***
Сегодня математику в одиннадцатом «Б» замещает Антонина Павловна — классный руководитель и языковед, за глаза Горгона. До предмета ей дела нет, но контрольная должна пройти по плану. Центральная доска исписана мелком — пестрят уравнения и две задачи. Даже доска, расчерченная под координаты, не осталась без внимания и вмещает три примера, отмеченных звёздочкой — намёк тем, кто хочет заработать высший балл. Алина хмурится, не понимая, чего не хватает в классе. То, что Эрик рядом с ней нервно дёргает ногой, стало само собой разумеющимся. От него она узнала, что Сава заболел и Оксана Петровна осталась дома дожидаться врача. Эрику же такого блага не позволили, а зря — он переживает многим больше, даже ноготь на большом пальце грызёт, то и дело обновляя страницу в поисках новых сообщений, которых нет. — Чёрт, — ругается Цимерман, небрежно бросая телефон. — Успокойся, — предлагает Алина, но он лишь хмурится сильнее. Антонина Павловна и бровью не ведёт, заполняя журнал, — она знает свой класс наизусть и знает, кто отсутствует тоже, но всё равно спрашивает: — Юля ещё болеет? Точно — вот почему не сложился пазл. Коломеец на математике всегда сидит за первой партой, всегда решает сперва задания со звёздочкой, а уж потом контрольную целиком. Но сегодня её снова нет, как и всю неделю, и место пустует. — Да, Катя тоже! — замечает Алина. Услышав новости, Горгона качает головой, проставляя энки. Ни Кати нет, ни Юли нет; Белка сидит с рыжим, и оба от нервов чешутся, не зная, у кого списывать, и у Эрика настроения тоже нет. — Вызывали скорую? — спрашивает Алина шёпотом. Эрик мажет цифры мимо клеток, хмурится и отрицательно мотает головой. Он вспоминает, какую истерику устроил его малоэмоциональный малыш — кто мог знать, что Сава болеет именно так? Незаметно слабеет, потом температурит и отказывается от помощи: накричал на родителей, когда те хотели вызвать скорую; согласился выпить таблетки только после долгих уговоров и всё это время притворялся капустой, завернувшись во всё, что только попалось под руку. А когда мама начала протирать его водой, утверждал, что она с Марса. Это было смешно, пока Сава не перевернулся на спину. Эрик увидел, как тот стучал зубами от дрожи и мокрые волосы налипли на покрасневшее лицо; он жмурился так, будто ломался изнутри, — видеть его мучения было невыносимо. Оксана Петровна утверждала, что он болеет так всегда — врачей не переносит; в детстве устраивал скандалы в поликлинике и прошлым вечером вёл себя не лучше — совсем как ребёнок. — Но он же и есть ребёнок, — вздыхала в ответ мама, держа его руку. Но так легко об этом забыть… Эрик остался, пока он не уснул, а после пришла Оксана, и оправдаться ему было нечем — пришлось уйти. Он бы хотел сидеть рядом с Савой всю ночь, протирая его лоб салфеткой, держать за руку и обнимать так же, как она, но ведь это было бы как-то… не по-братски? От напряжения Эрик стискивает зубы, и желваки играют на его лице — к чёрту эту математику, к чёрту школу! — Сава всё ещё не появлялся в сети. Цимерман досадно вздыхает, бросая ручку. Он должен быть рядом. Ведь мама болела так же — слабела незаметно для других, стойко отказывалась от помощи до самого конца и улыбалась — хотела, чтобы он запомнил её такой. Эрик вновь подбирает телефон и пишет Оксане, дознаваясь о самочувствии брата. Ответ приходит — Сава спит, а Оксана Эрика журит, ведь тот отвлекается во время контрольной. Цимерман улыбается, но вдруг Алина больно бьёт его в плечо. — Чего? Она не отвечает, а нетерпеливо хлопает по руке, привлекая внимание, и смотрит на опоздавшего ученика. Приглядевшись, Эрик не замечает, как открывает рот. Сомнений в том, что это Юля, нет, и сомнение есть во всём: её рост, её хрупкое тело, но где всё остальное? Иссиня-чёрные волосы порезаны будто ножом — неровные пряди торчат в стороны, чёлка прикрывает глаза. На ней мужская рубашка в крупную клетку, голубые джинсы и чёрные кеды — кеды! На Юле! Вцепившись в сумку, она мышкой пробирается к столу учителя, отчитывается так тихо, что не разобрать и пары слов. Антонина Павловна таращит на неё глаза, и те кажутся огромными за оправой очков. Не дожидаясь ответа, девушка садится за первую парту, торопливо раскладывая вещи. Её тонкое запястье перемотано бинтом — Юля сдёргивает рукав ниже, но Алина всё заметила и ахнула на весь класс, схватившись за свою тетрадь и смяв лист в пальцах. Эрик сжимает локоть подруги, чтобы та не вздумала соскочить с места, ведь рыжая готова бежать на помощь Юле — не зная причины, не зная ничего о том разговоре — потому что Эрик постыдился о чём-либо рассказывать. Ему казалось, что он был с Коломеец слишком резок, и до сих пор чувствует вину за это, не зная, как верно реагировать на столь глобальные перемены. — Что с ней случилось? — взволнованно спрашивает Алина. Эрик стискивает её локоть сильнее, окидывая класс гневным взглядом — все замерли и смотрят лишь на спину опоздавшей девушки. Но стоит Белке наткнуться на Цимермана, как он оправляется, прочистив горло, толкает соседа и продолжает писать контрольную. По классу пробегает тихий ропот, и одноклассники наконец следуют его примеру. Эрик отпускает Алину и, облизнув языком пересохшие губы, сглатывает, возвращаясь к задачам. — Ты что-то знаешь, — хмурится она, глядя на него с укором. «Ты знаешь, но ничего мне не сказал», — говорит этот взгляд. «Я не мог», — оправдывается про себя Эрик, — «и я бы не стал»…***
Жёлтые чипсы со вкусом сыра. Жир липнет к пальцам и остаётся на губах. Маришка утирает их запястьем, смотрит на свои руки — раньше она бы не стала терпеть такой грязи, но сейчас ей плевать, и она вынимает из пакета новую порцию вредной пищи. Конечно, вредной и малоаппетитной, но что поделать, если завтрак пропустил? Она опоздала в школу и, прихватив в зубах только бутерброд с арахисовым маслом, проиграла его в неравном бою с голубями — а ведь срезать дорогу в парке казалось хорошей идеей. Маришка сидит на окне в пустом кабинете физики, её прикрывает древний кружевной тюль, а компанию к завтраку составляет только вонючая герань, но это всяко лучше, чем плестись в столовую, да и не успеет она туда уже — звонок через пару минут. Саитова заглядывает в пакет, проверяя остатки, решает, что они её недостойны, и сминает упаковку в шар; представляя, что это файербол, запускает его через класс в сторону корзины, но он валится на парту второго ряда. Сегодня она надела разноцветные чулки: один жёлтый со звёздами, другой розовый; джинсовую юбку и кеды подала Нара, а светлые дреды Маришка украсила бусинками и сплела пару прядей на затылке в узел. После успешного выступления Маришка приумножила уверенность в себе и попросила перевод в другой класс. В девятом «В» она нашла друзей; эмоции, однако, никуда не делись, и в её руках то и дело крутится ручка или карандаш — всё, что подвернётся под руку, лишь бы занимало пальцы. Открутив крышку, Саитова высоко задирает голову, напиваясь водой, как вдруг замечает, что внизу к зданию школы кто-то подходит. Отлипнув от горлышка бутылки, она хмурится, приближаясь к окну, и ударяется о него лбом, шипит, потирая кожу, а внизу, вскинув голову, хохочет Айзек. Айзек? — Точно он! Его серое пальто открыто нараспашку, но лохматые волосы не узнать — они без укладки вьются. В сумке вибрирует телефон, но Маришка не отлипает от окна, схватившись за него руками. Эйкхельм пальцем намекает, что надо бы взять трубку, но девчонка срывается с места и бежит из класса вон. На стекле остаются лишь два отпечатка её ладошек. Маришка выбегает во двор без куртки. — Сдурела что ли? Иди оденься, — наезжает Лёня, но осматривает её с ног до головы любопытно. Девушка в ответ скрещивает на груди руки: — Зачем пришёл? — Мне вообще-то нужны ключи. Маришка смущается, вспомнив об уговоре перевести из гаража инструменты. — А, ну да… Она лезет в карман, краснея, ведь сперва её обрадовала мысль, что пришёл он просто так и к ней. — Вот, — достав ключи, она покручивает их в пальцах и только потом поднимает глаза на Айзека, но тут же взгляд отводит: — Держи… Стоит ей развернуться, как он обрывает: — Стой. Лёня воровато оглядывается по сторонам и достаёт из внутреннего кармана пальто пирожное в форме медвежонка. — Это что? Маришка смотрит на подачку, как на ядовитый плющ. — Тебе, — отвечает Айзек, губы которого расходятся в ухмылке. — «Барни»? — Саитова поднимает на Айзека глаза, в них читается мысль, что он её не впечатлил. — Детям нравятся бисквиты, — улыбается он шире. Маришка выдирает из его руки пирожное, готовая его ударить, но он отскакивает на два шага, а она, развернувшись спиной, улыбается счастливо. — И тебе спасибо! — кричит вдогонку Лёня. Маришка оглядывается. Лёня, уходя, оглядывается тоже. «Вообще-то я не ребёнок, но бисквиты люблю», — думает она, разрывая зубами обёртку, и вспоминает почему-то улыбку горе-студента, его серьгу в правом ухе и курчавые волосы, закрывающие хитрые глаза. Всё-таки он странный — правда странный. И вовсе ей не нравится. Маришка улыбается, опаздывая на урок.***
— Алина, стой! Эрик выбегает за девушкой из класса, хватает её руку, ведь та бежит за Юлей. Коломеец поспешно удаляется от всех, скрываясь за углом. — С ней нужно поговорить, Эрик! — Не нужно. Она сама расскажет, если захочет, — возражает он. — Да в чём дело? Тебе не кажется это странным? Алина сверкает глазами, Эрик тушуется, отступая на шаг. — Ты её обидел? — холодно спрашивает она. — Нет! Вообще-то он в этом не уверен. — Слушай, оставь её в покое, — просит мягче, но Алина встаёт в позу. Эрик не может объяснить ей возможные причины и вздыхает от досады: — Ладно, как хочешь. Но я здесь ни при чём. Девушка уходит, а он от школьных драм готов выпрыгнуть в окно. Пусть разбираются сами — без него. Эрик гневается и, ворвавшись в кабинет биологии, садится за парту, безрассудно листая новостную ленту. Конечно, девушки не появляются обе — прогуливать уроки сегодня, видимо, в моде. Хмурые мысли Эрика прерывает сигнал оповещения — это Сава: It’s alive! Эрик улыбается, открывая чат: Врач был? Был. Надругался надо мной и ушел. Прям как ты Эрик улыбается шире: Прости Не прощу… Сегодня спим вместе Хорошо Цимерман отвлекается, слушая учителя, пока та диктует тему урока. Тем временем Сава продолжает печатать, кажется, он не прочь поболтать: Ты знал, что иммунитет у парочек формируется один на двоих? Типа, если один заболел, то достаточно поцелуйчика здорового партнера, чтобы поправиться Эрик усмехается: Не думаю, что это так работает По фиг. Мои микробы хотят к твоим микробам в рот Ради приличия Эрик прикрывает улыбку кулаком, чтобы не затмить счастливым блеском класс: Да ты мастер пикапа Сава присылает подмигивающий смайлик: О да, я горяч Точно — то-то он такой весёлый. Эрик хмурится: Ты мерил температуру? Ответ приходит мгновенно: 37,5 Что-то не верится. Цимерман чует подвох: Пришли фото градусника Сава отправляет стикер, закатывающий глаза: Ладно — 38,2. Но это ничего не значит Эрик настаивает: Мои микробы не пойдут к твоим микробам, пока ты не выпьешь таблетки Но ведь это яд! Ты хочешь, чтобы они сдохли, так и не узнав всей прелести «Первого контакта»? Сава… Fine! Blood on your hands! Он выходит из чата, и Эрик, покачав головой, блокирует телефон.***
Никто не говорил, что будет весело, но никто не предупреждал, что будет так хреново. Сава не помнит, когда болел в последний раз, — он считал свой иммунитет непробиваемой плотиной, но дамба рухнула и потекла — в буквальном смысле. Он вытирает покрасневший от частого трения нос салфеткой, комкает её и роняет вниз. Лениво повернув голову, находит рядом с кроватью сотню бумажных комочков. Гигиене конец: его комната — отныне прокажённая зона, даже мама без маски к нему не подходит, но ей можно — заразить ещё не рождённую сестру Сава не хочет. Он шмыгает носом, проклиная всё на свете. Не так уж сильно болит голова, но в ней явно гуляет ветер — мысли не клеятся друг с другом. Он хотел бы взять в руки гитару, но не представляет, как оторвать голову от подушки. Вдруг приоткрывается дверь — едва-едва ширится щёлка, и голос Георгия спрашивает: — Кушать будешь? Сава взрывается из-за его осторожности: — Да вы издеваетесь! Я больной, а не радиоактивный! Нос снова на мокром месте. Он тянется к салфеткам, сморкается, вспоминая, как называется эта пакость по-умному — инфлюэнция, в народе просто грипп. Георгий пропихивает круглую голову в дверь: — Ну дак сам виноват, что ты такой заразный, — мужчина смеётся. Он не успел переодеться после работы и выглядит как отчим-бизнесмен, а не как обычно: отчим-в-трениках. — Не хочу ничего, — куксится Сава, в очередной раз шмыгая носом. — А я курочку купил, — хвастается Георгий. — Ну вот сам её и ешь, — ворчит Емельянов, поворачиваясь спиной. Цимерман старший скрывается за дверью, но быстро возвращается — на этот раз в маске и без пиджака. Он приносит на деревянном подносе очередную порцию таблеток. — Нашёл в аптечке самое лучшее средство — помогает от всех болезней, — гордится Георгий, ставит поднос на стол, опасливо подходит к кровати, стараясь не наступать на мины в виде бумажных комочков, и показывает своё открытие: — «Звёздочка»! Сымай футболку, мазать будем. Сава аж подскакивает на кровати: — Папа, не надо — я сам! Он вновь утирает побежавшие ручьи из носа, а Георгий высоко вздёргивает брови. Впервые Сава назвал его папой, и это получилось так неожиданно, что он растерялся. — Ну… сам так сам, — говорит взволнованно мужчина, — но обязательно намажься. А курочку я всё-таки принесу, — он невольно оглядывается на пасынка, который снова отворачивается к стенке и ворчит: — Если она не с Марса, то я есть не буду. Георгий открывает дверь и нерешительно спрашивает: — Хочешь, принесу что-нибудь? В приставку поиграем или посмотрим фильм? Сава думает немного и находит последнее предложение заманчивым. Он вяло переворачивается на спину и, шмыгнув носом, хрипло говорит: — Хочу посмотреть один фильм… — он вновь сморкается и гнусавит название: — «Человек, который упал на Землю». Цимерман старший поправляет очки, хмурится, пытаясь припомнить название: — Это о ком? Сава моргает и, ослабнув, валится на подушку, объясняя: — О человеке, который меня заразил…***
Сава скоро поправится — всё не так серьёзно, думает Эрик и улыбается, представляя, как сбежит с оставшихся уроков, чтобы провести время вместе. Но, увы, Оксана Петровна уже в школе — а маму подводить не стоит, в конце концов учитель математики живёт с ним в одном доме. Он спускается на «нулевой» этаж, догадываясь, куда пропали девчонки. Завидев их издали, Эрик небрежно проводит пятернёй по волосам и подходит ближе. Алина сидит на подоконнике и болтает ногами — она кажется слишком весёлой рядом с Юлей, ведь та едва подаёт признаки жизни: замерла в одной позе, вцепившись в сумку, и смотрит в сторону. — Всё в порядке — она порезалась стеклом, — радостно сообщает Алина и смотрит дружелюбно на Коломеец, но та, как и прежде, не подаёт сигнала. — Как это? — недоумевает Эрик. Юля молчит — Алина говорит вместо неё: — Разбила зеркало. — Серьёзно? Эрик подходит ближе: — Может быть, поговорим? Наконец Юлия смотрит на него — и лучше бы она это не делала. В её взгляде столько безразличия, что кажется, будто она ничего перед собой не видит. За этими глазами нет гнева или горя — в них пустота, которая пугает. — Или ты со мной больше не хочешь общаться? — предполагает он робко. Алина оживляется, видимо эту часть истории Коломеец не успела ей рассказать, если она вообще что-либо говорила. Складывается впечатление, что бронебойная Алина просто читает её мысли. Все ждут ответа, но его нет. Юля молчит с тем же отрешением: ни один мускул на её лице не вздрагивает, ни одного движения не следует. Она как будто вовсе не знает, что её здесь держит. Новый сигнал оповещения прерывает тишину. Эрик подхватывает телефон — Белка присылает фото, но ему не до него. Он блокирует телефон, делает шаг к Юле, и та вздрагивает. Но вместо того, чтобы сжаться, напротив — опирается руками позади на подоконник и поднимает голову, глядя ему в глаза, и во взгляде этом читается угроза. — Её лучше не трогать, — говорит Алина, наблюдая за девушкой. Эрик раздражается оттого, что Панфилова понимает всё без слов: — Так и будем здесь стоять? Может быть, на обед сходим? Алина вновь безмолвно смотрит на Юлю. Взгляд серых глаза спадает на пол, девушка хмурится, будто ищет внутри себя ответ и не находит. Тогда рыжая соскакивает с места и подбирает рюкзак. — Если будет питьевой йогурт, возьми два, — просит она Эрика. Цимерман хмурится, не понимая, что происходит, и, тряхнув головой, уходит дальше, но слышит тихую беседу позади: — А где твоя чёрная сумка от Тиффани? — дружелюбно спрашивает Алина. Эрик застывает и через паузу слышит безразличный ответ: — Порвала. Алина смеётся. Всё это как-то дико…***
В столовой Эрик находит Белова, и вместе они наблюдают, как поодаль от них разговаривает Алина с Юлей — Коломеец безразлична, но на этот раз шевелится — обхватывает пальцами гранёный стакан с розовым йогуртом и смотрит на него так, будто собирается вылить. Белка переводит взгляд на Эрика — Эрик отвечает своим взглядом и чеканит: — Я здесь ни при чём. — Ага, — кивает Дмитрий, — во всём виновато аниме. Он разворачивает к нему свой телефон, показывая непрочитанное сообщение, там фото участниц группы «Тату» — а ведь Юля правда теперь на чёрненькую похожа. Эрик опрокидывает в себя кисло-сладкий йогурт и с отвращением смотрит на макароны с котлетой, упакованные под целлофаном. — Полная хрень, — делает он неоднозначный вывод. Белов солидарно кивает. За столик вдруг подсаживается Алина и предлагает Диме нетронутый йогурт, тот подачку охотно принимает. Девушка трогает отросшие волосы Эрика, оттягивая их пальцами от корней. — Я уже и забыла, что ты такой чёрный, — улыбается она, — краситься будешь? Эрик перебивает её вопрос своим: — Ты можешь объяснить, что происходит? Алина пожимает плечами с улыбкой: — Сегодня провожу её до дома и всё узнаю, так что на остановку без меня. Эрик косится на Юлю, та, как и прежде, сидит в скучающей позе, подставив кулак к щеке. — Что-то мне не хочется тебя с ней оставлять, — говорит он, хмурясь. — Эрик, ты дурак? — смеётся Алина. — Изменения — это не всегда плохо. — Такие? — переспрашивает он. Девушка закатывает глаза. — Всё будет нормально — это же Юля. — Знаешь, я в этом уже не уверен, — признаётся он тихо. — Комментировать не буду, — бурчит под нос Дмитрий, шарясь в телефоне. — Напиши, как будешь дома, — просит Эрик, строго глядя на подругу. — Хорошо, папочка, — сюсюкает та, целует его в щёку и убегает прочь. Эрик стирает след поцелуя пальцами. — Может, это… — подаёт голос Белка, наблюдая, как Алина возвращается за столик к Коломеец, — …у неё эти дни? Цимерман закатывает глаза и вскакивает на ноги, оставляя нетронутый обед.***
Вода остывает быстро. Сава шлёпает ступнями по водной глади в голубом тазе, и брызги летят мимо подстелённого полотенца на дорогой ковёр гостиной. На экране телевизора плывут титры, но выключать фильм Георгий не собирается — он давно спит, облокотившись на бежевую диванную подушку: его очки съехали на лоб, а лицо расслабилось. Сава невольно обращает внимание на черты, которые отчим передал сыну: небольшая горбинка на носу, те же скулы — но остальное в Эрике явно перешло от мамы. Удивительно, какими похожими и непохожими на родителей получаются их дети. Мальчишка сидит, завернувшись в клетчатый плед с головой, и шмыгает носом. Георгий оказался прав ― от ножной ванны с хвойной солью ринит действительно прошёл. Этим днём отчим его обхаживал и был непривычно заботлив, как родной отец. Но всё-таки для Савы это очень странно — быть с Цимерманами одной семьёй. Он не решается разбудить мужчину и вынуть ноги из таза, но вода безутешно остывает, едва омывая его теплом. Хлопает дверь ограды. Сава посильнее кутается в плед — не хочет, чтобы Эрик видел его расклеенным, и собирается подняться наверх, но тот уже заходит в дом, бросая на пол рюкзак. Эрик усмехается, наблюдая, как Сава топает ножками в тазике с водой; разувшись, подходит ближе, шепчет: — Он спит? Сава бросает внимательный взгляд на отчима и кивает, повернув голову, нарывается на внезапный поцелуй и резко отстраняет голову: — Заразишься… Эрику плевать: он непринуждённо подхватывает подбородок Савы пальцами, запрокидывая его голову, и вновь глубоко целует. Получается недолго, но достаточно, чтобы Сава успел насладиться нежным прикосновением языка Эрика и почувствовать головокружение вовсе не из-за температуры. Цимерман младший осторожен — не закрывает глаз и бдит, глядя на отца. Он отстраняется от Савы с улыбкой, чувствуя на губах растаявший вкус терпкой хвои, и поднимается наверх, чтобы скорее переодеться. Саве вдруг становится не по себе — слишком рискованно показывать чувства вот так — рядом с отчимом, но в тоже время есть в этом какая-то дерзкая прелесть. «Тайна, покрытая мраком», — парень улыбается своим мыслям, вытирая ноги полотенцем. Он скучает по теплу Эрика, и один поцелуй с ним вновь пробудил желание, которое узлом провалилось вниз живота и дало о себе знать возбуждением. От возни рядом Георгий просыпается, видит, что пасынок ведёт себя бодрее, и тащит воду выливать. — Интересный фильм, — говорит хрипло отчим, поправляя очки. — Так ты же спал, — хмурится Сава, оборачиваясь на него с тазом в руках. — Уф-ф, ну первая половина была интересной. Сава закатывает глаза — если бы Георгий знал, сколько постельных сцен в этом фильме, то точно бы не разрешил посмотреть до конца. Впрочем, симпатичным был только Боуи. Мальчишка скрывается за дверью ванной, смотрит в зеркало и находит свой внешний вид отвратительным: грязные волосы расслоились на пряди, под глазами мешки, нос красный, как у рождественского оленя, но Эрик всё равно захотел его поцеловать. Сава улыбается, решая привести себя в порядок. По-прежнему кутаясь в плед, он идёт к лестнице, едва различая разговор Эрика и отчима на кухне. Цимерман младший, как обычно, тащит в рот всё, что съедобно, и беседует с отцом по-немецки. Сава замирает, прислушиваясь к тихой речи. Цимерман старший отвечает под стать — в его интонации слышится привычное ехидство, но и толика серьёзности есть. Любопытно узнать, о чём говорят отец с сыном, но не это важно — главное то, что у этих двоих есть свой язык, на котором они могут друг друга понять.***
— Просто умницы, такие хорошенькие — ты бы видел, как горят их глаза, когда я объясняла правила. Это самый лучший класс в нашей школе, — утверждает Оксана Петровна, радуясь новому назначению — она временно заменяет классного руководителя пятого «А» до выздоровления их родного учителя. Мама не переодевшись чистит луковицу для ужина и плачет, то ли оттого, что ей щиплет глаза, то ли от умиления, то ли из-за беременности, а может, всё сразу? Эрик чистит морковку, возмущаясь: — Ты говорила, что наш класс самый лучший. — Конечно-конечно, самый лучший, — смеётся Оксана, притягивая его мокрой рукой, целует в висок. — Ревнивец, — усмехается Георгий. С другой стороны стола он чистит картофель: — Нам тут, кстати, поступило одно интересное предложение, — обращается он к супруге, а после бросает взгляд сыну, и тот продолжает: — Мы хотим пригласить вас на наше выступление, когда Сава поправится. — Ну, Эрик, тебе сейчас нужно думать об учëбе, — ласково журит Оксана Петровна, — музыка тебя не прокормит. Цимерман младший закатывает глаза: — Да, мы это уже проходили. Так вы придёте? — он кусает морковку. — Пока Саве не станет лучше, никаких репетиций, — напоминает снова Оксана. — Ма-ам, ну я же говорил после, — хмурится он, допытываясь: — Придёте? В дверях появляется Савелий — судя по всему, он только что вылез из душа: его кожа блестит от влаги, а волосы совсем мокрые. Переодевшись в чистое, он обнимает себя руками и дрожит. Такой милый. Эрик прекращает чистить морковку, жадно разглядывая его. — А ну бегом в постель, — хмурится Оксана, застыв с ножом в руках. — Вот теперь страшно, — хрипит Сава, покосившись на остриё ножа. Оксана смеётся, кладёт прибор и хочет подойти к сыну, но Сава вдруг сильно чихает, а после, не удержавшись, снова. Георгий вопит: — Та-ак, боевая тревога, а ну брысь, холера ходячая! Эрик солидарно смеётся. Сава ворчит: — Злые вы, — и, шмыгнув носом, уходит, оставляя за собой след из капелек, падающих с волос. Цимерман, конечно, не может устоять и хочет пойти следом. — Эрик, потом поиграете, — хмурится на его порыв Оксана, — ты ведь можешь заболеть. Парень вскидывает брови. «Поиграете» — звучит так, будто она думает, что они дети в песочнице. — Но, — он замирает, понимая, что ему надо бы остаться на кухне и помочь, но лишь всплескивает руками и бежит следом, бросая: — Потом уберу. На столешнице остаётся гора очисток. Отец качает головой. — Точно спелись, — смеётся Оксана, убирая за ним, но вдруг морщится — от резких запахов её тошнит. — Не думал, что он будет о нём так заботиться, — хмурится Георгий. — Разве это плохо? Оксана присаживается за стул. Цимерман старший не отвечает. Он в последнее время часто замечает, что Эрик ненормально ласков со своим сводным братом — буквально ходит за ним по пятам. Оставив картофель, он видит, как супруга хватается за голову, и предлагает: — Давай, дорогая, сегодня ужин за мой счёт. Оксана улыбается. Почему бы не воспользоваться таким заманчивым предложением? В конце концов, беременным можно позволять себе капризы.***
— Эрик, стой. Сава отстраняется, но брат крепко обнимает его со спины, торопливо целует шею и лезет руками под футболку. — Ты ведь правда можешь заразиться. Он вскидывает голову и чувствует тёплый смешок Эрика на своей коже, тот шепчет: — Ну и что? Ты сам соблазнял меня днём. Сава понимает, что бороться со своим желанием, а тем более с явным желанием Эрика, которое он чувствует ягодицами, смысла нет. Но голова от слабости идёт кругом — Цимерман застал его врасплох. Они даже не прошли вглубь комнаты, так и стоят у двери. Эрик ласкает его тело руками. Сава шепчет: — А если родители… — Не зайдут, — упрямится Цимерман и, присев перед ним на колени, задирает выше футболку, целует живот, после поднимает глаза, наполненные желанием, и нежно шепчет: — Я соскучился.***
— Может быть, суши? — предлагает Георгий, перебирая все варианты, которые Оксана тут же отметает: — Сырая рыба? Нет-нет-нет. — Тогда закажем гарнир в Петропавловской, — поправляет очки Георгий, рассматривая другую визитку из карточницы. — А!-а! Плов у них очень острый, заюш, — капризничает Оксана, собирая свои журналы по вязанию в одну стопку. — Тогда я сдаюсь, — вздыхает мужчина. — Впрочем, супик у них в прошлый раз был очень неплох, — говорит Оксана, жуя на ходу морковку. — Может быть, у мальчишек спросим, вдруг они чего знают вкусного? Мама собирается подняться по лестнице, но Георгий хмурится и качает головой: — Не-е, эти оболтусы только гамбургеры да пиццы любят. Я посмотрел, что они заказывали за ту неделю, — это же несъедобно. Оксана смеётся, спускаясь со ступеньки. — Ну ладно, гарнир так гарнир, — сдаётся она, — но супчик тоже закажи и мальчишкам спагетти, вдруг будут.***
Сава вздыхает, опираясь о стену, он вскидывает голову, стараясь не стонать в голос и не потерять равновесия. Его тело становится лёгким, как пушинка, и он готов взлететь ввысь с каждым новым движением Эрика — тот заглатывает его полностью, стоит на коленях и, обхватив талию, держит крепче, будто чувствует, что Сава вот-вот упадёт. Тревога — она досаждает, мешая расслабиться, ведь их могут застукать. Сава гадает, сколько продержится так — Эрик слишком настойчив. Он знает, что сводит Саву с ума, обхватывая его губами крепче; знает, как довести до точки, ведь не раз делал это, но будто не хочет закончить с ним быстро и намеренно растягивает удовольствие — отстраняется, дразнит, потом снова глотает и добивается своего — Сава молит: — Эрик, пожалуйста… Цимерман наконец опускает руки ниже и сжимает в пальцах его ягодицы, отчего по коже Савы бегут мурашки и искры: он выгибается, отдаваясь моменту, и роняет несдержанный стон, изливаясь в его горло, и, обессиленный, медленно сползает по стенке. Эрик задирает его футболку, нависает над ним — карий взгляд опьянён эйфорией. Он неудержим, и это мальчишку пугает — в таком состоянии брату совершенно плевать, что произойдёт с ними дальше. Он не позаботился даже закрыть дверь, нарушая одно из самых важных правил их непростых отношений. Сейчас для Эрика это всего лишь условность, которую он растоптал, забываясь в сладкой истоме. Он гулко дышит, целуя шею Савы, пробираясь выше через завись мокрых прядей к мочке его уха, и спешно двигает рукой, предчувствуя развязку на кончиках пальцев, которые намокли от его естественной смазки. Сава охотно отвечает на поцелуи, понимая, что всё между ними неправильно — так быть не должно в рамках этой любящей семьи. Своим поступком они словно уничтожают её, но обретают нечто иное — друг друга. Эрик стонет на ухо, стонет нежно, и Сава, обнимая его шею в кольце своих рук, дрожит, в неразборчивом мягком шёпоте повторяя: «Я люблю тебя, люблю…», и целует так жадно, будто этот поцелуй между ними последний.***
Судорожное дыхание становится тише. Эрик отдыхает на разгорячённой груди, слушая, как сильно бьётся сердце Савы. Мальчишка зарывается пальцами в его волосы, мягко поджимает их и вновь скользит кончиками пальцев по коже головы. Эрик стискивает брата сильнее в неловких объятиях — вот так — на полу, опираясь на стену и даже не дойдя до кровати. Он чувствует себя безумцем, не заботясь, что их увидят. Вдохнув до боли родной запах, он поднимает голову и ловит мутный взгляд карих вишен из-под полуприкрытых век. — Мы должны уехать отсюда, — говорит он твёрдо. Сава устало ударяется затылком о стену, хмурится, закрывая глаза, потому что лучше Эрика понимает, что они в безвыходной ситуации. Он понимает, что никто им не поможет — только они сами. Шмыгнув носом, Сава хрипло просит: — Эрик… не делай так больше.***
Собрание в одиннадцатом «Б» проходит прямо во время урока литературы. Антонина Павловна весёлым тоном сообщает, что с экзаменами покончено. Впереди остались только госы, и чуткий классный руководитель в привычной для неё ехидной манере полагает, чего добьются её ученики после школы. Белова сразу определили в армию, Эрику угрожают цирковой труппой, но Алина уверяет, что тот станет рок-звездой. — Кто? Наш Эрик?! Должно чудо случиться! — смеётся Горгона. Цимерман, развалившийся на парте, выглядывает из-за рук, объявляя: — Я пришлю вам свой первый альбом. Он вновь сникает, прикрывая глаза. Сава растолкал его рано утром, чтобы он шёл досыпать сны в своей комнате, но без родного тепла под боком уснуть не получилось. Однако есть свои плюсы: с утра Сава продемонстрировал супернавык оправляться от любой заразы в считанные дни — может быть, «иммунитет парочек» всё-таки сыграл свою роль? Он, исключая насморк, выглядел абсолютно здоровым: накрыл на стол и сам приготовил завтрак — панкейки с бананом без толики сахара, как любит мама, которые получились невероятно вкусными. Эрик улыбается, ожидая конец учебного дня, чтобы снова вернуться в его сладкие объятия. Пусть Сава ещё дуется за вчерашнюю неосмотрительность, Эрик уверен, что им ничто не грозит. Вспоминая о мнимой угрозе, он открывает глаза, поднимая голову; видит, что на первой парте соседнего ряда никто не сидит, и обращается к Алине: — Ты вчера с Юлей уходила? Панфилова кивает: — Да, всё отлично. Эрик хмурится. Надо бы её расспросить. Но за весь день подходящего случая попросту не нашлось, потому что рядом с девушкой всё время крутились подруги. С последним звонком Эрик выходит на крыльцо вслед за Алиной. — Стой, я тебя провожу. Он подбегает — звенят застёжки на его рюкзаке. — Отлично, я как раз собиралась к дяде. Вам нужна ещё смазка? Эрик мгновенно краснеет: — Боже, нет! — Да ладно, обычное же дело, — смеётся девушка. — Ты меня пугаешь, — смущается Эрик. — Кстати, как Сава? — Он в порядке. Но мама ещё неделю будет кормить нас таблетками. — Тебя тоже? — вскидывает брови Алина. — Для профилактики. Мы же всё время вместе. — Не понимаю, как вам удаётся не палиться, — качает головой Панфилова. Они проходят мимо остановки, напротив которой автобус с шипением открывает двери. Всё в городе кажется серым: и небо, и улицы, хотя нет под ногами белого снега. Но зима липнет к подошвам слякотью, и кажется, что с недели на неделю начнутся дожди. Проскользнув через толпу прохожих и оказавшись на безлюдной улочке возле парка, Эрик решается спросить: — Она объяснила, что с ней происходит? Алина на ходу вынимает бутылку из рюкзака, кивает: — Да. Юля ходит к психологу. Думаю, это хорошо — в её ситуации, знаешь, ей стоит в себе разобраться. — Ого. Поспешно решив, что Алине известно всё, он задаёт контрольный вопрос: — Так вы… целовались? В это время Алина пьёт из бутылки и фонтаном выплёвывает воду, отхаркивается, возмущаясь: — Чего?! — А, то есть… чёрт. Эрик вдруг понимает, что ничего она всё-таки не знает, и пытается ретироваться: — Я, пожалуй, пойду. — Стоять! Алина хватает его за рукав. — Почему мы должны были поцеловаться?! Она таращит на него глаза, и Эрик понимает, что избежать неловких разговоров не удастся. Он вскидывает голову и объясняет Панфиловой всё, что узнал от Юли, и то, что предложил наиглупейшую — теперь-то он это понимает — идею о проверке «ощущений». — Ох-ре-неть, — чеканит девушка, замирая с бутылкой в руках. — Я думал, она тебе рассказала. Алина мотает головой. — Только не говори ей, что я тебе разболтал, — просит Эрик. Девушка пытается закрутить на бутылке крышку, но получается плохо. — Но почему со мной? Я что… ей нравлюсь? — оторопело уточняет она и смотрит на Эрика с изумлением. Цимерман жмёт плечами: — Нет, ну… я подумал, что вы можете по-дружески. Как мы с тобой. Алина хохочет: — Лучше не вспоминай про эти поцелуи! — Между прочим, я уже научился! — возмущается парень. Панфилова хлопает его по плечу и беззлобно дразнит: — Да-да, Эрик. Не сомневаюсь, что Сава тебя всему научил. Смутившись, он снова просит: — В общем, я тебе, типа, ничего не говорил. — О’кей. Давай сами её спросим? — А? — Её дом в той многоэтажке, — Алина указывает на сверкающий столп здания с зелёным витражом, неподалёку от набережной. — Нет. Я к ней не пойду. — Почему? — Но мы ведь даже не друзья, — робеет Цимерман. Алина опережает на два шага и невинно спрашивает: — А что мешает подружиться? Действительно, что?***
Вдоль берега дремлют ленивые утки. Они не думали бросать свой ареал обитания, и прохожие переступают вдоль набережной их пухлые тушки, а иные подкармливает ненасытных птиц хлебом. Река с этой стороны кажется совсем тёмной, будто кто-то рассыпал в ней уголь, лишь водная гладь отражает высотки. Дом, в котором живёт Юля, — элитный, с чёрной оградой вокруг территории. По форме здание напоминает парусник, и Эрик чувствует себя здесь не к месту. Алина подходит к воротам. — Давай уйдём? — паникует Цимерман, но девушка хватает его рюкзак, не давая отступить. Она жмёт кнопку, и сварливый голос консьержки дознаётся: «Кто?». — Мы пришли в гости к Коломеец Юле, она живёт в этом доме. Квартиры Алина, конечно, не знает и готовится прорываться с боем, уверяя, что ребята принесли ей уроки. Однако бороться не надо, буркнув в динамик: «Проходите», консьержка открывает магнитную дверь. Алина оглядывается, и Эрик со вздохом проходит следом. Неуютно в чистом подъезде — вместо серого бетона здесь плитка под мрамор. — Она не пустит нас на порог, — уверен Эрик, когда створки лифта разъезжаются перед ними. Алина уже выяснила номер квартиры: — Вот и проверим. Покачиваясь на пятках, девушка поправляет в зеркале алые волосы. Эрик, наблюдая за ней, хмурится, не понимая, отчего она так спешит «подружиться». Конечно, Алина всегда смелая и заботливая; всегда подставит плечо, если нужно, но новая Юля — этот человек со льдинками в глазах вызывает у Цимермана опасения. Звенит звонок — на этаже всего лишь две квартиры. Эрик любопытно осматривает подъезд, представляя, сколько может быть комнат в таких апартаментах. Вскоре щёлкает замок, и Юлия открывает дверь. На ней синяя рубашка, а на ногах короткие шорты. Эрик впервые видит её обнажённые ноги и отмечает, что девушка на самом деле красива, но этот взгляд… Холодное безразличие и отсутствие эмоций — неужели Юля будет такой всегда? — Привет, — улыбается Алина, оглядывается на Эрика, — а мы пришли в гости. Можно? Вновь Коломеец замирает на месте, думает, пристально глядя на них. Цимерман всем своим видом пытается доказать, что он вообще-то мимо проходил и идея не его. Наконец она отступает на шаг, и подростки заходят в квартиру. Как он и думал — комнат здесь много. Эрик вскидывает голову, пытаясь подсчитать высоту потолка; плитка в холле зелёная под малахит, рядом с дверью высокие пальмы, а интерьер чёрный со вставленными напольными светильниками — здесь в два раза неуютнее, чем в подъезде, будто он пришёл в дорогой отель, а не в гости к однокласснице. Как вообще можно жить в такой квартире? Эрик рассеянно осматривает всё вокруг, понимая, отчего Юля всегда была такой отрешëнной — статус её семьи предполагает, что она будет соответствовать даже банально интерьеру их прихожей. Но Алина будто не чувствует неловкости: — Мы купили пирожное по пути, будешь? Юлия оглядывается и, выкинув в сторону руку, щёлкает пальцами, указывая на соседний коридор, там, видимо, кухня. Алина следует в указанном направлении, а Эрик, наблюдая, как босые мальчишеские ступни шагают по гранитной плитке, идёт за ними. — Ты одна сегодня? Девушка не отвечает, проскальзывает за дверь своей комнаты и чуть оставляет её приоткрытой, будто приглашает зайти. Он открывает дверь и застывает на пороге. Эрик знал, что Коломеец переживает не лучшие времена, но настолько? В комнате царит кавардак — большая часть вещей сломана, разрушена; от бамбуковой полочки остались разве что ножки, на полу лежат разорванные вещи и будто находятся в таком положении давно; тяжелая зелёная штора сдёрнута и криво повисла на окне; лишь щёлка серого неба выбеливает силуэт девушки, сидящей на двухместной кровати — слишком большой для одного человека. Она сидит, скрестив ноги, держит в руках плюшевого зайчика и без эмоций отрезает ему голову ножницами. Эрик вздрагивает, замечая на полу возле кровати кучу таких игрушек, и сумочки, и юбки, которые он когда-то видел на девушке в школе. Оправиться от шока помогают музыкальные пластинки, которые он замечает возле своего носка. — Моцарт? Я слушал его в детстве, — говорит он тихо, — мама включала. Говорит он будто сам с собой, но это помогает — Юлия наконец смотрит пристально. Из-под неровной чёлки выглядывают серые глаза, но в них теперь нет холода, лишь интерес. Эрик робко продолжает: — А это Duran Duran? Сава обожает эту группу, — он поднимает другую пластинку. — Можешь забрать себе, — тихо отвечает Юлия, продолжая терзать игрушку. Эрика эта картина беспокоит. — Юль, — зовёт он мягко, — что с тобой? Но вместо неё отвечает Алина, которая протискивается между ним и дверью, подбирая с пола вещи: — Былое нужно уничтожить, чтобы новое построить. Эх, красивое было платье, — улыбается Панфилова, выставляя чёрную ткань в руках, разглядывает в ней дыры, затем небрежно бросает тряпку в сторону: — Как родители отнеслись к твоему состоянию? Впервые Юля усмехается, отвечая: — Мама всю неделю ходит с тряпкой на лбу и капает себе валерьянку. Фальшивка. — Девушка бросает игрушку в общую кучу. — Она так задирает нос, будто не хочет меня видеть. Алина забирается на кровать рядом с ней. — Ты же знаешь, что это не так? На что лохматая голова резко крутится по направлении к ней: — Я её знаю, — говорит девушка твёрдо. Алина вновь встречает холод улыбкой и тянется к обрезанным волосам: — Тебе так больше идёт. Юлия цепенеет — не знает, как реагировать, когда Алина зарывается пальцами в её волосы. Эрик понимает эти чувства: Панфилова девушка бойкая — ей ничего не запретить; если она хочет что-то сделать, то она это делает, и вряд ли протесты её остановят. Наигравшись, Алина убирает руку и окидывает растерзанную комнату каким-то блаженным взглядом: — Что планируешь делать с этим? Коломеец пожимает плечами, и вдруг Алина предлагает: — Было бы здорово всё это сжечь. Юлия вновь усмехается, и в усмешке этой проскальзывает неведомая прежде Эрику дерзость. Он почему-то смущается, наблюдая, как девушки сходят с ума, предлагает: — Сделаю чай…***
Через время Эрик слышит смех в коридоре. Он уже разлил кипяток в кружки и теперь поочередно макает чайные пакетики над фарфором. Чай был только красный. Странно, что в такой большой квартире нет другого выбора. Он вдруг понимает, почему ему здесь некомфортно — нет выбора — это читается во всём. Будто все должны мириться с каким-то установленным порядком, не имея права нарушить закон. Любой бы на месте Юли съехал с катушек от такого контроля. — Значит, платья ты больше не наденешь? — весело спрашивает Алина, проходя вслед за Юлей на кухню. — Нет, — отвечает та. Девушка стала живее и, несмотря на стекло во взгляде, двигается, как обычный подросток: подходит к холодильнику, срывает с него пару магнитов и небрежно бросает их в мусорку, приоткрыв дверцу кухонной тумбы. — Жаль, тебе они очень идут, — продолжает Алина, присаживаясь на стул. — Это не повод их носить, — вдумчиво отвечает Коломеец. Она сидит перед открытой дверцей холодильника на корточках и, выудив из нижнего ящика яблоко, разворачивается к столу, рубит его пополам и одну половину предлагает Эрику: — Будешь? Тот робко мотает головой, как испуганный совёнок. Юля перенаправляет руку в сторону Алины, и та подачку охотно принимает. — А госэкзамены? Коломеец явно собирается уйти из кухни, она даже не заинтересовалась пирожным, но оглядывается на Алину, та продолжает: — Их сдать стоит. — Зачем? — просто спрашивает Юля. Алина поднимается со стула и хватает её руку, не давая выйти. — Это важно. По крайней мере ты ничего не потеряешь, если сдашь тесты. Ты же всё знаешь. Юлия долго изучает пальцы Алины на своей руке, будто думает: сбросить их или терпеть? Наконец она поднимает голову и пожимает плечами: — Ладно, — хочет снова уйти, но Алина просит: — Останься. Коломеец всё-таки садится рядом с Эриком, а после обращает на него внимание. От её глаз ему снова не по себе. — Сава? Это тот мальчик, которого ты любишь? — припоминает она. — Да, — Эрик делает глоток горького чая, скрывая смущение. — Они здорово смотрятся вместе, — вставляет Алина, присаживаясь с другой стороны. — Ты говорил с родителями об этом? — спрашивает Юля, в её тоне вновь слышится что-то дерзкое — она берёт в руки пирожное, но не ест, а разрывает кремовую булочку на части и облизывает пальцы. — Нет. Юля усмехается: — А я им сказала. Всё сказала. И они предложили меня вылечить. Алина вздыхает: — Это бред. — Да, но родители не знали, что психолог окажется на моей стороне. Девушка откидывается на спинку стула и смотрит на Алину прямо. Эрику этот взгляд знаком — глаза скользят вверх-вниз, она мгновенно считывает привлекательность одноклассницы, будто видит её впервые. Алина ёрзает на стуле — ей тоже знаком этот взгляд, не раз мальчишки на неё так смотрели, но чтобы Юля? Есть в этом что-то… Со смущённой улыбкой Панфилова продолжает: — Кстати, насчёт твоего синтезатора. Эрик, ты говорил, что тебе не помешает такой инструмент? Он сразу заприметил в комнате Юлии технику, но не стал спрашивать. О том, что девушка музицировала с первого класса, ему тоже известно. — Да, я бы мог выкупить. Юлия делает глоток, невидящим взором рассматривая двери кухни: — Бери. Мне ничего не нужно. Так легко она отшибает своё прошлое, словно мячик в пинболе. Панфилова улыбается шире: — Видишь? Не зря пришли. Но Эрик не выдерживает, поворачивается к Юле и говорит строго: — Слушай, ты абсолютно нормальная и не важно, что думают твои предки. Но не нужно вести себя вот так. Они хотя бы пытались о тебе заботиться. Юлия ставит на стол кружку и задаёт обескураживающий вопрос: — Тебя когда-нибудь били? — она смотрит на Эрика с холодным любопытством, продолжая спокойно: — За то, что ты принёс неуд или провалил занятие в музыкальной школе? За то, что поставил затяжку на чулок? Меня даже пытались отдать в балет, утверждая, что я буду самой прекрасной девочкой в мире. Они дарили мне куклы, которые я ненавидела — мне казалось, что я одна из них. Меня одевают, наряжают, причёсывают, и я должна быть за это благодарной. Но если не получается соответствовать придуманной картинке, то я получаю затрещину. Эрик сглатывает, отворачиваясь. — Вот и я про тоже, — продолжает Юля мудро, — не нужно выгораживать тех людей, которые причиняли мне боль. Если это такая родительская любовь — то я не хочу быть любимой. Все молчат. Эрик не представляет её боли, хотя считал своего отца строгим, а Алина вдруг вспоминает золотую строку из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Её губы трогает улыбка: — Тогда пусть всё горит, — предлагает она с искрами в глазах, — и пошли они к чёрту. Юлия в ответ улыбается, делая глоток из своей чашки. Атмосфера разряжается. Эрик вдруг понимает, что сейчас — в ситуации, когда жизнь рушится, всё, что остаётся — не сворачивать с намеченного пути, и будь, что будет. Ему это желание знакомо ― проявить себя, несмотря на запреты взрослых. — Я знаю место, — говорит он, отодвигая противный чай, переглядывается с подругами, продолжая: — На заброшке у железнодорожной станции. Можно поехать туда и поджечь то, что хочешь. Если тебе станет легче. — Да, — кивает Алина. — А мы будем рядом. Юлия с туманной улыбкой поднимается из-за стола и уходит в свою комнату одеваться. — Бунт? — спрашивает Эрик, глядя на Алину. — Бунт, — подтверждает та.***
Лепестки пламени вырываются из объятий железной бочки, внутри которой плавятся глаза и носики игрушек, их мех чернеет, испаряясь в огне. В стеклах круглых очков отражаются искры. Юля смотрит на то, как сгорает её детство. Все зыбко и рассыпается в объятиях высокой температуры. Впервые она чувствует облегчение. Взгляд Эрика обращён к пламени, карие глаза щурятся и становятся ярче, поддетые заревом. Алина стоит с другой стороны — её алые волосы развевает ветер. Треск огня — единственное, что звучит между ними. Ни боли, ни страха, ни сожалений. Подростки, окружившие бочку, наблюдают за игрой пламени, будто чувствуют, что в это мгновение меняется вокруг мир, потому что сами они становятся старше. Эрик отрывает зубами пробку на бутылке абсента, сплёвывает её в сторону и передаëт спиртное Алине. Он поклялся, что не глотнёт больше алкоголя, но заскочил домой и разворошил тайник под ванной, зная, что девушкам почему-то в этот сырой вечер это будет необходимо. Небо чернеет, лишь розовая полоса на горизонте напоминает о минувшем дне. Алина делает глоток, морщится и отдаёт бутылку Юле. Та, сделав глоток, хмурится. — И всё-таки, — подаёт голос Эрик, — согласись — бывает хуже. — Никто и не говорил, что я невезучая, — отвечает Юля, поднимая на него взгляд. — Но быть вечно под контролем нельзя, — возражает Алина. — Это фигово, когда просят отчитываться в каждом шаге. Эрик понимает, что Алина говорит вовсе не о родителях, а о бывшем парне. Он знает, что Панфилова с Серым ещё пыталась дружить после его перевода в новую школу, но вот только тот ни капли не изменился. — Нет доверия, — кивает Юля. — Нет доверия, — подтверждает Алина и делает новый глоток. Коломеец вынимает из чёрного пакета последнюю игрушку — этот заяц был её любимым. Он отличался от прочих в коллекции, которую для неё придумала мама: у него глаза бусинки, а выражение на мордочке печальное. Девушка вспоминает, что часто только эта игрушка была её утешением. Огладив длинные уши, Юля бросает зайчика в пламя, а следом и смятый пакет. — Но ведь не бывает так, когда всё только хреново? — риторически спрашивает Эрик. Жар огня облизывает его щёки и окрашивает их неестественным рыжим румянцем. — Родителей не выбирают, — соглашается Алина. — Да, — кивает Коломеец, она делает глоток, передает бутылку Панфиловой и уже весело замечает: — Мои родители снобы, которым не следовало заводить детей, но у них хотя бы есть деньги. Алина усмехается и, сделав глоток, подхватывает: — А мои родители в разводе, зато на праздники дарят в два раза больше подарков. Эрик отмахивается от абсента и с ухмылкой продолжает: — А мой отец женился на матери моего парня. Юля, вскинув голову, хохочет и хлопает его по плечу: — Поздравляю, ты выиграл в этой лотерее, Эрик! Он смеётся, понимая всю абсурдность и серьёзность ситуации — насмешка судьбы, а точнее, пощёчина ― прекрасно и невыносимо. Алина салютует бутылкой: — За наших родителей! Она выплёскивает спиртное в жерло пламени, и то взрывается вспышкой. Отчего-то становится весело и вовсе не страшно за будущее, которое дожидается их впереди. Девушки смеются и танцуют вокруг пламени, как две жрицы. Эрик сидит от них поодаль на деревянном поддоне и скромно улыбается, обращая взгляд к звёздам. Он чувствует, что всё меняется, и непременно верит, что к лучшему. Ведь не бывает только чёрных полос в жизни. Через время, когда синее небо темнеет, а звёзды становятся ярче, Эрик замечает, что пламя в бочке едва теплится. Девушки сидят напротив и продолжают говорить неразборчиво — обо всём, что приходит им в голову. Алина, схватив тонкими пальцами оправу очков Юли, снимает их и безутешно твердит, что той стоит быть только собой. Не нужно никого слушать — нужно действовать. В этот миг серые глаза, поддетые пламенем, наполняются решимостью. Юля подаётся вперёд и Алину целует. Эрик вскидывает брови — вот и та самая проверка «ощущений»? Он качает головой со смешком, но, поднимая глаза, видит, что Алина вовсе не отстраняется — напротив, обхватывает шею Коломеец крепче. Длятся секунды — девушки не планируют прерываться. Эрик понимает, что их лучше оставить. Напомнив, чтобы те долго не сидели — впрочем, его никто не слышит — он уходит по ржавым железнодорожным путям, ведь обещал вернуться пораньше, но не торопится, любуясь ночным небом и полной луной. А дома, скинув на пол пропахшую гарью куртку, поднимается по ступеням наверх и первым делом открывает дверь напротив своей комнаты. Сава сидит на полу, широко раскинув ноги, меж которых держит гитару. На его голове чёрные наушники, пальцы сосредоточены на струнах — рука выставляет аккорды и двигается механически от одного лада к другому. Завидев Эрика, мальчишка скидывает на плечи наушники, зажимает в зубах медиатор, отстёгивая шнур провода, после вновь обращается к игре, демонстрируя звук. Эрик обожает такие моменты — когда Сава сосредоточен на музыке. Раздаются знакомые, повторяющиеся один за другим риффы. Сава поднимает тёмные глаза-вишни, ухмыляется, будто предлагает: попробуешь угадать мелодию? И Эрик гадает: слушает внимательно, припоминая множество комбинаций. Он точно слышал эту песню, что-то ранее — любимый Савой old school. В своей памяти находит его плейлист и наконец произносит: — Criminal World — двадцать седьмой трек в твоём списке. Руки соскальзывают со струн, Сава с нескрываемым удивлением смотрит на Эрика. — Угадал? — Ты запомнил порядок? — поражается мальчик. Эрик отлипает от стены и подходит к столу, рассуждая: — Да, я заметил, что каждый трек в твоем плейлисте подхватывает предыдущий. Ну, типа, это не просто рандом, — он подбирает карандаш, покручивая его в пальцах, смотрит на размотанную кассету, продолжая: — Каждый трек наслаивается на другой в виде идеального продолжения — так получается сплошной альбом. — Он усмехается. — Теперь я понимаю, почему ты не любил, когда я предлагал свою музыку — у нас слишком разные вкусы. Мои треки просто не подходят к твоим. Эрик пожимает плечами, вставляя гранёный карандаш в отверстие кассеты, и прокручивает его, наматывая ленту. Сава отставляет гитару, тихонько подходит со спины и, обхватив живот Эрика, кладёт голову ему на плечо, прикрывая глаза. Он говорит тихо: — Но мне нравится, как звучит твоя музыка. Эрик улыбается, отвечая: — А мне нравится твоя. Сава целует его в выпирающий позвонок шеи и скользит рукой по белой футболке выше — к груди. Пальцы, нащупав плоский метал подвески-медиатора, царапают её ноготками. Эрик чувствует, как сильно бьётся сердце в груди Савы — так мощно и горячо. Он вскидывает голову, опираясь на его плечо, и прикрывает глаза, ощущая горячий поток дыхания на своей коже. От этого по телу бегут мурашки, а после и от вибрации — звонит телефон. Вздохнув, Эрик вынимает его из кармана. Сава, отстранившись, чихает, прикрываясь запястьем. Цимерман дарит ему обеспокоенный взгляд, отвечая не глядя: — Да?***
— Здравствуйте, Оксана Петровна! — весело гаркает Алина с порога. Юля рядом с ней разувается, смеясь. Оксана в домашнем халате и с сырой морковкой в руках поражается: — Девочки, вы что, выпили? — Мы? Не-ет, — мотает головой Алина. Эрик стоит на лестнице и всем своим видом показывает, чтобы те не палились. Это он настоял, чтобы девчонки пришли к нему с ночёвкой, потому что им не хватило денег на такси, — он здраво рассудил, что лучше отправит их на автобусе утром. Юля кажется более собранной, хотя улыбается не меньше Панфиловой: — Вы не против, что мы в гости? Оксана вскидывает брови, переводит взгляд на сына — Эрик моляще складывает ладошки, гримасничая, и, покачав головой, мама проходит на кухню. — Вам чай или кофе? — спрашивает она оттуда. — Кофе! — хором отвечают девчонки. Алина запинается о ноги Юли, и девушки, чуть ли не падая, со смешками направляются к лестнице. Эрик стискивает зубы, про себя матерится и машет им, чтобы те поднимались. Он всегда любил внеплановые ночёвки, но когда ночуют у него — это двойная ответственность. Впрочем, девушки максимально неприхотливы: Юля устраивается на полу в комнате Эрика, пока тот выуживает из шкафа постельное белье. Тем временем Алина пытается стащить за шиворот толстовку и застревает в ней, а после хохочет и молит о помощи. Эрик, как заботливая мама, идёт подругу выручать. Сава, заглянув в комнату, находит Юлю — та, вскинув брови, дёрганно машет рукой. Заметив, как кубарем по полу катаются Эрик и Алина, он невозмутимо спрашивает: — Вам кофе сюда принести? — Да отпусти-и! — стонет Цимерман, пока девушка хохочет. — Ясно, принесу сюда. Когда в комнату заглядывает Оксана Петровна, подростки в миг становятся серьёзными — девушки сидят на полу на матрасе, Эрик и Сава возле шкафа. — Вам удобно? — спрашивает она робко. — Да. — Конечно. — Все нормально. Мама напоминает, что уже поздно и ребятам не стоит сидеть допоздна, затем просит Саву, потому что он ходячий резервуар с вирусом, идти в свою комнату. Мальчишка препирается с мамой, но после пары чихов девушки сами дружно выгоняют его из комнаты. — Я сейчас приду, — кивает Эрик. — Можно расстелить диван в гостиной, — рассуждает Оксана Петровна, подходя к лестнице. — Не надо, Эрик поспит в моей комнате, — шмыгая носом, заверяет Сава. — Тогда надо достать второй матрас, — Оксана Петровна, погружëнная в свои мысли, идёт искать ещё один комплект белья Тем временем Эрик шипит на девчонок в своей комнате, ведь те разгалделись, но ему отрадно видеть широкую улыбку на лице Юли. — Значит, эксперимент прошёл удачно? — спрашивает он, глядя на то, как Алина, обхватив шею Коломеец, липнет к ней. Она наверняка устыдится своего поведения, когда протрезвеет, но сейчас выглядит самой счастливой. — Не знаю, — пожимает плечами Юля, но, перехватывая руки Алины, строго предупреждает: — Тебе лучше спать на кровати. — Это ещё почему? — возмущается девушка. — Потому. Эрик, закатив глаза, решает, что наблюдать за препираниями девчонок не имеет смысла. Он поднимается на ноги, просит: — Не шумите только. Но что толку? Алина наваливается на Коломеец с очередными смешками. Эрик, закрыв за собой дверь, приходит к выводу, что на утро они обе обо всём пожалеют. В комнате Юля, свалившись под Алиной, хмурится, предупреждая: — Не смешно. Иди к себе. Панфилова нависает над ней и, убрав прядь за ушко, тихо отвечает: — А я не шучу. Её взгляд направлен на губы девушки, она наклоняется ниже и целует её.***
Оксана, как самая заботливая мама в мире, тащит наверх постельное белье с лебедями, припоминая, сколько у неё в молодости было таких ночёвок с друзьями. Она подходит к двери в комнату Савы и дёргает ручку, но та сразу не поддаётся. Через мгновение открывает Эрик — лохматый и счастливый. — Вам точно будет удобно? — беспокоится мама, передавая белье. — Конечно, — невозмутимо отвечает Цимерман, рассеянно глядя на простыни. Он собирается закрыть дверь, но мама вспоминает: — А матрас, Эрик? Ты достал? — Да не нужно, — улыбается он, — всё хорошо, мам, — убеждает он и наконец захлопывает дверь. Качнув головой, Оксана делает шаг и вдруг слышит резкий проворот замка. Оглянувшись, хмурится и не понимает: зачем мальчикам закрывать дверь?