***
Пока парни наверху одеваются, Нара успевает дозвониться до всех, с кем не успела связаться с утра. Она встречает курьера на пороге и убирает пиццу в холодильник. Наконец на лестнице появляются мальчишки. Эрик как обычно в чёрном: рваные джинсы, кеды, футболка, а поверх светлая рубашка в огромную серую клетку. Корни его волос настолько отрасли, что теперь кажется, будто он специально высветлял только пряди чёлки. — Ты уверен, что хочешь пойти в моей рубашке? — спрашивает Сава, спускаясь следом за ним. Кажется, он берёт пример с брата: не утрудил себя переодеть футболку, брюки выбрал чёрные с огромными карманами и ремешками, а на его запястье множество разных браслетов, конструктором которых определённо была Маришка. — Мне твои вещи идут больше, — беззаботно замечает Эрик, и судя по улыбке Савы, тот с ним согласен. — Так, прежде всего — правила ночного клуба: много не пить, в туалет по одному не ходить. — А что будет, если правила нарушить? — спрашивает Сава, надевая пальто. — Отскребали мы как-то одного бедолагу от пола — даже до унитаза не дошёл, — припоминает Нара. Вопросов больше не возникает. Вскоре приезжает Романов, парни садятся назад. Матвей и Наргиса, словно их родители, выясняют отношения: те же бытовые вопросы, локации только другие — всё стычки про гараж и офис. Парни держатся за руки. Эрик смотрит, как в окне проносятся мимо сосны, и гадает, постигнет ли эта бытовая катастрофа их отношения тоже, а если да — то как это будет? И когда они смогут жить вместе? Как будут скрывать от родителей правду? Эти вопросы захватывают его настолько, что он не следит за дорогой. Сава, в отличие от брата, наблюдает за разговором и не понимает, отчего Нара вдруг стала такой прихотливой: говорит о том, что Матвей безответственный, что он будет оставлять её одну разбираться с делами; замечает, как она тянется к сигарете, а после, будто опомнившись, выбрасывает её в окно и от этого раздражается больше. Он вдруг кое-что понимает и спрашивает: — Ты беременна? Машина резко тормозит. Эрик утыкается в кресло водителя. Нара оглядывается на Саву с выдержанным хладнокровием. Матвей восклицает: — Ты беременна?! Сава понимает по взгляду Наргисы, что всё пошло не по плану. — Убила бы, — усмехается Романова, а после отворачивается и говорит резко: — Да, я беременна! — Чего?! — восклицает Эрик. — А мне ты собиралась сказать?! — восклицает одновременно с ним Матвей, он выскакивает вдруг из машины, не дослушав оправданий: — Собиралась, но позже. Романов подходит с её стороны, открывает дверь и просит Нару подняться. Парни выглядывают любопытно в окно, а там происходит следующее: Матвей заключает Нару в объятия и целует так долго, что та начинает хлопать его по плечам. Кажется, что он обнимает её так крепко, потому что в ней теперь заключён весь его мир. — Вот это любовь, — усмехается Сава, переводит взгляд на брата и замечает, с каким чувством тот смотрит на них. Очевидно, что Эрик с Матвеем солидарен и также переживает этот трепетный момент. У Савы всё холодеет внутри, ведь он не понимает: каково это — мечтать стать отцом? Он никогда не думал об этом. А Эрик? Думал ли он о подобном? Сава тянется к его руке. Эрик обращает на него внимание и беззаботно улыбается. Матвей с Нарой возвращаются, Цимерман их искренне поздравляет, а Сава впервые в жизни жалеет, что не родился девушкой.***
В сумерках вход в клуб кажется дверью в подземелье: неоновые вывески горят красным, со старых ступеней слущился бетон, стены узкого коридора на сотни раз переклеены плакатами проезжавших мимо артистов. Эрик чувствует себя странно, спускаясь вниз, он не горит желанием танцевать, но, оглядываясь на Саву, который болтает с Матвеем, улыбается, решая, что этот вечер может быть неплохим. Атмосфера внутри впечатляет: круглый танцпол застлан дымкой искусственного тумана, свет голубых и фиолетовых диодов пересекает танцующий зелёный лазер, которым управляет диджей; барная стойка огорожена от танцпола железным поручнем, столики для компаний размещены на втором этаже, и людей невероятно много для закрытого мероприятия. — Ты говорила, что звала только своих?! — перекрикивая музыку, спрашивает Эрик. Нара смеётся и хлопает его по плечу: — Видимо, ты популярный! — Да я здесь никого не знаю! — возражает он. Она обгоняет его, оставляя у бара, кричит, что скоро придёт, и поднимается наверх. Эрик в растерянности оглядывается на Саву, а тот выискивает кого-то в толпе и вскидывает руку, говорит что-то, но его не расслышать. После мальчишка срывается с места, ныряя за ограждение, и протискивается на танцпол. Цимерман не горит желанием идти следом, надеясь, что тот вскоре вернётся. Он садится на барный стул, пытается себя настроить на то, что ему здесь нравится, но музыка глушит мысли, к тому же играет не рок, а, как сразу обозначает для себя Эрик, — полная хрень. — С днём рождения! Эрик оглядывается, замечая в руках бармена тарелочку с крохотной пироженкой и бенгальским огнем, воткнутым в неё. — Спасибо. Мужчина в ответ кивает и залихватски подкидывает бутылку в руках, затем наполняет стопку и двигает ближе. — Это что? — Текила. Сперва Цимерман хочет отказаться, но ему становится любопытно попробовать нечто новое. Рядом появляется Матвей и братается с барменом, он же представляет его Эрику, называя «Гончим». — Вот, возьми лайм, — Гончий разрезает на дольки свежий цитрус. — Ты знаешь, как это пить? — допытывается Матвей. — Ага! Каждый день пью текилу! — сарказничает Цимерман. — Дай руку, — Романов насыпает по длине большого пальца Эрика соль. — Только Наре не говори, что я тебя этому научил. Затем парни навеселе инструктируют Цимермана перед полётом: — Сначала слизни соль, затем пей залпом рюмку, а после закуси лаймом, — говорит Гончий. — Погоди, — возражает Романов, — сначала пей, а потом соль и лайм! Они начинают спорить. Эрик смеётся, глядя на них, чувствует себя глупо — в соли и со стопкой в руках. В конце концов он теряет суть разговора и просто опрокидывает в себя «чистую», и тут же жалеет об этом: горло обжигает спиртом, легкие обдаёт жаром, он задыхается. — Дыши! — командует Матвей. Эрик по команде дышит так, будто от этого зависит его жизнь, а после… — Эрик, ты как? Цимерман рад бы ответить, да только алкоголь ударяет в голову резко: картинка размывается, он теряет фокус, а движения кажутся неестественными, будто он парит в воздухе. — А чего я такой медленный? — спрашивает он, двигая руками. — Парень, ты уже пьян? — удивляется бармен. — Да он, похоже, голодный, — догадывается Матвей. Эрик тем временем пытается отмахнуться от дурацкого лазера, который то и дело попадает в глаза. — Ну ты даёшь! Надо было сначала поесть, — качает головой Романов, — не давай ему ничего больше, с него хватит! — Это фича или баг? — спрашивает Эрик, продолжая водить руками в воздухе. — Стоило мне на пять минут отойти, как ты споил ребёнка! Нара подходит со спины и чуть ли не оглушает Эрика своим воплем. Но он не слушает семейные разборки, замечает, что Нара в чёрном узком платье, подол которого достигает шпилек, но главное — кожа её бедра, которая сразу же бросается в глаза, и Эрик с восторгом объявляет свои впечатления: — Ого, какой вырез! Не знал, что у тебя есть ноги! Наре почему-то не весело. Она смотрит на него, хмурясь, берет его лицо в руки и командует: — Эрик, а ну посмотри мне в глаза! — затем она переводит гневный взгляд на мужчин: — Сколько вы ему налили?! — Да самую малость! — Кто ж знал, что он зелёный. Нара ругается. Эрик пытается выбраться из её рук, но она держит его, словно тиски, и он горестно вздыхает: — Ты как наша училка истории — бесишь… — Не давайте ему ничего! — Да ему просто надо перекусить. — Где Сава? Эрик вспоминает, что того рядом нет, и, отмахнувшись от Нары, спрыгивает с барного стула, шагает в сторону танцпола, но Романова хватает его за шкирку. — Какие танцы?! Тебе нужно отлежаться! — Мне надо к Саве! — Он с Маришкой, а ты идёшь со мной. Нара разворачивается к лестнице, Эрик пятится за ней неохотно, продолжая искать в размалёванной толпе брата. — Ты привела чудовище! А ведь ей нельзя доверять. Скажи Саве, чтобы он с ней разобрался! — говорит Цимерман с энтузиазмом. Каждое предложение он находит абсолютно логичным, в отличие от Нары. — Так, Эрик, пойдём спать… — Я же только при… о! Эрик замечает лестницу, смотрит на ступеньки и начинает хохотать — едва ли он понимает, как «правильно» управлять своим телом, оттого вальяжно закидывает руку на плечо Нары и нагло спрашивает: — И как ты себе это представляешь? Она вздыхает: — Пошли уже…***
Эрик открывает глаза и пытается сообразить, где он находится — всё вокруг тёмное и зелёное. Наконец он замечает узоры штор, садится, и кожаный диван под ним противно скрипит. Голова болит. Потирая лоб, он пытается понять, давно ли здесь лежит и здесь — это где? Оказывается, что на втором этаже. Выбравшись к поручню балкона, он понимает, что вечеринка в самом разгаре — людей стало больше, и они как муравьи толпятся в центре. Он ещё пьян, но хотя бы не чувствует себя космонавтом, спускается по лестнице медленно, гадая, где Сава. С неизменным вопросом подходит к бару. — А как он выглядит? — спрашивают незнакомки возле стойки. — Как Сава, — невозмутимо отвечает Цимерман и искренне не понимает, почему девушки смеются. — Ты лучше поищи на танцполе, — рекомендует Гончий, а после как дельфин ныряет за барную стойку. В это же время девушка тянет Эрику апельсиновый сок. — Угощайся, — улыбается она. — О, спасибо! Хоть что-то нормальное. Цимерман обхватывает трубочку губами и жадно допивает весь сок в пару глотков, затем морщится: — Вкус какой-то странный. На водку похож. Девушки хохочут. Гончий поднимается из-за стойки и забирает у Эрика опустевший стакан, качая головой. — Тебе нельзя пить, парень, — говорит он серьёзно. — А я и не пью, — удивляется Эрик и нагло перелезает через ограждение, спрыгивая на танцпол. Танцы — это то, что он не любит. Последний раз он танцевал на школьной дискотеке — точнее, дёргался, и все вокруг него дёргались, думая, что попадают в такт музыке. Здесь, ему кажется, происходит то же самое: тела двигаются, взлетают вверх руки, задираются юбки, и повсюду так тесно, что приходится пробиваться вперёд. Он пытается понять, где в этом хаосе Сава, и не верит, что тот вообще может где-то здесь быть. Когда Эрик оказывается в центре танцпола, новая доза алкоголя ударяет по мозгам. Он теряется, не понимая, где находится. Его толкают, он пытается защититься и начинает паниковать — Сава! Он должен его найти! А что, если с ним что-то случилось?! Эрик оглядывается по сторонам, пробирается к стойке диджея и вскакивает на платформу. Парень за пультом вскидывает голову, а Цимерман сердится: — Поставь что-нибудь нормальное! — он хлопает парня по козырьку кепки и мигом срывается вниз. Толпа его вновь обнимает, кто-то наступает на ногу, а трек резко меняется — играет «Omen» The Prodigy, и все как по команде начинают прыгать. Эрику кажется, что он вот-вот упадёт, но вдруг его резко хватают за футболку и тащат в сторону. Наконец он оказывается на свободном пространстве и замечает перед собой Саву — тот отступает на шаг. Эрик признаёт его только по одежде и волосам: лицо Емельянова с широкой улыбкой сбивает с толку, кожа под светом диодов меняет цвет, а его веки накрашены чёрными тенями. Сава удивляет больше, потому что не стесняется двигаться в такт битовой музыке и вдруг становится таким же синхронным в танце, как все. — Сава? Эрик пытается поверить в то, что перед ним он. Мальчишка кладёт руки на его плечи, замечая, что тот едва топчется на месте: — Что с тобой? — Это правда ты? — не верит Цимерман. — Ты какой-то другой. Трек сменяется на «Midnight City», и Сава становится спокойнее, глядя на Эрика странными, тёмными глазами. Он кажется теперь таким знакомым и чужим одновременно. Приблизившись, мальчишка просит: — Потанцуй со мной. Но голова Эрика кружится. Он утыкается лбом в его лоб, чтобы найти равновесие, признаётся честно: — Я не могу. Сава улыбается: — Расслабься… Но Цимерман продолжает стоять. Сава обнимает его крепче. Эрик кладёт в ответ руки на его спину, сжимает пальцы, чувствует под тканью футболки родное тепло и убеждается — всё-таки он. — Не исчезай.Waiting in a car (Ожидая в машине) Waiting for a ride in the dark (Предвкушая поездку во тьме) The night city grows (Ночной город растёт) Look and see her eyes, they glow… (Посмотри и увидишь её глаза, они светятся…)
Люди вокруг пляшут и беснуются, не замечая никого вокруг, а Эрик чувствует знакомый вкус на своих губах — такой вкус может принадлежать только ему: запах родного дома, молока и хвои. Он закрывает глаза, углубляя поцелуй, и больше ничто не важно — ни музыка, ни танцы, ни люди вокруг. Этого поцелуя ему не хватает, но Сава не даёт поцеловать себя вновь — он с улыбкой тянет его за собой. — Куда мы идём? Эрик ловит себя отрывками: в толпе, у стены, внутри комнаты, где все стены зелёные; в кабинке, упираясь спиной в сливной бак. Хлопает дверь, голова кружится, он падает. А потом становится мокро и жарко. Эрик вздыхает, инстинктивно хватается руками за голову Савы, чувствуя под пальцами его волосы, и будто рассыпается на осколки…***
Его будят голоса. Эрик лежит с закрытыми глазами, ему кажется, что он летит. Смех и знакомые интонации доносятся как из-под толщи воды, а после становятся чётче: вот дерзкий голос Нары и её смех; вот уверенный голос Айзека и его странная манера речи. Айзек? Что он здесь забыл? Эрик хмурится. Слышит восклицание — такой тонкий голос может принадлежать лишь Маришке. Снова смеются, и среди этого смеха Эрик различает интонации Алины — её голос ни с кем не спутать. Она говорит что-то. Стоп. Алина?! Эрик открывает глаза, ловит взглядом люстру на потолке — такая висит у него в гостиной. Всё верно — он дома на диване; садится, стряхивая с себя колючий плед. На журнальном столике перед ним банки из-под колы и пива, темноту разрывает яркий оранжевый свет. Голова кружится, он поднимается на ноги и шатко идёт в сторону освещённой кухни, потирая лицо. — О-о, смотрите, кто проснулся! — весело замечает Алина, — как спалось? — Спящий красавец. Ты всё пропустил, — улыбается Наргиса. Эрик открывает глаза и, упираясь в дверной косяк плечом, смотрит на компанию, которая собралась за кухонным столом играть в покер. Сава оглядывается: — Ты как? Сбивает с толку его вид: чёрные тени на веках и под ними поплыли, но это вопреки всему смотрится уместно. — С почином! — гаркает Лёня. — Три шота — и ты выбыл. Таки я в тринадцать лет держался лучше. Речь его кажется Эрику бессвязной, он пытается вспомнить, откуда тот взялся или хоть что-то из прошедшего вечера, но чувствует лишь тошноту. Затем он замечает Алину — она накинула на плечи его халат и улыбается, играя вместе со всеми, выглядит беззаботной, значит, поправилась. Нара сидит рядом — она, похоже, единственная этой ночью осталась трезвой. После Эрик бросает взгляд на её соседку и искренне не понимает, кто это: у неё дреды на голове, яркий макияж и большие серьги-звёзды в ушах. Маришка? — Эрик, тебе лучше полежать, — советует она. Его вдруг одолевает рвотный позыв, он прикладывает ладонь к губам, чтобы его прекратить. Сава подскакивает, бросая карты, а Айзек не упускает возможность съязвить: — Шутка про то, что его тошнит при взгляде на тебя, актуальна? Его смех прерывается хрипом: Саитова пинает его под столом. Под общим гоготом Сава закидывает руку Эрика на плечо: — Идём. Каждый шаг даётся Цимерману с трудом. Возле ванной комнаты родителей, он отталкивает Саву и захлопывает дверь — он вовсе не хочет, чтобы тот видел его таким. Эрик падает на колени, и его выворачивает над унитазом. Он стократ жалеет, что притронулся к алкоголю, — это больше не выглядит забавой, а похоже на отравление. Отплевываясь, он понимает выражение: «в обнимку с фаянсовым другом», и клянется себе никогда больше не пить. Сава наконец слышит плеск воды за дверью, дёргает ручку и видит Эрика — тот стоит, упираясь в раковину руками, с прядей чёлки и носа капает вода. Он дрожит. Выглядит плохо. Сава вздыхает. — Клянись мне, что если ты увидишь в моих руках бутылку… то ты меня пристрелишь, — сдавленно просит Цимерман. Сава выставляет ладонь, проговаривая: — Торжественно клянусь тебе, Эрик. Цимерман смотрит в ответ влажными от слёз глазами: — Gut. На второй этаж он поднимается благодаря Саве — тот крепко держит его за талию. — Ты правда ничего не помнишь? Эрик хмурится, складывая воедино обрывки воспоминаний. За эту ночь в клубе он не выпил ничего, что не содержало бы градус. — Помню, как Нара кормила меня картошкой. Это было на кухне, видимо до игры в покер. Она поставила сковороду с жареной картошкой перед ним и сказала, что не выпустит из-за стола, пока он не поест, якобы это поможет — помогло, он сразу, как лёг, отрубился. Сава улыбается. — Ты играл с Дэном в шоты. — Он тоже там был? — Они с Артёмом не так давно уехали, — Сава открывает дверь комнаты и, глядя на Эрика, весело замечает: — Ты проиграл. — Я уже понял… Рухнув на кровать, Эрик морщится — та дурацкая музыка из клуба до сих пор играет в ушах. Он помнит свои попытки танцев и как говорил в микрофон, что всех любит. — Боже, как стыдно, — он закрывает лицо, слышит тихие смешки Савы, который задирает его футболку. Эрик позволяет себя раздеть и, вновь упав на подушки, припоминает: — В туалете ты… мы? — Нара же говорила: не ходить по одиночке, — невинно замечает Сава, стягивая с него кеды. — Чёрт, я совсем ничего не помню, — Эрик закрывается, краснея. — Не помнишь? А я думал, тебе понравилось, — интимно шепчет Емельянов. Кожа Эрика в предрассветных сумерках кажется бледнее, чем обычно — он словно призрак. Мальчишка хлопает по рубильнику ракеты-лампы, и та вспыхивает синим светом. Эрик отводит голову, хмурясь. Сава понимает, что ему плохо, но на губах сама собой возникает улыбка — ведь Эрик сейчас выглядит таким беззащитным и милым. Емельянов расстёгивает на его штанах пуговку ширинки и молнию, а после, не удержавшись, сжимает пальцами тёплый пенис через трусы и наклоняется ниже, чтобы легонько поцеловать Эрика в щеку. Он продолжает его массировать и с удивлением отмечает приятную реакцию, поэтому мурлычет на ухо: — Кажется, кто-то возбудился… — Это не я — это он. Мы не всегда заодно, — отмахивается Эрик, не утруждая себя открыть глаза. Но Саве так нравится больше. Он стягивает джинсы с бельем Эрика до колен и, оседлав его ноги, стаскивает за шиворот свою футболку. Эрик явно не понимает, что происходит, потому что его волнует другое: — Это Маришка тебя накрасила? — Я сам попросил, — Сава пожимает плечами. — Подумал, что буду похож на Оззи Осборна. — Тебе идёт, — кивает Эрик, сонно закрывая глаза. Синий свет играет на его лице. Сава проводит большим пальцем по его губам, а после целует, вновь сжимая в пальцах отвердевший пенис. На этот раз Эрик включается — хмурится, шепчет в губы: — Ты хочешь? В Саве играет выпитый алкоголь — ему нечего стесняться. Он проталкивает в рот Эрика два пальца, и когда влажный, горячий язык облизывает их, он вновь склоняется к его уху, выдыхая: — Хочу… Он целует мочку его уха, затягивая её в рот вместе с серьгой, и слышит, как Эрик нежно вздыхает. Он убирает пальцы из его рта и смотрит с азартом: — Так… Это уже интересно. Сава мгновенно проталкивает язык в его ушко, и ожидаемо Эрик стонет — причём так несдержанно, что это стоит побитых в попытке сопротивления плеч. — Погоди… Стой! Сава отрывается, спрашивает: — Тебе неприятно? — Мне слишком приятно, — шипит Эрик, даже под синим светом заметно, как он краснеет. — Тогда не мешай. — Сава вскидывает брови и вновь толкает ему пальцы в рот, а после начинает растягивать ими себя, даря тихие выдохи ему на ухо. Эрик растерян — всё его тело будто парализовано, и это смущает. Он боится, что может чего-то не получиться, но Сава вряд ли примет его оправдания, приходится побороть чувство стыда и предложить: — Открой тумбочку, там… Сава находит гельсмазку и тихо смеётся: — Мы даже купили одинаковую — полная совместимость. Стыд заставляет Эрика прикрываться руками. Он чувствует себя странно — будто голова в полёте, а тело камнем падает вниз. Вдобавок подмешиваются приятные ощущения: влажная ладонь обхватывает его член. Эрик не сразу осознаёт свои стоны — закрывает рукой рот, но Сава стряхивает её, а после насаживается на него сам. Здесь Цимерман невольно распахивает глаза, упирается руками в его бёдра, молит, чтобы Сава действовал осторожно, но тому плевать на тревогу. Он вновь хлопает его по рукам, будто повторяет: «мешаешь!», и насаживается резко, полностью — Эрик вздыхает, Сава счастливо вздыхает тоже. — Зачем ты так? — взволнованно шепчет Цимерман. Но Саве плевать на боль — он к ней привыкает. Сперва двигается робко, упираясь в Эрика руками, постепенно чувствует себя уверенно. С каждым движением с его губ срывается рваный выдох, а Эрик вновь себя насильно затыкает — ведь внутри так тесно, горячо и приятно, а каждый толчок усиливает желание кончить. — Убери руки, — хрипит Сава, перехватывая его запястья, сжимает их сильно, укладывая возле головы. И как сказать ему, что Эрик стесняется собственных стонов? Словно читая его, Сава улыбается, шепчет: — Мне нравится твой голос, — он вдруг сладко вздыхает с новым движением: — Так нравится тоже… Отпустив руки Эрика, он выпрямляет спину и, прикрыв глаза, наслаждается каждым движением. Он ощущает Эрика внутри, наконец за развратными шлепками их тел слышит его стоны — это и есть личная соната Цимермана, созданная только для него, и Сава не позволит ей прекратиться до самой кульминации. Поэтому, когда он слышит стук в дверь и то, как она приоткрывается, то даже не думает остановиться — лишь оборачивается и говорит спокойно: — Мы заняты. Дверь захлопывается. Сава хмыкает и с улыбкой наклоняется к уху Эрика, который рефлекторно закрыл рот руками, со смешком шепчет: — Продолжим? Эрик коротко кивает, а после происходит немыслимое — Сава вновь проталкивает язык ему в ушко, и это оказывается настолько приятно, что он выгибается, сжимает простынь, пытается сопротивляться — тщетно! — Сава, пожа… Он невольно стонет, и его голос громкий — очень громкий! Эрик отворачивается, но будто бы лишь подставляется больше. Он никогда не знал, что уши — его слабость. Ему приходится смириться с мыслью, что их услышат, потому что сдержать голос попросту нет сил. Вдобавок к тому, что Сава играет языком с его ухом, он продолжает двигаться. Долго выдержать этой сладкой пытки Эрик не может: оргазм наступает вскоре такой ослепительный, острый — мгновенно напрягается каждая клеточка тела, затем приходит долгожданное расслабление. Он точно достигает небес и падает на землю, кусая губу; чувствует влагу в глазах, хриплые выдохи над ухом, а после несдержанный стон Савы и горячую струю на разгорячённой коже. Лицо мальчишки немеет, он прохладными губами целует Эрика в висок, зарываясь в его влажные волосы пальцами; рвано дышит, ждёт, когда сердце уймётся в груди, и, совладав с дыханием, валится на спину. — Как думаешь, нас слышали? — голос Эрик осел и стал тише. Сава отвечает небрежно: — Плевать. Эрик лежит с рукой на глазах. Он смущён. Кажется, есть что-то неправильное в том, что другие узнают то, как им хорошо вместе. Матрас рядом проседает — Сава поднимается с постели, и вскоре Эрик чувствует прохладу на груди, когда тот аккуратно стирает влажной салфеткой своё семя. — Спи. Я приду позже. Эрик проваливается в сон.***
Его будит свет — яркий и жёлтый, он льётся из окон, освещая комнату. Эрик моргает, проверяя ощущения — от былого головокружения и недомогания не осталось следа. Повернув голову, он замечает на постели рядом брата — мальчишка спит, завесив лицо волосами, его расслабленные руки выглядят хрупкими, он беззащитен, и его хочется прижать к себе и согреть. Эрик приподнимается над ним, целует в плечо, улыбается, слушая равномерное сопение. Это лучшее утро, ведь ему не нужно никуда спешить и уходить впопыхах, чтобы никто не заметил то, что они спали вместе. Понежившись щекой о его плечо, Эрик со вздохом поднимается, собирая по пути свои вещи. Когда он спускается вниз, то видит расправленный диван в гостиной, на котором, укутавшись в кокон из одеяла, спит Маришка, а рядом с ней Леонид — он, как джентльмен, остался в одежде, лежит в позе, скрестив на груди руки, и, высоко задрав нос, храпит. Эрик смеётся, заворачивает на кухню и замечает возле стола свою Freedom — гитара явно побывала в руках Лёни. Как он это понял, объяснить не может — в ней просто что-то изменилось, будто сама электрогитара, как и все, гуляла ночью и выглядит теперь потрёпанной, но счастливой. Цимерман включает кофеварку, наливает себе крепкий кофе и, упираясь в ребро столешницы ягодицами, проговаривает вслух: — Намекни, если он тебя обесчестил — я оторву ему руки. Гитара не шевелится, и Эрику кажется, что она с Айзеком заодно. Он улыбается, пригубив терпкий напиток, смотрит на зелёную хвою ели за оконным стеклом и чувствует себя взрослым. Он думает о том, что хочет встречать так каждое утро. Первым просыпается Лёня — он с лохматой головой проходит в кухонные двери, протирая глаза. — Как спалось? — спрашивает Эрик. Айзек отнимает руки от лица и смотрит одним бледным глазом. — Я отказываюсь жить без кофе. Цимерман снисходительно тянет ему свою кружку. Лёня допивает напиток, затем ищет в кармане сигареты и берёт одну в рот. — Не кури в доме, — предупреждает Эрик. Айзек закатывает глаза: — Какие мы нежные… В дверях появляется Маришка, и Лёня, убрав сигарету за ухо, широко улыбается ей. Девушка хмурится на него и, сузив глаза, выдаёт: — Чего зубы сушишь? Парни смеются. Айзек, приложив ладонь к груди, начинает: — Дорогая, ну раз уж мы официально переспали… — Иди на хер, — отрезает Маришка, возвращаясь в зал. Лёня спешит за ней, продолжая: — Таки мы вчера не договорили — это было после второй бутылки, я помню. Я согласен на хризантемы, но розы мне нравятся больше… Эрик садится на стул с новой порцией кофе и наблюдает за ними через двери. Маришка встаёт напротив Айзека — ей приходится задирать голову и выпячивать подбородок, чтобы выглядеть внушительной, она толкает ему в грудь рубашку: — Я с тобой никуда и никогда не пойду. — Никогда не говори никогда — это работает в обратную сторону, — усмехается Лёня, надевая рубашку. Он вдруг морщится. Маришка обеспокоенно касается его руки: — Сильно болит? Дай посмотрю. Она разворачивает его ладонь, глядя на свежий порез и хмурится: — Может, лучше забинтовать? — Нет — шрамы украшают мужчин. — А как ты играть будешь? Давай снова обработаем? Она вновь вскидывает голову, и через паузу Лёня усмехается шире: — Я тебя сейчас поцелую. Маришка взрывается: — Я сказала — уймись! — Это, между прочим, взаимно. Видишь? — у нас много общего, — он говорит саркастично, но мягко, не спуская с неё глаз. Эрик вскидывает брови. Тут в дверях появляется Сава, оглядываясь на парочку, он в белой футболке и серых штанах — вся одежда на нём принадлежит Эрику. — Нара сделала ставку, что им понадобится месяц, — говорит он вдумчиво, затем смотрит на Эрика сонно: — Я поставил на неделю. — Две недели, — подкидывает Эрик. Он улыбается потому, что Сава заспанный, лохматый и такой забавный — от него пахнет мятной пастой и свежей футболкой. — Кофе? Сава сонно моргает, берёт кружку из рук Эрика и ставит её на стол, а после без колебаний садится на него сверху, обхватив плечи руками. Цимерман испуганно озирается в двери. — Сава, здесь… — И что? — просто спрашивает он, пожимая плечами, — все уже знают. — Все? Эрик невольно вздрагивает, когда видит Маришку и Айзека в дверях. — Продолжайте, вы совсем не палитесь, — сарказничает Лёня, подсаживаясь за стол. Маришка смеётся: — Эрик, вы вчера целовались на танцполе — на глазах у всех. Мало сказать, что Эрик шокирован — он помнит, что так и было, но не может в это поверить. Сава поднимается, забирает кружку и встаёт рядом с кофеваркой, разворачиваясь к ребятам. Тем временем Айзек продолжает махинации с гитарой Эрика, настраивая колки, дёргает струну. — Я, конечно, догадывался, что ты извращенец — по тебе видно, — снисходительно говорит он, поднимая взгляд на Эрика, и усмехается, — но чтобы с братом? — Они сводные, — хмурится Маришка, присаживаясь за стол с другой стороны. — Да мне насрать, — Лёня чешет проявившуюся щетину и будто нехотя говорит: — Я тебя, конечно, не одобряю, — затем он переводит взгляд на Саву и улыбается шире, — но понимаю. Сава показывает фак. Эрик зарывается пальцами в волосы, выдыхая: — Чёрт… — Не переживай так, — подбадривает Маришка. — Со стороны было не понятно, с кем ты целуешься. — Но вы заметили. — Потому что мы знаем Саву. — Не, пацаны, я за конспирацию — так что держите себя в штанах! — усмехается Лёня, затем смотрит на Эрика, — а если серьёзно, то лучше не провоцируйте слухи — это нам не на руку. — Сплетни в любом случае будут, — говорит Маришка с позиции знатока — скольких парней она перешипперила в своё время, не сосчитать. — Сплетни без фактов — это херня. Не попадайтесь на глаза — сегодня играем. — Сегодня? — удивляется Эрик. — Айзек договорился, что мы выступим в «Пирамиде», — подтверждает Маришка. — Наше дело — засветиться и найти связи. Если всё пойдет как надо, то я отожму для нас нормальную аудиторию для репетиций. Лёня наконец убирает гитару. — Ты говорил, что нам нужно попасть в рейтинг, — напоминает Эрик. — А я о чём? Но видишь, играть по правилам — не мой конёк. Я предпочитаю нагибать сразу. — Ты слишком пошлый, — щурится Маришка. — А ты хорошенькая. — Иди на хер. — Так. Стоп, — возмущается Эрик, — с чем мы будем выступать — ты об этом подумал? — Возьмём пару каверов или ту мелодию. — Она не дописана, — подаёт голос Сава. — Это не проблема. Эрик сглатывает, нервничает — он не был готов выступать на сцене сегодня. — Я не уверен, что это хорошая идея. — А какая разница? — встревает Айзек, — мы выступаем сегодня. — Затем он обращается к Саве: — Малой, принеси-ка свою гитару. Сава не двигается и лишь поднимает бровь. Лёня закатывает глаза: — Пожалуйста. Парень расцепляет руки и уходит наверх. Лёня качает головой: — И как ты с ним справляешься… Кстати, а кто из вас?.. — Мы никогда не будем это обсуждать, — ставит точку Эрик.***
Выбор из треков для вечера не устраивал никого: сыгранная не единожды песня Нирваны «Rape Me», один из треков RHCP или сырой недодел в виде цепляющей, но бескровной мелодии, придуманной Эриком, — всё это привело сперва к спорам, после к безысходности: — Выбирать не приходится, — убеждает Лёня. — Мы не в том положении, чтобы сделать лучше. Но нас могут заметить. Кстати, вы уверены, что не хотите сменить название? По-моему не выстрелит: слишком просто и ни о чём. — Это наш символ, — возражает Сава. — Группа будет называться только так. Он укладывает гитару на колено, пробуя звук, и своим видом намекает, что пререканий не приемлет. Лёня затыкает рот сигаретой, а после уходит курить на крыльцо. Маришка упирается в мягкую обивку дивана руками, будто пытается удержать их на месте, но топает ритмично ногой. — Мне всё это не нравится, — признаётся она. — Мне тоже, — спокойно отзывается Сава. Тем временем Эрик вздыхает — он сидит на кухне, не вмешиваясь в разговоры, перечитывает ноты трека и чешет висок карандашом. Он хотел положить на него хоть какие-то стихи, но в голову не идут мысли, да и кульминация выглядит смазанно — яркая модуляция срывается вниз. Бред. Он раз за разом перебирает риффы и со вздохом бросает карандаш на тетрадку, откидываясь на спинку стула. Конечно, они неплохо сыграют сегодня и при любом раскладе попадут в рейтинг — Эрик знает, что есть ребята-любители, которые выступают хуже. Но он не хочет, чтобы их сравнивали с другими «среднячками»; мечтает, чтобы о «Кондоре» заговорили все сразу. Он закрывает глаза, слушает бас-гитару и ритмичный топот ногой. Перед его глазами всплывает картинка, как пальцы Савы порхают по струнам: он зажимает аккорды, гитара отзывается глубоким звуком, слайд, затем ещё один на лад ниже, тональность меняется — звук короткий, звук выше… В какой-то момент Сава начинает повторять одну и ту же восьмерку, то ли в такт Маришке, то ли практикуя манëвренность на ладах. Эрик представляет, как в этот ритм врывается электрогитара: мелодия струится у него в голове, раскрывается как цветок, на проигрыше становится мощнее, затем снова возвращается к привычному ритму. Он, хмыкнув, закрывает тетрадь, слушает воображение, мычит, повторяя мелодию, при этом другая часть мозга вспоминает, что надо бы привести себя в порядок. Эрик идёт в ванную. Айзек возвращается после перекура и предлагает порепетировать «Rape Me», и Цимерман скорее закрывает дверь — он не хочет «сбить» свою мелодию. Парень усмехается, вспоминая, как часто в детстве, когда родители «мешали», включая радио или грампластинку, он сбегал в свою комнату, чтобы «слышать» песни у себя в голове, наигрывая их на гитаре. Жаль, что с тех времен у него не осталось нотной тетради… Он чистит зубы, мелодия усложняется — он не особо уделяет внимание ударным, но кропотливо работает над партией Савы: звучит отрезок, где чётко слышен лишь его любимый бас. Затем Эрик вновь проигрывает мелодию от и до и наконец осознает всё. — Врубай диктофон! Эрик выскакивает из ванны и бежит к своей гитаре, чуть ли не поскальзываясь на паркете. — Эрик? — беспокоится Маришка. — Ты там белены объелся? — щурится Айзек. Цимерман подбегает к дивану, падает в подушки, укладывая на коленях гитару, и тянет джек к комбику, объясняя: — Я не успею записать. Просто включи запись! — затем он вскидывает голову, смотрит на брата, который сидит напротив: — Сава. Емельянов без вопросов убирает прядь за ушко и готовится повторять за Эриком, который уже начинает играть первые риффы. Лёня спешно включает запись на телефоне. Таращится на Маришку, а та удивлена не меньше и лишь пожимает плечами. Трек кончается скрипом струн, Эрик отставляет гитару и вскидывает голову: — Ну как? — Охренеть. — Лёня выключает запись. — Собирайте вещи. Едем. Дальше всё происходит в темпе: зачехляются гитары, Маришка надевает куртку, Лёня в расстёгнутом пальто набирает такси. Машина приезжает быстро. Эрик впопыхах закрывает дом. Леонид бодрым шагом идёт к воротам, оглядывается, кричит: — Как ты это делаешь? — Что? Они запрыгивают в такси. Сава хмурится и ворчит, потому что Айзек прогоняет его на переднее сиденье; гитары прячут в багажник, Сава наотрез отказывается отпускать свою Тринити из рук. Маришка, зажатая меж парнями, ёрзает и вопит. Айзек, не обращая на неё внимание, смотрит на Эрика: — Как ты её сочинил? — Просто услышал. А что? — Охренеть. Охренеть — он просто услышал! Просто сраный Моцарт! — Почему ты возмущаешься? — злится Сава, оглядываясь, — это Эрик написал ту мелодию. Почему бы ему не написать ещё одну?! — Вы меня раздавите! — вопит Маришка. — Молодые люди, вам куда? — спрашивает водитель. — Прямо, — отворачивается Сава. — В этом вся соль, брат! В этом! Колись, как ты это делаешь! — Я просто СЛЫШУ музыку у себя в голове! — повышает голос Эрик. — И как давно?! — Всегда! — А вы что, музыканты? — невозмутимо справляется водитель. — Да, — отвечает Сава. — Что в этом такого?! — Мальчики, не орите в уши! — И сколько из них ты записал?! — …разве это не у всех? — Ты не записал ни одну?! — Зачем? — Я тебя убью. — Это я вас убью! — вопит Маришка. Галдёж на заднем сиденье прерывается криком Савы: — Заткнитесь! В шоке пребывают все — даже водитель притих. Сава оглядывается в салон и холодно объясняет: — Мы сейчас едем в машине, в тишине. Держите свои эмоции за зубами, иначе пойдёте пешком. На этом мальчишка отворачивается и наконец наслаждается видом из окна. — Всё-таки он тебя, — шепчет Айзек. — Отвали! — шипит Эрик.***
Сава рассматривает квадраты акустического ППУ: часть из них жёлтая, другие стандартные серые — стройные пирамидки на каждом квадрате напоминают чешую. Поролона слишком мало на большое помещение, к тому же два окна сводят все усилия сконцентрировать звук на нет. Он сидит в мягком зелёном пуфе на втором этаже «Пирамиды», где, как оказалось, есть отдельное помещение для репетиций: дизайн комнаты выполнен в зелёных тонах, и крупный салатовый коврик напоминает лесную поляну — мало рока в этом местечке для эльфов, однако здесь целых две ударных установки, одну из которых облюбовала Маришка и теперь закручивает подструнники на каждом барабане. На экране телевизора переливается синяя заставка. Сава чувствует себя спокойнее с гитарой в руках, репетируя аккорды, которые буквально только что вручил ему Эрик. Айзек тем временем ходит за ним по пятам и объясняет: — Это не просто музыкальный слух, паря. Ты как не поймёшь? Такая способность, как ты говоришь, «слышать» музыку — это у нормальных людей называется талант. — Я правда думал, что так у всех, — оправдывается Эрик, взмахивая тетрадью, затем он смотрит на Саву: — Ну, скажи? Ты, например, слышишь доставучую мелодию, и она играет у тебя в голове целыми днями. — Да, — подтверждает Емельянов, — но я не могу придумать из этого своё. — Это же так просто, — вскидывает голову Эрик. — Ни хрена это не просто! С этого дня, послушай меня, — Айзек хватает его за плечи, — ты везде таскаешь с собой диктофон, и как только в твоей ясной голове начинает что-то играть — ты это напеваешь или записываешь в тетрадь. Понял? — Понял. — Пиздец. Вот так бы взял и все деньги в земле просрал, — возмущается Лёня. — Ты о чём? Эрик падает в пуф и двигает к себе кофейный столик, продолжая разбирать созданную мелодию по нотам. — Ты не знаешь эту притчу о таланте? — Я знаю, — встревает Сава. — Вот, объясни ему. — Затем он смотрит на Маришку и ворчит уже на неё: — Красавица моя, там на сцене установка другая, что ты эту теребишь? — она тебе ни к чему! — Вот блин, — возмущается девчонка, подскакивает с места и только у двери робко оглядывается, спрашивает: — А мне можно на неё посмотреть? — Нужно, золотце, пиздуй! — машет Айзек руками и вздыхает: — Сил на вас нет, надо опохмелиться. — Только с алкоголем не перебарщивай, — хмурится Эрик. — Это ты мне говоришь? — оглядывается Айзек, — не я вчера на барной стойке стриптиз танцевал. — Чего?! — Я не дал тебе раздеться, — заверяет Сава. — О Боже… — Надо сообразить насчёт еды, до вечера с голоду сдохнем, — ворчит Лёня. — Пицца? — Эрик хватает телефон. — Пицца, — подтверждает Сава. — Мне с ананасами, — говорит Айзек, пихая в рот новую сигарету. — Что с тобой не так? — морщится Эрик и, качая головой, отправляет в корзину несъедобные, по его мнению, вещи. Когда Лёня уходит, Цимерман спрашивает: — Так что за история с деньгами в земле? — А, это. — Сава отставляет гитару, — притча о таланте. В Древней Греции талантом называлась монета. Смысл в том, что двум ученикам мастер дал по таланту — один пошёл и закопал свой в землю, чтобы его сохранить, другой на рынок к торговцам и приумножил его. Вот и вся мораль, — Сава пожимает плечами. Эрик хмыкает: — Талант… Не думаю, что у меня есть талант. Но он точно был у мамы. Сава смотрит внимательно на Эрика, тот продолжает чиркать в тетради, мягко улыбается, предаваясь воспоминаниям: — Она писала замечательные стихи. Я помню, как она пела романсы, но почему-то не могу вспомнить ни одной строчки из них — у меня осталось только музыка. Иногда я ловлю себя на мысли, что начинаю забывать её голос, тогда ищу старое видео и слушаю, как она говорила. Это странно, знаешь, забывать человека, которого очень любил. Я без фотографий уже не могу вспомнить черты её лица или даже цвет глаз, но её голос — это я должен помнить всегда. — Warum? Эрик пожимает плечами: — Weil es mein Leben ist. Он бьёт в это время по струнам и вдруг его озаряет: Эрик продолжает мелодию, повторяя тихонько последнюю фразу. Сава замечает, как слова сплетаются в цепочку друг за другом и ложатся поверх мелодии. Его знаний немецкого лексикона достаточно, чтобы понять, о чём строки: Она хлопнула дверью Мне сказали её забыть Но я продолжаю любить Тогда они спросили: Почему я не могу отступить? Потому что в ней — вся моя жизнь. Такие нескладные и грубые немецкие слова в устах Эрика звучат мягко, они бегло ложатся в такт музыке, точно эту песню уже придумал кто-то — так легко он создает её на глазах. Сава как можно скорее включает диктофон на телефоне и Эрик улыбается, кивает ему, продолжая напевать свою песню.***
Они закончили её вместе — на репетицию ушло мало времени. Эрик хотел отказаться от этой безумной идеи, но Айзек настоял: никаких каверов, никаких недоделок — только эта песня и только один шанс произвести неизгладимое впечатление. Сава стоит на сцене, улыбаясь ироничному историческому моменту, — в будущем во время интервью он честно признается, что их первый трек был написан буквально на коленке перед самым выступлением. Он перекидывает ремень гитары через плечо. Им дают пару минут, чтобы отладить звук. Зал полупустой, но люди внимательно слушают. Айзек впервые уступает место у микрофона Эрику, и тот уже подогревает толпу, шутит: — Мы так волновались, типа, в зале будет много народу, но я вижу, что на выступлении предыдущей группы многие ушли. — Кто-то смеётся, кто-то свистит. Эрик усмехается, продолжая: — Без обид, ребят, кто играл, вы молодцы, — затем он шепчет в микрофон дерзкое: — Но мы круче. Наступает пауза, и Сава вдруг чётко слышит в зале под собой фразу: — Какой красивый! Смешки. Ему становится приятно и неловко, он улыбается смущённо и наконец под стук палочек Маришки вскидывает голову, выкручивая резонатор — гитара гудит, он готов. Его партия первая… Трек заканчивается циклично — тот же бой бас-гитары, но короче. Звучит завершающий скрип струн, затем пауза. Эрик делает выдох, и их накрывает гвалт: зал шумит, подпрыгивают люди, раздаётся свист и звонкое эхо от стен в брошенной фразе: «Это было клёво!». Сава чувствует, как сильно бьётся сердце в груди. Он, вспотевший и взволнованный, но абсолютно счастливый, переводит взгляд на Эрика, и тот смотрит в ответ, показывая в улыбке клычки. Они общаются лишь взглядами и говорят друг другу ободряющее: у нас получилось. Получилось!