которого она переживала в детстве. Но вот она смотрит на Саву и видит в глазах напротив холод. Глаза эти щурятся, будто оценивают, насколько опасен противник. — Иди с ним. Раз вы уже всё решили, — говорит Нара, вытаскивая новую сигарету. — Поговорим? — холодно предлагает Емельянов. Наргиса оценивает его решимость и разворачивается к проездной дорожке. Сава идёт за ней следом.

***

— …ещё раз тебе говорю — ты его не знаешь. Я видела, что было с ним в те годы, когда он потерял маму. Только кажется, что он может со всем справиться — это не так. Одного шага достаточно, чтобы он погрузился в депрессию. И если между вами что-то случится — он не выдержит. — А если не случится? — Откуда ты знаешь? Вы ещё дети. Сколько, говоришь, тебе лет? Не существует любви до гроба. Жизнь — это не сказка. «Life is not a lullaby», — проносятся в мыслях Савы строки. — …и дай Бог, чтобы ваши родители об этом не узнали. Особенно Георгий — он сотрёт Эрика в порошок. — Ты так думаешь? — Как я говорила, ты ничего об их семье не знаешь. Его отец не похлопает его по плечу — Эрик единственный сын. Он всегда воспитывал из него мужчину. Эксперимент, к слову, прошёл неудачно. Саву бесит то, что Нара права — он мало что знает о старшем Цимермане, казалось отчим — это само собой разумеющийся факт. Но теперь мысль, что Эрика и вправду отправят куда-нибудь в военное училище, свербит под ложечкой. Они стоят в сетевом магазине освещённые лампами между полок со свежей выпечкой и печеньем. Их диалог серьёзно расходится с тем, как заботливо Наргиса выбирает продукты, складывая их в синюю корзинку в руках Савы. — Не узнают. — Твёрдо говорит он. — Вот, сколько лет вы собираетесь это скрывать? А что дальше? Ты думал об этом? — Мы несём ответственность за наши чувства. — Сава, очнись! — всем плевать на ваши чувства. Сделав такой выбор, вы несёте ответственность в первую очередь за собственную жизнь. А ты особенно — за жизнь Эрика. Ты уж прости, но лучше бы вы держали себя в руках и никогда не встречались. Емельянов знает, что Нара это не со зла, что она переживает как старшая сестра, но всё равно ранится об осколки её фраз и выказывает эмоции в голосе, который срывается: — Думаешь, мы не пытались? Не надо считать нас идиотами. Если бы я мог справиться с этим — я бы держался от него подальше! Но я не могу. — Сава смотрит строго, говорит серьёзно, — он мой. С этими словами он остаётся смотреть на неё с укором, отчего Нара сама трусливо отводит взгляд, тихо просит: — Пошли за тортом. Она не ожидала такого. В этих глазах действительно нет той беспечности, которую она замечает в Эрике. Глаза Савы говорят за него — это глаза взрослого, готового выдержать любую боль, но добиться своего. Быть может, именно эти глаза и его решимость смягчают её пыл. Если он с Эриком, если он действительно такой и не боится быть твёрдым, отстаивая их чувства, то возможно у них есть шанс. Но тайное всегда становится явным — эта аксиома вечна… — Тогда задумайся о том, что вас ждёт. Чего вы хотите от жизни. Поверь, она очень быстро пройдёт, — говорит Нара, рассматривая картонные коробки, но будто их не видит. Сава сам делает за неё выбор, вытаскивая аккуратную пачку в белом картоне, перевязанную лентами. И в этот момент понимает, что Эрик, наверняка, беспокоится и его ждёт — они задержались в магазине. — Сейчас он хочет играть в группе. Мы работаем над этим, а там как пойдёт. Я хочу, чтобы ты понимала — я что угодно сделаю. Как будет лучше. Даже если ради него нам придётся расстаться — я пойду и на это. — От этих слов ему больно, голос стихает, в глазах щиплет. Он со всем справится, что бы с ними не случилось, но ему тяжело об этом думать, и он просит дрожащим голосом: — А ты, пожалуйста, перестань нас ненавидеть… Наконец Нара видит перед собой вновь обычного мальчишку — подростка, который впервые любит так сильно, что не может скрыть слёз. Она цокает языком, тянет его к себе, обнимая, и они стоят так неловко, переживая смешанные чувства. — Я вас вовсе не ненавижу, — говорит она прокуренным голосом у него под ухом, — я просто очень переживаю. По щеке Савы скатывается горячая слеза, он обнимает Нару крепче, будто она родная. Он бы хотел сказать Оксане всё то же самое, но боится об этом даже подумать. Отпустив Нару, идёт к кассе, просит: — Поговори с ним. — Позже, — Наргиса хлопает его по плечу, — с Эриком у нас другие отношения, пока он не захочет — я не полезу. Потому что я права — он сам должен это признать. — Да, но ты делаешь больно. — Я ж мать… На губах Савы появляется улыбка. Нара ловит его взглядом, отмечая, как мальчишка вырос, и тянется к нему: — А ты правда хорошенький. Ему повезло. Больше она не поднимает эту тему, рассчитывается с карточки, и вместе они возвращаются домой. У подъезда их ждёт Эрик — он собран и готов идти. Сава думает, что это не самый лучший день рождения, и Эрик точно повторяет его мысли: — Прости, что испортили тебе праздник. Он источает яд, но Нара этого не замечает, обнимает его — тот не сопротивляется. Сава оставляет их наедине, относит продукты в дом и перед всеми извиняется, отмечая, что им завтра в школу. Звучит эта фраза фальшиво и неестественно, будто он сам не может смириться, что они всё ещё школьники, потому что кажутся себе взрослыми. Замечая обеспокоенный взгляд Маришки, он подаёт ей сигнал, что они спишутся в сети. В отличие от сестры, Саитова приняла их с Эриком с большим энтузиазмом, не задумываясь правильно это или нет. Именно это в Маришке Сава обожает — она всегда за, даже если впереди огромные риски. Забрав вещи, он выходит из подъезда — неторопливый разговор ещё длится. Глядя на то, как Нара общается с Эриком, он действительно находит между ними родственную связь, будто они семья — семья, которую выбрали они сами. Попрощавшись, Сава берёт руку Эрика на глазах у Нары, чувствует на своих плечах её взгляд, но больше не беспокоится об этом. Он видит, что Цимерман до сих пор печален — молчит, хочет его обнять и приободрить, но на улицах людно. Им приходится друг друга отпустить.

***

В автобусе они едут молча. Эрик смотрит в окно. Сава вспоминает разговор с Нарой. Он думает о том, будет ли у него поддержка от самых близких, и не находит в своих мыслях ответа. Он знает, что хочет узнать от мамы, но не представляет, как начать с ней разговор. Дома они ведут себя как обычно — Эрик поздоровавшись, ссылается на головную боль и скорее уходит наверх, избегая лишних расспросов. Сава заходит на кухню, чувствует себя неловко в новой одежде перед мамой и усилием воли заставляет себя расслабиться, отвечая на её вопросы: — Да, его выписали сегодня. Завтра в школу. Он берёт яблоко из вазы, опирается на плиту, наблюдая, как мама проверяет тетради. — Кушать хочешь? — спрашивает она. Её глаза такие васильковые — голубые, как само небо. Сава улыбается, представляя, пошли бы такие глаза ему, качает головой, и говорит со вздохом: — Мам, я хочу поговорить. Только… не знаю, с чего начать. — Начни с чего-нибудь, — с улыбкой просит Оксана. Мальчишка вскидывает голову, думает немного, затем спрашивает: — Ммм, как ты отреагируешь, если мне будут нравиться такие вещи, которые обычно… — он задыхается на слове «неприемлемы», не способный его выговорить, опускает голову и делает новую попытку объяснить, потому что мама уже пристально смотрит: — Представь, что мы бы жили в мире, где все вокруг… математики. То есть, решать уравнения для них — это нормально, а, например, играть на скрипке — нет. — Так, — отвечает мама, живо представляя эту метафору. — Но я, допустим, вместо того чтобы решать примеры, тайком играю на скрипке. Как ты на это отреагируешь? Оксана улыбается. — Мне очень нравится скрипка. — Нет, — смеётся Сава, — это метафора. Представляй, что в данном случае играть на скрипке нельзя. — Почему? Прекрасный же инструмент? — Мам… — Ладно. И что ты хочешь сказать? — Просто представь, играть на скрипке — запрещено, это порицаемо в обществе. Я должен только решать уравнения и мне должны нравиться только они. — Тогда откуда же в этом мире взялись математики, играющие на скрипке? — Потому что, несмотря на запреты, они всё равно хотят играть на скрипке и играют тайком от других. — То есть, они делают то, что противоестественно? — Именно. Оксана принимает эту метафору буквально. Она знает, что Сава говорит о своём увлечении музыкой; о том, что они с Эриком лелеют мечту стать рок-музыкантами. И ей нужно осторожно подходить к этому вопросу — её мальчик не должен забывать об учебе — это главное в жизни. Она не может себе представить жизнь иначе, поэтому отворачивается с улыбкой, спрашивает: — Почему ты просто не можешь бросить скрипку? Она тебе нравится, но решать уравнения и быть математиком в этом мире важнее. — Я не могу, — честно признаётся Сава, — если для всех математиков естественно решать примеры, то для меня естественно играть на скрипке. Я так устроен… У меня не получается быть другим, и мне вовсе не нравятся уравнения. — Тогда почему бы тебе не делать то и другое вместе? Решай примеры и играй на скрипке — всё просто. Сава улыбается снисходительно. Мама не может понять, что он имеет в виду, а он не может объяснить ей прямо: «Мама, мне нравятся парни, они меня привлекают. Впервые мне понравился кто-то, когда мне не было и семи — ты не знаешь об этом, но я хорошо запомнил того мальчика. А после, когда в двенадцать лет все вокруг любили обсуждать девчонок, я тайком смотрел на сверстников, отмечая, какие черты мне в них нравятся больше. И я смотрел на девочек тоже, но не понимая, что может нравиться в них — они казались холодными, к ним не тянуло, с ними не хотелось поговорить. Мама, быть может, в свои двенадцать лет я смотрел видео, которые не должен смотреть по мнению взрослых, и меня привлекал тот процесс, который происходит между мужчинами тайно, который в нашем обществе порицаем. Я пробовал об этом не думать, но, увы, представляя с собой кого-то своего пола, мои фантазии уходили так легко и свободно в полёт, но я совсем не мог представить ничего подобного с девочками. Лишь понимал, что мне совершенно неприятно на взаимодействия с ними смотреть. Мне до сих пор кажется, что любовь между мужчиной и женщиной — это неправильно, не так, как должно быть по моей природе, и я никогда не смогу тебе это объяснить. И еще, мама, я люблю Эрика — я люблю его так сильно, что не могу больше представить без него своей жизни. Я дышу его запахом, я целую его губы, и каждое его прикосновение делает меня счастливым. Ты скажешь, что это пройдет — все говорят вокруг, что чувства рано или поздно угаснут. Тогда я скажу тебе, что у меня останется друг, теплом которого я буду греться всю жизнь, и мы будем держать друг друга за руки, и нам будет плевать на то, что о нас думают другие. Именно так я хочу жить…». Сава сидит уже в своей комнате. Мама вновь завела разговор об учёбе, он выслушал её с улыбкой и сбежал. В своём дневнике он смотрит на домашние задания — благо, в первый день задали совсем немного. Он решает, что справится со всем завтра, а сейчас… В комнате Эрика темно. Он до сих пор не переоделся и сидит в рубашке. Сава закрывает за собой дверь, включая свет, который, обрушившись на плечи брата, делает его уязвимым. Цимерман закрывает глаза, сидя перед экраном компьютера, трёт переносицу пальцами, натягивая на губы улыбку, — сейчас он снова сделает вид, что всё в порядке. Сава проходит вперёд, встаёт напротив, опираясь на стол, и подхватывает его подбородок, поднимая взгляд на себя. В глазах напротив столько чувств — тревога, гнев, трепет — всё смешано, но Эрик улыбается. Сава хочет сказать: «Я люблю тебя», он хочет сказать, что с ними ничего не случится, что этот день закончился, и им больше не нужно прятаться. Он целует легко его губы, как нежный цветок, который едва распустился. Когда он отстраняется, Эрик спрашивает: — О чём вы говорили с Нарой? — О том же, о чём говорили вы. Эрик молча отводит взгляд. — Не думай об этом, — просит Сава. Цимерман усмехается горько, мальчишка тянется к вороту его рубашки: — Мне завтра в школу, так что тебе придётся её снять. Он расстёгивает первые пуговки, замечает карие глаза из-под опущенных ресниц и теряется в собственных чувствах. Сейчас не самое лучшее время, сейчас — не стоит. Он не закрыл дверь на замок. Но как же велик соблазн. Новая пуговка выскальзывает из прорези. Сава касается пальцами его груди, ведёт плавно линию вниз. Он привлекает к себе его взгляд — настороженный, полный трепета. Расстёгивает все пуговицы и прихотливо откидывает полы рубашки в стороны, обнажая торс. На коже Эрика нет родинок — нет ни капли изъяна, и эта обнажённая кожа — самое желанное зрелище для Савы. Он улыбается, замечая чувственный взгляд напротив, облизнув губы, вдруг спрашивает: — Тебя ведь пока освободили от физры? Эрик хмурится: — Да, а что? Не успевает он понять, как Сава ныряет под стол, утыкается носом в его живот и прикусывает кожу, втягивая её в себя. Эрик смеётся: — Что ты делаешь? — Мщу. Сава отрывается от него — сияют глаза. В месте, где целовали губы, остался бордовый след. — Смотри. Он стягивает свою футболку с плеча — её ворот широкий и обнажает кожу достаточно, чтобы Эрик заметил крохотное пятнышко. — Прости. — Не прощу. Сава вновь целует его кожу возле пупка. — Мне щекотно, — протестует Эрик. — Не нравится? — невинно спрашивает Сава, а после кладёт ладонь на его пах, чувствуя твёрдую плоть, — всё-таки нравится… Эрик смущается. Сава смотрит на него странно, его губы слегка приоткрыты. Он стоит перед ним на коленях, наполовину прячась под столом. — Эрик, — зовёт он и, когда тот смотрит, произносит тихо, — следи за дверью. Цимерман хочет спросить: «Зачем?», но Сава объясняет всё действиями, и в голове эти действия укладываются плохо — Эрик сглатывает. Он представлял себе сотни раз, как Сава делает это, но сейчас робеет и не знает, как быть, потому что пальцы мальчишки проворно расстёгивают пуговку ширинки, джинсы расходятся, и Сава с силой пытается их стащить. Ему нужно помочь, но Эрик замирает как кролик от страха, не решаясь сдвинуться с места. Запретить ему это? Разрешить? — он не понимает, что с ним, он хочет и боится, но не может возразить. Зовёт тихо: — Сава… Тот на него не смотрит — он оглаживает его член по натянутой ткани трусов, затем резко отстраняет резинку, и вот Эрик совсем перед ним беззащитен. Срывается последний шлюз самоконтроля. Ведь он этого безумно хочет. Хочет и не просит, глядя на покрасневшие щёки брата, губы которого порождают самое желанное чувство. Он не хочет отводить взгляд от своего ангела, но настороженно смотрит на дверь, вспыхивает сильнее, ведь зеркало на двери отражает их действия — похоть. Мальчишка сжимает его пенис в кольце, тянет напряжённый ствол на себя и подаётся вперёд. Эрик широко раскрывает рот, задерживая дыхание — чувствует его влажный, мягкий язык, и с губ его срывается рваный выдох. Он упирается руками в стол. Сава двигает головой и губами — то, что он делает нестерпимо приятно. Эрик об этом даже не догадывался — он не знал, насколько оказывается чувствительный, и насколько Сава может быть великолепным. Он вскидывает голову, откидываясь на спинке стула, его грудь вздымается, а с губ вместе с судорожным дыханием срываются стоны. Своими действиями он наполняет его тело жаждой… Сава жадный, дорвавшийся до него; не открывает глаза, даже когда пальцы брата путаются в его волосах. Он дрожит, лаская его, поводя языком по стволу и вновь берёт в рот не смущаясь. Ему нравится чувствовать интимный запах Эрика, нравится сглатывать солоноватую смазку и обхватывать сильнее губами головку. В нём вновь рождается жгучее пленительное чувство — он хочет его, наслаждается им, распыляясь под собственным вожделением, к которому стремится рукой. Открывая глаза, он смотрит вверх — Эрик дрожащей ладонью прикрывает свой рот. Глаза Савы щурятся, спрашивают: «Нравится?», и тот задыхается — он готов взорваться уже от одного этого взгляда, не смея даже мечтать о том, что Сава такой. Мальчишка отстраняется. Эрик кусает губу, потому что хочет, чтобы тот продолжал, но Сава словно издевается — усмехается, проводит языком по головке пениса и напоминает хрипло: — Следи за дверью. Эрик вскидывает голову, кусая губу, сминает волосы брата пальцами, не позволяя тому больше убегать и настойчиво прижимает его к себе. Он проникает глубже, издаёт стон, чувствуя его мягкое горло и зубы. Сава принимает покорно новые правила игры — он позволяет Эрику двигаться, хотя ему трудно дышать. В этом примитивном процессе думает только о нём, слышит его тихие стоны, наслаждаясь ими, согласный на любые движения, лишь бы Эрику они нравились. Вскоре Цимерман сам отстраняет его лицо, водит большим пальцем по щеке, осознавая, насколько Сава прекрасен, и насколько он боится причинить ему боль — он чувствует, что осталось немного и боится кончать. Сава с улыбкой приникает к нему вновь, двигает рукой и губами. Вновь с ним играет. И Эрик сдаётся, расслабившись, прекращает сдерживаться, но кусает пальцы, смущаясь своей чувственности, своего голоса — мычит, вновь смотрит на мальчишку, глаза которого теперь пристально смотрят — маленький дьявол выглядит как никогда счастливым. Эрик склоняется над ним, приоткрывает губы, нежно стонет, оглаживая его бархатные волосы. Он предчувствует, что вскоре не сможет сдержаться, и как волнительно это чувство. — Сава, я… Он резко вздыхает, ударяет рукой по столу, понимая, что кончает; стонет и рвано дышит, нерешительно открывая глаза. Сава откидывает голову, от него отстраняясь, прикладывает ладонь к губам, раскрывая их, затем убирает руку, и на его пальцах, на губах и языке остаётся белое семя. Эрик на эмоциях кусает губу — Сава не стесняясь демонстрирует ему, что он наделал, а после заметно сглатывает, запястьем отирая губы, говорит хрипло: — Ты не пудинг, но съедобный… Эрик вскидывается на стуле, готовый кричать от стыда. Мальчишка выбирается из-под стола — он остаётся серьёзным, стаскивая свои штаны ниже. Он стоит перед ним, опираясь на его стол и влажной от спермы рукой, надрачивает себя непринуждённо, похотливо разглядывая брата, смущая его тем сильнее. Эрик соскакивает со стула, хочет его поцеловать, но Сава отворачивается — во рту ещё стоит вкус семени, и он не желает, чтобы Эрик это чувствовал. Тогда Цимерман целует его щеку и шею, перехватывая инициативу в свою руку. Сава вскидывает голову, пытается протестовать, когда Эрик усаживает его на стол — тщетно, он часто дышит, просит хрипло: — Следи за дверью… Его самого одолевает сладкое предчувствие оргазма — он прижимается сильнее к Эрику, обхватывая его бёдра коленями. Ему становится жарко. Он обнимает его шею неловко — так, чтобы грязные пальцы не коснулись рубашки и не испачкали её. И в момент, когда огонь внутри раскаляет его до предела, он прогибается в спине, вскинув голову, — стонет громко, ощущая ту прекрасную благодать любви, к которой все так рьяно стремятся. Он кончает и чуть ли не падает, но Эрик держит крепко — на его плече он отдыхает, чувствуя, как неприятно и сильно сердце бьётся в груди. Эрик смотрит в сторону двери, обнимая Саву в кольце своих рук, взгляд его в отражении дикий. Он хмурится, не желая его отпускать, но не чувствует, что они в безопасности. Сейчас им повезло, но дверь всё же следует закрывать…

***

Этой ночью Сава остаётся в его кровати. Он мирно спит, прижимаясь к его груди. Эрик оглаживает его волосы, пропуская меж пальцев пряди, долго не находит покой, вспоминая гнев и праведность Нары. Что будет, если родители узнают? Он боится представить возможный исход и притягивает Саву к себе, обнимая крепче. Что бы ни случилось — он его не отпустит, не сможет. Всё зашло слишком далеко…